Он сказал, что он грум лорда, стало быть, лошади принадлежат лорду.
Констанс не помнила, устраивала ли каких-нибудь девушек в монастырь Святой Хильды, но это было вполне возможно. Она покачнулась, когда весь облепленный снегом Сенред взял ее за плечо.
– Поблагодари их, – прошептал он ей на ухо. Его лицо онемело от холода, губы едва шевелились, но в его голосе звучали такие знакомые дьявольски озорные нотки. – Или клянусь титьками Пресвятой Матери, они начнут сейчас молиться тебе.
25
– Говорю вам, до самой Пасхи у нас не будет возможности выступать. И в этом феврале, и в марте погода может быть самая неустойчивая.
Владелец актерской труппы, чьи фургоны стояли около рэксхемской гостиницы, отошел в сторону, пропуская местного лорда и группу охотников на лошадях. Молодой человек, вассал графа Харфорда, и его друзья, звонко трубя в рожки, проехали рысью по двору гостиницы. За ними последовали псари с десятками тявкающих и рвущихся с поводков собак.
Сезон охоты на оленей уже закончился, вассал графа и его друзья отправлялись охотиться на вепрей, прежде всего на того вепря, который неделю назад напал на женщин, собиравших валежник в приграничных лесах. Вилланы описывали его как огромное голодное чудовище. Впрочем, в это время года, на исходе зимы, перед весной, голод обуревал не только зверей, но и многих людей.
Когда охотники проезжали мимо, хозяин труппы почтительно снял шляпу и вновь повернулся к Сенреду.
– Сейчас лучше всего, – начал он, – идут фарсы. В эти суровые, холодные времена зрителям хочется посмеяться, хочется забыть обо всех своих неурядицах. Что до школяров, – он посмотрел на Тьерри с легким пренебрежением, – то я никогда не поручал им никаких ролей в своем театре. Разве что он умеет декламировать какие-нибудь выразительные отрывки. Сельчанам это нравится. А, как вы знаете, платят они столько же, сколько и знатные господа.
Он перевел взгляд на Сенреда:
– Жонглер у меня в театре свой, сын моей сестры, племянник. Вряд ли я могу как-то отделаться от него. Но мне всегда нужен красивый юноша на женские роли. Насколько я вижу, такой у вас есть.
Хозяин труппы взял Констанс за руку.
– Скажи, парень, ты можешь играть милых девушек? Послушай, – сказал он, пристально глядя на Сенреда. – С твоего согласия, я могу взять его на постоянные роли.
Констанс едва успела открыть рот, как ручища Сенреда легла на руку толстяка и отвела ее в сторону.
– Нет, тебе придется взять всех нас, – тихо сказал он, – включая и валлийку.
Хозяин труппы, хмурясь, шагнул назад.
– Так вот как обстоит дело? – Он так и не мог отвести глаз от Констанс. – Верно говорят в народе: «У всякого свой вкус». Конечно, он хорош собой, ничего не скажешь, хотя я бы не стал делать из-за него глупости. А вон та женщина, – он поглядел на Лвид каким-то странным взглядом, – она-то что умеет делать, это чертово отродье?
– Она умеет гадать, – ответил Сенред с непроницаемым лицом. – Гадалки очень популярны среди деревенских кумушек. Все, что она наберет, мы разделим пополам.
Констанс нагнула голову, чтобы скрыть улыбку. Сенред, как говорится, может «обдурить и лондонскую шлюху». Выражение на лице Лвид было препотешное. Она явно не ожидала, что ей придется путешествовать с бродячими актерами да еще и гадать на камешках.
Констанс наблюдала, как, сдержанно жестикулируя, Сенред убедительно, красноречиво ведет разговор с хозяином труппы. Чисто выбритый, аккуратно подстриженный, в голубом шерстяном жакете, черных панталонах и модных сапогах, Сенред производил сильное впечатление. Из гостиницы то и дело выглядывали служанки и поварихи, только чтобы поглазеть на него. Тьерри был одет, как обычно одеваются школяры, и перепоясан красным кушаком. Только одна Лвид осталась в потрепанном черном плаще, хотя и надела под него новое платье.
Нарядно одета была и сама Констанс. На ней был короткий жакет, панталоны, плотный плащ и шапочка с длинным петушиным пером. Мужская одежда необычайно шла ей, она уже успела к ней привыкнуть и чувствовала себя вполне естественно.
Был уже канун дня святой Агаты. Они провели в пути четыре недели, когда начался снежный буран. Если бы ткачи из Шрусбери не подарили им одежду, они выглядели бы сейчас последними оборванцами.
После того как грумы сэра Уиндболда Маллона отвели их к границам владений графа Харфорда, путники встретили двух женщин и мужчину, ехавших на запряженной мулом телеге. Оказалось, что ткачи из Морле обратились к своим братьям из Шрусбери с просьбой поискать графиню Морле в окрестностях и помочь ей чем можно.
В первом же доме, куда они постучались, сразу же узнали Констанс и долго удивлялись ее одежде, коротко стриженным волосам да и голодному, оборванному виду всей группы.
Констанс еще раз поведали историю о сэре Эверарде и девушке Эмме. Так она впервые услышала ее имя. Констанс до сих пор удивляло все случившееся: как Эверард отправился в Морле с коровой, нашел там себе девушку, переспал с ней и на обратном пути подвергся нападению. Предводитель ее рыцарей был всегда таким суровым человеком, с такой преданностью служил ей. Она просто не могла себе представить его возлюбленным какой-то простолюдинки. Из слов женщин она поняла, что молодая ткачиха Эмма оказалась на редкость преданной возлюбленной. Когда Констанс узнала об этом, ревность невольно кольнула ее в сердце.
Ей сообщили, что Эверард поправляется медленно, потому что у него переломаны кости. Рыцарь просил заверить ее в своей преданности и передать, что он молится за ее благополучие.
В добавление к словам женщины передали деньги, собранные среди ткачей Морле, лично от кузнеца и других горожан. Эти деньги пришлись как нельзя кстати.
Сенред и Тьерри восприняли неожиданные подношения как дары свыше. И все они, включая язвительного Сенреда, знали, что, если бы на помощь им не подоспели грумы сэра Уиндболда, они вполне могли погибнуть во время снежной бури.
Ткачи из Морле просили передать ей, что, хотя Клеры ввели в замок свой гарнизон, все ей верны и умоляют как можно быстрее возвратиться и вернуть себе все, принадлежащее ей по праву.
Именно это им и предстоит, думала Констанс, наблюдая за Сенредом. После короткого пребывания у ткачей Шрусбери они продолжали путь на север. Ко дню святой великомученицы Агаты озимые уже зазеленели. Но после долгой зимы вилланы и их скот выглядели голодными и изможденными. Движение по раскисшей дороге было достаточно оживленное. Они встретились со множеством свободных людей – фрименов – и вилланов, направлявшихся на юг, чтобы вступить в армию короля Генриха, сражавшегося против своего племянника Роберта Клито во Франции.
Констанс вместе с Тьерри и Лвид терпеливо ждала, пока Сенред закончит переговоры и убедит толстого хозяина труппы взять их всех.
Все время, пока они путешествовали, она проводила ночи в его объятиях. Они занимались любовью в конюшнях, амбарах, в полях, а как-то раз, закопавшись в копну, где уже устроились на ночлег Тьерри и Лвид, которые могли хорошо слышать каждый их вздох, каждый стон.
Невзирая на все трудности и опасности, это были для них золотые дни. Ее возлюбленный проявлял себя нежным, пылким, чувственным, нетерпеливым, дерзким, порывистым, вспыльчивым и насмешливым. Вспоминая о некоторых их бурных ночах, она вся заливалась румянцем. И все же часто, когда он засыпал, утомленный, она так и порывалась крикнуть ему: «Забудь свою возлюбленную Элоизу! Люби меня!» Но она хорошо знала, что это было бы бесполезно и бессмысленно. Даже если бы Сенред и любил ее, а она знала, что он не любит, все равно он оставил бы ее. Ничего другого он никогда и не обещал.
Ко всему прочему, их совместное пребывание было чревато многими опасностями. От нее не ускользнуло, с каким выражением смотрели на них ткачи в Шрусбери. Наивно было бы предполагать, что ткачи не понимают, что происходит, и не будут высказывать вслух свои догадки и предположения. Достаточно было видеть их вместе – графиню Морле и высокого поразительно красивого певца и жонглера.
«Мы не можем быть вместе», – твердила себе Констанс. То же самое говорили ей лица всех окружающих, то же самое говорили глаза валлийской колдуньи.
Сердце твое не достигнет того, к чему так стремится.
Сердце твое не получит того, чем так дорожит.
То, чего опасаешься ты, разобьет твое сердце.
Но счастье, которое сердце твое потеряло, еще возвратится.
На этот раз слова ее пророчества представились Констанс более осмысленными, чем раньше, хотя в них и звучали отголоски языческих верований. И господь, и святые знают, как она страшится предстоящего расставания. Чувство, ею испытываемое, пожалуй, даже не страх, а ужас. Ее сердце разрывалось от боли.
– Сенред заканчивает торги, – прошептал ей на ухо Тьерри. – И, похоже, успешно. Труппа возьмет нас всех.
Повернувшись, он взглянул на ее лицо.
– Боже, что с вами?
Констанс неопределенно покачала головой.
Сенред подошел к ним с мешком и чем-то похожим на связку блестящей соломы.
– Пошли. – Сенред улыбался, но чувствовалось, что он зол. Он взял Констанс за руку. – Лучше отойдем подальше от этого шарлатана, прежде чем я его не придушил. Я обещал ему и эту проклятую луну, и звезды, если он отведет нас в Морле.
– В Морле? – Они обменялись взглядами, и Констанс поняла, что у него есть какой-то замысел. – Ты чего-то недоговариваешь?
– Тише.
Сенред отвел ее подальше от фургонов. Оставив Тьерри во дворе гостиницы, они пошли по дороге.
– Мы отправимся в Морле вместе с комедиантами. Только, пожалуйста, помалкивай.
Констанс попыталась высвободить руку из его пальцев.
– Пусти меня. Ты не можешь задумывать такие вещи, не посоветовавшись со мной. Я не возвращусь в свой замок, пока ты не объяснишь мне, что замышляешь. – В твой замок? – Он искоса поглядел на нее. – Да, но ведь Роберт Фицджилберт и этот ублюдок, который называет себя твоим братом, наверняка уже там. Сидя на отнятом у тебя добре, они надеются, что ты не посмеешь бросить им вызов. А тем временем Клеры придумают какой-нибудь способ, чтобы окрутить тебя с их племянничком.
При одной мысли о возможности такого исхода ей стало дурно.
– Погоди, я хочу поговорить с тобой.
Сенред не обратил на ее слова никакого внимания, словно не слышал. Ей пришлось пробежать несколько шагов, чтобы догнать его.
– Что это такое у тебя в руках? А что в мешке?
Он чуть не силой потащил ее по дороге. Но в следующий миг им пришлось отпрыгнуть в сторону, потому что мимо них промчалась еще одна группа охотников.
Констанс посмотрела им вслед.
– Прошлой зимой я тоже охотилась здесь, на землях графа Харфорда. – Она оставалась все той же Констанс Морле, но для скачущих мимо всадников она стала одной из многих безымянных, безликих женщин, каких много встречается на дороге.
Сенред дернул ее за руку.
– Для нас эти люди – никто.
Он перепрыгнул через каменную ограду и подождал, пока она сделает то же самое.
Земля здесь в этом году лежала под парами, покрытая шуршащим ковром сухой листвы. Каменная ограда защищала их от ветра, неяркое зимнее солнце, казалось, даже слегка пригревало.
– Ну-ка посмотрим. – Сенред приблизился к ней и надел на голову связку соломы. Затем отступил, посмотрел на нее и удовлетворенно кивнул: – Похоже, ты подойдешь.
– Теперь я понимаю, почему вилланов зовут соломенными головами.
Нахмурившись, Констанс попыталась снять соломенный парик.
– Послушай, – остановил ее Сенред. Его точеное лицо, высвеченное зимним солнцем, приняло сосредоточенное выражение. – Есть такой небольшой фарс, который называется «Джек и Маленький Джек». Его часто разыгрывают на сельских ярмарках.
Открыв мешок, он вытащил из него надутый вдвое больше обычного свиной пузырь и сунул его под мышку.
– Маленький Джек ходит обычно вот так.
Сенред отошел от нее и изобразил, как неуклюже, не сгибая коленей, забавно ходят некоторые деревенские увальни.
– Можешь повторить?
Подняв руки, Констанс притронулась к соломенному парику. Ей совсем не хотелось изображать Маленького Джека, в ее голове роились сотни вопросов. Но напряженно-серьезное выражение его лица остановило ее.
Она заколебалась:
– Я попробую.
Констанс пошла по траве, стараясь воспроизвести его походку. Это оказалось не так легко, как она думала.
Сощурившись, Сенред наблюдал за нею.
– Господи, да у тебя вроде бы есть актерский талант. Повтори это, только постарайся не крутить задницей.
Констанс изумленно вскинула на него глаза. Затем, надув щеки и глупо ухмыляясь, вернулась назад. Он отступил в преувеличенном замешательстве.
– Ах ты, дурень безмозглый, ты испортил мой свинарник!
И ударил ее свиным пузырем. От неожиданности она споткнулась и шлепнулась навзничь. В следующий же миг Сенред навалился на нее.
– Да я тебя убью! – вскипела Констанс, выплевывая попавшую ей в рот соломинку. Она еще сильнее обозлилась, когда почувствовала, что его большое тело сотрясается от хохота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Констанс не помнила, устраивала ли каких-нибудь девушек в монастырь Святой Хильды, но это было вполне возможно. Она покачнулась, когда весь облепленный снегом Сенред взял ее за плечо.
– Поблагодари их, – прошептал он ей на ухо. Его лицо онемело от холода, губы едва шевелились, но в его голосе звучали такие знакомые дьявольски озорные нотки. – Или клянусь титьками Пресвятой Матери, они начнут сейчас молиться тебе.
25
– Говорю вам, до самой Пасхи у нас не будет возможности выступать. И в этом феврале, и в марте погода может быть самая неустойчивая.
Владелец актерской труппы, чьи фургоны стояли около рэксхемской гостиницы, отошел в сторону, пропуская местного лорда и группу охотников на лошадях. Молодой человек, вассал графа Харфорда, и его друзья, звонко трубя в рожки, проехали рысью по двору гостиницы. За ними последовали псари с десятками тявкающих и рвущихся с поводков собак.
Сезон охоты на оленей уже закончился, вассал графа и его друзья отправлялись охотиться на вепрей, прежде всего на того вепря, который неделю назад напал на женщин, собиравших валежник в приграничных лесах. Вилланы описывали его как огромное голодное чудовище. Впрочем, в это время года, на исходе зимы, перед весной, голод обуревал не только зверей, но и многих людей.
Когда охотники проезжали мимо, хозяин труппы почтительно снял шляпу и вновь повернулся к Сенреду.
– Сейчас лучше всего, – начал он, – идут фарсы. В эти суровые, холодные времена зрителям хочется посмеяться, хочется забыть обо всех своих неурядицах. Что до школяров, – он посмотрел на Тьерри с легким пренебрежением, – то я никогда не поручал им никаких ролей в своем театре. Разве что он умеет декламировать какие-нибудь выразительные отрывки. Сельчанам это нравится. А, как вы знаете, платят они столько же, сколько и знатные господа.
Он перевел взгляд на Сенреда:
– Жонглер у меня в театре свой, сын моей сестры, племянник. Вряд ли я могу как-то отделаться от него. Но мне всегда нужен красивый юноша на женские роли. Насколько я вижу, такой у вас есть.
Хозяин труппы взял Констанс за руку.
– Скажи, парень, ты можешь играть милых девушек? Послушай, – сказал он, пристально глядя на Сенреда. – С твоего согласия, я могу взять его на постоянные роли.
Констанс едва успела открыть рот, как ручища Сенреда легла на руку толстяка и отвела ее в сторону.
– Нет, тебе придется взять всех нас, – тихо сказал он, – включая и валлийку.
Хозяин труппы, хмурясь, шагнул назад.
– Так вот как обстоит дело? – Он так и не мог отвести глаз от Констанс. – Верно говорят в народе: «У всякого свой вкус». Конечно, он хорош собой, ничего не скажешь, хотя я бы не стал делать из-за него глупости. А вон та женщина, – он поглядел на Лвид каким-то странным взглядом, – она-то что умеет делать, это чертово отродье?
– Она умеет гадать, – ответил Сенред с непроницаемым лицом. – Гадалки очень популярны среди деревенских кумушек. Все, что она наберет, мы разделим пополам.
Констанс нагнула голову, чтобы скрыть улыбку. Сенред, как говорится, может «обдурить и лондонскую шлюху». Выражение на лице Лвид было препотешное. Она явно не ожидала, что ей придется путешествовать с бродячими актерами да еще и гадать на камешках.
Констанс наблюдала, как, сдержанно жестикулируя, Сенред убедительно, красноречиво ведет разговор с хозяином труппы. Чисто выбритый, аккуратно подстриженный, в голубом шерстяном жакете, черных панталонах и модных сапогах, Сенред производил сильное впечатление. Из гостиницы то и дело выглядывали служанки и поварихи, только чтобы поглазеть на него. Тьерри был одет, как обычно одеваются школяры, и перепоясан красным кушаком. Только одна Лвид осталась в потрепанном черном плаще, хотя и надела под него новое платье.
Нарядно одета была и сама Констанс. На ней был короткий жакет, панталоны, плотный плащ и шапочка с длинным петушиным пером. Мужская одежда необычайно шла ей, она уже успела к ней привыкнуть и чувствовала себя вполне естественно.
Был уже канун дня святой Агаты. Они провели в пути четыре недели, когда начался снежный буран. Если бы ткачи из Шрусбери не подарили им одежду, они выглядели бы сейчас последними оборванцами.
После того как грумы сэра Уиндболда Маллона отвели их к границам владений графа Харфорда, путники встретили двух женщин и мужчину, ехавших на запряженной мулом телеге. Оказалось, что ткачи из Морле обратились к своим братьям из Шрусбери с просьбой поискать графиню Морле в окрестностях и помочь ей чем можно.
В первом же доме, куда они постучались, сразу же узнали Констанс и долго удивлялись ее одежде, коротко стриженным волосам да и голодному, оборванному виду всей группы.
Констанс еще раз поведали историю о сэре Эверарде и девушке Эмме. Так она впервые услышала ее имя. Констанс до сих пор удивляло все случившееся: как Эверард отправился в Морле с коровой, нашел там себе девушку, переспал с ней и на обратном пути подвергся нападению. Предводитель ее рыцарей был всегда таким суровым человеком, с такой преданностью служил ей. Она просто не могла себе представить его возлюбленным какой-то простолюдинки. Из слов женщин она поняла, что молодая ткачиха Эмма оказалась на редкость преданной возлюбленной. Когда Констанс узнала об этом, ревность невольно кольнула ее в сердце.
Ей сообщили, что Эверард поправляется медленно, потому что у него переломаны кости. Рыцарь просил заверить ее в своей преданности и передать, что он молится за ее благополучие.
В добавление к словам женщины передали деньги, собранные среди ткачей Морле, лично от кузнеца и других горожан. Эти деньги пришлись как нельзя кстати.
Сенред и Тьерри восприняли неожиданные подношения как дары свыше. И все они, включая язвительного Сенреда, знали, что, если бы на помощь им не подоспели грумы сэра Уиндболда, они вполне могли погибнуть во время снежной бури.
Ткачи из Морле просили передать ей, что, хотя Клеры ввели в замок свой гарнизон, все ей верны и умоляют как можно быстрее возвратиться и вернуть себе все, принадлежащее ей по праву.
Именно это им и предстоит, думала Констанс, наблюдая за Сенредом. После короткого пребывания у ткачей Шрусбери они продолжали путь на север. Ко дню святой великомученицы Агаты озимые уже зазеленели. Но после долгой зимы вилланы и их скот выглядели голодными и изможденными. Движение по раскисшей дороге было достаточно оживленное. Они встретились со множеством свободных людей – фрименов – и вилланов, направлявшихся на юг, чтобы вступить в армию короля Генриха, сражавшегося против своего племянника Роберта Клито во Франции.
Констанс вместе с Тьерри и Лвид терпеливо ждала, пока Сенред закончит переговоры и убедит толстого хозяина труппы взять их всех.
Все время, пока они путешествовали, она проводила ночи в его объятиях. Они занимались любовью в конюшнях, амбарах, в полях, а как-то раз, закопавшись в копну, где уже устроились на ночлег Тьерри и Лвид, которые могли хорошо слышать каждый их вздох, каждый стон.
Невзирая на все трудности и опасности, это были для них золотые дни. Ее возлюбленный проявлял себя нежным, пылким, чувственным, нетерпеливым, дерзким, порывистым, вспыльчивым и насмешливым. Вспоминая о некоторых их бурных ночах, она вся заливалась румянцем. И все же часто, когда он засыпал, утомленный, она так и порывалась крикнуть ему: «Забудь свою возлюбленную Элоизу! Люби меня!» Но она хорошо знала, что это было бы бесполезно и бессмысленно. Даже если бы Сенред и любил ее, а она знала, что он не любит, все равно он оставил бы ее. Ничего другого он никогда и не обещал.
Ко всему прочему, их совместное пребывание было чревато многими опасностями. От нее не ускользнуло, с каким выражением смотрели на них ткачи в Шрусбери. Наивно было бы предполагать, что ткачи не понимают, что происходит, и не будут высказывать вслух свои догадки и предположения. Достаточно было видеть их вместе – графиню Морле и высокого поразительно красивого певца и жонглера.
«Мы не можем быть вместе», – твердила себе Констанс. То же самое говорили ей лица всех окружающих, то же самое говорили глаза валлийской колдуньи.
Сердце твое не достигнет того, к чему так стремится.
Сердце твое не получит того, чем так дорожит.
То, чего опасаешься ты, разобьет твое сердце.
Но счастье, которое сердце твое потеряло, еще возвратится.
На этот раз слова ее пророчества представились Констанс более осмысленными, чем раньше, хотя в них и звучали отголоски языческих верований. И господь, и святые знают, как она страшится предстоящего расставания. Чувство, ею испытываемое, пожалуй, даже не страх, а ужас. Ее сердце разрывалось от боли.
– Сенред заканчивает торги, – прошептал ей на ухо Тьерри. – И, похоже, успешно. Труппа возьмет нас всех.
Повернувшись, он взглянул на ее лицо.
– Боже, что с вами?
Констанс неопределенно покачала головой.
Сенред подошел к ним с мешком и чем-то похожим на связку блестящей соломы.
– Пошли. – Сенред улыбался, но чувствовалось, что он зол. Он взял Констанс за руку. – Лучше отойдем подальше от этого шарлатана, прежде чем я его не придушил. Я обещал ему и эту проклятую луну, и звезды, если он отведет нас в Морле.
– В Морле? – Они обменялись взглядами, и Констанс поняла, что у него есть какой-то замысел. – Ты чего-то недоговариваешь?
– Тише.
Сенред отвел ее подальше от фургонов. Оставив Тьерри во дворе гостиницы, они пошли по дороге.
– Мы отправимся в Морле вместе с комедиантами. Только, пожалуйста, помалкивай.
Констанс попыталась высвободить руку из его пальцев.
– Пусти меня. Ты не можешь задумывать такие вещи, не посоветовавшись со мной. Я не возвращусь в свой замок, пока ты не объяснишь мне, что замышляешь. – В твой замок? – Он искоса поглядел на нее. – Да, но ведь Роберт Фицджилберт и этот ублюдок, который называет себя твоим братом, наверняка уже там. Сидя на отнятом у тебя добре, они надеются, что ты не посмеешь бросить им вызов. А тем временем Клеры придумают какой-нибудь способ, чтобы окрутить тебя с их племянничком.
При одной мысли о возможности такого исхода ей стало дурно.
– Погоди, я хочу поговорить с тобой.
Сенред не обратил на ее слова никакого внимания, словно не слышал. Ей пришлось пробежать несколько шагов, чтобы догнать его.
– Что это такое у тебя в руках? А что в мешке?
Он чуть не силой потащил ее по дороге. Но в следующий миг им пришлось отпрыгнуть в сторону, потому что мимо них промчалась еще одна группа охотников.
Констанс посмотрела им вслед.
– Прошлой зимой я тоже охотилась здесь, на землях графа Харфорда. – Она оставалась все той же Констанс Морле, но для скачущих мимо всадников она стала одной из многих безымянных, безликих женщин, каких много встречается на дороге.
Сенред дернул ее за руку.
– Для нас эти люди – никто.
Он перепрыгнул через каменную ограду и подождал, пока она сделает то же самое.
Земля здесь в этом году лежала под парами, покрытая шуршащим ковром сухой листвы. Каменная ограда защищала их от ветра, неяркое зимнее солнце, казалось, даже слегка пригревало.
– Ну-ка посмотрим. – Сенред приблизился к ней и надел на голову связку соломы. Затем отступил, посмотрел на нее и удовлетворенно кивнул: – Похоже, ты подойдешь.
– Теперь я понимаю, почему вилланов зовут соломенными головами.
Нахмурившись, Констанс попыталась снять соломенный парик.
– Послушай, – остановил ее Сенред. Его точеное лицо, высвеченное зимним солнцем, приняло сосредоточенное выражение. – Есть такой небольшой фарс, который называется «Джек и Маленький Джек». Его часто разыгрывают на сельских ярмарках.
Открыв мешок, он вытащил из него надутый вдвое больше обычного свиной пузырь и сунул его под мышку.
– Маленький Джек ходит обычно вот так.
Сенред отошел от нее и изобразил, как неуклюже, не сгибая коленей, забавно ходят некоторые деревенские увальни.
– Можешь повторить?
Подняв руки, Констанс притронулась к соломенному парику. Ей совсем не хотелось изображать Маленького Джека, в ее голове роились сотни вопросов. Но напряженно-серьезное выражение его лица остановило ее.
Она заколебалась:
– Я попробую.
Констанс пошла по траве, стараясь воспроизвести его походку. Это оказалось не так легко, как она думала.
Сощурившись, Сенред наблюдал за нею.
– Господи, да у тебя вроде бы есть актерский талант. Повтори это, только постарайся не крутить задницей.
Констанс изумленно вскинула на него глаза. Затем, надув щеки и глупо ухмыляясь, вернулась назад. Он отступил в преувеличенном замешательстве.
– Ах ты, дурень безмозглый, ты испортил мой свинарник!
И ударил ее свиным пузырем. От неожиданности она споткнулась и шлепнулась навзничь. В следующий же миг Сенред навалился на нее.
– Да я тебя убью! – вскипела Констанс, выплевывая попавшую ей в рот соломинку. Она еще сильнее обозлилась, когда почувствовала, что его большое тело сотрясается от хохота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44