Багшо усадил Седрика на пол, привалил спиной к огромному колесу, опустился рядом на колени и начал шумно хватать ртом воздух, а точнее — дым. Вот уж верно, что старость — не радость.
Колокольный звон почти стих, но голова все еще не оставила гнусного намерения взорваться. Трудно думать взрывающимся мозгом, очень трудно.
А эта хрень чего на мне висит?
Багшо скинул бластер на пол:
— Ну как ты, Шпрот? Живой?
Седрик дернулся, пробормотал что-то невнятное — и вдруг разразился длинной тирадой, состоящей из множества непристойных слов и одного пристойного:
— ..Голова!
А затем вцепился в упомянутую голову обеими руками и добавил:
— Нет, не живой.
— Понятно. Это все от антидота. Поболит немного и пройдет.
— Поболит? Ты называешь это — поболит? Вот же сучий потрох!
— Стихни. Главное — ты в безопасности. Может быть… Багшо хотел было включить наручный микрофон, вызвать подкрепление, но передумал — у этих, золотых-зеленых, наверняка есть подслушивающее оборудование. Кстати о зеленых — интересно, сумел уже Чен отозвать своих ребят?
— Ты снова уделал мой нос! — Это звучало как “дыдобаудебаб бойдос!” Седрик поднял голову — двумя руками, как некий предмет, не имеющий прямого отношения к его телу. — А что там было?
— Маленькая драчка. Я вытащил тебя. Другие вытащили твою бабушку и Чена.
Я надеюсь, что вытащили. Я надеюсь, что вытащившие были одеты в красное.
Седрик застонал и что-то пробормотал.
Затем наступила тишина.
Ну вот, начинается, обреченно подумал Багшо. С белого, как мел, лица смотрели расширившиеся от ужаса глаза:
— Я убил его! Я сломал ему шею! Господи Боже ты мой!
— Ты его не убивал.
— Убил! Я ударил ребром ладони по горлу! Вот — и рука болит…
Седрик уставился на свою правую ладонь — сильно распухшую, Багшо видел это даже в полумраке.
— Его убила твоя бабушка. Это она нажала на спуск. А ты — просто оружие.
Господи, да что это с мальчонкой, чего он так скрючился? Ну вот, наблевал. От КРп такого вроде бы не бывает. От боли, наверное, — или от воспоминаний. Или крови из носа наглотался.
Седрик распрямился, вытер рот левой, целой, рукой и застонал:
— Я убил его. Я слышал, как хрустнула шея!
— Нет. От тебя здесь ничего не зависело. Его убила твоя бабушка. Или я.
— Чего?
— Ты что, в приюте, что ли, научился этому удару? Нет, Шпрот, ты его не убивал, скорее уж я.
— Ты?
— Я. Это я его убил, если тебе уж так хочется. Только не ты. Ты тут ни в чем не виноват.
Туман сильно приглушал звуки, однако было понятно, что бой разгорается — шипение лазеров и вопли доносились все чаще, последнее время к ним примешивались и резкие выкрики команд. Сориентировались противнички, организуются. И чего это Система не присылает подкрепление?
Затем загромыхал чей-то усиленный мегафоном голос. За шумом боя и стуком в собственной голове Багшо не смог разобрать ни слова, оставалось надеяться, что это Чен отзывает зеленых. Если не удастся быстро разоружить золотых, если эти ребята на сто процентов уверятся, что их подзащитный откинул копыта, тут же такое начнется — не приведи Господь… Некоторые немцы позволяют себя закодировать на самурайский кодекс чести, после смерти начальничка они превращаются в безумных фанатиков. Кодируют их точно так же, как Седрика, только Седрика-то подцепили обманом. А эти ублюдки глядят на перекрестье добровольно — все равно что душу продают.
— Почему я это сделал? — Седрик еле ворочал языком, слова звучали глухо и неразборчиво.
— Ничего ты не делал. От тебя тут ровно ничего не зависело.
— Да не крути ты, мать твою! — заорал Седрик. — Расскажи все как есть.
Трах! Стальные плиты покрытия вздрогнули, голову Багшо пронзила горячая вспышка боли. А это что еще за хрень? Программа не предусматривала никаких таких хлопушек. И все же кто-то начал ими швыряться. Веселенькие, долби их в корень, дела. А что, если золотые ребята задумали отправиться прямиком на тот свет, прихватив за компанию и всех остальных? Похоже, очень похоже. Трах! Раздались звуки рвущегося металла и падающих обломков — словно все во вселенной кухонные горшки разом обрушились на бетонный пол.
— Вставай, Шпрот. Мотать нужно отсюда на хрен.
Мальчонка даже не пошевелился — так и сидел, вытянув свои ходули; лицо — белая лепешка, а глаза сверкают, как бешеные.
— Так ты расскажи, почему я это сделал?
— Потом, на досуге.
— Сейчас! Сейчас! Сейчас!
А не всадить ли ему укол, чтобы стих? Да нет, рисково. Шок — штука хитрая, а тут еще парень чуть не пополам ломается под грузом несуществующей вины.
— Я проверял твою сетчатку, помнишь? И не мог поверить своей удаче, когда ты так вот сразу взял и согласился. Глупый сосунок, ничего, кроме своей фермы, в жизни не видевший.
— А в Центре чего-то не проверяли, — пробубнил Седрик.
— Вот именно. Сканеры сетчатки вышли из употребления. Только и остались, что в старых телепостановках. А в реальном мире — ни-ни, слишком уж они опасны. Стробоскопический гипноз.
— А?
— Слушай, красавец, нам нужно бежать. Подуло холодом. Последний бабах — это ж они точно ворота снесли, вон как дым вихрится. А когда совсем рассеется…
— Я тебя закодировал. Ты сфокусировал глаза на перекрестье сканера и через пару секунд отключился. Глубокий транс. Когда человек в таком состоянии, закодировать его — проще простого. Ну а потом бабушка дала сигнал, и ты, помимо своей воли, бросился в атаку.
Седрик пробормотал нечто неразборчивое, но — судя по интонации — крайне нелестное.
Багшо не вслушивался. Зачем? Он и сам крыл себя последними словами — словами, которых Седрик, пожалуй, и не слышал-то никогда. Отомстить было необходимо, убийцы получили по заслугам, будь воля Багшо, он бы их вообще… Ладно, замнем. И все же — и все же. Никогда еще прежде не чувствовал он себя стопроцентным, патентованным, пробы негде ставить, говном. А ведь этот олух, небось, думает, что у него, значит, совесть есть, а все остальные и не знают, с чем эту штуку едят.
— Я превратил тебя в безотказное оружие. Устоять перед стробером невозможно.
Правда, я знаю одного мальчонку, который почти устоял.
— Срань позорная! Да ты…
— Да, и срань, и многое другое. Но сейчас я хочу тебе помочь. С минуты на минуту здесь могут появиться луковские бандиты, так что надо мотать, и по-быстрому. Не заставляй принцессу ждать. Да идем же, что ты как неживой.
Багшо дернул Седрика за руку, но тот и не думал подниматься.
— В гостинице. Вот, значит, почему мы проторчали там три часа.
— Да. А теперь — пошли.
Только эта операция не должна была растянуться на три часа — или даже на пять минут. Багшо обратился за помощью к Системе, та посоветовала один укол, другой, третий, но воля Седрика так и оставалась несломленной. Парень уходил в транс все глубже и глубже — и все равно орал, и отказывался, и пытался сопротивляться. Крепкий орешек — что, собственно, и предсказывал анализ его ДНК. Система не нашла в архивах ни одного случая, чтобы кто-нибудь выстоял перед стробером хотя бы пять минут, а здесь счет шел на часы. И только тогда, когда Седрик окончательно вымотался, почти перестал дышать, утратил последние остатки воли, только тогда удалось наконец вбить в его беззащитное подсознание кодировку.
Единственная надежда, единственное светлое пятно в этой грязной истории — крепкий, как стальной трос, парень должен справиться со своим чувством вины.
Но пока что Багшо тащил этого стального парня из щели между колесами, а тот равнодушно ехал на заднице, не желая принимать никакого участия в собственном спасении.
— Шпрот! Седрик! Да очнись ты, и пошли! Я отведу тебя к Элии. Ты можешь уйти с ней на Тибр! Она тебя ждет!
Седрик пробормотал нечто неразборчивое, по всей видимости — отказ.
Ледяной ветер крутил вихри. Стало заметно светлее — наверху, под крышей, сквозь пелену дыма проступали расплывчатые пятна прожекторов. Орали мегафоны — не один, как прежде, а два или даже три.
Багшо нагнулся, чтобы снова перекинуть двухметровое, раскисшее, как кисель, тело через плечо, получил прямой в голову и чуть не упал. Противно хрустнул сломанный зуб, во рту появился вкус крови. Это ж надо — схлопотать такое от полубессознательного фраера, прилипшего задницей к полу!
— Ты что, хочешь попасть к луковским ребятам в лапы? Да они же с тебя живьем шкуру сдерут! Пошли!
— Иди ты на хрен. А меня оставь в покое. Для убедительности Седрик перекатился на живот. Парень был в шоке: отравленный дым, антидот и чувство вины — все эти радости начисто лишили его способности думать.
— Трус! — сказал Багшо, осторожно трогая расшибленные губы. От дыма не осталось уже почти ничего.
— Чего?
— Да из тебя разведчик, как из говна — повидло. А эта косоглазая пигалица, шлюшка черножопая, которую ты натягивал…
Седрик громко выругался, снова перекатился на спину, подтянул колени к груди, вскочил на ноги, но тут же заорал не своим голосом, покачнулся и упал в заботливые объятия Багшо. При сильной головной боли лучше особенно не прыгать.
— Вот так и стойте, — сказал чей-то голос.
Багшо повернул голову. Сперва он увидел шесть дульных линз шести бластеров и только потом — шестерых мужиков в синем.
Колени Седрика подломились, Багшо сжал его покрепче и быстро оценил обстановку — крайне безрадостную обстановку. Выломанные ворота ангара, прямо за ними, в свете занимающегося дня, — транспортный самолет. Из распахнутых люков так и сыплются фигурки в синем; сбиваясь в небольшие группы, они бегом направляются к воротам. Весь ангар усыпан телами — красными и синими, зелеными и золотыми. В вертикальном положении считай одни синие, а если не синие — есть и такие, хотя очень, очень немного, — то с поднятыми руками.
Так это что же, полный провал? И добро бы взял верх кто порядочный, а то эта мелкая шпана… У них и формы-то толком нет, вон все в чем — в старых джинсах да латаных комбинезонах, покрасили в темно-синий и считают, что вроде формы. Ну точно как уличная шпана. А шлемы — грубый, грошовый непальский хлам…
Но тут кто-то подошел к Багшо сзади и всадил ему в спину зомбер.
Глава 25
Кейнсвилл, 11 апреля
Вселенная Седрика состояла по преимуществу из страданий. В центре ее находилось огромное, красное, медленно пульсирующее солнце — головная боль; люди, вещи — все это вращалось где-то на периферии. Когда Багшо вырубился и упал, Седрик упал тоже, сверху. Ударившись о стальное покрытие ангара, сломанная кисть послала красному солнцу сигнал, и то взорвалось. Седрик на время ослеп, он лежал не шевелясь и старался не думать о хруп!
Хруп! — с таким звуком сломалась шея. Громкое, сочное, раскатистое хруп.
Затем кто-то (двое мужчин?) поднял Седрика на ноги, красное солнце засверкало еще ярче; от солнца в направлении желудка катились мощные, почти штормовые волны — позывы к рвоте. Какой-то голос что-то кричал, Седрик вслушался, и оказалось, что кто-то хочет знать его имя. Он попытался заглянуть за красное солнце боли, рассмотреть лицо спрашивающего, но не смог.
Не смог, так не смог. Он попытался назвать свое имя и тоже не смог — плохо двигались язык и губы. А вот все остальное — все остальное его тело — двигалось. Его била дрожь. Пальцы и запястья, и локти, и колени, и ступни, и подбородок — все это дергалось в каких попало направлениях, и Седрику было стыдно. А еще было холодно, очень холодно.
— Так что, — спросил голос, — зомбируем этого?
— Разве что малость… Не, не стоит. Загнется еще, видишь, в каком он виде?
— А вы не боитесь, сэр? На вид этот человек очень опасен.
Они громко расхохотались, звук отозвался в голове частыми, режущими ударами боли.
Почему синие? Это не ооновский синий цвет, дедушкины охранники были одеты в светло-синюю, пожалуй, даже в голубую форму, а здесь — темная, как у моряков. И серебряная эмблема, только не разглядеть какая, глаза чего-то плохо видят…
Кто-то задал ему вопрос, но он не разобрал слова и не ответил, а только выпустил изо рта немножко скопившейся слюны.
Потом человек — очень низенький и широкий, как комод — ударил Седрика по лицу. Красное солнце взорвалось, послало в желудок уже не волну, а всесокрушающий девятый вал, и Седрика вырвало еще сильнее, чем раньше. Низенький человек отскочил и разразился ругательствами, кто-то сдавленно хохотнул. Было холодно, весь мир превратился в лед. Ладони и ступни превратились в лед. Седрик дрожал.
— Что это у вас тут такое?
Новый голос. Подошел еще один человек — крупный, с резкими манерами. А за ним — чуть не целый полк синих.
— Это — внук старой карги, сэр. Тот самый парень, который убил Гранди.
— А на вид — так ему и комара не прихлопнуть. Ладно, прихватите его с собой. Пока что — заложником, а потом — вместе с остальными, под суд.
Мучительная попытка понять эти слова кончилась безрезультатно. Затем Седрик услышал, как Багшо скомандовали встать, а потом сказали, чтобы он шел туда, куда указывала темно-синяя рука, и Багшо поплелся в этом направлении без малейшего протеста — и без непременного своего бластера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Колокольный звон почти стих, но голова все еще не оставила гнусного намерения взорваться. Трудно думать взрывающимся мозгом, очень трудно.
А эта хрень чего на мне висит?
Багшо скинул бластер на пол:
— Ну как ты, Шпрот? Живой?
Седрик дернулся, пробормотал что-то невнятное — и вдруг разразился длинной тирадой, состоящей из множества непристойных слов и одного пристойного:
— ..Голова!
А затем вцепился в упомянутую голову обеими руками и добавил:
— Нет, не живой.
— Понятно. Это все от антидота. Поболит немного и пройдет.
— Поболит? Ты называешь это — поболит? Вот же сучий потрох!
— Стихни. Главное — ты в безопасности. Может быть… Багшо хотел было включить наручный микрофон, вызвать подкрепление, но передумал — у этих, золотых-зеленых, наверняка есть подслушивающее оборудование. Кстати о зеленых — интересно, сумел уже Чен отозвать своих ребят?
— Ты снова уделал мой нос! — Это звучало как “дыдобаудебаб бойдос!” Седрик поднял голову — двумя руками, как некий предмет, не имеющий прямого отношения к его телу. — А что там было?
— Маленькая драчка. Я вытащил тебя. Другие вытащили твою бабушку и Чена.
Я надеюсь, что вытащили. Я надеюсь, что вытащившие были одеты в красное.
Седрик застонал и что-то пробормотал.
Затем наступила тишина.
Ну вот, начинается, обреченно подумал Багшо. С белого, как мел, лица смотрели расширившиеся от ужаса глаза:
— Я убил его! Я сломал ему шею! Господи Боже ты мой!
— Ты его не убивал.
— Убил! Я ударил ребром ладони по горлу! Вот — и рука болит…
Седрик уставился на свою правую ладонь — сильно распухшую, Багшо видел это даже в полумраке.
— Его убила твоя бабушка. Это она нажала на спуск. А ты — просто оружие.
Господи, да что это с мальчонкой, чего он так скрючился? Ну вот, наблевал. От КРп такого вроде бы не бывает. От боли, наверное, — или от воспоминаний. Или крови из носа наглотался.
Седрик распрямился, вытер рот левой, целой, рукой и застонал:
— Я убил его. Я слышал, как хрустнула шея!
— Нет. От тебя здесь ничего не зависело. Его убила твоя бабушка. Или я.
— Чего?
— Ты что, в приюте, что ли, научился этому удару? Нет, Шпрот, ты его не убивал, скорее уж я.
— Ты?
— Я. Это я его убил, если тебе уж так хочется. Только не ты. Ты тут ни в чем не виноват.
Туман сильно приглушал звуки, однако было понятно, что бой разгорается — шипение лазеров и вопли доносились все чаще, последнее время к ним примешивались и резкие выкрики команд. Сориентировались противнички, организуются. И чего это Система не присылает подкрепление?
Затем загромыхал чей-то усиленный мегафоном голос. За шумом боя и стуком в собственной голове Багшо не смог разобрать ни слова, оставалось надеяться, что это Чен отзывает зеленых. Если не удастся быстро разоружить золотых, если эти ребята на сто процентов уверятся, что их подзащитный откинул копыта, тут же такое начнется — не приведи Господь… Некоторые немцы позволяют себя закодировать на самурайский кодекс чести, после смерти начальничка они превращаются в безумных фанатиков. Кодируют их точно так же, как Седрика, только Седрика-то подцепили обманом. А эти ублюдки глядят на перекрестье добровольно — все равно что душу продают.
— Почему я это сделал? — Седрик еле ворочал языком, слова звучали глухо и неразборчиво.
— Ничего ты не делал. От тебя тут ровно ничего не зависело.
— Да не крути ты, мать твою! — заорал Седрик. — Расскажи все как есть.
Трах! Стальные плиты покрытия вздрогнули, голову Багшо пронзила горячая вспышка боли. А это что еще за хрень? Программа не предусматривала никаких таких хлопушек. И все же кто-то начал ими швыряться. Веселенькие, долби их в корень, дела. А что, если золотые ребята задумали отправиться прямиком на тот свет, прихватив за компанию и всех остальных? Похоже, очень похоже. Трах! Раздались звуки рвущегося металла и падающих обломков — словно все во вселенной кухонные горшки разом обрушились на бетонный пол.
— Вставай, Шпрот. Мотать нужно отсюда на хрен.
Мальчонка даже не пошевелился — так и сидел, вытянув свои ходули; лицо — белая лепешка, а глаза сверкают, как бешеные.
— Так ты расскажи, почему я это сделал?
— Потом, на досуге.
— Сейчас! Сейчас! Сейчас!
А не всадить ли ему укол, чтобы стих? Да нет, рисково. Шок — штука хитрая, а тут еще парень чуть не пополам ломается под грузом несуществующей вины.
— Я проверял твою сетчатку, помнишь? И не мог поверить своей удаче, когда ты так вот сразу взял и согласился. Глупый сосунок, ничего, кроме своей фермы, в жизни не видевший.
— А в Центре чего-то не проверяли, — пробубнил Седрик.
— Вот именно. Сканеры сетчатки вышли из употребления. Только и остались, что в старых телепостановках. А в реальном мире — ни-ни, слишком уж они опасны. Стробоскопический гипноз.
— А?
— Слушай, красавец, нам нужно бежать. Подуло холодом. Последний бабах — это ж они точно ворота снесли, вон как дым вихрится. А когда совсем рассеется…
— Я тебя закодировал. Ты сфокусировал глаза на перекрестье сканера и через пару секунд отключился. Глубокий транс. Когда человек в таком состоянии, закодировать его — проще простого. Ну а потом бабушка дала сигнал, и ты, помимо своей воли, бросился в атаку.
Седрик пробормотал нечто неразборчивое, но — судя по интонации — крайне нелестное.
Багшо не вслушивался. Зачем? Он и сам крыл себя последними словами — словами, которых Седрик, пожалуй, и не слышал-то никогда. Отомстить было необходимо, убийцы получили по заслугам, будь воля Багшо, он бы их вообще… Ладно, замнем. И все же — и все же. Никогда еще прежде не чувствовал он себя стопроцентным, патентованным, пробы негде ставить, говном. А ведь этот олух, небось, думает, что у него, значит, совесть есть, а все остальные и не знают, с чем эту штуку едят.
— Я превратил тебя в безотказное оружие. Устоять перед стробером невозможно.
Правда, я знаю одного мальчонку, который почти устоял.
— Срань позорная! Да ты…
— Да, и срань, и многое другое. Но сейчас я хочу тебе помочь. С минуты на минуту здесь могут появиться луковские бандиты, так что надо мотать, и по-быстрому. Не заставляй принцессу ждать. Да идем же, что ты как неживой.
Багшо дернул Седрика за руку, но тот и не думал подниматься.
— В гостинице. Вот, значит, почему мы проторчали там три часа.
— Да. А теперь — пошли.
Только эта операция не должна была растянуться на три часа — или даже на пять минут. Багшо обратился за помощью к Системе, та посоветовала один укол, другой, третий, но воля Седрика так и оставалась несломленной. Парень уходил в транс все глубже и глубже — и все равно орал, и отказывался, и пытался сопротивляться. Крепкий орешек — что, собственно, и предсказывал анализ его ДНК. Система не нашла в архивах ни одного случая, чтобы кто-нибудь выстоял перед стробером хотя бы пять минут, а здесь счет шел на часы. И только тогда, когда Седрик окончательно вымотался, почти перестал дышать, утратил последние остатки воли, только тогда удалось наконец вбить в его беззащитное подсознание кодировку.
Единственная надежда, единственное светлое пятно в этой грязной истории — крепкий, как стальной трос, парень должен справиться со своим чувством вины.
Но пока что Багшо тащил этого стального парня из щели между колесами, а тот равнодушно ехал на заднице, не желая принимать никакого участия в собственном спасении.
— Шпрот! Седрик! Да очнись ты, и пошли! Я отведу тебя к Элии. Ты можешь уйти с ней на Тибр! Она тебя ждет!
Седрик пробормотал нечто неразборчивое, по всей видимости — отказ.
Ледяной ветер крутил вихри. Стало заметно светлее — наверху, под крышей, сквозь пелену дыма проступали расплывчатые пятна прожекторов. Орали мегафоны — не один, как прежде, а два или даже три.
Багшо нагнулся, чтобы снова перекинуть двухметровое, раскисшее, как кисель, тело через плечо, получил прямой в голову и чуть не упал. Противно хрустнул сломанный зуб, во рту появился вкус крови. Это ж надо — схлопотать такое от полубессознательного фраера, прилипшего задницей к полу!
— Ты что, хочешь попасть к луковским ребятам в лапы? Да они же с тебя живьем шкуру сдерут! Пошли!
— Иди ты на хрен. А меня оставь в покое. Для убедительности Седрик перекатился на живот. Парень был в шоке: отравленный дым, антидот и чувство вины — все эти радости начисто лишили его способности думать.
— Трус! — сказал Багшо, осторожно трогая расшибленные губы. От дыма не осталось уже почти ничего.
— Чего?
— Да из тебя разведчик, как из говна — повидло. А эта косоглазая пигалица, шлюшка черножопая, которую ты натягивал…
Седрик громко выругался, снова перекатился на спину, подтянул колени к груди, вскочил на ноги, но тут же заорал не своим голосом, покачнулся и упал в заботливые объятия Багшо. При сильной головной боли лучше особенно не прыгать.
— Вот так и стойте, — сказал чей-то голос.
Багшо повернул голову. Сперва он увидел шесть дульных линз шести бластеров и только потом — шестерых мужиков в синем.
Колени Седрика подломились, Багшо сжал его покрепче и быстро оценил обстановку — крайне безрадостную обстановку. Выломанные ворота ангара, прямо за ними, в свете занимающегося дня, — транспортный самолет. Из распахнутых люков так и сыплются фигурки в синем; сбиваясь в небольшие группы, они бегом направляются к воротам. Весь ангар усыпан телами — красными и синими, зелеными и золотыми. В вертикальном положении считай одни синие, а если не синие — есть и такие, хотя очень, очень немного, — то с поднятыми руками.
Так это что же, полный провал? И добро бы взял верх кто порядочный, а то эта мелкая шпана… У них и формы-то толком нет, вон все в чем — в старых джинсах да латаных комбинезонах, покрасили в темно-синий и считают, что вроде формы. Ну точно как уличная шпана. А шлемы — грубый, грошовый непальский хлам…
Но тут кто-то подошел к Багшо сзади и всадил ему в спину зомбер.
Глава 25
Кейнсвилл, 11 апреля
Вселенная Седрика состояла по преимуществу из страданий. В центре ее находилось огромное, красное, медленно пульсирующее солнце — головная боль; люди, вещи — все это вращалось где-то на периферии. Когда Багшо вырубился и упал, Седрик упал тоже, сверху. Ударившись о стальное покрытие ангара, сломанная кисть послала красному солнцу сигнал, и то взорвалось. Седрик на время ослеп, он лежал не шевелясь и старался не думать о хруп!
Хруп! — с таким звуком сломалась шея. Громкое, сочное, раскатистое хруп.
Затем кто-то (двое мужчин?) поднял Седрика на ноги, красное солнце засверкало еще ярче; от солнца в направлении желудка катились мощные, почти штормовые волны — позывы к рвоте. Какой-то голос что-то кричал, Седрик вслушался, и оказалось, что кто-то хочет знать его имя. Он попытался заглянуть за красное солнце боли, рассмотреть лицо спрашивающего, но не смог.
Не смог, так не смог. Он попытался назвать свое имя и тоже не смог — плохо двигались язык и губы. А вот все остальное — все остальное его тело — двигалось. Его била дрожь. Пальцы и запястья, и локти, и колени, и ступни, и подбородок — все это дергалось в каких попало направлениях, и Седрику было стыдно. А еще было холодно, очень холодно.
— Так что, — спросил голос, — зомбируем этого?
— Разве что малость… Не, не стоит. Загнется еще, видишь, в каком он виде?
— А вы не боитесь, сэр? На вид этот человек очень опасен.
Они громко расхохотались, звук отозвался в голове частыми, режущими ударами боли.
Почему синие? Это не ооновский синий цвет, дедушкины охранники были одеты в светло-синюю, пожалуй, даже в голубую форму, а здесь — темная, как у моряков. И серебряная эмблема, только не разглядеть какая, глаза чего-то плохо видят…
Кто-то задал ему вопрос, но он не разобрал слова и не ответил, а только выпустил изо рта немножко скопившейся слюны.
Потом человек — очень низенький и широкий, как комод — ударил Седрика по лицу. Красное солнце взорвалось, послало в желудок уже не волну, а всесокрушающий девятый вал, и Седрика вырвало еще сильнее, чем раньше. Низенький человек отскочил и разразился ругательствами, кто-то сдавленно хохотнул. Было холодно, весь мир превратился в лед. Ладони и ступни превратились в лед. Седрик дрожал.
— Что это у вас тут такое?
Новый голос. Подошел еще один человек — крупный, с резкими манерами. А за ним — чуть не целый полк синих.
— Это — внук старой карги, сэр. Тот самый парень, который убил Гранди.
— А на вид — так ему и комара не прихлопнуть. Ладно, прихватите его с собой. Пока что — заложником, а потом — вместе с остальными, под суд.
Мучительная попытка понять эти слова кончилась безрезультатно. Затем Седрик услышал, как Багшо скомандовали встать, а потом сказали, чтобы он шел туда, куда указывала темно-синяя рука, и Багшо поплелся в этом направлении без малейшего протеста — и без непременного своего бластера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61