А в подземных лабиринтах, связывающих Ассоциацию Ланфермана в
Сан-Франциско с ее "отделением" в Лос-Анджелесе, почти в южном конце
огромной подземной системы организации, 265-ый, Эволюционное Ружье
(наспех, небрежно нацарапанная часть заголовка, который потом не имел
значения из-за добавленного термина "Рабочий"), это суперружье, которое
медиумы от оружия нащупывали и вырывали из странного царства
сверхреальности, смотрелось бы так, что простофили думали бы - дело
делается.
Какой-то бедолага, козел отпущения, на которого падет подозрение в
распространении информации, получит свое за этот 265-ый. И все это будет
поймано объективами массовой информации, журналов, газет, книг,
телевидения, все, кроме наполненных гелием звукопоглощающих боксов,
дублирующих красные неоновые надписи.
Да, подумал Ларс, Запад-Блок может добавить их к арсеналу средств
массовой информации, и простофили будут продолжать оставаться чистыми и
наивными. Что-то светящееся должно медленно пролететь по ночному небу или,
как в былые времена, бесконечно разбрызгиваться вокруг башенки небоскреба,
чтобы довести публику до нужного состояния. Из-за высоко
специализированной природы этого инфомедиума, он должен иметь простое
название, конечно.
Звукопоглощающий бокс может начать свое путешествие вместе с тем, что
может называться оптимистическим кусочком знания, подумалось Ларсу. То
"действие", которое 265-ый вытворял сейчас под Калифорнией, был явно
поддельным.
Его нельзя было оценить. Простофили были бы в ярости. Но только не
ООН-3 ГБ, думал он. Они могли бы пережить такой прокол в своей работе.
Мошенники смогут пережить распространение и любых других данных, владение
которыми определяет их как господствующую элиту. Нет, это простофили будут
умерщвлены. И именно это возбуждало в нем бессильную ярость, которая день
за днем разрушала чувство его собственной значимости и значимости его
работы.
Вот здесь, в этом кофейном магазине "Джоз Сип и Саи", он понял, что
мог бы подняться и завопить: "Да нет никакого оружия!". И увидеть лишь
несколько бледных испуганных лиц. А затем простофили рассеются по всему
радиусу и постараются убраться отсюда как можно скорее.
Я знаю об этом. Аксель Кандинский или Каминский, или как там он себя
называет, этот простодушный официальный представитель советского
посольства - он тоже знает. Пит знает. Генерал Нитц и ему подобные -
знают.
265-ый настолько же удачен, как и все, что я когда-либо делал или еще
сделаю. То Эволюционное Ружье, которое может отбросить любую живую
чувствительную форму жизни в радиусе пяти миль на два миллиарда лет назад,
в самое дальнее прошлое. Членистые структуры станут чем-то напоминающим
амебу, слизь без спины и плавников, чем-то одноклеточным той же структуры,
что и профильтрованная молекула протеина. И аудитория простофиль все это
непременно увидит в шестичасовых новостях телевидения, потому что это
произойдет. В каком-то смысле.
Вот так, фальшивка на фальшивку - все будет представлено перед
телекамерами. И простофили могут лечь в постель счастливыми, зная, что их
жизни, как и жизни их детей, надежно защищает от Врага молоток Тора. То
есть защищает от Нар-Востока, который так же яростно испытывает свое
разрушительное слезоточивое оружие.
Бог будет удивлен, а может, доволен руинами 260-го, когда Ассоциация
Ланфермана разработает и внедрит 280-ый. Это прегрешение древних греков
х_у_б_р_и_с_, воплощение логоса мудрости в теле или, скорее, в чем-то
полиметаллическом, крошечная система, необходимая в том случае, если
какой-то мельчайший компонент откажет.
И даже Господь, редко оглядываясь назад и делая естественные чудеса,
не превратил мироздание в миниатюрную систему дублирования. Он вложил всю
основу жизни в плохо сделанную корзину: чувствительную расу, которая
теперь умела снимать в трехмерной ультрастереофонической видеоматической
глубине то, чем не существовало. Ларс подумал: не критикуй, пока не
попробовал. Потому что получить четкие трехмерные ультрастереофонические
видеоматической глубины кадры, снимки конструкции того, чего не
существовало, не так-то уж легко. Это заняло у нас пятнадцать тысяч лет.
Вслух он произнес:
- Жрецы Древнего Египта. Вроде Геродота.
- Что, что? - спросил Пит.
Ларс сказал:
- Они использовали гидравлический пресс, чтобы открывать двери храмов
на расстоянии. Пока все остальные поднимали руки и молились богам с
головами животных.
- Я не понимаю, - сказал Пит.
- Ты не понимаешь? - спросил Ларс озадаченно. Это было так очевидно
для нем. - Это монополия, Пит. Вот что мы получили - проклятую монополию.
Вот в чем дело.
- Ты свихнулся, - сказал Пит сварливо. Он теребил ручку своей пустой
кофейной чашки. - Не позволяй этому проходимцу из Нар-Востока подходить
вот так и выводить тебя из равновесия.
- Дело не в нем. - Ларс хотел объясниться, чувствовал настоятельную
необходимость в этом. - Под Монтерреем, там, где никто не видит. Там, где
вы делаете прототипы. Взорванные города, сбитые спутники... - Он
остановился. Пит предупредительно кивнул головой в сторону
серебристо-оконечной мисс Берри.
- Спутник-"еж", - осторожно сказал Ларс, думая о самом плохом.
Считалось, что эти спутники неуязвимы, а из более чем семисот
спутников Земли, находящихся на орбите, по меньшей мере пятьдесят были
таковыми.
- 221-ый, - снова начал он. - Ионизированная Рыба, которая распалась
до молекулярном уровня и улетучилась, как газ...
- Заткнись, - хрипло сказал Пит.
Они молча допили кофе.

6
В этот вечер Ларс Паудердрай встретился со своей любовницей Марен
Фейн в парижском отделении Корпорации, где Марен вела дела так же
тщательно, как и...
Он попытался найти сравнение, но эстетические вкусы Марен не
поддавались описанию. Засунув руки в карманы, он озирался вокруг, пока
Марен готовилась для реального мира, закрывшись в уборной. Для нее жизнь
начиналась тогда, когда заканчивался рабочий день. И так было несмотря на
то, что она занимала значительный пост менеджера. По логике вещей, она
должна была стремиться сделать карьеру и заниматься своей работой, как
самый мрачный, самый закоренелый кальвинист.
Но все получалось совсем наоборот. Марен было двадцать девять. Она
была довольно высока: метр семьдесят босиком. С блестящими рыжими
волосами. Нет, не рыжими. Они были цвета краснот дерева, гладкие, но не
как искусственные, пластиковые, будто сфотографированные, абсолютно
натуральные. Она просыпалась вся сверкая: глаза яркие, как... вот черт,
подумал он. Какая разница? Кому какое дело в полвосьмого утра? Красивая,
настороженная, немножко слишком высокая женщина, яркая, грациозная,
мускулистая в это время суток, она была воплощенным выражением обиды и
отвращения к сексу, если у вас в голове возникали какие-либо крамольные
мысли на этот счет. Но что же с ней можно поделать? По крайней мере, после
первых нескольких недель. Едва ли можно продолжать дальше и дальше...
Когда Марен снова вошла в офис, накинув на плечи пальто, он сказал:
- Тебе действительно все равно, что здесь происходит.
- Ты имеешь в виду предприятие? Корпорацию? - Ее кошачьи глаза весело
расширились. Она прошла вперед. - Послушай, ночью ты дурманишь мне голову,
как _с_о_м_а_, а потом я целый день о тебе думаю. Что тебе еще надо?
- Ненавижу образованность, - сказал Ларс. - _С_о_м_а_. Где ты такому
научилась? - Он чувствовал, что голоден, раздражен, что нервы его сдают:
Из-за содомии современном времяисчисления он уже шестнадцать часов был на
ногах.
- Ты меня ненавидишь, - сказала Марен тоном брачном консультанта. Я
знаю твои _н_а_с_т_о_я_щ_и_е_ мотивы, слышалось в этом тоне. А ты - не
знаешь, добавлялось также.
Марен искоса посмотрела на него, совершенно не опасаясь того, что он
может сказать или сделать. Ларс подумал, что просто технически мог бы ее
днем уволить или вышвырнуть ночью из своей парижской квартиры, но, в
действительности, на нее не было никакой управы. Значила ли для нее
что-либо ее карьера или нет, хорошую работу она могла найти везде. В любое
время. Она в нем не нуждалась. Если бы они расстались, она бы поскучала о
нем недельку или около том, пустила бы слезу после третьей рюмки мартини.
Но и только.
А с другой стороны, если бы он ее потерял, эта рана никогда бы не
затянулась.
- Хочешь пообедать? - спросил Ларс безо всякого энтузиазма.
Марен сказала:
- Нет. Я хочу помолиться.
Он уставился на нее:
- Ч... что?
Она спокойно ответила:
- Я хочу пойти в церковь, поставить свечку и помолиться. Что в этом
странного? Я делаю это несколько раз в неделю, ты же знаешь. С тех пор,
когда ты впервые... - Она деликатно закончила фразу: - ..._у_з_н_а_л меня.
В Библейском смысле. Я тебе сказала об этом в первую же ночь.
- А свечка за что? - Зажигать свечи нужно было для чего-то
определенного.
- Этой мой секрет, - ответила Марен.
Озадаченный, он произнес:
- Я иду спать. Для тебя это может быть шесть часов вечера, а для меня
два часа ночи. Пошли к тебе домой, ты приготовишь мне чего-нибудь
перекусить, а потом я посплю немножко, и ты можешь идти молиться. - Он
направился к двери.
- Я слышала, что к тебе сегодня пыталось проникнуть советское
официальное лицо, - сказала Марен.
Это его остановило:
- Где ты это слышала?
- Я получила предостережение. От Правления. Официальный выговор
фирме, в котором говорится, чтобы остерегались невысоких пожилых людей.
- Что-то я сомневаюсь.
Марен пожала плечами:
- Парижский офис должен быть проинформирован. Ты не согласен? Ведь
это произошло в общественном месте.
- Я не искал себе таких приключений! Это он подошел ко мне, я как раз
пил кофе. - Ларс почувствовал себя неловко. Неужели Правление
действительно передало официальный выговор? Если так, то он должен был
знать об этом.
- Этот генерал, чье имя я всегда забываю, ну, этот жирный, которого
ты так боишься... - Марен улыбнулась, уколов его таким образом. - Генерал
Нитц связался с нами здесь в Париже по сверхзасекреченной кольцевой
видеолинии и приказал нам быть осторожнее. Я сказала, что разговаривала с
тобой. А он сказал...
- Ты все выдумываешь. - Но он видел, что она не врала.
Наверное, это все произошло сразу же после его встречи с Акселем
Каминским. У Марен был целый день, чтобы передать ему предупреждение
генерала Нитца. Это было в ее стиле - дождаться этом момента, когда сахар
в крови на низком уровне, он чувствует себя слабым, и выложить ему все.
- Наверное, я позвоню ему, - сказал Ларс, словно обращаясь сам к
себе.
- Он спит. Посмотри схему временных зон для Портленда, Орегон. Все
равно я ему все объяснила. - Она вышла в холл, и он в задумчивости
последовал за ней. Они вместе дождались лифта, который должен был
доставить их на крышу, где стоял его хоппер - маленький самолет,
собственность фирмы. Марен что-то весело напевала под нос и этим выводила
его из себя.
- А как ты ему все объяснила?
- Я сказала, что ты долгое время думаешь, что если тебя перестанут
здесь любить и ценить, ты скроешься.
- И каков был ответ? - спросил он ровным голосом.
- Генерал Нитц осознает, что ты всегда можешь уйти. Он хорошо
понимает твою позицию. Вообще-то, военный совет Правления на своей
специальной закрытой сессии в прошлую среду обсуждал это. И отдел кадров
генерала Нитца доложил, что у них есть три дизайнера, которые ждут своей
очереди. Три новых медиума, которых предложил психиатр клиники Воллингфорд
в Сент-Джордже, Юта.
- Они на уровне?
- Вроде бы.
Он быстро подсчитал:
- В Орегоне сейчас не два часа ночи, а полдень. Ровно полдень. -
Повернулся и пошел назад в офис.
- Ты забываешь, что мы живем по экономическому времени Толивера, -
напомнила Марен.
- В Орегоне солнце сейчас в зените.
Марен терпеливо сказала:
- Но все равно, по Э.В.Т. сейчас там два ночи. Не звони, брось это.
Если бы он хотел поговорить с тобой, он бы позвонил в нью-йоркский офис, а
не сюда. Он не любит тебя, вот в чем дело. А не в том, полдень сейчас или
полночь. - Она мило улыбнулась.
- Ты сеешь семена возмущения.
- Я говорю правду, - возразила она. - Х.З.В.Ч.Т.Б.?
- Нет, - сказал он, - я не хочу знать, в чем моя беда.
- Твоя беда...
- Отстань.
Но Марен продолжала:
- Твоя беда в том, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке, когда
тебе приходится иметь дело с мифами, или, как ты говоришь, с ложью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30