Несмотря на то, что дверь была
открыта и я подслушивала.
- Эскалатиум.
- О, нет, нет!..
- Конджоризин. Я смешиваю их, растираю...
- Это я слышала. Вы вводите их как инъекционную смесь, вы
действительно это делаете! Я думала, что вы просто сказали это для их же
пользы.
Она разглядывала его горделиво и в то же время весело. Это не было ни
неодобрением, ни шоком, ни моральным осуждением квбиста - узколобого по
природе. У нее это граничило с восхищением.
- Вот так, я ничего не могу делать, пока не прибудет мой врач, -
сказал Ларс. - Все, что я могу... - он уселся на черный с отделкой
железный стул, - это пить пиво и ждать. - И смотреть на тебя.
- У меня есть наркотики.
- А они сказали, что нет.
- Все, что они говорят - это попытка поймать червя в навозной куче. -
Она повернулась в сторону аудиовидеомонитора, на который только что Ларсу
указала. - А это вам подходит, Гещенко!
- Это кто?
- Это майор из квбэшной охранки. Он потом просмотрит пленку, которую
сейчас снимают о нас с вами. Да, майор? - спросила она скрытый монитор. -
Видите ли, - спокойно объяснила она Ларсу, - я - заключенная.
Он пораженно уставился на нее.
- Вы хотите сказать, что совершили преступление, что-то
противозаконное, вас судили и...
- Судили и приговорили. Все как псевдо... я не знаю, как это назвать.
Механизм, да, механизм. Согласно которому я теперь, несмотря на все
политические и гражданские гарантии в Конституции СССР - абсолютная
невозвращенка. Мне не уйти от советском суда, никакой юрист не может
вытащить меня отсюда. Я - не то, что вы. Я _з_н_а_ю_ о вас, Ларс - или
мистер Ларс? Или мистер Паудердрай, - как вы хотите, чтобы вас называли? Я
знаю, какое положение вы занимаете в Запад-Блоке. Как я завидовала все эти
годы вашему положению, вашей свободе и независимости!
- Вы думаете, - спросил он, - что я могу в любой момент плюнуть им в
рожу.
- Да. Я знаю это. КАСН сообщило мне, они представили мне эти данные,
несмотря на всех обитателей навозных куч, как этот Гещенко.
- КАСН наврало вам, - сказал ей Ларс.

16
Она растеряно заморгала глазами. Потухшая сигарета и банка пива
задрожали в ее руках.
- Они точно так же держат меня, как и вас, - сказал Ларс.
- Разве вы не _д_о_б_р_о_в_о_л_ь_н_о_ приехали сюда в Фэрфакс?
- Конечно, да, - кивнул он. - Фактически я сам подкинул эту идею
маршалу Папоновичу. Никто меня не заставлял ехать сюда, никто не
приставлял к виску пистолет. Но он вытащил пистолет из ящика стола,
показал - и я все понял.
- Фэбээровец? - Ее глаза расширились до предела, как у маленького
ребенка, которому рассказывают страшную сказку:
- Да нет, в общем, не из ФБР. _Д_р_у_г_ ФБР, в этом дружелюбном мире
сотрудничества, в котором мы живем. Но это не важно, мы не должны огорчать
себя этими разговорами. За исключением том, что вы должны знать, что за
иной могут прийти в любое время. И ставят меня в известность, если
захотят.
- Значит, - задумчиво произнесла Лиля, - вы не били таким уж
особенным. А я слышала, что вы просто "примадонна".
- Да, - сказал Ларс, - со мной трудно. Я ни на ком не полагаюсь. Но
все равно они могут вытянуть из меня все, что им надо. А что по сравнению
с этим все остальное?
- Я думаю, ничего, - покорно ответила она.
- Какие наркотики вы принимаете?
- Формофан.
- Это похоже на новую модель одностороннего зеркала. - Он никогда не
слышал о таком. - Или на пластичную упаковку для молока, которая сама
открывается и сама выливается на ваши хлопья, не проливая при этом ни
капли.
Лиля неуклюже, как подросток, сделала несколько глотков из своей
банки пива и сказала:
- Формофан очень редкий. У вас на Западе его нет. Он производится
одной восточно-германской фирмой, происходящей еще от донацистского
картеля. В действительности он делается... - Она помедлила. Она
раздумывала, стоило ли продолжать. - Они делают его исключительно для
меня, - сказала она наконец.
Лиля рассказала ему, как препарат производится:
- Павловский институт в Нью-Москве сделал шестимесячный анализ моего
мозгового обмена, чтобы выяснить, что можно сделать, чтобы
у_л_у_ч_ш_и_т_ь_ его. Они вычислили эту химическую формулу, она была
ксерокопирована и передана "А.Г.Хеми". И "А.Г.Хеми" производит шестьдесят
полуграновых таблеток формофана для меня каждый месяц.
- И что происходит?
- Я не знаю, - сказала осторожно Лиля.
Он испугался. За нее. За то, что они сделали - и могли бы сделать в
любое время, когда захотят.
- Вы не замечаете никаких проявлений? - спросил он. - Вы не замечаете
никаких проявлений? - спросил он. - Более глубокое проникновение в
состояние транса? На более длительное время? Меньше побочных эффектов? Вы
должны заметить хоть что-нибудь. Улучшение ваших эскизов. Должно быть, они
дают вам ем, чтобы улучшить ваши эскизы.
- Или спасти меня от смерти, - сказала Лиля.
Его внутренний страх стал еще более острым.
- Почему от смерти? Объясните. - Он старался говорить тихо, чтобы не
выказывать никаких чувств, чтобы голос звучал совершенно естественно. -
Даже если принять во внимание квазиэпилептоидную природу...
- Я очень больной человек, - перебила Лиля. - Психически. У меня, как
они называют это, "депрессии". Но это не депрессии, и _о_н_и_ это знают.
Вот почему я провожу, и всегда буду проводить много времени в Институте
Павлова. Меня очень сложно держать в нормальном состоянии, Ларс. Все очень
просто. Это продолжается каждый день, а формофан помогает. Я принимаю его.
Я с радостью принимаю его, потому что я не люблю "депрессии" или как там
они называются. Вы знаете, что это? - Она быстро наклонилась к нему. -
Хотите знать?
- Конечно.
- Я однажды понаблюдала за своей рукой. Она высохла и отмерла, и
стала словно рука трупа. Она сгнила и превратилась в пыль. Затем тоже
самое произошло со всей мной. Я перестала жить. А потом - я снова стала
живой. Но уже по-другому, как будто в следующей жизни. После том, как я
умерла... Скажите же что-нибудь. - Она замолчала.
- Ну что ж, это должно заинтересовать уже существующие религиозные
учреждения.
Это было все, что Ларс мог придумать в тот момент.
Лиля спросила:
- Как вы думаете, Ларс, мы вдвоем, можем сделать то, что они хотят?
Можем мы предложить им то, что они называют "духовным ружьем?" Ну, вы
понимаете. Я не хочу называть это, _н_а_с_т_о_я_щ_е_е _о_р_у_ж_и_е_?
- Конечно.
- Но откуда?
- Из того места, которое мы посетим. Мы как будто примем псилоцибин.
Который напоминает, как вы знаете, адреналиновый гормон эпинефрина. Но мне
всегда нравилось думать об этом, как будто мы принимаем теонанакатил.
- Что это такое?
- Это слово ацтеков. Оно значит "тело господне". - Он объяснил: - Вам
он известен под именем алкалоида мескалина.
- А мы с вами посетим одно и то же место?
- Вероятно.
- А где это, вы говорили? - Лиля откинула голову в ожидании, слушая и
глядя. - Вы не сказали. Вы не знаете. А я знаю.
- Тогда скажите.
- Я скажу, если только вы примете формофан, - сказала она.
Лиля поднялась и исчезла в соседней комнате. Вернувшись, она
протянула ему две белые таблетки.
По необъяснимым для него самого причинам - хотя, откровенно говоря,
его это совершенно не интересовало, - он деловито, даже не возражая, выпил
эти две таблетки со своим пивом. И они моментально застряли у нем в горле.
Казалось, что они просто прилипли к пищеводу, но были уже за той чертой,
когда он, прокашлявшись, мог выплюнуть их. Наркотик теперь стал частью
его. Из чем бы он не состоял, как бы он ни воздействовал на него - он
принял его из-за доверия. И вот что получилось.
Вера не в наркотик, вдруг понял он, в Лилю Топчеву.
Лиля, к его вящему удивлению, сказала:
- Любой, кто сделал это - проигравший человек. - Она, казалось, была
грустна, но не разочарована. Как будто его вера в нее вызвала к жизни
какой-то глубокий инстинктивный пессимизм. Или это было чем-то большим?
Славянским фатализмом?
Ему бы засмеяться, ведь он карикатурно представлял ее себе. Хотя, по
правде говоря, он еще ничего не знал о ней, и сейчас еще не мог разгадать
ее.
- Сейчас вы умрете, - сказала Лиля. - Я давно хотела сделать это. Я
боюсь вас. - Она улыбнулась. - Мне всегда говорили, что если я
когда-нибудь подведу _и_х_, квбэшные головорезы, работающие в Запад-Блоке,
выкрадут вас, доставят в Булганинград и будут использовать, а меня
выбросят туда, что они называют "свалкой истории". В старомодном смысле.
Так, как делал Сталин.
- Я даже на секунду не верю, что то, что вы говорите мне, правда.
- Вы не верите, что проделали весь этот путь сюда, чтобы быть убитым
мной?
Он кивнул.
После паузы Лиля со вздохом произнесла:
- Вы правы.
Он с облегчением бессильно расслабился, дыхание снова стало ровным.
- Я _б_о_ю_с_ь_ вас, - продолжала она. - Они угрожали мне, постоянно
напоминали о вас. Дошло до того, что я просто возненавидела саму
м_ы_с_л_ь_ о вас. И я думаю, что вы умрете. По-другому не бывает. Все до
вас тоже умирали. Но не от того, что я сейчас дала вам. Это был мозговой
метаболический стимулятор, напоминающий серотонин. Именно то, что я
сказала. И я дала его вам, потому что мне смертельно хочется узнать, какое
действие он произведет. Знаете, что я хочу сделать? Попробовать ваши два
наркотика вместе с моими. Мы не только соединим наши таланты. Мы еще и
смешаем наши метаболические стимуляторы - и посмотрим, что получится.
Потому что... - Лиля помедлила как ребенок, старающийся за внешним
спокойствием скрыть возбуждение. - Нам должно повезти, Ларс. Обязательно.
Он убежденно ответил:
- Нам все удастся.
И тут, сидя со своим пивом в руке, лениво рассматривая банку (датское
пиво, темное, очень хорошем сорта), Ларс почувствовал, как наркотик
начинает действовать.
Внезапно, очень быстро, как занимающийся огонь, он захлестнул его.
И Ларс, шатаясь, вскочил на ноги прыжком - пивная банка выпала из его
рук, откатилась, содержимое ее пролилось на ковер. Темное, уродливое,
пенящееся, как будто здесь убили большое животное и из нем, теперь
беспомощного, уходила жизнь. Словно, подумал он, я вступил на дорогу
смерти, несмотря на все то, что она говорила. Господи Боже! Я дал себя
убить просто из-за того, что покорен ей.
Чему же я подчиняюсь, подумал он. Смерть может замаскироваться. Она
может найти укрытие в туманных словах, а ты будешь думать, что это нечто
совершенно иное - высшая власть, какое-то чувственное и свободное
качество, от котором ты в восторге. Это все, чем просишь - просто для
себя. А вместо этого, ты - в ее власти. Не _и_х_, а в _е_е_ власти. _О_н_и
бы хотели гораздо большего, но _о_н_и_ не готовы просить даже смерти.
Но ты щедро отдал себя, одним выстрелом. Им это не понравится.
Тирания имеет свою скорость течения. Преждевременно побежишь навстречу
смерти - и тебя никогда больше не оценят. Вот если бы ты старался уползти,
зацепиться за что-нибудь, отойти в сторону, пытаться исчезнуть каким-то
иным путем! Или хотя бы, не дай Боже, _с_р_а_ж_а_л_с_я_ в полный рост...
- Что случилось? - откуда-то словно издалека послышался голос Лили.
- Ваш серотонин, - с трудом проговорил Ларс, - начал действовать. Но
неправильно. Алкоголь, пиво. Может быть. Можете ли вы... сказать мне... -
Он сделал один шаг, другой. - Ванная.
Она, напуганная, проводила его. Он ясно видел это - хлопающие крылья
летучих мышей, ее застывшее в искреннем ужасе лицо, когда она вела его.
- Не волнуйтесь, - сказал он. - Я... - И провалился.
Мир исчез, он умер - и оказался в ярком, ужасном другом мире,
неведомом ни одному человеку.

17
Человек, почти идол, с почти выгравированными, каменно отчетливыми
чертами лица. Он склонился над Ларсом. На нем была с иголочки униформа,
включая полный набор разноцветных медалей.
- Он уже пришел в себя, - сказал он.
Двое медицинских работников стояли в нерешительности. На них были
простые белые, до пола халаты. Ларс увидел институтское, невероятно
дорогое оборудование для экстренных случаев, огромные пыхтящие машины со
шлангами и индикаторами и самообеспечивающие приборы, все в жутком
действии. В воздухе пахло ионизацией - очень положительной - и химикатами.
Он увидел стол, на котором покоился инструментарий: один из инструментов
он узнал. Ем использовали при проведении немедленных трахеостазий.
Но этим советским медикам не пришлось пользоваться им. Ларс вовремя
пришел в себя.
Монитор, понял он. Спрятанный в стене, постоянно записывающий аудио-
и видеоматериал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30