Подло, своими же людьми… Его привезли в Киев, ко мне. Ты поможешь показать тело Бориса людям. Никто не должен заметить… – Святополк поперхнулся, сглотнул и с трудом закончил: – Убийц я отыщу и накажу. А твое дело благое – предотвратить смуту. Прибери Бориса так, чтоб никто ничего не заметил. Иначе люди возропщут, поднимут смуту, сами пойдут искать извергов.
Анастас научился понимать речи князей.
«Значит, Окаянный все-таки нанял убийц и освободился от брата, – сообразил он. – Тело доставили в Киев, и теперь все следует представить так, будто Бориса убили неведомые враги. Кого же овиноватят?»
– Кто же сотворил сие злодейство? – спросил он.
Святополк вздрогнул, однако без колебаний ответил:
– Не знаю, не знаю… Слышал, будто стоял он лагерем на Альте и при нем сотня. Сотником был некий Апонница. Уж не ведаю, как и что, но когда случайные люди проезжали мимо, они застали в лагере только трупы доверенных слуг и самого Бориса, а воинов Апонницы нигде не было. Ходят слухи, что сотня ушла в соседнее село до появления убийц, но я не верю. Надежные люди клянутся, что сами видели, как проклятый Апонница подбивал воинов умертвить своего князя. Его и его людей ищут. Найдут – истребят без сожаления. А о Борисе позабочусь я.
«Да уж, ты о нем позаботился, – кивая головой, думал Анастас. – И ведь велел привезти в Киев, чтоб самому удостовериться. Вот нелюдь…»
– Здесь. – Святополк посторонился, и Анастас увидел странно скрученный тряпичный мешок. Он лежал посреди просторной клети. Под пропитавшейся кровью тканью угадывались очертания человеческого тела.
«Неужели там Борис? – про себя удивился Анастас. – А казался-то большим…»
– Откройте, – попросил он.
Наемник коротко кивнул Рикону. Тот молча взялся за край мешка, и оба воина дружно встряхнули куль. Из мешка показалась скрюченная в судороге окровавленная рука. Анастас уставился на нее. У запястья темнела колотая ножевая рана. «Неумело, – определил настоятель. – Зарезали, как свинью». За рукой выскользнуло плечо и голова. Покрытые бурой кровью волосы Бориса слиплись на макушке, открывая свету его ввалившиеся глазницы, заостренный нос и бледные щеки.
– Боже! – простонал Святополк и отвернулся к стене.
– На все воля Господня, – дрожащим голосом произнес настоятель. Его трясло. Бедняга Борис… Нет, его не просто закололи, казалось, его нарочно резали на части, но каждый раз неизвестный мясник прерывал работу, так и не доведя ее до конца. Даже на шее несчастного зияли сразу три раны.
– Приступай, – послышался чей-то спокойный голос.
Анастас обернулся. Горясер равнодушно разглядывал мертвое тело. В серых глазах не было ни жалости, ни удивления.
«Зверь, как есть зверь», – подумал настоятель и вздохнул:
– Нужно позвать монахов.
– Нет! – громко возразил князь. Его кадык судорожно дергался, а взгляд шарил по клети, избегая мертвого брата.
– Но…
– Князь сказал «нет», – отрезал Горясер.
– Я не сделаю это один.
– Он поможет. – Наемник кивнул на все еще держащего холстину Рикона. – Скажи, что делать. Никто не должен увидеть Бориса таким.
– Хорошо. – Анастас понимал, что спорить бесполезно, если не опасно. – Прежде всего раздеть и обмыть.
Раздеть князя удалось сразу. Его тело должно было бы уже закоченеть, однако пальцы мертвеца легко разгибались, отпуская на волю золотые с тиснением кольца. Все тело от шеи до пят оказалось исколото ножами. Князя положили на лавку. Откуда-то приволокли бадью с водой. Анастас оторвал кусок холстины, намочил его и осторожно выжал на плечо мертвеца. Бурые капли побежали по бледной коже и закапали на пол. Святополк тяжело задышал и попятился.
«Сперва омыть грудь, – старательно обмывая раны, думал херсонесец, – затем живот, шею, лицо…»
Когда дело дошло до рук, Анастас наклонился к бадье. Вода в ней приобрела мутно-коричневый оттенок. Ненароком задетая рука Бориса упала с лавки и коснулась края бадьи. Анастас отбросил ее назад. Она снова упала.
«Нужно поправить», – подумал игумен и выпрямился. Он еще не успел разогнуться, когда почувствовал неладное. Голубые глаза мертвого князя пристально смотрели на него из провалившихся глазниц!
– Нет… – Анастас выронил тряпку и попятился. Этого не могло быть! Он сам раздевал и обмывал покойника!
– Что там? – Святополк оторвался от стены, шагнул к лавке и остановился, столкнувшись со страдальческим взглядом брата. Его губы затряслись.
– Не может быть… – уставившись на оживший труп, прошептал Рикон.
– Тхр-р-р… – Губы «мертвеца» скривились. Голубые глаза моргнули, лицо дернулось…
– Не-е-ет! – Анастас не знал, кто выкрикнул это – он сам или Святополк.
Ужас заполонил все его существо. «Кара мне, кара за подлое», – металось в мозгу. В памяти встали изуродованные голодом лица херсонесцев, бледный лик Владимира и другие, много других, – все, кого он предал за свою долгую жизнь.
– Хр-р, хр-р…: – корчась, хрипел Борис. Его пальцы цеплялись за края лавки. Казалось, еще немного, и он поднимется…
Мимо Анастаса метнулась тень. «Горясер», – успел подумать он. Хрипы смолкли.
– Боже, Боже, Боже… – безостановочно всхлипывал Святополк. Вторя ему, чуть слышно молился Рикон, а Борис лежал на лавке молчаливый и неподвижный. .
«Уж не примерещилось ли?» – чувствуя на спине липкие капли пота, подумал настоятель. Он оторвал взгляд от тела и увидел измазанный кровью клинок Горясера. Рука наемника крепко сжимала резную рукоять, а окровавленное лезвие ползало по поле его рубахи, оставляя темные следы. Анастаса затошнило.
– Продолжай, игумен, – безучастно сказал наемник. Лезвие клинка нырнуло в ножны на его боку.
Настоятель шагнул к Борису. Чуть выше трех колотых ран горло мертвеца перерезала тонкая, едва различимая полоска.
– Отмучился, несчастный, – чуть слышно прошептал Рикон.
Анастас неловкими пальцами зацепил упавшую тряпку и опустил ее в бадью. Теперь вода в ней казалась совсем черной.
Он не помнил, как обмыл и одел князя. Не помнил и того, как вышел из терема. Ноги сами несли его к единственно верному убежищу – Десятинной церкви. Только там Анастас мог замолить свои грехи…
Он прошел мимо городских ворот и вдруг услышал громкий крик.
– Посторонись! – орал позади звонкий молодой голос.
Анастаса толкнули и прижали к городьбе.
– Прости, отец игумен.
Словно в тумане, перед настоятелем проплыла виноватая рожа какого-то ремесленника.
– Ничего, – прохрипел он.
Ремесленник удовлетворенно кивнул. В лицо Анастасу полетела пыль. Сминая зазевавшихся прохожих, мимо промчались вооруженные всадники.
– Неймется Окаянному, – зло пробурчал кто-то. – Опять свою свору на охоту за человечиной выпустил.
– Поговаривают, будто он и с князем Борисом что-то худое сотворил, – подхватил женский голос, – будто резня на Альте его рук дело…
– Заткнись, дура, – зашипели на нее. – Или жить надоело?
Анастас почувствовал на себе чужие взгляды. Они касались его лица, перебирая мохнатыми лапами, ползли к глазам, но, так и не достигнув цели, отскакивали, будто пугливые тараканы.
«Боятся, – сообразил игумен. – Меня боятся… Знают, что я с князем повит одной веревочкой. Чуют. В крови я. А эти… – Он взглянул вслед ускакавшим воинам. – Эти, должно быть, за сотником Бориски… Как его там? Апонницей… Да, Апонницей…»
Внезапно ему захотелось оправдаться. Он сам не ведал, перед кем. Может, перед этим грубым и ничтожным ремесленником, а может, перед всем киевским людом… «Нельзя, нельзя, я же…» – вертелось в его голове, но, споря с разумом, губы разомкнулись и выдавили:
– Простите, люди добрые…
Он ждал ответа, как не ждал ничего в жизни. От этих мелких, случайно встреченных на пути людишек зависела его судьба, а его душа качалась на волоске над бушующим пламенем ада… «Простят – буду спасен, простят – буду спасен», – молитвенно звенело внутри.
– Да у него никак жар… – услышал Анастас смущенный женский шепот и потерял сознание.
11
– Журка… Помоги, Журка, – попросила я и вдруг вспомнила: «Ах, нет, Журка не поможет. Он остался там, в челноке, а я покачиваюсь за широкой спиной одного из воинов Апонницы… У Апонницы белые как снег волосы и ясные глаза. Они жгут меня ненавистью. Нужно отвернуться, чтоб не видеть этих горящих глаз…»
Я попробовала повернуть голову, застонала от прострелившей шею боли и открыла глаза.
Надо мной нависал серый в щербинах земляной потолок. Сквозь округлую дыру сверху сочился слабый свет.
«Яма или высохший колодец», – подумалось устало. Как я очутилась в колодце? Я не помнила…
– Лежи тихо, – раздалось сбоку.
Я покосилась на говорящего. Рядом с кружком света на влажном полу сидела худая женщина в грязной рубахе. Распущенные волосы укрывали плечи и грудь незнакомки, сползали на скрещенные ноги и паучьими лапами тянулись по земле. Таких длинных волос я никогда не видела. Между лежащими на полу прядями виднелась плотно перехваченная кольцом щиколотка. От кольца тянулась цепь. Я пригляделась и ахнула.
– Чего дивишься? – низким голосом спросила женщина. – Золота не видела?
Я видела золото. Но не золотые кандалы.
– Это все из-за моего дара, – глухо пояснила женщина. – Из-за него и сижу тут.
Я попробовала встать. Боль швырнула назад. «Апонница! Зачем так-то было бить?» – мысленно упрекнула я дружинника.
– Ты Апонницу не вини, – неожиданно отозвалась незнакомка. – Он нынче неподсуден.
Как она узнала мои мысли?
– И все земные ошибки ему прощены.
«Сумасшедшая», – сообразила я и притворно кивнула:
– Да, да, Бог ему судья…
Женщина пошевелилась. Цепь лениво звякнула, черные ввалившиеся глаза незнакомки уставились на меня.
«Нужно убираться отсюда, – решила я. – Кто знает, что придет в голову спятившей бабе. Вон какая она тощая и грязная. Небось давно тут сидит… И глаза блестят как-то нехорошо».
– Зря стараешься. Отсюда не уйдешь, – сказала сумасшедшая. – И избил тебя не Апонница, а Святополковы слуги. Еще повезло, что не убили. Апонницевых-то воинов овиноватили в смерти князя Бориса и зарубили неподалеку от города, в овраге. То-то воронам радость.
В смерть Апонницы не верилось. Его всадники казались такими сильными. Они верили Святополку и искали у него правды. Не послушали меня…
– А как же я?
– Видать, нашлись добрые души, пожалели.
– Пожалели? – Я обвела глазами сырые стены.
– И то верно, какая уж тут жалость… – Она улыбнулась. В пустом рту показались два острых, как волчьи клыки, обломка. – Их-то сразу, быстро, а тебе теперь мучиться в Ведьмачьей яме.
– Ведьмачья яма?
– О ней немногие знают, а нас с тобой угораздило в ней очутиться. Она за городом, у реки. Потому тут и стены такие мокрые, и под ногами сыро. Стражи нет. – Незнакомка улыбнулась еще шире. – И еды не дают. Сюда бросают ведьм. Помирать… Какой дурак станет вытаскивать ведьму и кликать себе беду?
Меня передернуло. Ведьм я не боялась. Люди часто так называли знахарок, что лечили травами, ведуний, которые умели по течению реки или заходу солнца указать верный путь, и даже хитрых бабок-повитух, которые помогали при тяжелых родах, но эта… В ней чуялось что-то необъяснимое и поэтому страшное…
– Не бойся, я не ведьма, это Святополк меня так нарек… Ну ничего, ему злодейства еще аукнутся. – Она встала и вскинула вверх руки. Маленькие сухие кулачки утонули в светлом луче.
– Окаянный!!! – завизжала помешанная. – Сдохнешь, как собака, и никто о тебе доброго слова не скажет!
Я тихонько отползла к стене. Сумасшедшая заметалась по яме, изредка поднимая к потолку искаженное яростью лицо и взвизгивая:
– Все тебя бросят, все оставят! Задохнешься собственной кровью! И Ореев меч тебе не поможет! Тело у него человечье, а душа – каленая, холодная… – Она внезапно остановилась, по-птичьи склонила голову к плечу и хихикнула: – Хотя тебе-то, дураку, неведомо про Ореев клинок… Ты и не знаешь, какую силу в руках держишь. Приказываешь ему, а он лишь самому прародителю Орею был по руке! Даже Сварогов кузнец его не удержал, куда уж тебе, глупый князь!
Она расхохоталась и смолкла. Забившись в угол, я настороженно следила за ее движениями. Однако сумасшедшая не нападала. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и плавно опустилась на пол. Ее голова склонилась на грудь, и нечесаные космы скрыли лицо. Я прислушалась. Дыхание безумицы было ровным. Заснула…
– – Не сплю… – не поднимая головы, тихо сказала она. – А тебе отсюда не выбраться. И мне тоже. Меня золото в землю тянет. Заговоренное оно. Я его в лесу закопала, Земляную Кошку приставила стеречь, а та не устерегла, вот и нашел его Окаянный князь, вот и сковал мне кандалы… Ой-ой-ой… Тянет меня золото в землю… Тянет….
– Ладно тебе… – примирительно пробормотала я. – Всех земля возьмет, и с золотом, и без.
Она подняла голову. Из-под спутанных прядей блеснули глаза.
– Ничего ты не понимаешь. Девчонка! Теперь она не казалась мне безумной.
– Да, я не сумасшедшая, – согласилась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Анастас научился понимать речи князей.
«Значит, Окаянный все-таки нанял убийц и освободился от брата, – сообразил он. – Тело доставили в Киев, и теперь все следует представить так, будто Бориса убили неведомые враги. Кого же овиноватят?»
– Кто же сотворил сие злодейство? – спросил он.
Святополк вздрогнул, однако без колебаний ответил:
– Не знаю, не знаю… Слышал, будто стоял он лагерем на Альте и при нем сотня. Сотником был некий Апонница. Уж не ведаю, как и что, но когда случайные люди проезжали мимо, они застали в лагере только трупы доверенных слуг и самого Бориса, а воинов Апонницы нигде не было. Ходят слухи, что сотня ушла в соседнее село до появления убийц, но я не верю. Надежные люди клянутся, что сами видели, как проклятый Апонница подбивал воинов умертвить своего князя. Его и его людей ищут. Найдут – истребят без сожаления. А о Борисе позабочусь я.
«Да уж, ты о нем позаботился, – кивая головой, думал Анастас. – И ведь велел привезти в Киев, чтоб самому удостовериться. Вот нелюдь…»
– Здесь. – Святополк посторонился, и Анастас увидел странно скрученный тряпичный мешок. Он лежал посреди просторной клети. Под пропитавшейся кровью тканью угадывались очертания человеческого тела.
«Неужели там Борис? – про себя удивился Анастас. – А казался-то большим…»
– Откройте, – попросил он.
Наемник коротко кивнул Рикону. Тот молча взялся за край мешка, и оба воина дружно встряхнули куль. Из мешка показалась скрюченная в судороге окровавленная рука. Анастас уставился на нее. У запястья темнела колотая ножевая рана. «Неумело, – определил настоятель. – Зарезали, как свинью». За рукой выскользнуло плечо и голова. Покрытые бурой кровью волосы Бориса слиплись на макушке, открывая свету его ввалившиеся глазницы, заостренный нос и бледные щеки.
– Боже! – простонал Святополк и отвернулся к стене.
– На все воля Господня, – дрожащим голосом произнес настоятель. Его трясло. Бедняга Борис… Нет, его не просто закололи, казалось, его нарочно резали на части, но каждый раз неизвестный мясник прерывал работу, так и не доведя ее до конца. Даже на шее несчастного зияли сразу три раны.
– Приступай, – послышался чей-то спокойный голос.
Анастас обернулся. Горясер равнодушно разглядывал мертвое тело. В серых глазах не было ни жалости, ни удивления.
«Зверь, как есть зверь», – подумал настоятель и вздохнул:
– Нужно позвать монахов.
– Нет! – громко возразил князь. Его кадык судорожно дергался, а взгляд шарил по клети, избегая мертвого брата.
– Но…
– Князь сказал «нет», – отрезал Горясер.
– Я не сделаю это один.
– Он поможет. – Наемник кивнул на все еще держащего холстину Рикона. – Скажи, что делать. Никто не должен увидеть Бориса таким.
– Хорошо. – Анастас понимал, что спорить бесполезно, если не опасно. – Прежде всего раздеть и обмыть.
Раздеть князя удалось сразу. Его тело должно было бы уже закоченеть, однако пальцы мертвеца легко разгибались, отпуская на волю золотые с тиснением кольца. Все тело от шеи до пят оказалось исколото ножами. Князя положили на лавку. Откуда-то приволокли бадью с водой. Анастас оторвал кусок холстины, намочил его и осторожно выжал на плечо мертвеца. Бурые капли побежали по бледной коже и закапали на пол. Святополк тяжело задышал и попятился.
«Сперва омыть грудь, – старательно обмывая раны, думал херсонесец, – затем живот, шею, лицо…»
Когда дело дошло до рук, Анастас наклонился к бадье. Вода в ней приобрела мутно-коричневый оттенок. Ненароком задетая рука Бориса упала с лавки и коснулась края бадьи. Анастас отбросил ее назад. Она снова упала.
«Нужно поправить», – подумал игумен и выпрямился. Он еще не успел разогнуться, когда почувствовал неладное. Голубые глаза мертвого князя пристально смотрели на него из провалившихся глазниц!
– Нет… – Анастас выронил тряпку и попятился. Этого не могло быть! Он сам раздевал и обмывал покойника!
– Что там? – Святополк оторвался от стены, шагнул к лавке и остановился, столкнувшись со страдальческим взглядом брата. Его губы затряслись.
– Не может быть… – уставившись на оживший труп, прошептал Рикон.
– Тхр-р-р… – Губы «мертвеца» скривились. Голубые глаза моргнули, лицо дернулось…
– Не-е-ет! – Анастас не знал, кто выкрикнул это – он сам или Святополк.
Ужас заполонил все его существо. «Кара мне, кара за подлое», – металось в мозгу. В памяти встали изуродованные голодом лица херсонесцев, бледный лик Владимира и другие, много других, – все, кого он предал за свою долгую жизнь.
– Хр-р, хр-р…: – корчась, хрипел Борис. Его пальцы цеплялись за края лавки. Казалось, еще немного, и он поднимется…
Мимо Анастаса метнулась тень. «Горясер», – успел подумать он. Хрипы смолкли.
– Боже, Боже, Боже… – безостановочно всхлипывал Святополк. Вторя ему, чуть слышно молился Рикон, а Борис лежал на лавке молчаливый и неподвижный. .
«Уж не примерещилось ли?» – чувствуя на спине липкие капли пота, подумал настоятель. Он оторвал взгляд от тела и увидел измазанный кровью клинок Горясера. Рука наемника крепко сжимала резную рукоять, а окровавленное лезвие ползало по поле его рубахи, оставляя темные следы. Анастаса затошнило.
– Продолжай, игумен, – безучастно сказал наемник. Лезвие клинка нырнуло в ножны на его боку.
Настоятель шагнул к Борису. Чуть выше трех колотых ран горло мертвеца перерезала тонкая, едва различимая полоска.
– Отмучился, несчастный, – чуть слышно прошептал Рикон.
Анастас неловкими пальцами зацепил упавшую тряпку и опустил ее в бадью. Теперь вода в ней казалась совсем черной.
Он не помнил, как обмыл и одел князя. Не помнил и того, как вышел из терема. Ноги сами несли его к единственно верному убежищу – Десятинной церкви. Только там Анастас мог замолить свои грехи…
Он прошел мимо городских ворот и вдруг услышал громкий крик.
– Посторонись! – орал позади звонкий молодой голос.
Анастаса толкнули и прижали к городьбе.
– Прости, отец игумен.
Словно в тумане, перед настоятелем проплыла виноватая рожа какого-то ремесленника.
– Ничего, – прохрипел он.
Ремесленник удовлетворенно кивнул. В лицо Анастасу полетела пыль. Сминая зазевавшихся прохожих, мимо промчались вооруженные всадники.
– Неймется Окаянному, – зло пробурчал кто-то. – Опять свою свору на охоту за человечиной выпустил.
– Поговаривают, будто он и с князем Борисом что-то худое сотворил, – подхватил женский голос, – будто резня на Альте его рук дело…
– Заткнись, дура, – зашипели на нее. – Или жить надоело?
Анастас почувствовал на себе чужие взгляды. Они касались его лица, перебирая мохнатыми лапами, ползли к глазам, но, так и не достигнув цели, отскакивали, будто пугливые тараканы.
«Боятся, – сообразил игумен. – Меня боятся… Знают, что я с князем повит одной веревочкой. Чуют. В крови я. А эти… – Он взглянул вслед ускакавшим воинам. – Эти, должно быть, за сотником Бориски… Как его там? Апонницей… Да, Апонницей…»
Внезапно ему захотелось оправдаться. Он сам не ведал, перед кем. Может, перед этим грубым и ничтожным ремесленником, а может, перед всем киевским людом… «Нельзя, нельзя, я же…» – вертелось в его голове, но, споря с разумом, губы разомкнулись и выдавили:
– Простите, люди добрые…
Он ждал ответа, как не ждал ничего в жизни. От этих мелких, случайно встреченных на пути людишек зависела его судьба, а его душа качалась на волоске над бушующим пламенем ада… «Простят – буду спасен, простят – буду спасен», – молитвенно звенело внутри.
– Да у него никак жар… – услышал Анастас смущенный женский шепот и потерял сознание.
11
– Журка… Помоги, Журка, – попросила я и вдруг вспомнила: «Ах, нет, Журка не поможет. Он остался там, в челноке, а я покачиваюсь за широкой спиной одного из воинов Апонницы… У Апонницы белые как снег волосы и ясные глаза. Они жгут меня ненавистью. Нужно отвернуться, чтоб не видеть этих горящих глаз…»
Я попробовала повернуть голову, застонала от прострелившей шею боли и открыла глаза.
Надо мной нависал серый в щербинах земляной потолок. Сквозь округлую дыру сверху сочился слабый свет.
«Яма или высохший колодец», – подумалось устало. Как я очутилась в колодце? Я не помнила…
– Лежи тихо, – раздалось сбоку.
Я покосилась на говорящего. Рядом с кружком света на влажном полу сидела худая женщина в грязной рубахе. Распущенные волосы укрывали плечи и грудь незнакомки, сползали на скрещенные ноги и паучьими лапами тянулись по земле. Таких длинных волос я никогда не видела. Между лежащими на полу прядями виднелась плотно перехваченная кольцом щиколотка. От кольца тянулась цепь. Я пригляделась и ахнула.
– Чего дивишься? – низким голосом спросила женщина. – Золота не видела?
Я видела золото. Но не золотые кандалы.
– Это все из-за моего дара, – глухо пояснила женщина. – Из-за него и сижу тут.
Я попробовала встать. Боль швырнула назад. «Апонница! Зачем так-то было бить?» – мысленно упрекнула я дружинника.
– Ты Апонницу не вини, – неожиданно отозвалась незнакомка. – Он нынче неподсуден.
Как она узнала мои мысли?
– И все земные ошибки ему прощены.
«Сумасшедшая», – сообразила я и притворно кивнула:
– Да, да, Бог ему судья…
Женщина пошевелилась. Цепь лениво звякнула, черные ввалившиеся глаза незнакомки уставились на меня.
«Нужно убираться отсюда, – решила я. – Кто знает, что придет в голову спятившей бабе. Вон какая она тощая и грязная. Небось давно тут сидит… И глаза блестят как-то нехорошо».
– Зря стараешься. Отсюда не уйдешь, – сказала сумасшедшая. – И избил тебя не Апонница, а Святополковы слуги. Еще повезло, что не убили. Апонницевых-то воинов овиноватили в смерти князя Бориса и зарубили неподалеку от города, в овраге. То-то воронам радость.
В смерть Апонницы не верилось. Его всадники казались такими сильными. Они верили Святополку и искали у него правды. Не послушали меня…
– А как же я?
– Видать, нашлись добрые души, пожалели.
– Пожалели? – Я обвела глазами сырые стены.
– И то верно, какая уж тут жалость… – Она улыбнулась. В пустом рту показались два острых, как волчьи клыки, обломка. – Их-то сразу, быстро, а тебе теперь мучиться в Ведьмачьей яме.
– Ведьмачья яма?
– О ней немногие знают, а нас с тобой угораздило в ней очутиться. Она за городом, у реки. Потому тут и стены такие мокрые, и под ногами сыро. Стражи нет. – Незнакомка улыбнулась еще шире. – И еды не дают. Сюда бросают ведьм. Помирать… Какой дурак станет вытаскивать ведьму и кликать себе беду?
Меня передернуло. Ведьм я не боялась. Люди часто так называли знахарок, что лечили травами, ведуний, которые умели по течению реки или заходу солнца указать верный путь, и даже хитрых бабок-повитух, которые помогали при тяжелых родах, но эта… В ней чуялось что-то необъяснимое и поэтому страшное…
– Не бойся, я не ведьма, это Святополк меня так нарек… Ну ничего, ему злодейства еще аукнутся. – Она встала и вскинула вверх руки. Маленькие сухие кулачки утонули в светлом луче.
– Окаянный!!! – завизжала помешанная. – Сдохнешь, как собака, и никто о тебе доброго слова не скажет!
Я тихонько отползла к стене. Сумасшедшая заметалась по яме, изредка поднимая к потолку искаженное яростью лицо и взвизгивая:
– Все тебя бросят, все оставят! Задохнешься собственной кровью! И Ореев меч тебе не поможет! Тело у него человечье, а душа – каленая, холодная… – Она внезапно остановилась, по-птичьи склонила голову к плечу и хихикнула: – Хотя тебе-то, дураку, неведомо про Ореев клинок… Ты и не знаешь, какую силу в руках держишь. Приказываешь ему, а он лишь самому прародителю Орею был по руке! Даже Сварогов кузнец его не удержал, куда уж тебе, глупый князь!
Она расхохоталась и смолкла. Забившись в угол, я настороженно следила за ее движениями. Однако сумасшедшая не нападала. Она закрыла глаза, глубоко вздохнула и плавно опустилась на пол. Ее голова склонилась на грудь, и нечесаные космы скрыли лицо. Я прислушалась. Дыхание безумицы было ровным. Заснула…
– – Не сплю… – не поднимая головы, тихо сказала она. – А тебе отсюда не выбраться. И мне тоже. Меня золото в землю тянет. Заговоренное оно. Я его в лесу закопала, Земляную Кошку приставила стеречь, а та не устерегла, вот и нашел его Окаянный князь, вот и сковал мне кандалы… Ой-ой-ой… Тянет меня золото в землю… Тянет….
– Ладно тебе… – примирительно пробормотала я. – Всех земля возьмет, и с золотом, и без.
Она подняла голову. Из-под спутанных прядей блеснули глаза.
– Ничего ты не понимаешь. Девчонка! Теперь она не казалась мне безумной.
– Да, я не сумасшедшая, – согласилась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42