Кто-то должен оповестить их о присутствии бунджи-ламы и поднять их на борьбу. Только тогда они выйдут из своих домов на улицы.
Такое опасное дело под силу только мастеру Синанджу, подумал Чиун. Ну что ж, когда падет ночная тьма и усталые китайцы улягутся спать в своих казармах, он отправится в город, чтобы пробудить тибетцев от их долгого кошмарного сна.
А пока остается только ждать и надеяться, что ни один вертолет Народно-освободительной армии не приблизится к этой горной вершине.
* * *
Турбовинтовой самолет остановился на самом конце посадочной полосы, здесь уже стоял в ожидании вертолет Г-70-СТ.
Министр государственной безопасности сплюнул остатки желчи и утреннего риса в бумажный пакет и поспешил к выходу. Он приветственно махнул рукой пилоту вертолета, затем покрутил ею над головой. Летчик привел во вращение несущий винт, лопасти завертелись со все усиливающимся воем.
Вернувшись в самолет, чтобы подготовить таши к короткому перелету в Лхасу, министр подумал, что худшее уже позади: он благополучно добрался до Гоштара. Теперь уже не страшно: вертолет был американский, «Черный ястреб», специально приспособленный для полета на большой высоте. И управляет им, конечно же, лучший пилот китайского воздушного флота.
Пролетая над Гонггаром, министр заметил колонну военных грузовиков и джипов, быстро продвигающуюся к городу. Вероятно, подкрепления для Народно-освободительной армии, подумал он.
А затем довольно улыбнулся мысли о том, что к тому времени, когда они достигнут Лхасы, все эти трудноразрешимые неприятности с бунджи-ламой будут уже позади.
* * *
На улице Янхе Донглу, на южных подступах к самой Лхасе, стояли два тяжелых боевых танка «Т-72». Они стояли бок о бок, угрожающе направив свои стодвадцатимиллиметровые гладкоствольные орудия на Гонггар.
Впрочем, между ними оставалось достаточно места, чтобы прошел один як – если этот як не был, конечно, стельной самкой.
– Потише, – бросил Римо Бумбе Фуну, когда они подъехали к танкам.
– Вы хотите, чтобы я остановился?
– Сперва сбрось газ. Потом остановись.
Грузовик остановился ярдах в десяти от зияющих стволов.
– Что мы будем делать, Гонпо Джигме? – растерянно спросил Бумба Фун. – Эти танки преграждают нам путь.
– Мне нужна всего минута, – обронил Римо, выходя из кабины.
– Зачем?
– Чтобы сломать танки.
* * *
Командир танка Юн Тинг, сузив глаза, уставился на кхампу, который вылез из грузовика, возглавлявшего целую колонну. Юн Тинг смотрел, как этот – очевидно, невооруженный – человек приближается. Тибетец шел слишком беззаботно, чтобы заподозрить что-то неладное, и все же Юн Тинг, сидевший в открытом башенном люке, взявшись за рычаг, направил пушку прямо на кхампу. Действие было угрожающее, рассчитанное на то, чтобы вселить в сердце несчастного страх и покорность.
Кхампа приблизился к машинам. Затем, игнорируя требования командира назвать себя, небрежно взялся сразу за оба ствола и сжал пальцами твердую сталь. Только тут Юн заметил, что руки незнакомца слишком белы, чтобы принадлежать настоящему кхампе.
Послышался громовой раскат. До конца своих дней Юн не забудет этого звука, с которого, казалось, все и началось. Но в военной тюрьме, куда его посадили за нарушение воинского долга, он вспомнил еще и то, как человек сначала отнял руки, а затем краями ладоней одновременно ударил по стволам. И оба ствола раскололись во всю длину.
Вот тогда-то и раздался этот громовой грохот, не раньше. Но Юн был так потрясен, что запомнил все в обратном порядке.
Расщепленные стволы упали на землю.
Невероятно, совершенно невероятно! Просто немыслимо. И самое худшее, этот наглец кхампа, уничтоживший народную собственность, стоял посреди дороги, дул на побелевшие пальцы и вытирал их о свою одежду.
Он смотрел на Юн Тинга нагловато-насмешливо, как бы бросая вызов: «А ну, попробуй меня застрелить».
На это, однако, Юн Тинг не решился. Он дал приказ к отступлению. Да, верно, в башне был установлен пулемет, но в глубине души командир танка сознавал, что пускать его в ход против существа, способного манипуляциями, похожими на удары, применяемыми в кунг-фу, раскалывать прочнейшую китайскую сталь, бессмысленно.
«Т-72», изрыгая дым и запах масла, развернулись, направили свои безносые башни на север и поехали в город.
До ушей посрамленного Юн Тинга донеслись ликующие крики множества кхамп, которым открылся путь в город.
– Гонпо! – кричали они. – Гонпо Джигме! Лха гьяло. Де тамче пхам!
Китаец не знал, кто такой Гонпо Джигме. Впрочем, все остальное он прекрасно понял. «Боги победили, – кричали кхампы. – Демоны обращаются в бегство!»
Приятного в том, что тебя называют демоном, мало, но не мог же Юн Тинг оспаривать очевидное. Оба его танка отступили перед одним невооруженным существом, видимо, некогда изгнанным, а теперь возвратившимся богом древнего Тибета.
Глава 37
Под лыжами вертолета Народно-освободительной армии мелькнула последняя горная вершина, и внизу, как огромная драгоценная шкатулка, открылась Лхасская долина. От ее величия, от скопища домов и извилистой реки Лхасы и возвышающегося надо всем гаргантюанского дворца Поталы у министра наверняка захватило бы дух, если бы в этот момент он не вел радиопереговоров с лхасским гарнизоном.
Ситуация складывалась странная. Бунджи-лама все еще разгуливала на свободе, хотя по всему городу неустанно велись ее поиски. Всем тибетцам приказано сидеть по домам и не высовываться, но бунджи найти так и не смогли.
– Может, не так это и важно – найти бунджи, – высказал министр свое мнение. – Как только лхасцы узнают, что среди них таши, влияние клики бунджи будет тут же подорвано.
Когда вертолет готовился к посадке у пруда Царя драконов, за Поталой, на вершине горы с другой стороны долины, министр заметил еще один вертолет Народно-освободительной армии. Он достал бинокль из кармана и поднес его к глазам.
Через миг он произнес в укрепленный у него под подбородком микрофон:
– Я нашел бунджи.
В его голосе не чувствовалось никакого волнения. Да и что волноваться? Бунджи и ее реакционная клика, очевидно, находятся в безнадежном положении.
Игра перешла в эндшпиль.
* * *
Мастер Синанджу смотрел со своего наблюдательного пункта на Лхасу. Спасаясь от холодных ветров, он втянул руки в рукава кимоно и соединил их. На пергаментном лице корейца отразилась озабоченность.
Внизу, над самым городом, кружили глупые стрекозы Народно-освободительной армии. Он знал, что они продолжают искать, однако их поиски напрасны.
Увы, не только они одержимы чрезмерным тщеславием. Он взглянул на вертолет, где сидела, попыхивая сигаретой, бунджи-лама. Хорошо, что он заглушил ее голос, ибо за то долгое время, что отделяло их от наступления темноты, никаких сил не хватило бы на то, чтобы слушать ее бесконечные жалобы. С каждой текущей минутой бунджи проявляла все большее нетерпение, и только мастер Синанджу понимал, что вытеснить китайцев из Лхасы было практически не выполнимой задачей.
С юга, из-за гор появился вертолет. Он спустился к городу и, казалось, уже готовился к посадке, как вдруг взмыл вверх и направился прямо к ним.
Вслед за ним, словно самцы-стрекозы за самкой, взлетели и другие вертолеты и тоже направились к ним.
Взятый ими всеми курс не вызывал сомнений.
Повернувшись, чтобы предупредить остальных, мастер Синанджу осознал, что их шансы на благополучный исход значительно ухудшились.
* * *
– Смотрите на эти преступные китайские корабли! – воскликнул Бумба Фун, показывая на север. – Они удирают перед приближением Гонпо Джигме. Боятся Разрушителя, который спустился с горы Кайласа, чтобы вышвырнуть их с нашей священной земли!
– Никогда не слышал о горе Кайласа, – отозвался Римо, наблюдая, как вертолеты взмывают в разреженный воздух. Находившийся впереди пропускной пункт солдаты уже покинули – просто сели в джипы и поехали на север.
– Лхаса наша! – возликовал Бумба Фун.
– Не считай яков, пока не держишь их за рога, – предупредил Уильямс. Чересчур уж легко им все давалось! Их грузовики победоносно промчались по Дузен Галу, мимо дворца культуры трудящихся, и с тех пор, как Римо повредил два танка, никто даже не делал попытки их задержать.
У него было такое чувство, что во всем этом каким-то образом замешан Чиун.
По пути Бумба Фун и его кхампы призывали жителей Лхасы принять участие в борьбе за освобождение. В окнах, словно медные гонги, появлялись тусклые лица. И только. Никто даже не осмелился выйти на улицу. А когда кхампы стали встречать очаги сопротивления, никто не оказал им поддержки.
– Буддисты, – резюмировал Римо.
* * *
Не успел мастер Синанджу сообщить неприятные новости товарищам по несчастью, как небо над ними потемнело от летающих машин. По всей видимости, спастись можно было, лишь спустившись вниз.
– Нам больше нельзя здесь оставаться, – решительно заявил Чиун.
– Мы будем сражаться, – откликнулся Кула. И зажав в своих громадных руках два автомата, стал поливать огнем приближавшиеся слишком близко вертолеты.
Один, смертельно раненный, кружась, полетел вниз, чтобы там расцвести большим огненным цветком. Из другого расстреляли кабину их собственного вертолета. Кула дал очередь, и две огненные струи отсекли несущий винт. Вот и второй вертолет тоже низринулся с неба – раненая металлическая рыба.
Мастер Синанджу не мешал Куле развлекаться таким образом. Расстреляв оба «магазина», огромный монгол с досадой швырнул оба автомата на землю и обнажил свой серебряный кинжал, словно намереваясь вонзить его в бок пролетающему вертолету.
В конце концов по пояс в снегу, покрывавшем огромные валуны, они стали спускаться с горы.
Солдаты в зеленом тотчас высыпали из вертолетов и начали устраивать засады ниже линии снегов. Держа оружие наготове, сощурив жестокие глаза, они нетерпеливо подкарауливали беглецов.
Внизу солдаты, вверху вертолеты... А через пастбище, отделяющее Лхасу от горы, бесконечными колоннами двигались танки, джипы и грузовики.
Ступая впереди, приподняв свои черные юбки, Чиун расчищал путь для бунджи-ламы, Кулы и Лобсанга Дрома. Старец хмурился. Конечно, можно попытаться миновать устроенные солдатами засады, достичь сравнительно безопасной Лхасы и, прибегая ко всяким хитрым уловкам, покинуть Тибет. Но поручиться, что все его подопечные останутся целыми и невредимыми? Нет, он не уверен, кого-нибудь, возможно, потом не досчитаются. А может быть, умрут все. Разумеется, кроме него самого, мастера Синанджу. Он-то уйдет от смерти.
Разумнее всего было бы сдаться, после чего положение, возможно, изменится, и преимущество окажется на их стороне.
Как ни жестока истина, но он должен ее высказать тем, кто ему доверился. И Чиун решился.
Скуирелли Чикейн ушам своим не поверила.
– Сдаться? Сдаться?! – только и кричала она, не в силах выговорить ничего другого.
– Я никогда не сдамся китайцам, – поклялся Кула.
«Молодец!» – мысленно поддержала его актриса.
– Если так предопределено, я сдамся, – печальным голосом произнес Лобсанг.
Пользы от тебя, как от козла молока, обозлилась Скуирелли.
– Если мы хотим остаться в живых, то должны сдаться, – настаивал Чиун.
Никогда, возмутилась про себя женщина. Это просто ужасно. Вся сюжетная линия распадается. Надо срочно вернуть их на праведный путь. Вдохновение – вот что им необходимо. Если бы я только могла сказать что-нибудь или спеть песню! Да, песню! Я бы воодушевила их песней. Души несчастных воспарили бы, и эти пораженческие разговоры вмиг прекратились бы сами собой.
Скуирелли подошла к мастеру Синанджу и постаралась привлечь его внимание. Она показывала на свой рот, корчила гримасы и делала все, что приходило ей на ум, – разве что не пинала его ногой в голень.
– Бунджи хочет говорить, – кивнул Кула.
– Ее следует выслушать, – поддержал его Лобсанг.
Чиун нехотя высвободил ее голосовые связки.
– Говорите, – произнес кореец.
– Давно пора возвратить мне голос – выпалила Скуирелли. – У меня есть план.
– У бунджи есть план! – с волнением вскричал Кула.
– Что за план? – подозрительно уставился на нее Чиун.
– Минутку. – Не вымолвив больше ни слова, актриса взобралась на снежный утес и тотчас оказалась на виду у солдат внизу, вертолетов вверху танков, грузовиков и джипов у подножия горы. Женщина громко запела:
Я Будда,
Будда это я.
Мудрость я обрела
Под деревом бодхи.
Я Бунджи.
Бунджи – это я.
От несчастий и бед
Спасу я Тибе-е-ет!
Голос Скуирелли достиг такой высоты, какой никогда еще не достигал ни на сцене, ни на экране, ни в реальной жизни. Наиболее высоко взятая ею нота вознеслась в невероятную высь, в неземные обители звука.
Все живые существа на горе, начиная людьми и кончая снежным леопардом, замерли, воззрившись на певицу с таким необыкновенным голосом.
Почувствовав, что целиком завладела вниманием аудитории, Скуирелли Чикейн запела еще громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36