Что-то до боли знакомое промелькнуло в этом прощании. Ах, ну да, точно так же прощался Константин Григорьевич или почти так.
Мастер Вэйтэк повернулся к сыну. Ева отошла в сторону, чтоб не мешать им прощаться.
Мастер Зеркал смотрел на сына и в горле у него стоял ком. Надо бы подобрать правильные слова, дать напутствия, но слова не пропускал этот самый пресловутый ком. Конэ-Эль находился в том же состоянии. Отец и сын смотрели друг на друга и говорили без слов.
Мастер Вэйтэк рассказывал, каким чудным эльфенком родился его мальчик. Как умудрялся не давать спать по ночам всему дому, требуя к себе внимания. Первые шага его малыша… А помнишь, как мама переживала, что ушки были слишком маленькие и не такие остренькие, как у старших братьев? Она даже к ведунье хотела идти. Впрочем, ну да, ты же не можешь этого помнить, ты был слишком мал, сынок. Твой первый выстрел из лука. Это было так забавно! Ты сперва долго крутил его в руках, пробовал даже поиграть на нем, словно на лютне. Видимо, тогда уже в тебе зарождалась тяга к песнопениям. Ты неуклюже приладил стрелу и так резко дернул тетиву, что стрела, не пролетев и дюйма, шлепнулась к твоим ногам. Как же ты ревел тогда, мой мальчик! Нам с твоими братьями пришлось попотеть, чтоб успокоить тебя. Твои мечты и фантазии… Ты думаешь, я не знал о них? Не догадывался, в какие заоблачные дали улетает твоя душа, когда ты смотрел на ночное небо? Я все знал и понимал, сынок. А помнишь, как вы с Лореком, еще совсем детьми ушли в лес на поиски логова орков, чтоб сразиться с ними? Мы достаточно долго искали вас. Нашли спящими под сосной. Вы, свернувшись калачиками, прижались друг к дружке. Ох, и влетело вам тогда! Именно после этого происшествия я научил тебя выходить в ментал. Я помню твою первую влюбленность и отчаянье в глазах, когда ты оказался не у дел. Что-то сломалось в тебе тогда, мне показалось, что ты разуверился в любви. А помнишь, это было… Было… Было… Было… Как страшно звучит это слово «было». Это значит, что никогда уже не будет! Я боюсь этого, сынок. Боюсь, что наша жизнь останется в этом слове «было». Как это страшно, сынок!
«Я люблю тебя, отец!» – говорили глаза Конэ-Эля. Люблю за все. И не «потому что», а просто. Ты дал мне самое прекрасное, что может существовать в этом мире, подарил бесценный подарок – жизнь! Только благодаря тебе и маме, я вижу это небо, это солнце. Благодаря вам я могу ходить по мягкой траве, вдыхать свежий ветер, слушать прекрасную музыку. Ты научил меня многому. Ты подарил мне свою любовь. Я помню, отец, все помню. Как ты возился со мной, отложив все важные дела. Ты всегда повторял, что нет для тебя более важного и значимого дела, нежели чем смотреть на то, как растет твой сын. Отец, ты смастерил мне мой первый лук, научил видеть истинную сущность каждого. Не обольщаться на красивую обертку, а смотреть прямо в сердце. Я помню все твои наставления, все твои уроки. Я люблю тебя, отец! А помнишь, как я испортил приготовленный мамой торт к твоему дню рожденья? Я врал маме, что это не моя работа, что к случившемуся не имею ни малейшего отношения. Ты видел, ты знал, что это сделал именно я и молчал. Но твой взгляд тогда… Он ничего не требовал, не ругал. Ты просто смотрел на своего врущего сына. И я не выдержал этого взгляда. Пошел и признался маме. Долго же я потом не мог сидеть. Но я не сердился на нее за трепку, потому что понимал, за что она наказала меня. За вранье! С тех пор я стараюсь говорить только правду. Отец, мама, как же сильно я люблю вас!
– Тебе пора, Конэ, – нарушил молчаливый разговор мастер Вэйтэк. – Иди. Береги себя и эту девочку.
– Хорошо, отец. Я не подведу ни тебя, ни старейшин. Все будет хорошо. Мы с Евой справимся.
Отец и сын крепко обнялись, направляя из сердца в сердце друг другу свою любовь. Ева, наблюдая со стороны за их прощанием, еле сдерживала слезы.
Мастер Вэйтэк поцеловал сына:
– Все, иди… – с трудом проговорил он.
Конэ-Эль кивнул головой и пошел к эрлангу. Ева отправилась следом за ним.
– Здравствуй, дружище, – обратился эльф к ящеру. – Пора в путь.
Эрланг опустил на землю свое крыло, чтоб Ева и Конэ-Эль могли взобраться по нему на спину. Огромный и мощный хребет эрланга позволил удобно и надежно расположиться. Конэ-Эль сел впереди, за ним устроилась Ева.
– В путь, – скомандовал эльф. – Наша цель – Алиэ.
Поднимая ветер, ящер взмахнул своими огромными крылами. У Евы захватило дух. Ей приходилось летать на самолетах, но такой подъем не шел ни с чем в сравнение. Даже «Американские горки» показались ей пустяком. Конэ-Элю, который не летал вообще ни разу в своей жизни, было и вовсе жутко, но он не показал и виду.
Мастер Вэйтэк смотрел им вслед. Беспощадная тоска сжала ледяной рукой его сердце: «Лети, сынок. Удачи вам. И вернись домой, я тебя очень прошу».
Земля быстро уходила куда-то вниз, а навстречу летело небо и облака.
Глава 17
ИЗМЕНЕНИЯ
Барьер лихорадило. Артур Михайлович красными от бессонных ночей глазами смотрел на мигающую панель. Рядом с ним сидел небритый, осунувшийся Константин Григорьевич. В ОКБ – отделе контроля Барьера сильно пахло перегаром. На столе, засыпанном хлебными крошками, стояла початая бутылка «Гжелки». Начальник отдела разведки сидел, положив колючую, небритую несколько дней щеку на ладонь левой руки, упираясь локтем о стол. Хмельной взгляд потухших глаз смотрел в одну-единственную точку на стене. Батарея пустых бутылок под столом красноречиво говорила о том, что Константин Григорьевич не выходил из запоя уже несколько дней.
– Кость, может, пора прекратить, а? – Артур Михайлович устало посмотрел на друга. – Честное слово, надоело уже созерцать твою пьяную рожу.
– Их гибель на мне, понимаешь? Я убил их всех, – пьяно всхлипнул Константин Григорьевич. – Убийца… Я убийца!
– Ты-то тут при чем? Нашли ведь оборотня.
Одурманенный водкой мозг Смирнова напрочь отказывался работать.
– Оборотня? Вот… Дожили… Эти твари прорвали Барьер… – всхлипнул Константин Григорьевич. – Это я во всем виноват.
– Да при чем здесь это! – вспылил главный инженер. – Я не о том говорю. Предателя нашли!
– М-да? – Смирнов оторвал щеку от ладони.
– М-да! Сколько раз тебе об этом можно талдычить.
– И, ик, кто он? – попытался сконцентрироваться Константин Григорьевич.
Артур Михайлович раздраженно поджал губы:
– Кто, кто… Конь в пальто!
– М-да? – начальник отдела разведки тщетно пытался уложить щеку обратно на ладонь, локоть все время соскальзывал со стола.
– Я тебе уже сто раз отвечал на этот вопрос. Сколько можно? Все, пора прекращать это безобразие. Или завязывай пить, или убирайся к чертовой бабушке отсюда.
– Простите меня, ребята, простите, – размазывал пьяные слезы по щекам Смирнов.
Главный инженер злился на него и в то же время жалел. Сорвался человек, первый раз в жизни сорвался. Ведь три группы ушли в Магический мир и пропали. После исчезновения Евы, Инны и Олега наконец удалось выяснить, кто всему виной, но это мало утешало. Секретарь ректора университета Никанора Кузьмича, молодой маг Карозявкин, оказался резидентом. Полученные сведения он передавал организаторам бунта. Улучив момент, пока Никанор Кузьмич отсутствовал, секретарь установил подслушивающего жучка в кабинете шефа. Ему это удалось только по одной причине – никто не мог заподозрить, что среди сотрудников университета заведется предатель. К тому же Полежаев ценил подающего большие надежды молодого мага, относился к нему по-отечески, с теплотой. Никанору Кузьмичу и в голову не могло прийти, что его секретарь способен на подлость. После этого случая Большому Совету магов пришлось вплотную заняться внутренней безопасностью. Прокололся резидент весьма банально. Это и немудрено, ведь Карозявкин не был «Джеймсом Бондом», а всего лишь наивным, но алчным молодым человеком.
Утром следующего дня, после того как группа Евы потерпела провал, секретарь в разговоре с шефом случайно выдал себя. Дело обстояло так. Как всегда, он принес Никанору Кузьмичу почту и приказы на подпись. Зашел разговор о зарплатах сотрудников университета и финансировании различных структур. Жадный до денег Карозявкин, часто просивший шефа увеличить ему зарплату, выдал в сердцах, что лучше бы повысили его оклад, а не вкладывали деньги в провальные вылазки спецотрядов за Барьер. Три группы, мол, ушли и бесследно исчезли. Столько денег в них вбухали, а они не оправдали доверия. Услышав это, Никанор Кузьмич удивленно приподнял брови: начальник отдела разведки еще об этом не докладывал, а секретарь уже в курсе. Стали раскручивать столь странный казус, и выяснилось, что Карозявкин шпионил в пользу ведьм. Некоторые сотрудники университета узнав, кто взял в свои руки это дело, даже посочувствовали провалившемуся резиденту… О том, как шеф контрразведки Потапкин умеет доставать сведения даже из камня, ходили легенды. Поэтому все прекрасно понимали, что Карозявкину больше никогда не играть на рояле, не петь в хоре, не кататься на горных лыжах, да и многого ему после горячих и радушных встреч с Потапкиным теперь не делать.
Константин Григорьевич все это знал, но горечь от потери людей поедала его изнутри. Таких провалов в его отделе еще никогда не случалось. Нервы не выдержали, и Смирнов сорвался. Он пил уже пятый день, чем окончательно вывел из себя главного инженера КПЛБ.
– Все, Костя, вставай и пошли спать, – сказал Артур Михайлович, поднимая Смирнова. – Проспишься, а там видно будет. Барьера мне мало, еще ты на мою голову.
Барьер дурил вовсю. Его лихорадило, словно горячечного больного. Стволы сосен вибрировали и дрожали, ветви многих из них почернели, а иголки начали осыпаться. Глобальные разрывы происходили ежедневно. Дежурная группа с ног сбилась, бегая от одного поврежденного участка к другому. Они уже забыли, когда в последний раз спали по-человечески. Главный инженер и вовсе не смыкал глаз. Из донесений Олега он знал, что со стороны Магического мира идет предумышленное повреждение Барьера. Артур Михайлович сдерживал, как мог, разрывы по всему периметру. На поврежденные участки он постоянно перекидывал увеличенный потенциал энергии. По нескольку раз в день главный инженер созванивался с контрольными пунктами в других регионах. Сложнее ему давались международные звонки. Телефонная сеть почему-то постоянно барахлила, не желая соединять с нужным абонентом.
Барьер опоясывал весь земной шар. проходя через каждый материк. Внешний вид его везде был разный и не допускал повторов. Одно только указывало на наличие Барьера – ровные, стройные ряды. Он мог состоять из сосен или кустов багульника, пальм или гряд гор. Непосвященный человек заметить Барьер не мог. Коллеги Артура Михайловича по всему миру отмечали изменения в структуре Барьера. В свою очередь, Земля чутко среагировала на это всевозможными природными аномалиями. Средства массовой информации захлебывались сообщениями об очередном землетрясении, цунами, урагане. В тех регионах, где дневная температура воздуха в течение года никогда не опускалась ниже плюс двадцати градусов, вдруг неожиданно выпадал снег, покрывая все трехметровым слоем. Начала таять вечная мерзлота.
Все фракции магов забили тревогу. Ни у кого не находилось ответа на постоянно задаваемый вопрос: «Что происходит?». Истинное положение дел знал только Константин Григорьевич. Но он был пьян вот уже несколько дней, не отвечал на звонки сотового и не хотел никого видеть.
– Тяжелый какой… – проворчал Артур Михайлович, таща по лесенке на второй этаж Смирнова.
Константин Григорьевич решил отрубиться на ходу.
– У, буйвол, – инженер скинул друга с плеча на кровать. – Давай проспись, и потом баста, больше не позволю ни капли.
Смирнов в ответ смачно захрапел.
День и ночь слились в одну ленту. Главный инженер устало окинул взглядом мигающие точки на панели.
– Пойду-ка я на свежий воздух, а то от перегара уже глаза щиплет, – произнес он вслух.
Артур Михайлович стоял на деревянном крыльце, медленно покуривая, и наслаждался прохладным октябрьским утром.
«Как быстро идет время, – размышлял инженер. – Вот уже месяц прошел с того дня, как за Барьер ушла последняя группа. Новенькую жалко. Как ее звали? Ева, кажется… В первый раз ведь пошла, и так неудачно. А Костю надо остановить, пока не допился до белой горячки».
Небо хмурилось, обещая расплакаться осенним дождем. Артур Михайлович затушил сигарету в металлической банке из-под шпрот, выполнявшей функцию пепельницы. Еще раз кинул взгляд на раскисшее небо и пошел в дом.
Как говорится – сон алкоголика крепок, но краток. Через четыре часа Константин Григорьевич проснулся с весьма тяжелой головой. Дико хотелось пить, а лучше выпить, чтобы опять погрузиться в забвение и не терзать себя горькими думами. Памятуя, что на столе в ОКБ осталась недопитая бутылка «Гжелки», Смирнов, пошатываясь, направился туда.
– Привет, – буркнул Константин Григорьевич сидевшему к нему спиной Артуру Михайловичу, и посмотрел на стол – он был девственно чист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Мастер Вэйтэк повернулся к сыну. Ева отошла в сторону, чтоб не мешать им прощаться.
Мастер Зеркал смотрел на сына и в горле у него стоял ком. Надо бы подобрать правильные слова, дать напутствия, но слова не пропускал этот самый пресловутый ком. Конэ-Эль находился в том же состоянии. Отец и сын смотрели друг на друга и говорили без слов.
Мастер Вэйтэк рассказывал, каким чудным эльфенком родился его мальчик. Как умудрялся не давать спать по ночам всему дому, требуя к себе внимания. Первые шага его малыша… А помнишь, как мама переживала, что ушки были слишком маленькие и не такие остренькие, как у старших братьев? Она даже к ведунье хотела идти. Впрочем, ну да, ты же не можешь этого помнить, ты был слишком мал, сынок. Твой первый выстрел из лука. Это было так забавно! Ты сперва долго крутил его в руках, пробовал даже поиграть на нем, словно на лютне. Видимо, тогда уже в тебе зарождалась тяга к песнопениям. Ты неуклюже приладил стрелу и так резко дернул тетиву, что стрела, не пролетев и дюйма, шлепнулась к твоим ногам. Как же ты ревел тогда, мой мальчик! Нам с твоими братьями пришлось попотеть, чтоб успокоить тебя. Твои мечты и фантазии… Ты думаешь, я не знал о них? Не догадывался, в какие заоблачные дали улетает твоя душа, когда ты смотрел на ночное небо? Я все знал и понимал, сынок. А помнишь, как вы с Лореком, еще совсем детьми ушли в лес на поиски логова орков, чтоб сразиться с ними? Мы достаточно долго искали вас. Нашли спящими под сосной. Вы, свернувшись калачиками, прижались друг к дружке. Ох, и влетело вам тогда! Именно после этого происшествия я научил тебя выходить в ментал. Я помню твою первую влюбленность и отчаянье в глазах, когда ты оказался не у дел. Что-то сломалось в тебе тогда, мне показалось, что ты разуверился в любви. А помнишь, это было… Было… Было… Было… Как страшно звучит это слово «было». Это значит, что никогда уже не будет! Я боюсь этого, сынок. Боюсь, что наша жизнь останется в этом слове «было». Как это страшно, сынок!
«Я люблю тебя, отец!» – говорили глаза Конэ-Эля. Люблю за все. И не «потому что», а просто. Ты дал мне самое прекрасное, что может существовать в этом мире, подарил бесценный подарок – жизнь! Только благодаря тебе и маме, я вижу это небо, это солнце. Благодаря вам я могу ходить по мягкой траве, вдыхать свежий ветер, слушать прекрасную музыку. Ты научил меня многому. Ты подарил мне свою любовь. Я помню, отец, все помню. Как ты возился со мной, отложив все важные дела. Ты всегда повторял, что нет для тебя более важного и значимого дела, нежели чем смотреть на то, как растет твой сын. Отец, ты смастерил мне мой первый лук, научил видеть истинную сущность каждого. Не обольщаться на красивую обертку, а смотреть прямо в сердце. Я помню все твои наставления, все твои уроки. Я люблю тебя, отец! А помнишь, как я испортил приготовленный мамой торт к твоему дню рожденья? Я врал маме, что это не моя работа, что к случившемуся не имею ни малейшего отношения. Ты видел, ты знал, что это сделал именно я и молчал. Но твой взгляд тогда… Он ничего не требовал, не ругал. Ты просто смотрел на своего врущего сына. И я не выдержал этого взгляда. Пошел и признался маме. Долго же я потом не мог сидеть. Но я не сердился на нее за трепку, потому что понимал, за что она наказала меня. За вранье! С тех пор я стараюсь говорить только правду. Отец, мама, как же сильно я люблю вас!
– Тебе пора, Конэ, – нарушил молчаливый разговор мастер Вэйтэк. – Иди. Береги себя и эту девочку.
– Хорошо, отец. Я не подведу ни тебя, ни старейшин. Все будет хорошо. Мы с Евой справимся.
Отец и сын крепко обнялись, направляя из сердца в сердце друг другу свою любовь. Ева, наблюдая со стороны за их прощанием, еле сдерживала слезы.
Мастер Вэйтэк поцеловал сына:
– Все, иди… – с трудом проговорил он.
Конэ-Эль кивнул головой и пошел к эрлангу. Ева отправилась следом за ним.
– Здравствуй, дружище, – обратился эльф к ящеру. – Пора в путь.
Эрланг опустил на землю свое крыло, чтоб Ева и Конэ-Эль могли взобраться по нему на спину. Огромный и мощный хребет эрланга позволил удобно и надежно расположиться. Конэ-Эль сел впереди, за ним устроилась Ева.
– В путь, – скомандовал эльф. – Наша цель – Алиэ.
Поднимая ветер, ящер взмахнул своими огромными крылами. У Евы захватило дух. Ей приходилось летать на самолетах, но такой подъем не шел ни с чем в сравнение. Даже «Американские горки» показались ей пустяком. Конэ-Элю, который не летал вообще ни разу в своей жизни, было и вовсе жутко, но он не показал и виду.
Мастер Вэйтэк смотрел им вслед. Беспощадная тоска сжала ледяной рукой его сердце: «Лети, сынок. Удачи вам. И вернись домой, я тебя очень прошу».
Земля быстро уходила куда-то вниз, а навстречу летело небо и облака.
Глава 17
ИЗМЕНЕНИЯ
Барьер лихорадило. Артур Михайлович красными от бессонных ночей глазами смотрел на мигающую панель. Рядом с ним сидел небритый, осунувшийся Константин Григорьевич. В ОКБ – отделе контроля Барьера сильно пахло перегаром. На столе, засыпанном хлебными крошками, стояла початая бутылка «Гжелки». Начальник отдела разведки сидел, положив колючую, небритую несколько дней щеку на ладонь левой руки, упираясь локтем о стол. Хмельной взгляд потухших глаз смотрел в одну-единственную точку на стене. Батарея пустых бутылок под столом красноречиво говорила о том, что Константин Григорьевич не выходил из запоя уже несколько дней.
– Кость, может, пора прекратить, а? – Артур Михайлович устало посмотрел на друга. – Честное слово, надоело уже созерцать твою пьяную рожу.
– Их гибель на мне, понимаешь? Я убил их всех, – пьяно всхлипнул Константин Григорьевич. – Убийца… Я убийца!
– Ты-то тут при чем? Нашли ведь оборотня.
Одурманенный водкой мозг Смирнова напрочь отказывался работать.
– Оборотня? Вот… Дожили… Эти твари прорвали Барьер… – всхлипнул Константин Григорьевич. – Это я во всем виноват.
– Да при чем здесь это! – вспылил главный инженер. – Я не о том говорю. Предателя нашли!
– М-да? – Смирнов оторвал щеку от ладони.
– М-да! Сколько раз тебе об этом можно талдычить.
– И, ик, кто он? – попытался сконцентрироваться Константин Григорьевич.
Артур Михайлович раздраженно поджал губы:
– Кто, кто… Конь в пальто!
– М-да? – начальник отдела разведки тщетно пытался уложить щеку обратно на ладонь, локоть все время соскальзывал со стола.
– Я тебе уже сто раз отвечал на этот вопрос. Сколько можно? Все, пора прекращать это безобразие. Или завязывай пить, или убирайся к чертовой бабушке отсюда.
– Простите меня, ребята, простите, – размазывал пьяные слезы по щекам Смирнов.
Главный инженер злился на него и в то же время жалел. Сорвался человек, первый раз в жизни сорвался. Ведь три группы ушли в Магический мир и пропали. После исчезновения Евы, Инны и Олега наконец удалось выяснить, кто всему виной, но это мало утешало. Секретарь ректора университета Никанора Кузьмича, молодой маг Карозявкин, оказался резидентом. Полученные сведения он передавал организаторам бунта. Улучив момент, пока Никанор Кузьмич отсутствовал, секретарь установил подслушивающего жучка в кабинете шефа. Ему это удалось только по одной причине – никто не мог заподозрить, что среди сотрудников университета заведется предатель. К тому же Полежаев ценил подающего большие надежды молодого мага, относился к нему по-отечески, с теплотой. Никанору Кузьмичу и в голову не могло прийти, что его секретарь способен на подлость. После этого случая Большому Совету магов пришлось вплотную заняться внутренней безопасностью. Прокололся резидент весьма банально. Это и немудрено, ведь Карозявкин не был «Джеймсом Бондом», а всего лишь наивным, но алчным молодым человеком.
Утром следующего дня, после того как группа Евы потерпела провал, секретарь в разговоре с шефом случайно выдал себя. Дело обстояло так. Как всегда, он принес Никанору Кузьмичу почту и приказы на подпись. Зашел разговор о зарплатах сотрудников университета и финансировании различных структур. Жадный до денег Карозявкин, часто просивший шефа увеличить ему зарплату, выдал в сердцах, что лучше бы повысили его оклад, а не вкладывали деньги в провальные вылазки спецотрядов за Барьер. Три группы, мол, ушли и бесследно исчезли. Столько денег в них вбухали, а они не оправдали доверия. Услышав это, Никанор Кузьмич удивленно приподнял брови: начальник отдела разведки еще об этом не докладывал, а секретарь уже в курсе. Стали раскручивать столь странный казус, и выяснилось, что Карозявкин шпионил в пользу ведьм. Некоторые сотрудники университета узнав, кто взял в свои руки это дело, даже посочувствовали провалившемуся резиденту… О том, как шеф контрразведки Потапкин умеет доставать сведения даже из камня, ходили легенды. Поэтому все прекрасно понимали, что Карозявкину больше никогда не играть на рояле, не петь в хоре, не кататься на горных лыжах, да и многого ему после горячих и радушных встреч с Потапкиным теперь не делать.
Константин Григорьевич все это знал, но горечь от потери людей поедала его изнутри. Таких провалов в его отделе еще никогда не случалось. Нервы не выдержали, и Смирнов сорвался. Он пил уже пятый день, чем окончательно вывел из себя главного инженера КПЛБ.
– Все, Костя, вставай и пошли спать, – сказал Артур Михайлович, поднимая Смирнова. – Проспишься, а там видно будет. Барьера мне мало, еще ты на мою голову.
Барьер дурил вовсю. Его лихорадило, словно горячечного больного. Стволы сосен вибрировали и дрожали, ветви многих из них почернели, а иголки начали осыпаться. Глобальные разрывы происходили ежедневно. Дежурная группа с ног сбилась, бегая от одного поврежденного участка к другому. Они уже забыли, когда в последний раз спали по-человечески. Главный инженер и вовсе не смыкал глаз. Из донесений Олега он знал, что со стороны Магического мира идет предумышленное повреждение Барьера. Артур Михайлович сдерживал, как мог, разрывы по всему периметру. На поврежденные участки он постоянно перекидывал увеличенный потенциал энергии. По нескольку раз в день главный инженер созванивался с контрольными пунктами в других регионах. Сложнее ему давались международные звонки. Телефонная сеть почему-то постоянно барахлила, не желая соединять с нужным абонентом.
Барьер опоясывал весь земной шар. проходя через каждый материк. Внешний вид его везде был разный и не допускал повторов. Одно только указывало на наличие Барьера – ровные, стройные ряды. Он мог состоять из сосен или кустов багульника, пальм или гряд гор. Непосвященный человек заметить Барьер не мог. Коллеги Артура Михайловича по всему миру отмечали изменения в структуре Барьера. В свою очередь, Земля чутко среагировала на это всевозможными природными аномалиями. Средства массовой информации захлебывались сообщениями об очередном землетрясении, цунами, урагане. В тех регионах, где дневная температура воздуха в течение года никогда не опускалась ниже плюс двадцати градусов, вдруг неожиданно выпадал снег, покрывая все трехметровым слоем. Начала таять вечная мерзлота.
Все фракции магов забили тревогу. Ни у кого не находилось ответа на постоянно задаваемый вопрос: «Что происходит?». Истинное положение дел знал только Константин Григорьевич. Но он был пьян вот уже несколько дней, не отвечал на звонки сотового и не хотел никого видеть.
– Тяжелый какой… – проворчал Артур Михайлович, таща по лесенке на второй этаж Смирнова.
Константин Григорьевич решил отрубиться на ходу.
– У, буйвол, – инженер скинул друга с плеча на кровать. – Давай проспись, и потом баста, больше не позволю ни капли.
Смирнов в ответ смачно захрапел.
День и ночь слились в одну ленту. Главный инженер устало окинул взглядом мигающие точки на панели.
– Пойду-ка я на свежий воздух, а то от перегара уже глаза щиплет, – произнес он вслух.
Артур Михайлович стоял на деревянном крыльце, медленно покуривая, и наслаждался прохладным октябрьским утром.
«Как быстро идет время, – размышлял инженер. – Вот уже месяц прошел с того дня, как за Барьер ушла последняя группа. Новенькую жалко. Как ее звали? Ева, кажется… В первый раз ведь пошла, и так неудачно. А Костю надо остановить, пока не допился до белой горячки».
Небо хмурилось, обещая расплакаться осенним дождем. Артур Михайлович затушил сигарету в металлической банке из-под шпрот, выполнявшей функцию пепельницы. Еще раз кинул взгляд на раскисшее небо и пошел в дом.
Как говорится – сон алкоголика крепок, но краток. Через четыре часа Константин Григорьевич проснулся с весьма тяжелой головой. Дико хотелось пить, а лучше выпить, чтобы опять погрузиться в забвение и не терзать себя горькими думами. Памятуя, что на столе в ОКБ осталась недопитая бутылка «Гжелки», Смирнов, пошатываясь, направился туда.
– Привет, – буркнул Константин Григорьевич сидевшему к нему спиной Артуру Михайловичу, и посмотрел на стол – он был девственно чист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60