Генерал уставился на Забелина с некоторым непониманием.
– К-гмм! Вы полагаете…
– Полагаю, полагаю. И без цирка всякого. Он этого не любил.
Егор слегка приподнял брови – так уверенно сообщил о предпочтениях покойного Беркутова Павел. Но вмешиваться не стал, полагая, что Забелин рассудил здраво.
Выдрищенский пошевелил усами. В этом жесте трудно было увидеть одобрение – тем не менее слова были озвучены такие:
– Что ж… Как вам будет угодно.
– И прекрасно. Давайте незамедлительно и приступим. Смотрите, почти уже стемнело.
Юра задрал голову, оглядел чернильное небо.
– Слушайте, а куда шар-то этот идиотский делся?!
Шара, точно, не было.
– Сбили? – Аркадий пожал плечами. – Я и не заметил.
– Не могу знать-с, – очень сухо сказал генерал. – Не интересовался.
Егор тоже обвёл взором небосвод. На его западной стороне чернильного цвета не было – где-то на середине небосклона он переходил в нежный дымчато-зелёный, ещё ниже становился оранжевым, а уж в самом низу, над чёрным ломаным горизонтом простёрлась грозно-багровая закатная ширь.
– Чёрт с ним, – заявил Павел… и Княженцев не сразу понял, что это он про шар. – Пойдёмте, сделаем, всё как полагается.
За спиной Егора послышалось тихое шипение, затем вспыхнуло пламя. Он оглянулся и увидел, что один из бойцов зажёг факел. Пламя разгоралось трудно, было оно дымное, копотное.
Егор повернулся к Павлу.
– Я не пойду, – негромко сказал он.
– Куда не пойдёшь? – Павел свёл брови.
– Хоронить. Извини, Пабло… не могу.
Забелин не стал настаивать.
– Ну что ж, дело хозяйское. А вы, гвардейцы?
Юра с Аркадием ничего против не имели.
– Тогда пошли!
Генерал зычно крикнул Бурдюка, клич этот мгновенно подхватили услужливые голоса, и через несколько секунд ретивый служака предстал перед ними. Ему кратко объяснили суть задачи.
– Есть! – гаркнул он и захлопотал.
Егор отошёл в сторонку, чтобы не мешать, присел на чудом уцелевший гранитный парапет – что он раньше огораживал, теперь уже догадаться не было никакой возможности. Сел, положил автомат на колени, стал смотреть, что творится поблизости.
Вокруг пылало уже множество факелов, отчего происходящее напомнило философу средневековую Европу – по крайней мере, в его собственном, человека двадцать первого от Рождества Христова века, представлении. Егор взирал на это довольно равнодушно, не слишком интересуясь тем, что, собственно, делают факелоносцы. Но очень скоро мельтешение огней и голоса как-то сами собой слились для него в осмысленный сюжет, и он стал смотреть даже с некоторым интересом.
Рядом с ним происходила идеологическая обработка военнопленных. Сдавшихся в плен согнали в кучу, обступили, держа факелы в руках, и вперёд выступил какой-то придурок – видимо, в отсутствие генерала и Бурдюка, старший. Внешне, кстати, он чем-то и напоминал Бурдюка: приземистый, плотный и ужасно громкоголосый.
– Ну что, чер-рти полосатые?! – взревел он. – Воевать вздумали? А? Бунтовать?! К-канальи!!.
И вдруг разом заныли, заголосили пленные:
– Да батюшка ты наш! Отец родной!.. – и дальше что-то неразборчивое, но, впрочем, понятное: просили прощения и клялись в вечной верности.
Начальник при этом стоял идолом: подбоченясь, брюхо вперёд, ноги расставил носками врозь. Видно было, что ему очень приятно слышать слёзное покаяние… Покуражился ещё малость и смилостивился наконец.
– Ладно, с-собачьи дети! Скажите спасибо, что я сегодня добрый. Будете в бою свои грехи замаливать!..
Прокричав такое напутствие, толстопузый извлёк из штанов записную книжку, отрывисто скомандовал, и тут же загоношились факельщики, забегали, начали строить бывших чухонинцев в ряды.
Что понравилось Егору – с пленными победители обращались совершенно дружелюбно, угощали куревом, а раненым бережно помогали перебраться в сторону.
Странное чувство стеснило грудь Княженцева, когда он посмотрел на этих раненых. Наверное – подумалось ему, среди них и тот, кого тогда, в бою, подстрелил он в ногу…
Он встал, взял автомат и побрёл вдоль парапета подальше от факелов, в темноту. Услышал, как сзади началась перекличка. Пленные громко, старательно выкрикивали:
– Иван Огурец!
Или так:
– Затычка Степан!..
Егор ускорил шаг. Почему-то ему захотелось побыть одному. Он шёл, шёл, потом перепрыгнул через ограду. Кругом было темно, но, несколько осмотревшись, он догадался, что находится на территории парка. Бывшего парка, конечно – всё разворочено вдребезг… Княженцев постоял, осмотрелся.
Когда его глаза попривыкли к мраку, он углядел уцелевшие каким-то чудом высокие деревья – тополя вроде бы. И что-то такое знакомое-знакомое, домашнее и грустное пригрезилось ему в этих тополях. Он пошёл к ним.
Почувствовал под ногами траву. Зачем он шёл к деревьям – он не знал. Просто хотелось подойти, дотронуться, почувствовать ладонями живую, гладкую кору. Он зашагал быстрее. Шёл и улыбался в темноте.
Подойдя к тополёвой рощице, Княженцев заметил, что в её глубине нечто темнеет гуще, что-то невысокое, типа груды камней. Вначале он не очень-то обратил внимание на этот холмик; так, глянул и отвернулся. Глянул и отвернулся, но…
Но его точно ткнули шилом сзади. Он аж подскочил, развернулся, кинулся к холму.

* * *
Споткнулся, чуть не полетел носом в траву, выронил автомат. Плевать! Он наддал ходу и вмиг оказался у холма.
Ну да! Сердце его счастливо ухнуло.
Он не ошибся – перед ним стоял дольмен.
Как оказался здесь?.. Да чёрт с ним! Какая разница.
Он чуть не заплакал от счастья и умиления. Приложил обе руки к камню. Удивительно – дольмен был тёплый, как живой.
– Я сейчас, – сказал ему Егор. – Подожди немного. Я вернусь!
И побежал обратно, несколько раз оглянувшись, как бы боясь потерять из виду находку. На бегу он ухитрился отыскать в траве автомат и тогда уж припустил во всю прыть, правда, всё же не удержался, обернулся пару раз.
ГЛАВА 18
Он успел вовремя. Его друзья, а с ними и генерал вышли из здания – он увидел их в факельном свете. Генерал тут же что-то властно гаркнул.
Егор сбавил ход, постарался отдышаться. Удалось это не до конца, дыханье было сбито, во рту пересохло.
Павел узнал спешащего навстречу Княженцева, остановился.
– Ходил куда-то? – хмуровато спросил он.
– Ходил. – Егор кивнул. – Тише!
Забелин слегка приподнял брови в немом вопросе.
– Позови их, – философ указал на Юру с Аркадием.
– Ваше превосходительство! – крикнул Павел. Все трое разом обернулись: генерал, Юра, Кауфман.
– Ваше превосходительство, – повторил Павел вежливо. – Я отвлеку своих на пару слов?
– Да, разумеется, – генералу стало приятно. – Я буду недалеко, вон там.
Он показал пальцем.
Аркадий с Юрой подошли.
– Идём назад. – Павел усмехнулся. – Тут вот… секреты какие-то.
Юра пожал плечами. Аркадий никак не прореагировал на эту реплику.
Когда вернулись в дом, Егор увидел, что дом, собственно – лишь одна стена и кусок перекрытия второго этажа. Дальше – развалины и пустота.
– Так… вы его там и похоронили? – вырвалось у Егора.
– Там.
Этот сухой ответ Павла царапнул Княженцева. Но виду он не подал.
– Слушайте, ребята. – деловито начал он. – Я сейчас забрёл в парк…
И рассказал.
Павел вздохнул, поморщился.
– Князь, – сказал он. – Ты перегрелся.
– Ага, – с ядом в голосе сказал Княженцев. – На ночном ветерке.
Забелин вздохнул длиннее.
– Князь, – повторил он очень терпеливо. – Пока вы дрыхли, я успел и там побывать. В этом парке, так называемом, среди тех тополей…
Он сделал паузу, а Юра докончил за него:
– И никакого дольмена не видел там.
– Вот именно, – ответил Забелин и сделал шикарный аристократический полупоклон.
– И в этом ничего удивительного нет! – Юра заулыбался так, что это стало видно и в темноте.
Павел хотел было как-то отреагировать на это заявление, но Юра не дал себя перебить.
– Я серьёзно, – поспешил он. – Абсолютно. Это может быть блуждающий дольмен. Знакомая штука! Простое дело.
Юра всё быстро, чётко разъяснил. Транспорталы, по его словам, могут возникать и исчезать в различных местах – там, где по каким-то причинам происходит соприкосновение пространств-времён. И соприкосновение это может иметь разные формы, в том числе и форму дольменов…
Бог знает куда бы завели дебаты по этому поводу, если бы не Аркадий. Он сказал твёрдо:
– Так, всё ясно. Туда!
– Аркан!.. – но Кауфман Павла не стал слушать.
– Туда! Проверим. И живее!
– Да, да, давайте… – засуетился Юра.
Забелин изобразил на лице скепсис, но перечить не стат.
– Ну, уж коли приспичило… Тогда вот так, задворками.
Устремились задворками. Павел, похоже, в самом деле успел изучить окрестности. Он так ловко маневрировал, прикрываясь развалинами, что Егор и понять не успел, каким путём они очутились у знакомых тополей – совсем не тем, что добрёл до них он сам.
Но вот – от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Вот они, тополя, а вот дольмен – стоит, собака, никуда не делся.
– Ну вот же они! – завопил торжествующим фальцетом Княженцев – сам от себя не ожидал такой фистулы. – Что я говорил?!
Видимо, возглас сей относился к Забелину, как к некоему Фоме неверующему. Но тот ничуть не упирался, напротив, сказал бодро:
– Да, вот и отлично.
– Отлично, отлично… – приговаривал Егор.
Исследователи засуетились вокруг дольмена.
– Ага! – первым вскричал Юра. – Вот оно!
«Оно» – это отверстие.
Все четверо сгрудились и некоторое время смотрели на смутно различимую – чёрное на чёрном – дыру. Потом переглянулись – если, конечно, можно переглянуться в темноте. Лезть туда казалось малость жутковатым.
– Строго и жутковато… – Егор засмеялся. Что-то промычал в ответ Павел.
Все понимали, что пора туда, но не решались. Кому-то надо было это сделать первым. И опять первым стал Юра.
– Ладно, – произнёс он. – Лучше шанса не будет. Давайте!
Он пригнулся, потрогал руками края отверстия. На миг, не больше, замешкался – сунулся вперёд головой и пропал во тьме.
– Давайте, давайте! – поторопил оставшихся Аркадий.
– Оружие? – спросил Егор.
– С собой, – без колебаний сказал Павел. – Идём, философия!..
– Нет уж, сначала ты, – отказался Княженцев.
Забелин не стал выкобениваться, наклонился, поправил автомат и шагнул в дыру. Егор запоздало подумал, что лучше бы было отправить ясновидящего Аркадия, но теперь-то что уж…
– Давай, Жора, – сказал Кауфман.
Давай! Последний глоток воздуха этого мира. Тем же движением, что Павел, поправив автомат, Егор нырнул в дольмен.
И странное дело! – сразу не так, как тогда, в первый раз. Не было ощущения падения. Наоборот: какая-то бережная сила мягко подхватила и вознесла вверх.
Княженцев открыл глаза…
Нет, пожалуй, так сказать нельзя. Он, собственно, их и не закрывал, глаз, просто он ступил во мрак, дружелюбно подхвативший его, – а мрак этот вдруг пропал, а вместо него появился свет.
ГЛАВА 19
Ах, что это был за свет!.. Такого Егор никогда не видывал, ни разу, за все тридцать два года, пять месяцев и восемнадцать дней своей земной жизни – какие бы ни вспомнить ясные, с бескрайним голубым небом дни. Такие были, да, но здесь не то – здесь это небо как бы само пришло к нему – оно и вправду отозвалось чем-то милым и родным, далёким, из детства, из открытого в летний рассвет окна – но здесь оно было несоизмеримо ближе и живым.
И это было знакомым – и не надо было вспоминать, когда и где ты встречал это. Сон – тот, что в последнее утро на Земле, этот сон был сейчас здесь.
Прошлого нет. Ничто не проходит – и этот мир весь твой, в твоём распахнутом окне, в июне навсегда – и это счастье.
Да ведь и будущего тоже нет здесь – просто здесь другое, этот свет объемлет все земные времена… да и не только… хотя…
Это открытие поразило Егора. Правда, ему тут же почудилось, что он так и знал всегда, только не давал себе труда как следует вникнуть в эту мысль. А и не надо было вникать! Оно, знание, само пришло, когда сочло нужным прийти – и вот, жить отныне ему, Княженцеву Георгию Сергеевичу с этим знанием.
Тут он увидел Юру. И засмеялся. По-доброму, без насмешки, даже с уважением.
И было отчего! Стоило зауважать такого Юру, Юру в истинном облике.
Как описать его?.. Наверное, словами не выйдет. Человеческий облик? Да, человеческий. Но не того человека из нашего падшего мира, мира вещей, как сказал бы старина Платон. А человека настоящего, прекрасного, осиянного изнутри чудесным тёплым светом, тем же, что был полон этот мир – того ещё невинного Адама Кадмона, у которого нет границы между «Я» и миром – всё едино, я есть мир, и мир есть я.
Видимо, и Егор стал таким… Да что там! Стал, конечно – он же чувствовал себя, своё значение, своё равенство мирозданию. А потом он увидел Аркадия, столь же небесно-просветлённого, ростом во всё яснейшее пространство – и понял, что не ошибся.
Аркадий засмеялся:
– Что скажете, господин философ?..
Княженцев засмеялся тоже:
– Всё сказано. Теперь мы только видим.
– Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39