Одна, правда, Фроська Куликова, не приехала, говорят, подалась куда-то чуть ли не в Москву, там устроилась на работу и с пропала с концами; прошло время, и метелинцы почти забыли про нее.
А тут и грянула война. Когда она закончилась, все уже вроде бы другое было вокруг – эти четыре военных года прошлись по белу свету, как будто сорок лет. Изменилась жизнь. И трудная она была, голодная и радостная сразу: теперь только поднапрячься, заживем!.. И вот когда проблески нормальной жизни начали появляться, кто-то неожиданно обнаружил, что до озера Зираткуль стало невозможно добраться: оно точно само спряталось в тайге, местность вокруг него кружила путников. Сперва не очень в это поверилось, но вскоре все убедились, что так оно и есть, – проклятые чудеса длятся и длятся. Поговорили о том; начальству, правда, не стали докладывать.
Но оказалось, что мудрое начальство всё помнит. Вскоре в Метеле появилась группа людей, назвавшихся учёными, прибывшими сюда для поиска какой-то руды… Местные быстро поняли, что на руду «геологам» наплевать. Они осторожненько расспрашивали о довоенных делах, а после, уединившись на одной поляне, что-то вполголоса обсуждали, разглядывая множество бумаг, тыча в них пальцами и надолго задумываясь над некоторыми… Стоит ли говорить, что подсмотрел сие тайное совещание не кто иной, как Трунов.
А потом «геологи» ушли к Зираткулю и пропали – как не было их.
На долгие годы наступило затишье. Озеро Зираткуль продолжало оставаться заколдованным местом: жители привыкли, а наверху как бы не замечали. Негласное табу окружило деревню Метелю и её окрестности.
Время текло – и трудности, кажись, преодолели, да и радость как-то сама собой незаметно растворилась, пошли будни, дети взрослели, взрослые старели, и нынче, если и вспоминали ту давнюю историю с Пацюком, то в порядке курьеза. Год за годом – вот уж и война стала позабываться, кое-кто помер, а молодежь не очень-то в этой глухомани задерживалась, норовила разбежаться по большим городам… Деревня постепенно пустела. Пепелище Пацюкова дома давно поросло травой, печку еще до войны шустрый народец растаскал на кирпичи, и на том месте образовался пустырь.
ГЛАВА 7
Всего этого, в деталях и тонкостях, Клавдия Макаровна знать, конечно, не могла: когда произошла эта история, она еще и в школу не ходила. Но об этом она слышала, и ту осеннюю смуту помнила, да и дальнейшее оживило воспоминания тех, кто произошедшее знал хорошо, в подробностях, и уже тогда забыть стало нельзя…
Павел усмехнулся, допил молоко и отставил пустой стакан от себя.
– Лихо, Клавдия Макаровна, – признался он. – Так здорово вы это рассказали, что о дальнейшем можно, в общем-то, не спрашивать. И так все ясно, что у вас тут начало твориться.
– Да уж… начало, да все не кончится, – Клавдия Макаровна улыбнулась.
– Проклятое место? – улыбнулся Егор тоже.
– А вот и судите сами, проклятое, али нет…
Первые проблески аномальных явлений обозначились лет через пятнадцать после войны, и провозвестником их сделался… кто бы вы думали? Да тот же самый Колька Трунов! Постаревший, облезлый, облысевший, но так и не сделавшийся Николаем Петровичем, а до седин оставшийся Колькой, запросто прошедший через лихолетье.
После войны он пристрастился шляться с ружьишком по окрестностям, хотя стрелок и охотник был никудышный – из тех, что стреляют в ворону, а попадают в корову… И вот однажды, под исход весны (или начало лета) пошел он в лес без особой цели, дурака повалять. Пошел рано, с рассветом, а не прошло и двух часов, как прибежал обратно, сам не свой, глаза вытаращены, остатки волос дыбом.
– В чем дело? – кинулись к нему односельчане.
– Видел я его! Встретил в лесу! – выпалил Колька.
– Да кого?! – так и обомлели все.
Что ответил Колька, наверное, уже ясно. Увидел он в лесу того самого проклятого колдуна, Патока, который наделал такого шороху в деревне много лет назад.
Ну, верить или не верить пустобреху Трунову?.. Решили все же послушать. И выяснилось, что видел он сущий вздор.
Он шел лесной тропкой, вышел на полянку и на обратной ее стороне, у опушки, вдруг заметил человека, который с удивительным проворством нырнул в заросли, только ветви елей качнулись. Несколько секунд, не более! – но бот за эти мгновения, по спине да по затылку Колька признал в мгновенно сгинувшем субъекте Пацкжа. Это так потрясло Трунова, что он в панике кинулся бежать, уже ни о чем не думая и напрочь позабыв о своем ружье.
Но время-то теперь было не то, что до войны. Тыща девятьсот шестьдесят второй от Рождества Христова год стоял на дворе… Молодежь подняла старого бездельника на смех. Колька взбеленился, покрыл умников матом и ринулся за поддержкой к фельдшеру Петру Фомичу, случайно оказавшемуся среди слушателей.
– Фомич! – возопил он. – Сказки им! Ты ж ученый человек, помнишь, что тут было в тридцать шестом!.. Скажи этим раздолбаям…
– А где ты его видел? – спросил фельдшер.
Колька горячо объяснил, где. Петр Фомич подумал, расправил седые усы, усмехнулся.
– Все может быть, – сказал он.
Однако молодые скептики не верили. Особенно изощрялся один студент, прибывший на каникулы к деду с бабкой… И чтобы доказать глупость подобных выдумок, он вызвался завтра пойти в лес, в то самое место, откуда, как заяц от орла, рванул Колька. Петр Фомич покачал головой и сказал, что лучше бы этого не делать, но студент и его высмеял. И наутро пошел! И больше никто и никогда его не видел.
Вот тогда-то поднялся в деревне дым коромыслом. Срочно собрали народ на поиски студента, отправились искать, прочесывали лес, кричали, колотили палками по стволам, чтобы самим не потеряться – да все без толку.
Ясное дело, сообщили в милицию. Но там эту новость выслушали если и с сочувствием, то уж точно без душевного трепета: в тайге каждый год народу пропадает – печальное дело. Да и сами метелинцы это знали не хуже милицейских… Но каким-то обостренным, особым чутьем они уловили именно в этом случае зловещий знак начала новых неприятностей.
И не ошиблись.
Очень скоро они заметили по ночам одну странную вещь: неспокойно вели себя дворовые собаки. Они тревожно бегали на привязи, выли – не лаяли, а выли! И вой был тоскливый, как по мертвецу. И заметили, что они, псы, норовили потом забиться в свои будки и выли оттуда как бы в смертном страхе. И вот страх этот передавался другим животным. Начинали мычать в хлеву коровы, истерично блеяла мелкая живность, даже птицы, и те, кудахтали, гоготали – Содом и Гоморра, в общем.
И погода, и природа, черт возьми, и они как с цепи сорвались. Пойдет человек в лес – как вдруг вокруг него угрожающе зашумят, начнут раскачиваться деревья, тянут ветви, как руки, к прохожему, и только в нескольких метрах от пего, а дальше – ровным счетом ничего, тишь, гладь да Божья благодать.
Или ни с того ни с сего рванет ветер по сельской улице, сорвет с крыши плохо прибитый лист железа – и летит он, корявый, со зловещим грохотом: ему и по башке кому-то угодить – плевое дело.
Всколыхнулись старые, казалось бы навсегда забытые разговоры, теперь уже всерьез. И пошла по окрестностям худая слава, сначала про деревню Метелю, а потом и про всю реку Кара-су, ибо это не прекратилось, а наоборот, усиливалось, обрастая самыми странными событиями…
* * *
На этом месте Клавдия Макаровна как бы осеклась.
– Ну да чего там, сами узнаете, – сказала она скороговоркой.
– Уже узнали, – хохотнул Пашка, и невесело это вышло у него.
– Еще узнаете.
Старушка сказала это вежливо, но твердо.
Егор с Аркадием обменялись быстрыми взглядами. Поняли они друг друга или нет – бог весть, но, во всяком случае, Кауфман, встрепенулся:
– Да, да, Клавдия Макаровна, спасибо. Пойдем мы, нам действительно власть нужно найти. Она-то, я полагаю, тоже осведомлена об этих делах?
Клавдия Макаровна усмехнулась непонятно.
– Вся власть у нас – участковый, да и он случайно тут. Сельсовет наш когда-то укрупняли, и начальство съехало. Участковый-то тоже там, в Сосновке, а здесь у него как временный пункт, что ли, на время приезда…
И опять почудилось Егору, что бабка недоговорила чего-то. Но копать эту ему тему что-то не захотелось.
– Так сейчас он здесь… участковый, я имею в виду? – догадался Пашка.
– Да уж явился, поди, – вздохнула бабушка – Тогда пойдем. – Пашка решительно встал из-за стола. – Пошли, народ. Спасибо еще раз, Клавдия Макаровна!
Встали, гурьбой прошли к дверям. Хозяйка вышла проводить их.
– Так где его искать-то, участкового вашего? – спросил Забелин, уже выйдя из ворот на улицу.
– Где искать? Где искать, говоришь… А не надо искать, он сам вас найдёт! Да вот никак он сам, начальничек. Об волке речь, и волк навстречь….
Этого она могла бы и не говорить, потому что появившийся на дальнем конце улицы человек на мотоцикле с коляской, в милицейской фуражке вряд ли мог быть кем-то иным, кроме участкового.
Видно было, как человек на мотоцикле привстал, точно всадник в стременах, глядя в их сторону, а затем повернул руль влево и крутанул рукоятку газа Мотоцикл бойко покатил навстречу им.
– Ну вот, – негромко молвил Аркадий. – Дождались встречи с властями.
* * *
После этих слов стояли молча, смотрели, как приближается местный блюститель порядка. Скоро стало заметно, что лицо у него круглое, улыбающееся, носик пимпочкой. За фуражку свою он то и дело хватался левой рукой – видать встречный ветер норовил сдуть головной убор.
– Мое почтение!.. – сквозь мотоциклетную трескотню прокричал седок и рассмеялся совсем уже беззвучно. А когда он подлетел к самым воротам и вырубил мотор, наступившая тишина отчего-то почудилась Егору каким-то вселенским безмолвием.
На миг, не более. А в миг следующий участковый (старший лейтенант, как выяснилось) соскочил с седла, энергично потопал обеими ногами, а ладонями столь же энергично отряхнул штаны сзади.
– Доброго здоровьичка! – тенорком провозгласил старлей так, словно только и ждал того момента, чтобы пожелать добра трем молодым гостям и одной пожилой местной жительнице.
Впрочем, ей мог и не желать. Клавдия Макаровна, как только участковый порулил к её дому, скрылась – только её и видели.
– Приезжие, – определил он, обходя мотоцикл. – По реке приплыли?
– Естественно. – Павел ступил на шаг вперед.
И этим как-то само собой обозначилось, что официальные переговоры с представителем власти будет вести он. Егор с Аркадием остались на втором плане.
Старлей приподнял фуражку, другой рукой небрежно пригладил распаренные негустые волосы и вернул фуражку на место.
– Что же, будем знакомы тогда. Старший лейтенант Пыжов Андрей Александрович, здешний, так сказать, столп правопорядка. Околоточный надзиратель!
И вновь тоненько рассмеялся, не подав при этом, однако, руки. Ну и Забелин, соответственно не стал в ответ тянуть свою. Он кашлянул и заговорил.
– Товарищ старший лейтенант – произнес он сухо. – Мы хотели сообщить вам о происшествии, имевшем место быть с нами…
Сообщил. Краткими точными фразами, четко и емко – настоящий военный рапорт. Пыжов сразу посерьезнел, приосанился, пухлые губки поджал важно.
Егор улыбался про себя, поглядывая на участкового: как тот тщетно старался выглядеть глубокомысленным: Пинкертон, да и только. Но что же делать, с такой физиономией, которая досталась Пыжову, не изобразишь из себя ни Пинкертона, ни Шерлока Холмса… Разве что Порфирия Петровича – да и то с поправкой на деревенский стиль.
Тем не менее выслушал он чеканную речь Забелина внимательно, шарообразной головой кивал в знак понимания, а когда Павел закончил, деловито приподнял реденькие брови.
– Что ж, – нисколько не удивляясь, молвил он. – Я вас понял. Разберемся. Разберемся… А скажите, документы у вас какие-нибудь есть?
Пашка полуобернулся к своим товарищам.
– Да, у нас. все в порядке, – спокойно ответил на этот немой вопрос Кауфман. – У тебя как?
– Паспорт с собой, естественно. – Егор полез в нагрудный карман.
– У меня тоже паспорт, – сказал Аркадий.
– У меня права, – кивнул Павел.
Права и у Аркадия были, но кроме них он еще и паспорт с собой захватил – немецкая педантичность.
Старший лейтенант приятно улыбнулся.
– Не покажете мне?
– Да, да, конечно… – Пашка заторопился, а Кауфман с Княженцевым свои документы вынули и передали их Пыжову. Тот взял оба паспорта в левую руку, аккуратно подровняв их по краям, как колоду карт. Павел несколько замешкался, зарыскал по карманам, ругнулся под нос – но все же нашел, нашел свои права, протянул участковому плотную пластмассовую карточку.
Тот взял ее, посмотрел.
– Забелин Павел… Васильевич. Верно?
– Да.
– Так. – Пыжов приложил карточку к обложке верхнего паспорта и открыл его. – Княженцев Георгий Сергеевич.
– Я самый, – сказал Егор, не дожидаясь вопросов.
Пыжов поднял светленькие глазки, посмотрел на Княженцева. Затем еще раз на фото, что-то листнул в паспорте, закрыл его. Открыл паспорт Аркадия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
А тут и грянула война. Когда она закончилась, все уже вроде бы другое было вокруг – эти четыре военных года прошлись по белу свету, как будто сорок лет. Изменилась жизнь. И трудная она была, голодная и радостная сразу: теперь только поднапрячься, заживем!.. И вот когда проблески нормальной жизни начали появляться, кто-то неожиданно обнаружил, что до озера Зираткуль стало невозможно добраться: оно точно само спряталось в тайге, местность вокруг него кружила путников. Сперва не очень в это поверилось, но вскоре все убедились, что так оно и есть, – проклятые чудеса длятся и длятся. Поговорили о том; начальству, правда, не стали докладывать.
Но оказалось, что мудрое начальство всё помнит. Вскоре в Метеле появилась группа людей, назвавшихся учёными, прибывшими сюда для поиска какой-то руды… Местные быстро поняли, что на руду «геологам» наплевать. Они осторожненько расспрашивали о довоенных делах, а после, уединившись на одной поляне, что-то вполголоса обсуждали, разглядывая множество бумаг, тыча в них пальцами и надолго задумываясь над некоторыми… Стоит ли говорить, что подсмотрел сие тайное совещание не кто иной, как Трунов.
А потом «геологи» ушли к Зираткулю и пропали – как не было их.
На долгие годы наступило затишье. Озеро Зираткуль продолжало оставаться заколдованным местом: жители привыкли, а наверху как бы не замечали. Негласное табу окружило деревню Метелю и её окрестности.
Время текло – и трудности, кажись, преодолели, да и радость как-то сама собой незаметно растворилась, пошли будни, дети взрослели, взрослые старели, и нынче, если и вспоминали ту давнюю историю с Пацюком, то в порядке курьеза. Год за годом – вот уж и война стала позабываться, кое-кто помер, а молодежь не очень-то в этой глухомани задерживалась, норовила разбежаться по большим городам… Деревня постепенно пустела. Пепелище Пацюкова дома давно поросло травой, печку еще до войны шустрый народец растаскал на кирпичи, и на том месте образовался пустырь.
ГЛАВА 7
Всего этого, в деталях и тонкостях, Клавдия Макаровна знать, конечно, не могла: когда произошла эта история, она еще и в школу не ходила. Но об этом она слышала, и ту осеннюю смуту помнила, да и дальнейшее оживило воспоминания тех, кто произошедшее знал хорошо, в подробностях, и уже тогда забыть стало нельзя…
Павел усмехнулся, допил молоко и отставил пустой стакан от себя.
– Лихо, Клавдия Макаровна, – признался он. – Так здорово вы это рассказали, что о дальнейшем можно, в общем-то, не спрашивать. И так все ясно, что у вас тут начало твориться.
– Да уж… начало, да все не кончится, – Клавдия Макаровна улыбнулась.
– Проклятое место? – улыбнулся Егор тоже.
– А вот и судите сами, проклятое, али нет…
Первые проблески аномальных явлений обозначились лет через пятнадцать после войны, и провозвестником их сделался… кто бы вы думали? Да тот же самый Колька Трунов! Постаревший, облезлый, облысевший, но так и не сделавшийся Николаем Петровичем, а до седин оставшийся Колькой, запросто прошедший через лихолетье.
После войны он пристрастился шляться с ружьишком по окрестностям, хотя стрелок и охотник был никудышный – из тех, что стреляют в ворону, а попадают в корову… И вот однажды, под исход весны (или начало лета) пошел он в лес без особой цели, дурака повалять. Пошел рано, с рассветом, а не прошло и двух часов, как прибежал обратно, сам не свой, глаза вытаращены, остатки волос дыбом.
– В чем дело? – кинулись к нему односельчане.
– Видел я его! Встретил в лесу! – выпалил Колька.
– Да кого?! – так и обомлели все.
Что ответил Колька, наверное, уже ясно. Увидел он в лесу того самого проклятого колдуна, Патока, который наделал такого шороху в деревне много лет назад.
Ну, верить или не верить пустобреху Трунову?.. Решили все же послушать. И выяснилось, что видел он сущий вздор.
Он шел лесной тропкой, вышел на полянку и на обратной ее стороне, у опушки, вдруг заметил человека, который с удивительным проворством нырнул в заросли, только ветви елей качнулись. Несколько секунд, не более! – но бот за эти мгновения, по спине да по затылку Колька признал в мгновенно сгинувшем субъекте Пацкжа. Это так потрясло Трунова, что он в панике кинулся бежать, уже ни о чем не думая и напрочь позабыв о своем ружье.
Но время-то теперь было не то, что до войны. Тыща девятьсот шестьдесят второй от Рождества Христова год стоял на дворе… Молодежь подняла старого бездельника на смех. Колька взбеленился, покрыл умников матом и ринулся за поддержкой к фельдшеру Петру Фомичу, случайно оказавшемуся среди слушателей.
– Фомич! – возопил он. – Сказки им! Ты ж ученый человек, помнишь, что тут было в тридцать шестом!.. Скажи этим раздолбаям…
– А где ты его видел? – спросил фельдшер.
Колька горячо объяснил, где. Петр Фомич подумал, расправил седые усы, усмехнулся.
– Все может быть, – сказал он.
Однако молодые скептики не верили. Особенно изощрялся один студент, прибывший на каникулы к деду с бабкой… И чтобы доказать глупость подобных выдумок, он вызвался завтра пойти в лес, в то самое место, откуда, как заяц от орла, рванул Колька. Петр Фомич покачал головой и сказал, что лучше бы этого не делать, но студент и его высмеял. И наутро пошел! И больше никто и никогда его не видел.
Вот тогда-то поднялся в деревне дым коромыслом. Срочно собрали народ на поиски студента, отправились искать, прочесывали лес, кричали, колотили палками по стволам, чтобы самим не потеряться – да все без толку.
Ясное дело, сообщили в милицию. Но там эту новость выслушали если и с сочувствием, то уж точно без душевного трепета: в тайге каждый год народу пропадает – печальное дело. Да и сами метелинцы это знали не хуже милицейских… Но каким-то обостренным, особым чутьем они уловили именно в этом случае зловещий знак начала новых неприятностей.
И не ошиблись.
Очень скоро они заметили по ночам одну странную вещь: неспокойно вели себя дворовые собаки. Они тревожно бегали на привязи, выли – не лаяли, а выли! И вой был тоскливый, как по мертвецу. И заметили, что они, псы, норовили потом забиться в свои будки и выли оттуда как бы в смертном страхе. И вот страх этот передавался другим животным. Начинали мычать в хлеву коровы, истерично блеяла мелкая живность, даже птицы, и те, кудахтали, гоготали – Содом и Гоморра, в общем.
И погода, и природа, черт возьми, и они как с цепи сорвались. Пойдет человек в лес – как вдруг вокруг него угрожающе зашумят, начнут раскачиваться деревья, тянут ветви, как руки, к прохожему, и только в нескольких метрах от пего, а дальше – ровным счетом ничего, тишь, гладь да Божья благодать.
Или ни с того ни с сего рванет ветер по сельской улице, сорвет с крыши плохо прибитый лист железа – и летит он, корявый, со зловещим грохотом: ему и по башке кому-то угодить – плевое дело.
Всколыхнулись старые, казалось бы навсегда забытые разговоры, теперь уже всерьез. И пошла по окрестностям худая слава, сначала про деревню Метелю, а потом и про всю реку Кара-су, ибо это не прекратилось, а наоборот, усиливалось, обрастая самыми странными событиями…
* * *
На этом месте Клавдия Макаровна как бы осеклась.
– Ну да чего там, сами узнаете, – сказала она скороговоркой.
– Уже узнали, – хохотнул Пашка, и невесело это вышло у него.
– Еще узнаете.
Старушка сказала это вежливо, но твердо.
Егор с Аркадием обменялись быстрыми взглядами. Поняли они друг друга или нет – бог весть, но, во всяком случае, Кауфман, встрепенулся:
– Да, да, Клавдия Макаровна, спасибо. Пойдем мы, нам действительно власть нужно найти. Она-то, я полагаю, тоже осведомлена об этих делах?
Клавдия Макаровна усмехнулась непонятно.
– Вся власть у нас – участковый, да и он случайно тут. Сельсовет наш когда-то укрупняли, и начальство съехало. Участковый-то тоже там, в Сосновке, а здесь у него как временный пункт, что ли, на время приезда…
И опять почудилось Егору, что бабка недоговорила чего-то. Но копать эту ему тему что-то не захотелось.
– Так сейчас он здесь… участковый, я имею в виду? – догадался Пашка.
– Да уж явился, поди, – вздохнула бабушка – Тогда пойдем. – Пашка решительно встал из-за стола. – Пошли, народ. Спасибо еще раз, Клавдия Макаровна!
Встали, гурьбой прошли к дверям. Хозяйка вышла проводить их.
– Так где его искать-то, участкового вашего? – спросил Забелин, уже выйдя из ворот на улицу.
– Где искать? Где искать, говоришь… А не надо искать, он сам вас найдёт! Да вот никак он сам, начальничек. Об волке речь, и волк навстречь….
Этого она могла бы и не говорить, потому что появившийся на дальнем конце улицы человек на мотоцикле с коляской, в милицейской фуражке вряд ли мог быть кем-то иным, кроме участкового.
Видно было, как человек на мотоцикле привстал, точно всадник в стременах, глядя в их сторону, а затем повернул руль влево и крутанул рукоятку газа Мотоцикл бойко покатил навстречу им.
– Ну вот, – негромко молвил Аркадий. – Дождались встречи с властями.
* * *
После этих слов стояли молча, смотрели, как приближается местный блюститель порядка. Скоро стало заметно, что лицо у него круглое, улыбающееся, носик пимпочкой. За фуражку свою он то и дело хватался левой рукой – видать встречный ветер норовил сдуть головной убор.
– Мое почтение!.. – сквозь мотоциклетную трескотню прокричал седок и рассмеялся совсем уже беззвучно. А когда он подлетел к самым воротам и вырубил мотор, наступившая тишина отчего-то почудилась Егору каким-то вселенским безмолвием.
На миг, не более. А в миг следующий участковый (старший лейтенант, как выяснилось) соскочил с седла, энергично потопал обеими ногами, а ладонями столь же энергично отряхнул штаны сзади.
– Доброго здоровьичка! – тенорком провозгласил старлей так, словно только и ждал того момента, чтобы пожелать добра трем молодым гостям и одной пожилой местной жительнице.
Впрочем, ей мог и не желать. Клавдия Макаровна, как только участковый порулил к её дому, скрылась – только её и видели.
– Приезжие, – определил он, обходя мотоцикл. – По реке приплыли?
– Естественно. – Павел ступил на шаг вперед.
И этим как-то само собой обозначилось, что официальные переговоры с представителем власти будет вести он. Егор с Аркадием остались на втором плане.
Старлей приподнял фуражку, другой рукой небрежно пригладил распаренные негустые волосы и вернул фуражку на место.
– Что же, будем знакомы тогда. Старший лейтенант Пыжов Андрей Александрович, здешний, так сказать, столп правопорядка. Околоточный надзиратель!
И вновь тоненько рассмеялся, не подав при этом, однако, руки. Ну и Забелин, соответственно не стал в ответ тянуть свою. Он кашлянул и заговорил.
– Товарищ старший лейтенант – произнес он сухо. – Мы хотели сообщить вам о происшествии, имевшем место быть с нами…
Сообщил. Краткими точными фразами, четко и емко – настоящий военный рапорт. Пыжов сразу посерьезнел, приосанился, пухлые губки поджал важно.
Егор улыбался про себя, поглядывая на участкового: как тот тщетно старался выглядеть глубокомысленным: Пинкертон, да и только. Но что же делать, с такой физиономией, которая досталась Пыжову, не изобразишь из себя ни Пинкертона, ни Шерлока Холмса… Разве что Порфирия Петровича – да и то с поправкой на деревенский стиль.
Тем не менее выслушал он чеканную речь Забелина внимательно, шарообразной головой кивал в знак понимания, а когда Павел закончил, деловито приподнял реденькие брови.
– Что ж, – нисколько не удивляясь, молвил он. – Я вас понял. Разберемся. Разберемся… А скажите, документы у вас какие-нибудь есть?
Пашка полуобернулся к своим товарищам.
– Да, у нас. все в порядке, – спокойно ответил на этот немой вопрос Кауфман. – У тебя как?
– Паспорт с собой, естественно. – Егор полез в нагрудный карман.
– У меня тоже паспорт, – сказал Аркадий.
– У меня права, – кивнул Павел.
Права и у Аркадия были, но кроме них он еще и паспорт с собой захватил – немецкая педантичность.
Старший лейтенант приятно улыбнулся.
– Не покажете мне?
– Да, да, конечно… – Пашка заторопился, а Кауфман с Княженцевым свои документы вынули и передали их Пыжову. Тот взял оба паспорта в левую руку, аккуратно подровняв их по краям, как колоду карт. Павел несколько замешкался, зарыскал по карманам, ругнулся под нос – но все же нашел, нашел свои права, протянул участковому плотную пластмассовую карточку.
Тот взял ее, посмотрел.
– Забелин Павел… Васильевич. Верно?
– Да.
– Так. – Пыжов приложил карточку к обложке верхнего паспорта и открыл его. – Княженцев Георгий Сергеевич.
– Я самый, – сказал Егор, не дожидаясь вопросов.
Пыжов поднял светленькие глазки, посмотрел на Княженцева. Затем еще раз на фото, что-то листнул в паспорте, закрыл его. Открыл паспорт Аркадия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39