Иные вставали на скамейки, чтобы получше все разглядеть, кое-кто стучал руками по скамье, требуя тишины. Наконец под спокойным взглядом Сааведры Грихальва все затихли.
И все это время Ренайо сидел с непроницаемым лицом. Рохарио перевел взгляд на семью Грихальва и увидел, что Элейна разглядывает толпу. Она искала… искала… Он едва удержался, чтобы не помахать ей рукой! Но вот Элейна его заметила. И, словно ей этого оказалось вполне достаточно, вновь сосредоточилась на возвышении.
– Два дня назад я выбралась из темницы, – продолжала Сааведра. – Пять дней назад еще жила в своем времени. Пять дней назад я говорила… – Она споткнулась на последнем слове. Горе исказило прекрасное лицо. – Я говорила с герцогом Алехандро. Но так и не успела сказать ему, что у нас будет ребенок.
Даже мужчины вытирали глаза.
Голос Сааведры звучал чисто и сильно, как колокол с башни собора.
– Я признаю, к его и моему стыду, что ребенок будет чи'патро! Это слово часто использовалось против моей семьи. Но ребенок – все, что у меня осталось от Алехандро, и я не буду его стыдиться. Я прошу вас, ваши святейшества, простить мне этот грех. – И она опустилась на колени перед Премио Санкто и Премиа Санктой.
– Матра Дольча, ниниа. – Премиа Санкта протянула руку Сааведре. – То, что было, давно прошло. Ты уже достаточно страдала.
– А что станет с моей семьей? Должны ли они понести наказание за Дар, ниспосланный им Матрой эй Фильхо, который они втайне лелеяли все эти годы?
Оба святейшества склонили головы.
Наконец поднялся на ноги Великий герцог Ренайо. Он выглядел, как всегда, достойно и благородно в своем превосходно скроенном синем костюме, хотя таковые уже десять лет как вышли из моды, – Ренайо отказывался ей следовать. Матра! Не хотел! Старый стиль ему шел. Впервые в жизни Рохарио по-настоящему восхитился отцом.
– Я должен прервать вас, – сказал Ренайо, – потому что мы не закончили одно дело. Я еще не успел подписать этот документ. – И пока ассамблея продолжала переживать драму Сааведры и ее признание, Ренайо взял перо из рук Веласко и эффектным росчерком подписал конституцию.
Раздался восторженный вопль, от которого задрожали стекла и золотые люстры.
Когда стихли крики, Ренайо подошел к иллюстраторам Грихальва. Их было всего девять, причем один едва стоял на ногах из-за болезни, другой был еще юношей. Они не казались опасными.
– Это правда, что до'Веррада получали помощь от иллюстраторов Грихальва, – спокойно подтвердил герцог Ренайо. – И все же тайны противоречат идеям екклезии. Поэтому в духе конституции, которую я только что подписал, заявляю: все иллюстраторы и все художники любого происхождения отныне могут соревноваться за честь написания официальных документов для двора. Я упраздняю должность Верховного иллюстратора, вместо нее мы создадим Совет для составления документов, который будет поручать работу разным художникам по мере необходимости.
Снова восторженные крики. Рохарио вдруг легко представил, что после восстановления Парламента популярность его отца среди народа значительно возрастет. Несомненно, это чудо, дарованное Матрой эй Фильхо народу Тайра-Вирте, – ведь здесь без всякого кровопролития произошли такие удивительные перемены. Совсем не как в Гхийасе и Таглисе.
– Что касается Грихальва, стоящих сейчас перед нами, то меня связывает с ними охранная грамота, дарованная им Алессио Первым и возобновленная Бенетто Первым. Пришло время передать судьбу этой грамоты в руки екклезии.
Ренайо смиренно опустил голову. Многие из собравшихся поступили так же, прижимая шляпы к груди. Грихальва медленно и с некоторой неохотой встали на колени перед Премио Санкто и Премиа Санктой. Все они склонили головы, даже гордые иллюстраторы, о чьей дерзости ходили легенды. Все – за исключением обвиняемого. Рохарио нашел темную голову Элейны и опущенную седую голову Кабрала – его деда! – стоящего на коленях, но не потерявшего достоинства.
Наконец Сааведра Грихальва подняла глаза и посмотрела прямо на их святейшества. Она была горда и одновременно преисполнена смирения после столь трагических переживаний. Сааведра больше походила на королеву в своем элегантном платье, вышедшем из моды триста лет назад – и одновременно таком новом, словно портные только что сделали последний стежок.
– Матра Дольча, ниниа, мы не можем отвергнуть тех, кто пришел к нам с просьбой о прощении, – сказала Премиа Санкта, беря Сааведру за руку и поднимая с колен. – Встань. Ты действительно грешила, но милосердие Матры дарует нам жизнь и надежду. Так что приди в ее нежные руки и будешь прощена.
"В ее нежные руки”, – подумал Рохарио, глядя на запрестольный образ, написанный Сарио Грихальвой своей собственной кровью. Запрестольный образ, для которого Сааведра послужила моделью. Как могли они не простить ее?
Ренайо выступил вперед и взял Сааведру за руку.
– То, что вам пришлось пережить, неописуемо. Я не позволю вам больше страдать. – Он повернулся к ассамблее. Голос Великого герцога разнесся по всему собору. – Разве сын герцога Алехандро заслужил позор, разве это справедливо?
– Нет! – взревели в ответ тысячи голосов. Все, кроме Асемы, чья одинокая фигура пыталась противостоять могучим силам прилива.
– Можешь ли ты, Сааведра Грихальва, поклясться на Книге Священных Стихов, что носишь ребенка Алехандро до'Веррада? – Премио Санкто протянул древний том в кожаном переплете, украшенном золотом.
Сааведра положила ладони на книгу, а потом прижалась к ней лбом. Копна прекрасных черных волос скрыла книгу, но видеть ее было совсем не обязательно.
– Я клянусь. – Сааведра подняла голову, чтобы все услышали ее слова. – Отец ребенка в моем лоне – Алехандро Бальтран Эдоард Алессио до'Веррада, человек, с которым меня связывала любовь. Я клянусь в этом на Книге Священных Стихов, и пусть благословение Матры эй Фильхо не оставит меня.
– Ребенок, который родится, будет герцогом Тайра-Вирте, если он окажется мальчиком. – Ренайо протянул руку Великой герцогине.
Нет, неожиданно понял Рохарио, Ренайо протянул руку несчастному, удивленному Эдоарду, который уставился на Сааведру так, словно она была предвестником его неудавшейся судьбы.
– Поэтому в духе новой конституции, которую вы представили мне, как вашему Великому герцогу, я считаю себя вправе объявить о предстоящей свадьбе Сааведры Грихальва и моего сына Эдоарда. Тем самым ребенок Алехандро будет законнорожденным. И если он окажется мальчиком, то станет наследником вслед за моим сыном Эдоардом.
К этому моменту ассамблея была слишком утомлена удивительными откровениями, а потому ответила Ренайо лишь сдержанным ропотом, который вскоре стих. Ренайо вложил руку Сааведры в ладонь Эдоарда. И Рохарио понял, что весь план от начала до конца был продуман, как и всегда, герцогом и его союзниками Грихальва. “Мы пришли к выводу, что другого пути нет”.
Великий герцог Ренайо никогда и никому не позволил бы управлять своей жизнью. А Грихальва сделали все необходимое, чтобы выжить.
Ренайо окинул взглядом ассамблею и встал: пусть помнят – на случай, если они забыли, – что он остается их герцогом.
– Что же касается других обвинений, – презрительно бросил он, – то я не стану оскорблять память моей матери, отвечая на них, но я клянусь… – Он опустился на колени перед Премио Санкто и Премиа Санктой и поцеловал их кольца. – Я клянусь на этих кольцах, – продолжал он, поднимаясь с колен и показывая в сторону своего сына и Сааведры, – что в жилах моего наследника течет истинная кровь до'Веррада.
Глава 91
Когда умирал Агустин. – Элейна держала его забинтованную руку в своих ладонях. Он лишь дважды пришел в себя за последние дни: один раз боль терзала его тело, а во второй он был так слаб, что уже ничего не чувствовал. И вот наконец свершилось милосердие, и он сделал свой последний вздох вечером того дня, когда завершилась встреча в соборе.
– Осколок Зеркала возвращается к Великой Душе. – Санкта, не отходившая от Агустина, закрыла его обожженные веки.
Диониса рыдала и не могла остановиться, несмотря на все попытки Беатрис ее успокоить. Его похоронили в семейной гробнице на следующее утро. К полудню Беатрис собрала свои вещи, включающие две толстые тетради, и распрощалась с родными.
– Я уезжаю, – сказала она Элейне. – Если Грихальва отдаст себя санктии, то екклезия сочтет нас достойными защиты и прощения.
– А как же твой особняк, балы и прекрасные платья, Беатрис? Что будет с ними?
Беатрис печально улыбнулась.
– Я стану изучать растения, Элейна, и постараюсь найти способ лечить ожоги, чтобы спасать людей от страданий, подобных тем, что испытал Агустин. Члены санктии имеют право на сад. Я буду выращивать горох, изучать записки, оставленные бабушкой. Наступит день, когда я сумею понять Дар Грихальва.
– Понять Дар?
– Надеюсь, ты не думаешь, что это и в самом деле благословение, сошедшее с небес?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Должно существовать объяснение, Элейна! Почему Дар переходит к одним мужчинам и не дается другим. Почему им обладает только одна женщина. Почему иллюстраторы не могут иметь детей, а Сааведра сумела забеременеть? Я собираюсь найти ответы на все эти вопросы! Мы, Грихальва, только пользовались Даром. Мы никогда не пытались его понять. И почему именно мы, потомки разбойников из Тза'аба, стали обладателями Дара.
В конце концов Элейна рассмеялась.
– Ты всегда поступаешь по-своему, Беатрис. И как только тебе это удается?
Беатрис поцеловала сестру и уехала вместе с санктас. Элейна осталась стоять во дворе под лучами теплого солнца. Дохди кончились, наступили долгие весенние дни. Через несколько месяцев начнется жара, но сейчас стояла прекрасная погода. Воздух был прозрачен и чист. При таком освещении хорошо рисовать.
В Палаесо Грихальва царило подавленное настроение. Во время Астравенты, через тридцать дней, Сааведра выйдет замуж за Эдоарда до'Веррада. Ренайо настоял на том, чтобы свадьба была грандиозная, со всеми полагающимися почестями. Он считал, что не имеет права проявлять неуважение к невесте Эдоарда, а еще в большей степени к ее будущему ребенку. Сааведра находилась преимущественно в Палаесо. Она и Ренайо отлично понимали друг друга – так, во всяком случае, говорили все. Они оба были прагматиками.
– Иди сюда, ниниа, посиди на солнце. – Гиаберто вышел из-под затененной аркады, ведя за собой Аласаис. Девушка в оцепенении опустилась на скамейку, продолжая сжимать незаконченную вышивку. На ней было простое белое платье с высокой талией. Она явно забыла надеть туфли. Сидела и смутно улыбалась Гиаберто.
– Где Сарио? – спросила она своим тихим голосом. – Я принцесса Аласаис. Мои отец и мать были… убиты толпой. – Она слегка задрожала, а Элейна, в свою очередь, содрогнулась, глядя на это существо.
Потому что Аласаис не была человеком. В этом Сарио признался. Он нарисовал ее и оживил посредством магии.
Тем не менее она в некотором смысле оставалась женщиной, жила, дышала и разговаривала. То и дело спрашивала о своем создателе. Никто не мог понять, как Сарио удалось сотворить такое сильное заклинание.
– Это чудовищно, – заявила Сааведра, и все с ней согласились.
Его нужно хорошенько проучить, чтобы он больше никогда не смог угрожать хрупкому миру, установившемуся между Грихальва, до'Веррада и екклезией.
Однако Элейну не допустили на Совет Вьехос Фратос. Ее снова исключили из их сообщества.
Из далекого коридора до Элейны доносились рыдания матери. Ее всхлипывания, казалось, не прекращаются ни на минуту.
Агустин.
Элейна вытерла залитые слезами щеки и пошла на встречу с человеком, который своей кистью дал жизнь женщине и убил невинного юношу. Они держали Сарио в комнатке, затерянной в глубинах Палаесо. Внутри стояла кровать, на дверях висел тяжелый железный замок.
– Маэстра, – сказал стражник, охранявший пленника.
Он поклонился Элейне. Теперь, когда стала известна ее роль в освобождении Ренайо и создании превосходной копии “Первой Любовницы”, все относились к ней с уважением.
"Маэстра”. Мастер-женщина. Ей нравилось, как звучит это слово.
– Я должна увидеть Сарио, – сказала она, и стражник сразу же ее впустил.
Дверь закрылась у нее за спиной.
Сарио Грихальва стоял посреди комнаты, глядя на голую стену. Она долго ждала, пока он обернется. Увидев ее, он сделал шаг вперед.
– Они не дают мне даже мела или карандаша. Я не могу ничего нарисовать – это ужасно!
Убийца Агустина. Величайший иллюстратор из рода Грихальва. Элейну ужаснуло, что такой человек вынужден просить.
– Вы знаете, я не могу вам это принести. Даже мел на стене можно использовать…
– Эйха! – Он отпрянул от нее и сел на кровать. – Я не живу, если не рисую.
Матра Дольча! Это совсем не тот человек, которого она помнила, – высокомерный муалим. С того самого момента, как появилась Сааведра, он стал таким унылым и жалким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52