Я имею право – я ведь ее брат.
– Агустин! Как ты смеешь мне перечить?!
Только руки, зажатые между коленями, выдавали нервное напряжение юноши. Элейна ждала взрыва, однако Диониса ее удивила, смирившись с неповиновением сына. Она обрушила весь свой гнев на Элейну.
– Гиаберто сказал мне, что ты – ты! – поддерживала предателей-либертистов. – Она размахивала бумагами, в которых Элейна узнала свои рисунки. – Неужели это правда?
– Ты не в состоянии сама узнать мои рисунки и попросила помощи у Гиаберто? – Гнев матери задел Элейну гораздо меньше, чем осознание того факта, что Диониса даже не узнает ее руки, – так мало она интересуется живописью дочери.
– Прошлой ночью твои любимые либертисты сожгли западное крыло Палассо Юстиссиа! И мы нашли эти… это… эту собачью блевотину. Рисунки распространяли на улицах, и каждый мог узнать работу Грихальва! Если б у тебя оставалась хоть капля стыда, ты испытала бы угрызения совести.
– Я использую свой дар, как считаю нужным. Диониса порвала рисунки на мелкие кусочки, и они, словно конфетти, усыпали пол.
– Эйха! Ты еще недолго будешь идти против моей воли, меннина! К тебе пришел посетитель. Если б я могла, то не допустила бы его, но Андрее и Никойо думают иначе. Приятно слышать, что отец вышвырнул его из Палассо, но трудно поверить, что Великий герцог окончательно отказался от сына, поэтому он будет возмущен, если с ним обойдутся без должного уважения. Я умываю руки. Змея! Ты разрушила все мои планы!
Элейна вскочила на ноги с такой скоростью, что опрокинула чашку с остатками чая. В комнату в сопровождении Гиаберто вошел Рохарио, а еще – Матра! – сам Верховный иллюстратор Андрео.
Рохарио был тщательно одет, но она заметила, что на локтях его костюм слегка протерся. Рядом с его строгой и элегантной одеждой богатый сюртук и жилет Андрео выглядели безвкусно. И тут Элейна поняла, что ни на одном из маленьких портретов Рохарио, нарисованных сегодня, ей не удалось его правильно изобразить: то рот получался слишком тонким, то глаза недостаточно темными, то брови слишком выгнутыми, а руки слишком вялыми и без пера.
Его взгляд сразу остановился на лице Элейны. Эйха! Теперь, когда ее собственные глаза открылись, ей все стало ясно. Он ее любит. Как она могла не замечать этого раньше?
– Учитывая все случившееся, – без всяких предисловий начал Андрео, – Совет неодобрительно относится к данной встрече, но мы согласились на короткое свидание.
Элейна попыталась заговорить, хотя бы произнести его имя, но не смогла. Вместо этого, под пристальными взглядами матери и Верховного иллюстратора, она пересекла комнату и протянула Рохарио обе руки. Он нетерпеливо сжал их. Его кожа была горячей, словно в лихорадке.
– Вы не можете держать ее взаперти. – Рохарио с трудом оторвал взгляд от Элейны и посмотрел на Андрео.
– Она Грихальва. Так решил Совет, – жестко ответил Андрео.
– Мы с Элейной обручены. – Рохарио отпустил одну ее руку и встал рядом с девушкой.
Элейна слегка покачнулась, пораженная услышанным. Она едва держалась на ногах.
– Это невозможно! – вскричала Диониса.
– Великий герцог Ренайо никогда не даст согласия на брак, дети правителя не могут жениться без его одобрения, – вмешался Гиаберто.
– Совет запретит подобный брак, – сказал Андрео. – Женщинам из рода Грихальва не положено выходить замуж за до'Веррада, они могут лишь быть любовницами.
Агустин стоял разинув рот, его глаза сияли.
"Я вообще не могу выйти замуж”, – подумала Элейна, но один быстрый взгляд Рохарио, явно опасавшегося ее опрометчивого высказывания, заставил Элейну придержать язык.
– Я владею двумя поместьями, – продолжал Рохарио., – Они приносят вполне приличный доход. Мы оба достигли совершеннолетия, и оба согласны заключить брак.
– Вы не понимаете, дон Рохарио! – заявил помрачневший Андрее. – Очень многое в отношениях между до'Веррада и Грихальва остается скрытым от посторонних глаз. Если ваш отец даст согласие, я не буду возражать, но он не сможет этого сделать. Идите и спросите у него, потому что я не имею права посвящать вас в наши тайны без его ведома.
Великие герцоги не женятся на художниках, чья кровь навсегда осквернена из-за чи'патрос. Но какая участь ждет самих Великих герцогов, если станет известно, что они использовали волшебство – запрещенное волшебство Грихальва – для обретения богатства и власти? И Грихальва, и до'Веррада сделают все, чтобы правда не открылась.
– Это вы не понимаете, – возразил Рохарио, и лицо его внезапно стало дерзким и упрямым. Элейна никогда не видела его таким. – Возможно, сейчас я не пользуюсь расположением Великого герцога, но я все еще его сын и брат следующего Великого герцога. Я – до'Веррада, потомок герцогини Хесминии, которой Грихальва обязаны жизнью! – Он снова перевел взгляд на Элейну. – Я освобожу тебя из этого дома, – пообещал он ей.
– Ты понял, что в моем сердце, – сказала она, не заботясь о том, что ее слышат остальные: возможно, она последний раз говорит с Рохарио, когда ее воля еще принадлежит ей. Она поцеловала его в щеку, и он отчаянно покраснел. – Ты должен помнить об этом, как бы я ни вела себя при нашей следующей встрече.
– Как ты можешь во мне сомневаться? – смущенно прошептал Рохарио, и счастливая улыбка озарила его лицо. Он поцеловал Элейну в лоб и отпустил ее. – Я вернусь, – сказал он Андрео.
Когда Рохарио собрался покинуть комнату, Андрео сказал:
– Будьте осторожны, дон Рохарио. Я слышал, улицы небезопасны для людей, преданных Великому герцогу Ренайо.
– Мне не грозит опасность. – Рохарио поцеловал Элейне руку и, с усилием оторвав от нее взгляд, вышел в сопровождении Гиаберто.
Диониса подошла к Элейне и ударила ее по лицу.
– Мама! – Агустин вскочил на ноги. Элейна повернулась к матери спиной, сделала несколько шагов и села на стул.
– Вам больше не удастся причинить мне боль.
– Элейна! – Теперь заговорил Андрее. Его голос был холоден и суров. – Неужели я должен тебе объяснять, почему запрещены браки между до'Веррада и Грихальва?
Она спокойно посмотрела ему в глаза.
– Я хорошо понимаю почему, Верховный иллюстратор. Вы напрасно надеетесь на то, что сможете хранить свои секреты вечно. Если жалобы народа никто не услышит, не сомневайтесь. Великого герцога Тайра-Вирте постигнет участь королей Таглиса и Гхийаса?
Диониса ахнула.
Андрее побледнел.
– Не пытайся изменить естественный порядок вещей, ниниа мейа. Мы всегда работали ради поддержания мира.
– И ради выгоды Грихальва.
– Почему мы не должны себя защищать? Почему не должны помогать до'Веррада, которые протянули нам руку в тот момент, когда мы сами нуждались в поддержке? Почему именно нас Благословенная Матра наделила Даром?
Элейна медленно встала. Огонь так ярко полыхал в ее сердце, что, не заговори она сейчас, он сжег бы ее. И хотя Андрее был на голову выше ее, Элейна больше не смотрела на него снизу вверх.
– Это не Дар, а проклятие! Сколько лет проживет Агустин? Мой красивый брат, обреченный умереть молодым! Как быстро умрете вы все, вы, считающие себя благословенными, и какие страдания вам суждено испытать перед смертью? Вот почему вам необходимо восхвалять свой Дар, считать себя лучше других, хотя ни одному из вас, ныне живущих, так и не удалось создать хоть что-нибудь столь же прекрасное, как полотна Кабрала.
Она подняла руку, показывая на портрет Мечеллы и юного Ренайо, одетого, как взрослый мужчина: широкополая фетровая шляпа, камзол из серебристой материи и туфли с золотыми пряжками. Он и его мать были написаны с такой любовью!
– Посмотрите на эту картину и скажите, что я лгу! Вы обратили проклятие на себя и теперь вымираете. Мальчиков рождается все меньше. Дар слабеет. И что у вас остается? Вы предали тех из нас – Кабрала, меня и множество других, – кто тоже владеет Луса до'Орро, только потому, что у нас нет вашего благословения. Но именно мы, когда ваш Дар покинет вас, а до'Веррада потеряют власть или более не захотят брать в любовницы женщин Грихальва, – именно мы позаботимся о сохранении богатств Грихальва, собранных при помощи вашего Дара. Вы должны дорожить нами, а вам это даже в голову не приходит. Вот что станет причиной вашего падения.
– Я не намерен тебя слушать, – заявил Андрее, но, судя по выражению, промелькнувшему в его в глазах, слова Элейны произвели на него глубокое впечатление. – Пойдем, Диониса.
Диониса покорно последовала за ним. После того как они ушли, наступило молчание.
– Мне очень жаль, Агустин, – наконец сказала Элейна. Он мягко улыбнулся.
– Не надо ни о чем жалеть, Элейна. Ты всегда обладала даром рисовать мир правдиво. Тебе не следует останавливаться теперь. – Он встал, положил бледную руку ей на плечо и прошептал на ухо:
– Я вернусь и принесу кое-какие флаконы. Чтобы защитить тебя, если смогу. Ты знаешь, что мы должны сделать. Если, конечно, ты мне веришь.
Отдать ему кровь и слезы. И оказаться во власти, которую имеют его кровь и его руки. Элейна пристально посмотрела ему в глаза: ее маленький Агустин, за которым она ухаживала, когда он кашлял; многочисленные болезни превратили его в очень хрупкий инструмент судьбы. Однако за детской внешностью скрывался мужчина.
– Конечно, я тебе верю. Я дам все, что потребуется. Послышался стук в дверь.
– Агустин!
Элейне ужасно не хотелось, чтобы он уходил.
– А что, если они не разрешат тебе навещать меня? – спросила она.
Они нарисуют ее покорность, но покорность – чему? Она содрогнулась.
Агустин поцеловал ее в щеку.
– Мы можем поступить так же, как в Чассериайо. Они не помешают нам общаться. Я тебе обещаю.
Дверь за ним захлопнулась, и ключ повернулся в замке.
* * *
На следующий день ей принесли бумагу, ручку и мел, но красок не дали. Пришли Святые Дни, и она в одиночестве ждала, пока закончится Диа Сола. Элейна рисовала ушедших, тех, кого она потеряла. Лейлу, своего друга и кузена Аллерио, Фелиппо, мертворожденного ребенка, младших близнецов – своих братьев, Северина, сыновей Лейлы. Все они умерли, но она их помнила. А вечером – наконец-то – к ней вместе со слугой, приносящим ужин, пришел Агустин. Он был бледен и сердит.
– Они запретили тебе навещать меня, – угадала она.
– Это сделал сам Андрее. – Агустин кивнул слуге, тот оставил поднос с ужином на столе и вышел в коридор, чтобы стеречь их, хотя и закрыл за собой дверь на ключ. – Я ненавижу их! Ненавижу за то, что они пытаются управлять мною!
– Мы нарисуем это, – она показала на угол комнаты, – и ты будешь посылать мне письма.
– Но ты не сможешь отвечать мне, если только не воспользуешься помощью слуг.
Она покачала головой.
– Это слишком рискованно.
Элейна стала шагать из одного конца комнаты в другой, это помогало ей думать.
– Ты в состоянии сделать так, чтобы на моем столе возникло письмо. Ты можешь слушать через рисунок. Тогда почему, – она нахмурилась, глядя на прекрасную картину Кабрала: Великая герцогиня Мечелла стояла перед рассыпанными у ее ног белыми ирисами, символизирующими Любовь, – почему я не могу говорить с тобой через написанную кровью картину, если у каждого из нас будет по совершенно одинаковому рисунку?
– В Фолио об этом ничего не сказано.
– А может быть, Фолио знает не про все на свете! – воскликнула Элейна, теряя терпение. – Эйха! Неужели все, кто обладает Даром, такие твердолобые? – Она вскинула вверх руки. – Ты можешь меня слышать через одну волшебную картину. А как насчет двух?
Агустин обдумывал слова сестры: он округлил глаза и начал покусывать пальцы, но вдруг спохватился, опустил голову.
– Две волшебные картины; в двух местах, соединенные друг с другом. Мне нужно подумать, Элейнита. – Затем он не выдержал и рассмеялся. – Это тебе следовало иметь Дар. Ты бы моментально стала Премиа Сорейа.
Слуга просунул в дверь голову.
– Мастер Агустин, я больше не могу ждать…
– Да, – нетерпеливо отозвался юноша.
Он быстро поцеловал Элейну и убежал, полностью захваченный мыслями о новом эксперименте.
Элейна села за стол и подробно нарисовала все четыре угла своей комнаты.
На следующий день наступил Херба эй Ферро. Снова появился Агустин – на этот раз он принес незаконченный портрет Элейны, сделанный акварельными красками, – и снова слуга остался на страже у двери.
– Я принес линцет, – сказал Агустин, – и флаконы, в которые нужно собрать твою кровь, слезы и слюну. Ты доверишься мне?
– Конечно! – Она незаметно протянула ему четыре лучших рисунка своей комнаты. – Вот что я успела сделать.
Августин прикусил палец. На нем сегодня был серый строгий сюртук и жилет с черной окантовкой, подходящий для Пенитенссии. Сама Элейна была в платье с высокой талией, которое привезла с собой, а ее служанка пришила к нему черные ленточки.
– О чем ты думаешь? – встревоженно спросила Элейна, глядя на Агустина.
Он немного замялся, а потом подошел к мольберту, где стоял ее портрет.
– Ты самая одаренная из всех нас, Элейна, но никто не пробовал испытать тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52