Вы можете идти, – снисходительно добавил Ренайо.
Сарио ничего не оставалось, как покинуть комнату. Однако у двери он оглянулся и заметил, что Великий герцог снова сел в кресло, намереваясь поболтать с принцессой Аласаис. Он сколько угодно может отрицать, что полон амбициозных желаний, но от этого они не исчезнут.
В отведенных для Аласаис апартаментах могла разместиться еще дюжина слуг. Сарио занял комнату за гостиной. В ней было несколько окон, одна-единственная дверь и, к счастью, весьма скромная и непримечательная обстановка; обшитые деревянными панелями стены, которые, похоже, никто не трогал уже лет сто.
Сарио вошел, запер за собой дверь, внимательно оглядел комнату, потом отодвинул от стены кровать и отбросил покрывало. На боковом столике поставил несколько незажженных свечей.
И только после этого снял покрывало со своей последней работы. Принялся внимательно рассматривать портрет Ренайо, выполненный пока в полутонах, так что сквозь них просматривался первоначальный рисунок. Ренайо стоит в парке, его ноги утопают в траве, символизирующей Покорность, в руках он держит букет льна – единственное яркое пятно в незавершенной картине, – синие цветы обозначают Судьбу. Сарио нужна настойка валерианы, чтобы Ренайо стал более сговорчивым. Еще необходимо нарисовать цветущее персиковое дерево, несколько лепестков на костюме Великого герцога, а также подмешать в краски тончайший порошок из цветков персика. “Я Твой Пленник”.
Давным-давно Альфонсо Грихальва попытался взять власть над Великим герцогом и потерпел поражение. Он действовал недостаточно тонко. Он не был Сарио Грихальвой. Однако в данный момент главной проблемой был не Ренайо.
Сарио поставил портрет Великого герцога к стене и занялся другим полотном, на котором смешал ярко-желтую грунтовку со своими слезами, семенем и маслом мускатного ореха. Из небольшого надреза на руке взял немного алой крови, добавил ее в масло мака и при помощи этой смеси сделал цвета более светлыми. Затем зажег свечи на боковом столике и нашел в своем сундучке курильницу для благовоний. Сильный аромат сразу ударил в нос, он несколько раз глубоко вдохнул, и вскоре у него закружилась голова.
Нет, не совсем так, просто он вдруг почувствовал, как воздух касается кончиков пальцев, услышал приглушенные звуки – это в Палассо, довольно далеко отсюда, жизнь идет своим чередом.
– Чиева до'Орро, – прошептал Сарио, – дай мне власть над жизнью и смертью.
Он лизнул краску и начал рисовать. Древние тза'абские слова сами собой срывались с языка, словно пугающее эхо голоса старика, первого учителя Сарио. Так много других голосов и лиц затянуто призрачным покрывалом лет, но Иль-Адиб никогда не покидал Сарио. Он заставил себя не думать об этом. Необходимо сконцентрироваться на том, что он намерен сделать.
Кипарисы – их тень символизирует Смерть.
Сначала набросок – он постепенно становится более детальным и ярким, как будто оживает под его кистью. В изображение тени он внес цепочку рун, обозначающих болезнь, и яд, и смерть, таким образом, что верхний слой краски скроет колдовские чары от взирающих на портрет. Сарио тихонько выговаривал слова, четко произносил каждый слог, каждый символ своего заклинания.
Вплел их в олеандровые гирлянды, опутывающие тонкие запястья, вписал в глаза, пальцы, спрятал в темных волосах.
Свечи почти догорели, когда за окном сгустились сумерки.
Сарио закончил колдовство. Пришла пора последнего, завершающего мазка. Он взял новую кисть, сделанную из его собственных волос, и как следует смочил ее слюной. Поднял вверх.
В этот момент кто-то постучал в дверь.
– Мастер Сарио? Прошу прощения. – Пришел один из гхийасских солдат, его голос заставил Сарио спуститься с небес на землю. Весьма неприятное ощущение. – Вас спрашивает принцесса Аласаис.
Аласаис. Кто такая Аласаис?
Да, да, конечно. Нужно идти. Ничего страшного. Краски высохнут, и он закончит чуть позже.
Теперь, когда он совсем скоро займет место, принадлежащее ему по праву, спешить некуда.
Глава 78
Агустин стоял перед мольбертом и без особого энтузиазма добавлял мазки к акварельному изображению фасада Палассо Грихальва, сосредоточив все свое внимание на Совете, который шел в дальнем конце комнаты. Собрались Вьехос Фратос, и они были очень недовольны.
– не можем даже послать слуг на рынок! – Агустин уже успел возненавидеть визгливые жалобы Никойо. – Когда наконец Великий герцог начнет действовать и очистит улицы от этих воров и бандитов? Или мы должны принять собственные меры? Это невозможно терпеть!
Слушать кашель Верховного иллюстратора было просто невыносимо. Андрее говорил медленно и с трудом.
– Никойо, я пытаюсь восстановить связь с Великим герцогом Ренайо. Я отправлял записки в его комнаты, но там, видимо, переставили мебель. Заклинание не получается.
Наступила долгая пауза, пока Верховный иллюстратор отдыхал. Андрее Грихальва откинулся на спинку кресла с посеревшим от боли лицом. Болезнь обрушилась на него вчера, и с каждом часом он стремительно слабел.
– До нас дошли слухи, – сказал Гиаберто, – о появлении принцессы из Гхийаса. Возможно, Сарио находится в Палассо. Вы можете наладить с ним связь.
– Я пытался.
– Сядь! – резко остановил его старый Тосио. – Отдохни, Андрее. Пусть сегодня поработают другие.
– Не могу, я должен пробиться. На всех улицах баррикады, Палассо блокирован…
Андрее умолк. Заговорили сразу несколько человек, потом послышался тяжелый стук упавшего тела. Агустин бросил кисть и побежал в другой конец комнаты.
Андрее лежал на полу. Все вскочили, даже Тосио, все, кроме Никойо, который просто не мог этого сделать. Они молча стояли и в ужасе смотрели на Андрее.
"Они беспомощны”, – с удивлением подумал Агустин.
Он побежал к двери, выскочил на лестницу и торопливо помчался вверх по ступеням в поисках Кабрала.
Агустин нашел своего грандтио во дворе. Кабрал, закрыв глаза, грелся на солнце. Может быть, он слушал неумолчный, успокаивающий шелест воды в фонтане. Или, как это часто бывает со старыми людьми, предавался воспоминаниям: на его лице удивительном образом смешались радость и печаль.
– Тио! Тио! Идем скорее. Произошло нечто ужасное! Несмотря на почтенный возраст, Кабрал двигался легко и быстро. Агустин, когда они добрались до ателиерро, тяжело дышал, давали о себе знать слабые легкие. Однако его мать по какому-то необъяснимому волшебству оказалась там раньше. Она стояла рядом с Гиаберто, хладнокровно наблюдая за развитием событий, пока двое слуг не принесли носилки.
– Что случилось? – спросил Кабрал, протискиваясь вперед.
– Он потерял сознание. – Гиаберто казался ошеломленным. – Андрее почти не дышит. Да ниспошлет ему Матра свою милость.
Кабрал, нахмурившись, посмотрел на Андрее – грудь у того напряженно вздымалась. Красивые руки Верховного иллюстратора судорожно сжались, словно его мучила жестокая лихорадка, но суставы не выглядели воспаленными. На Андрее было больно смотреть.
– Кто-нибудь проверял его Пейнтраддо? – спокойно спросил Кабрал.
Агустин был потрясен, на лицах иллюстраторов появилось такое же удивленное выражение.
– У Андрее всегда было прекрасное здоровье, – продолжал старик. – Нет никаких причин для подобных обмороков, даже если он и подхватил какую-то болезнь. Кстати, никто сейчас в Палассо не болеет?
– Я болен, – заявил Никойо, но никто даже не взглянул на него.
– Ты хочешь сказать, что Андрее отравили? – взволнованно спросила Диониса.
Все собравшиеся уставились на нее, а потом на Гиаберто.
– Диониса, – быстро сказал он, – приготовь для Андрее комнату. Ему необходим полный покой. А нам следует послать за санктой.
– Я пойду, – предложил Кабрал.
Так и не пришедшего в сознание Андрее унесли в сопровождении Дионисы и слуги, а старый Дэво отвел Никойо в его покои.
Остальные иллюстраторы толпой отправились в кречетту – ошарашенные и потерявшие дар речи.
Агустин подошел, чтобы рассмотреть Пейнтраддо Андрее. Двадцать лет назад Андрее был красивым юношей; годы жестоко обошлись с Верховным иллюстратором. Агустин слышал, что Диониса и Андрее вместе проходили конфирматтио, но если их и связывали какие-то отношения, то они давно ушли в прошлое из-за властности и амбициозное™ самой Дионисы и возмутительного поведения ее старшей дочери.
Автопортрет выглядел так же, как и вчера или неделю назад… за исключением, может быть…
– Тио Гиаберто, – сказал Агустин, – взгляните сюда. – Он с нетерпением ждал, пока дядя подойдет к нему. – Если посмотреть внимательно, то можно заметить, что на холсте появились мелкие трещинки, как на очень старых картинах, написанных маслом.
Сначала лицо Гиаберто оставалось равнодушным, как будто он слушал юношу, чтобы только его не обидеть, но потом его глаза сузились, и он приблизился к картине.
– Да. Да! – Голос его дрогнул. – Это не обычные трещины. Портрет написан всего двадцать лет назад, и Андрее сделал его по всем правилам. Он не мог так быстро постареть. – Сцепив руки за спиной, Гиаберто направился к остальным иллюстраторам, и они говорили между собой приглушенными голосами, а потом вернулись в ателиерро.
Агустин, прищурившись, подошел поближе к портрету. У него вдруг возникло ощущение, что это вовсе не трещинки, видимые в разных местах, – на губах и крыльях носа, на веках и воротнике, – а прикосновения кисти или карандашные пометки, загибающиеся и уходящие в сторону… Он тряхнул головой и поспешил за родственниками, нагнав их перед дверью, ведущей в ателиерро.
Вьехос Фратос спорили.
– Как самый старший среди нас…
– Ты больше не можешь рисовать, Тосио. Если Андрее не поправится…
– Матра Дольча, Гиаберто! Ты сказал это лишь потому, что твоя сестра хочет видеть тебя Верховным иллюстратором!
– Эйха! – Агустин вовремя обернулся и увидел, как Гиаберто схватил кресло Андрее, приподнял его и с громким стуком опустил на пол. – Какой смысл продолжать спор? Толпа может в любой момент сжечь Палассо! Моронно! Пока Андрее не поправится, – если он поправится, на что мы все надеемся, – нам следует избрать план действий. Мы должны наладить связь с Палассо, чтобы заранее узнать, собирается ли Великий герцог предпринять жесткие шаги против бунтовщиков. Мы, Грихальва, зависим от благополучия до'Веррада. Мы погибнем вместе с ними или достигнем величия.
Агустин никогда не слышал, чтобы его дядя говорил с такой страстью и в то же время с таким прагматизмом. До сих пор Агустину казалось, что Гиаберто выступал лишь в качестве рупора своей властной сестры.
– Надеюсь, вы не думаете, что толпа способна все уничтожить? – испуганно спросил молодой Дамиано.
– Никойо стал калекой из-за жестокости толпы, – напомнил старый Тосио, его скрюченные пальцы нервно поглаживали трость. – Матра эй Фильхо! Я рад, что уже стар. Новые идеи, разговоры о Парламенте и о том, что подмастерья должны иметь право голоса… Эйха! Ничего хорошего из этого не выйдет. Ничего хорошего. Вы же слышали о том, что произошло в Таглисе и Гхийасе, когда короли вовремя не расправились с вышедшей из-под контроля чернью?
– Замолчи, Тосио. – Гиаберто властно поднял руку. – К лучшему или к худшему, но мы здесь. А поскольку на улицу выходить небезопасно, нам нужно найти способ связаться…
– с Элейной, – неожиданно прервал его Агустин. Все тотчас посмотрели на него. Проглотив слезы, он подошел к столу. Тяжелая, темная столешница, вокруг которой в течение многих лет собирались на Совет иллюстраторы, помогла ему успокоиться. – Когда Элейна находилась в Чассериайо, она послала мне изображение одной из комнат, и я отправлял ей письма…
Тут все разом заговорили.
Агустин сжал руки, он уже жалел, что открыл рот.
Наконец голос Гиаберто перекрыл шум:
– Что ты делал? Агустин робко улыбнулся.
– Я немного почитал Фолио, раньше времени. Грихальва не раз так поступали. Я не понимаю, почему мне следовало ждать, пока вы меня научите. И… – Он заторопился, потому что иллюстраторы с угрозой смотрели на него. – Элейна в Палассо.
– Но она не обладает Даром. Если б только мы были уверены, что Сарио сейчас в Палассо, если бы нам удалось переговорить с ним…
Они снова принялись спорить – пустая трата сил и времени. Агустин шагнул в сторону, а потом повернулся и ушел. Никто не обратил на это внимания. Однако Кабрал встречался с доном Рохарио, а дон Рохарио имеет какое-то отношение к либертистам. Он определенно может связаться с теми, кто находится в Палассо, окруженном" баррикадами. Агустин не сомневался, что Рохарио доставит первое письмо Элейне – ведь он много думал о предложении Элейны говорить через два начертанных кровью рисунка. Такая возможность существует. Когда Агустин вышел во двор, тишину прорезал истошный вопль.
– Эй! Эй! Матра эй Фильхо! Быстрее сюда! – звала на помощь одна из служанок.
Агустин побежал, его легкие горели, он задыхался, но первым оказался в большом зале, откуда доносились крики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Сарио ничего не оставалось, как покинуть комнату. Однако у двери он оглянулся и заметил, что Великий герцог снова сел в кресло, намереваясь поболтать с принцессой Аласаис. Он сколько угодно может отрицать, что полон амбициозных желаний, но от этого они не исчезнут.
В отведенных для Аласаис апартаментах могла разместиться еще дюжина слуг. Сарио занял комнату за гостиной. В ней было несколько окон, одна-единственная дверь и, к счастью, весьма скромная и непримечательная обстановка; обшитые деревянными панелями стены, которые, похоже, никто не трогал уже лет сто.
Сарио вошел, запер за собой дверь, внимательно оглядел комнату, потом отодвинул от стены кровать и отбросил покрывало. На боковом столике поставил несколько незажженных свечей.
И только после этого снял покрывало со своей последней работы. Принялся внимательно рассматривать портрет Ренайо, выполненный пока в полутонах, так что сквозь них просматривался первоначальный рисунок. Ренайо стоит в парке, его ноги утопают в траве, символизирующей Покорность, в руках он держит букет льна – единственное яркое пятно в незавершенной картине, – синие цветы обозначают Судьбу. Сарио нужна настойка валерианы, чтобы Ренайо стал более сговорчивым. Еще необходимо нарисовать цветущее персиковое дерево, несколько лепестков на костюме Великого герцога, а также подмешать в краски тончайший порошок из цветков персика. “Я Твой Пленник”.
Давным-давно Альфонсо Грихальва попытался взять власть над Великим герцогом и потерпел поражение. Он действовал недостаточно тонко. Он не был Сарио Грихальвой. Однако в данный момент главной проблемой был не Ренайо.
Сарио поставил портрет Великого герцога к стене и занялся другим полотном, на котором смешал ярко-желтую грунтовку со своими слезами, семенем и маслом мускатного ореха. Из небольшого надреза на руке взял немного алой крови, добавил ее в масло мака и при помощи этой смеси сделал цвета более светлыми. Затем зажег свечи на боковом столике и нашел в своем сундучке курильницу для благовоний. Сильный аромат сразу ударил в нос, он несколько раз глубоко вдохнул, и вскоре у него закружилась голова.
Нет, не совсем так, просто он вдруг почувствовал, как воздух касается кончиков пальцев, услышал приглушенные звуки – это в Палассо, довольно далеко отсюда, жизнь идет своим чередом.
– Чиева до'Орро, – прошептал Сарио, – дай мне власть над жизнью и смертью.
Он лизнул краску и начал рисовать. Древние тза'абские слова сами собой срывались с языка, словно пугающее эхо голоса старика, первого учителя Сарио. Так много других голосов и лиц затянуто призрачным покрывалом лет, но Иль-Адиб никогда не покидал Сарио. Он заставил себя не думать об этом. Необходимо сконцентрироваться на том, что он намерен сделать.
Кипарисы – их тень символизирует Смерть.
Сначала набросок – он постепенно становится более детальным и ярким, как будто оживает под его кистью. В изображение тени он внес цепочку рун, обозначающих болезнь, и яд, и смерть, таким образом, что верхний слой краски скроет колдовские чары от взирающих на портрет. Сарио тихонько выговаривал слова, четко произносил каждый слог, каждый символ своего заклинания.
Вплел их в олеандровые гирлянды, опутывающие тонкие запястья, вписал в глаза, пальцы, спрятал в темных волосах.
Свечи почти догорели, когда за окном сгустились сумерки.
Сарио закончил колдовство. Пришла пора последнего, завершающего мазка. Он взял новую кисть, сделанную из его собственных волос, и как следует смочил ее слюной. Поднял вверх.
В этот момент кто-то постучал в дверь.
– Мастер Сарио? Прошу прощения. – Пришел один из гхийасских солдат, его голос заставил Сарио спуститься с небес на землю. Весьма неприятное ощущение. – Вас спрашивает принцесса Аласаис.
Аласаис. Кто такая Аласаис?
Да, да, конечно. Нужно идти. Ничего страшного. Краски высохнут, и он закончит чуть позже.
Теперь, когда он совсем скоро займет место, принадлежащее ему по праву, спешить некуда.
Глава 78
Агустин стоял перед мольбертом и без особого энтузиазма добавлял мазки к акварельному изображению фасада Палассо Грихальва, сосредоточив все свое внимание на Совете, который шел в дальнем конце комнаты. Собрались Вьехос Фратос, и они были очень недовольны.
– не можем даже послать слуг на рынок! – Агустин уже успел возненавидеть визгливые жалобы Никойо. – Когда наконец Великий герцог начнет действовать и очистит улицы от этих воров и бандитов? Или мы должны принять собственные меры? Это невозможно терпеть!
Слушать кашель Верховного иллюстратора было просто невыносимо. Андрее говорил медленно и с трудом.
– Никойо, я пытаюсь восстановить связь с Великим герцогом Ренайо. Я отправлял записки в его комнаты, но там, видимо, переставили мебель. Заклинание не получается.
Наступила долгая пауза, пока Верховный иллюстратор отдыхал. Андрее Грихальва откинулся на спинку кресла с посеревшим от боли лицом. Болезнь обрушилась на него вчера, и с каждом часом он стремительно слабел.
– До нас дошли слухи, – сказал Гиаберто, – о появлении принцессы из Гхийаса. Возможно, Сарио находится в Палассо. Вы можете наладить с ним связь.
– Я пытался.
– Сядь! – резко остановил его старый Тосио. – Отдохни, Андрее. Пусть сегодня поработают другие.
– Не могу, я должен пробиться. На всех улицах баррикады, Палассо блокирован…
Андрее умолк. Заговорили сразу несколько человек, потом послышался тяжелый стук упавшего тела. Агустин бросил кисть и побежал в другой конец комнаты.
Андрее лежал на полу. Все вскочили, даже Тосио, все, кроме Никойо, который просто не мог этого сделать. Они молча стояли и в ужасе смотрели на Андрее.
"Они беспомощны”, – с удивлением подумал Агустин.
Он побежал к двери, выскочил на лестницу и торопливо помчался вверх по ступеням в поисках Кабрала.
Агустин нашел своего грандтио во дворе. Кабрал, закрыв глаза, грелся на солнце. Может быть, он слушал неумолчный, успокаивающий шелест воды в фонтане. Или, как это часто бывает со старыми людьми, предавался воспоминаниям: на его лице удивительном образом смешались радость и печаль.
– Тио! Тио! Идем скорее. Произошло нечто ужасное! Несмотря на почтенный возраст, Кабрал двигался легко и быстро. Агустин, когда они добрались до ателиерро, тяжело дышал, давали о себе знать слабые легкие. Однако его мать по какому-то необъяснимому волшебству оказалась там раньше. Она стояла рядом с Гиаберто, хладнокровно наблюдая за развитием событий, пока двое слуг не принесли носилки.
– Что случилось? – спросил Кабрал, протискиваясь вперед.
– Он потерял сознание. – Гиаберто казался ошеломленным. – Андрее почти не дышит. Да ниспошлет ему Матра свою милость.
Кабрал, нахмурившись, посмотрел на Андрее – грудь у того напряженно вздымалась. Красивые руки Верховного иллюстратора судорожно сжались, словно его мучила жестокая лихорадка, но суставы не выглядели воспаленными. На Андрее было больно смотреть.
– Кто-нибудь проверял его Пейнтраддо? – спокойно спросил Кабрал.
Агустин был потрясен, на лицах иллюстраторов появилось такое же удивленное выражение.
– У Андрее всегда было прекрасное здоровье, – продолжал старик. – Нет никаких причин для подобных обмороков, даже если он и подхватил какую-то болезнь. Кстати, никто сейчас в Палассо не болеет?
– Я болен, – заявил Никойо, но никто даже не взглянул на него.
– Ты хочешь сказать, что Андрее отравили? – взволнованно спросила Диониса.
Все собравшиеся уставились на нее, а потом на Гиаберто.
– Диониса, – быстро сказал он, – приготовь для Андрее комнату. Ему необходим полный покой. А нам следует послать за санктой.
– Я пойду, – предложил Кабрал.
Так и не пришедшего в сознание Андрее унесли в сопровождении Дионисы и слуги, а старый Дэво отвел Никойо в его покои.
Остальные иллюстраторы толпой отправились в кречетту – ошарашенные и потерявшие дар речи.
Агустин подошел, чтобы рассмотреть Пейнтраддо Андрее. Двадцать лет назад Андрее был красивым юношей; годы жестоко обошлись с Верховным иллюстратором. Агустин слышал, что Диониса и Андрее вместе проходили конфирматтио, но если их и связывали какие-то отношения, то они давно ушли в прошлое из-за властности и амбициозное™ самой Дионисы и возмутительного поведения ее старшей дочери.
Автопортрет выглядел так же, как и вчера или неделю назад… за исключением, может быть…
– Тио Гиаберто, – сказал Агустин, – взгляните сюда. – Он с нетерпением ждал, пока дядя подойдет к нему. – Если посмотреть внимательно, то можно заметить, что на холсте появились мелкие трещинки, как на очень старых картинах, написанных маслом.
Сначала лицо Гиаберто оставалось равнодушным, как будто он слушал юношу, чтобы только его не обидеть, но потом его глаза сузились, и он приблизился к картине.
– Да. Да! – Голос его дрогнул. – Это не обычные трещины. Портрет написан всего двадцать лет назад, и Андрее сделал его по всем правилам. Он не мог так быстро постареть. – Сцепив руки за спиной, Гиаберто направился к остальным иллюстраторам, и они говорили между собой приглушенными голосами, а потом вернулись в ателиерро.
Агустин, прищурившись, подошел поближе к портрету. У него вдруг возникло ощущение, что это вовсе не трещинки, видимые в разных местах, – на губах и крыльях носа, на веках и воротнике, – а прикосновения кисти или карандашные пометки, загибающиеся и уходящие в сторону… Он тряхнул головой и поспешил за родственниками, нагнав их перед дверью, ведущей в ателиерро.
Вьехос Фратос спорили.
– Как самый старший среди нас…
– Ты больше не можешь рисовать, Тосио. Если Андрее не поправится…
– Матра Дольча, Гиаберто! Ты сказал это лишь потому, что твоя сестра хочет видеть тебя Верховным иллюстратором!
– Эйха! – Агустин вовремя обернулся и увидел, как Гиаберто схватил кресло Андрее, приподнял его и с громким стуком опустил на пол. – Какой смысл продолжать спор? Толпа может в любой момент сжечь Палассо! Моронно! Пока Андрее не поправится, – если он поправится, на что мы все надеемся, – нам следует избрать план действий. Мы должны наладить связь с Палассо, чтобы заранее узнать, собирается ли Великий герцог предпринять жесткие шаги против бунтовщиков. Мы, Грихальва, зависим от благополучия до'Веррада. Мы погибнем вместе с ними или достигнем величия.
Агустин никогда не слышал, чтобы его дядя говорил с такой страстью и в то же время с таким прагматизмом. До сих пор Агустину казалось, что Гиаберто выступал лишь в качестве рупора своей властной сестры.
– Надеюсь, вы не думаете, что толпа способна все уничтожить? – испуганно спросил молодой Дамиано.
– Никойо стал калекой из-за жестокости толпы, – напомнил старый Тосио, его скрюченные пальцы нервно поглаживали трость. – Матра эй Фильхо! Я рад, что уже стар. Новые идеи, разговоры о Парламенте и о том, что подмастерья должны иметь право голоса… Эйха! Ничего хорошего из этого не выйдет. Ничего хорошего. Вы же слышали о том, что произошло в Таглисе и Гхийасе, когда короли вовремя не расправились с вышедшей из-под контроля чернью?
– Замолчи, Тосио. – Гиаберто властно поднял руку. – К лучшему или к худшему, но мы здесь. А поскольку на улицу выходить небезопасно, нам нужно найти способ связаться…
– с Элейной, – неожиданно прервал его Агустин. Все тотчас посмотрели на него. Проглотив слезы, он подошел к столу. Тяжелая, темная столешница, вокруг которой в течение многих лет собирались на Совет иллюстраторы, помогла ему успокоиться. – Когда Элейна находилась в Чассериайо, она послала мне изображение одной из комнат, и я отправлял ей письма…
Тут все разом заговорили.
Агустин сжал руки, он уже жалел, что открыл рот.
Наконец голос Гиаберто перекрыл шум:
– Что ты делал? Агустин робко улыбнулся.
– Я немного почитал Фолио, раньше времени. Грихальва не раз так поступали. Я не понимаю, почему мне следовало ждать, пока вы меня научите. И… – Он заторопился, потому что иллюстраторы с угрозой смотрели на него. – Элейна в Палассо.
– Но она не обладает Даром. Если б только мы были уверены, что Сарио сейчас в Палассо, если бы нам удалось переговорить с ним…
Они снова принялись спорить – пустая трата сил и времени. Агустин шагнул в сторону, а потом повернулся и ушел. Никто не обратил на это внимания. Однако Кабрал встречался с доном Рохарио, а дон Рохарио имеет какое-то отношение к либертистам. Он определенно может связаться с теми, кто находится в Палассо, окруженном" баррикадами. Агустин не сомневался, что Рохарио доставит первое письмо Элейне – ведь он много думал о предложении Элейны говорить через два начертанных кровью рисунка. Такая возможность существует. Когда Агустин вышел во двор, тишину прорезал истошный вопль.
– Эй! Эй! Матра эй Фильхо! Быстрее сюда! – звала на помощь одна из служанок.
Агустин побежал, его легкие горели, он задыхался, но первым оказался в большом зале, откуда доносились крики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52