— Что ж, проходи, — сказал он равнодушно.
— Незачем, Адам…
Он пожал плечами.
— Сдать меня хотел? — спросил он все таким же невыразительным голосом. — Мажора приволок… Так я и думал…
— А ты, выходит, успел раньше…
— Выходит, так. — Лицо его выражало одну лишь беспредельную скуку.
— Бучко-то за что? Просто под руку подвернулся?
— Подвернулся… А не прячь террористок… Они начали весь Подол прочесывать — от самых доков. Все равно бы наткнулись. И Бучко бы замели, и меня заодно… Что я должен… За так, из-за какой-то швали собой жертвовать? Или ею? — Он кивнул в сторону коридора. — Ради бандитов этих? Да с какой стати? И что ты так на меня вытаращился, Лесь, не понимаю! Ты ж сам… Подсуетился…
— Я спасти вас пытался. Неужто ты не видишь, что делается?
— Понятно что… Душат они нас… А ты думал — найдешь одного, добренького, а он тебе леденец на палочке и гражданские права в придачу? Дурак ты, Лесь, ох, какой дурак! Надо же, мажора притащил, да еще и удивляешься!
Это он меня обвиняет, удивленно подумал я! И в чем — в коллаборационизме! Ну и ну!
— Нет среди них добреньких, — упрямо сказал Шевчук, — и порядочных нет… Заладил — что делается, что делается! Да как обычно, чуть мы голову поднимем… Тогда мятеж Пугачевский в крови потопили… А я что, первый должен голову под топор подставлять, что ли? Да с чего ради?
— Да кто топил-то? Что, Суворов грандом был? Кто голову Пугачеву рубил — гранды?
— Нет, но они смотрели.
Ты— то чем лучше, подумал я. Как он умудрился повернуть, что я все время оправдываюсь…
— Наши тоже смотрели. Уж такие тогда были нравы… Да и мятеж этот… после него и пошли реформы. Квота в парламенте, образовательная программа — разве нет?
И верно, мы их тогда здорово потрепали. Только перья летели. Тогда они и решили, что добром с нами легче будет сладить. А может, их и впрямь комплекс вины допек — когда это у них народники появились? Черт, историю подзабыл…
— Вот они, твои квоты, — холодно сказал Шевчук. — Нет уж, я в эти игры не играю. Они ж именно этого от нас ждут — что мы попрем, очертя голову. А у меня одна жизнь, одна-единственная. Другой нет.
— Послушай, Адам, да если Аскольд развернется, ты же первый пострадаешь! Весь Нижний Город! Ты что же, этого хочешь? Я ж остановить его пытался! А как мне еще действовать? Камнями, что ли, закидать…
— Зачем — камнями… — рассеянно произнес Шевчук.
— Ладно, Адась, — устало сказал я, — пустое это… Они вот-вот чрезвычайное объявят и начнут с того, что все нежелательные элементы депортируют. То есть, всех с низким ИТ. А мы еще гадали, что такое эта китайская модель…
Но Шевчук уже не слушал. Он, глядя в одну точку, начал медленно сползать по стенке и уселся на корточки, охватив голову руками: я уж, было, думал, что наконец-то до него дошло, что к чему, но тут он сказал в пространство:
— Черт, как не вовремя!
Про меня он, казалось, забыл.
Не понимаю я его… и раньше никогда не понимал… Я как-то позабыл за давностью лет, только теперь вспомнил — мы тогда его… побаивались.
Наверху, над крышей, в покосившейся голубятне, возились и ворковали сизари.
— Ладно, — сказал я, — пойду, пожалуй.
Почему, думал я, бредя по Андреевскому спуску, ну почему на одной планете должны были возникнуть два разумных вида? Что — одного мало, что ли? Как ни стараемся — они ведь тоже стараются, и не меньше нашего, — все время упираемся в противостояние, то скрытое, то явное… Неудивительно, что в конце концов у одного из заклятых друзей возникло искушение расправиться с соперником — бессознательный, чисто биологический импульс, который на сознательном уровне может объясняться политикой, государственной необходимостью, просто жаждой власти… да чем угодно…
И что мне теперь делать?
Пожалуй, спокойней всего будет отсидеться в деревне — не очень-то я обожал Валькину маму, да и она меня тоже, поскольку считала выскочкой и чистоплюем, но, в конце концов, притерпимся… Если Себастиану и впрямь удалось передать американцам ту пленку, Аскольду придется слегка притормозить, продемонстрировать свою благонамеренность и либерализм, а там, возможно, наберут силу те подспудные течения, которые всегда формировали политику в мажорской элите, вынося на поверхность лишь сухие сводки официальных бюллетеней и безликую информацию в теле— и радионовостях.
Что— то в Верхнем Городе было не так, и прошло несколько минут, прежде чем я сообразил, что транспорт не ходит. Сновали лишь машины с номерными знаками Опекунского совета.
Потому я добрался домой, когда совсем стемнело. И, уже подходя к дому, понял, что в квартире кто-то есть; окно, выходящее на улицу, светилось.
Господи, подумал я, Валька! До нее, видно, дошли какие-то слухи, и она вместо того, чтобы дождаться меня, рванула в город.
Я бегом пронесся по лестнице и несколько секунд тыкал ключом в замочную скважину, потому что никак не мог попасть. Освещена была только гостиная — в кресле у телевизора кто-то сидел,
— Черт бы тебя побрал, Себастиан, — устало сказал я.
Он виновато захлопал глазами.
— Я тебя напугал, Лесь? Извини.
— Ты где взял ключ?
— Мне вахтер открыл. Я его попросил, и он открыл.
— Ах да, конечно…
Не такой дурак наш вахтер, чтобы отказать мажору — да еще в нынешнее смутное время.
— Тебе звонил какой-то Ким.
— Ясно, — сказал я устало. Нужно будет перезвонить ему, подумал я, хотя бы намекнуть, что происходит. Лучше бы он так и остался в своем Новосибирске — пока волна докатится до провинции… Хотя, опять же, китайская граница под боком…
— Я передал пленку. — Он оживленно пошевелился в кресле. — Это было не так-то легко… Меня и не подпустили к посольству, представляешь? Но я вспомнил, что один мой однокурсник сейчас стажируется в «Известиях», а там при них американец из «СиЭнЭн» — он телетайп обслуживает. Ну, я и…
— Корреспондент?
— Ага.
— Это хорошо. Что ж, поглядим. Может, и выгорит.
Я прошел мимо него к шкафу, вытащил рюкзак, и, разложив его на полу, стал сваливать туда все самое необходимое.
— Ты что же, — удивленно спросил Себастиан, — уезжаешь?
— А чего ты хочешь? Чтобы я дожидался, пока меня в вагон затолкают, как скотину бессловесную? Почем я знаю, может, они с Верхнего Города начнут?
Он так и подпрыгнул в кресле.
— Да кто начнет-то?
Тут только я сообразил — он же ничего не знает!
— Я гляжу, на улицах что-то странное творится, — недоуменно сказал он, — ничего не понимаю. Включил тут у тебя телевизор, а там только первый канал… Говорят, сохраняйте спокойствие…
— Аскольд твой… Борец за равноправие. — Я вздохнул. — Фактически, это государственный переворот, Себастиан. Только… легализованный. Для людей настают тяжелые времена.
Он вскочил, вытаращился на меня.
— Эта пленка!
— Там были доказательства. Записи переговоров Аскольда с террористами…
— Я тебе не верю. Да откуда такая техника у обезьянок? — выпалил он.
Я с удовольствием сказал:
— Идиот!
— Прости, Лесь, но…
Я отступил на два шага, заложил руки за спину и насмешливо оглядел его с головы до ног.
— Ах ты, бедняжка! Святая простота! Ты, выходит, и впрямь думал, что все эти новые технологии разработаны мажорами! Думаешь, почему Аскольд в штаны наложил? Почему ваша оппозиция — если она у вас есть — предпочла ему поверить? Да потому что еще немного — и люди сами возьмут все, что им причитается. Вот вы и всполошились, захлопали крылышками…
— Но если так, то… нужно предупредить хлопцев… И вправду, бедняга…
— Каких хлопцев, Себастиан? Кого ты хочешь предупреждать? Бучко арестован. За укрывательство раненой женщины — единственного человека, который мог бы свидетельствовать против Аскольда. Кстати, по доносу Шевчука. Так что, полагаю, Шевчук вполне может позаботиться о себе сам… Зря ты, как видишь, волновался, он оказался вполне благонамеренным гражданином.
— Бучко арестован? — выдохнул он.
— Я же тебе говорю. Галерея опечатана.
— Что же делать, Лесь? — Он в отчаянье посмотрел на меня. — Что же делать?
— Я пытался уговорить Георгия — знаешь такого? — чтобы он занялся этим делом… тогда у нас еще был бы хоть какой-то шанс. Привел его к Бучко. Но Шевчук меня опередил.
— А теперь?
— Надежда только на твою кассету. Ты и, правда, ее передал?
— Я никогда не вру, — возмутился он.
— Что ж, отлично…
Уложил вещи в рюкзак и затянул веревки. Он продолжал следить за каждым моим движением с таким безнадежным видом, что я сжалился.
— Там, на кухне, стоит приемник. Давай, поймай-ка «Голос Америки», послушаем, что делается…
Он покорно побрел на кухню. Я приглушил звук телевизора — все равно следующая сводка новостей будет через полчаса… Пока что сводный оркестр яростно исполнял «Патетическую ораторию»…
Себастиан осторожно поставил приемник на журнальный столик.
— Что-то я тут… — сказал он, подкручивая колесико.
— Погоди, — я отобрал у него радио. — Он берет УКВ. Сейчас…
Мне его как-то под горячую руку переделал Ким, этот приемник.
— Но это же… незаконно…
— Ты что же, совсем дурак?
Он наблюдал за мной молча, с некоторым страхом. Потом виновато сказал:
— Я и, правда, не думал, что… люди… сами по себе… на такое способны.
— Понимаю. Ты готов был бороться за права меньших братьев. Но мы вовсе не меньшие братья, Себастиан. И мы не нуждаемся ни в жалости, ни в снисхождении. — О, Господи, еще как нуждаемся…
Голос с чуть заметным акцентом выплыл из той странной тьмы, где живут радиоголоса, блуждая в эфире, точно призрачные рыбы.
«…и сейчас, после музыкальной паузы, о последних событиях в столице. Обнаружены виновники взрыва в Торговом Центре — ими оказались члены радикальной группы под руководством небезызвестного Романа Ляшенко. Главарь террористической организации приговорен к смертной казни — первый подобный казус со времен Новосибирского инцидента. Приговор приведен в исполнение. Объединенное правительство единодушно поддержало жесткие меры по урегулированию ситуации в городе и прилежащих районах, предпринятые перспективным политиком Аскольдом — возможно, это означает грядущие перестановки в правительстве и рост влияния клана Палеологов, в последнее время оттесненного враждующими группировками на второстепенные позиции. Прослушайте комментарий нашего политического обозревателя Вячеслава Новгородского…»
И уже другой голос произнес врастяжку: «Дорогие радиослушатели! Наша программа уже обращала ваше внимание на стремительный рост популярности Аскольда — возможно, единственного трезвомыслящего прогрессиста в составе нынешнего правительства. Последние события только подтверждают…»
— Достаточно.
Я выключил приемник.
— Но это… — недоуменно произнес Себастиан, — ведь та пленка попала к ним. Я говорю правду, Лесь. Почему же они молчат?
— Не знаю…
— Ты говоришь, там переговоры Аскольда… Может, проверяют ее подлинность? Боятся обострять отношения?
— Может быть, — я пожал плечами, — а быть может, просто не хотят вмешиваться. Ведь, если вдуматься, Аскольд ведет страну к краху — к полному коллапсу: пусть не немедленному… пусть через десять лет… или двадцать… Почему, как ты думаешь, Китай пошел с нами на сближение, когда они столько лет кричали об уникальном китайском пути? Да потому что оказались в полной заднице — сколько там людей осталось, в Китае, и все в резервациях, поставляют эти… изделия народного творчества… При нынешнем раскладе Евразийский союз ждет то же самое. Да через полвека у американцев будут такие технологии, что представить трудно — вплоть до межконтинентальных самолетов. Тогда нам, милый мой, никакая дружба с Китаем не поможет…
— Ты думаешь? Но Америка…
— Оплот свободы и равноправия? Может, и так. Но до нас им дела нет, Себастиан.
— Тогда, что же нам делать?
— Нам? — Я покачал головой. — Сам видишь. Теперь каждый сам за себя. У меня жена и сын — не хочу, чтобы они пострадали. Так что я постараюсь выбраться из города — если на мостах еще нет кордонов…
Ким, подумал я, нужно позвонить Киму. Сейчас они будут выявлять нелояльных — он попадет под колесо одним из первых.
Я уже протянул руку к трубке — и вздрогнул, когда телефон неожиданно зазвонил.
— Да?
— Лесь, — я настолько не ожидал услышать Гарика, что даже не распознал его по голосу, — это Гарик. Уходи из дому, Лесь.
— Что стряслось?
— У меня нет времени. Уходи. Постарайся найти Себастиана…
— Да он тут сидит…
— А! — произнес Гарик несколько ошеломленно, потом сказал: — Хорошо… Постарайся не… не отпускай его…
— Да что…
— Потом поймешь.
В трубке раздался какой-то шорох, потом далекий гул милицейской сирены.
— Беги, Лесь, — торопливо проговорил Гарик, — ты меня слышишь? Беги! И скажи Себастиану…
Какой— то посторонний звук, голоса, короткие гудки. Я осторожно положил трубку.
Поглядел на рюкзак на полу, потом махнул рукой.
— Пошли отсюда, парень.
— А как же… — Себастиан недоумевал точно так же, как минуту назад — я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14