Никак нельзя! Тем более, если улыбку может увидеть Реза или тот, кто настучит ему. Ведь тогда Реза непременно захочет узнать, с какой это радости он улыбается.
Глава 11
— На пути у нас стоит Конан. Этого быть не должно. Акимос посмотрел на своего ручного колдуна, зная, что на лице — смесь замешательства и усталости. Узнать, что вышло из его попытки похитить госпожу Ливию, не доставило ни малейшего удовольствия. Сносить еще одну вспышку со стороны Скирона — того меньше.
— Почему? — бросил Акимос. Он не прожег взглядом колдуна, но его голос передавал его нетерпение ничуть не хуже. — Ты узнал, что он настоящий колдун, соперник тебе? — Если каким-то чудом все окажется именно так, то Акимос собирался переманить Конана на свою сторону, даже если это обойдется ему в тысячу драхм и половину кабацких девок в Мессантии. Скирону требовался соперник, чтобы он и дальше оставался честным — или по крайней мере не более бесчестным, чем его создали боги.
— Магии у Конана не хватит и подогреть миску супа, — презрительно фыркнул Скирон. — Но я не могу сказать всей правды об этом, так как дело это связано с мистическими тайнами.
— Тайнами или нет, но ты можешь по крайней мере выражаться яснее? Или я должен выслушивать загадки? Предупреждаю тебя, я не очень склонен терпеть последние.
— Как же мало терпения у этого великого мастера интриг, господина Акимоса!
Акимос отодвинулся, чтобы не поддаться искушению отвесить колдуну оплеуху. Он засунул большие пальцы за пояс и крякнул:
— У меня его достаточно, чтобы выслушать, из-за чего ты опасаешься Конана. Это все, что ты можешь ожидать в настоящее время.
— Отлично. В Конане есть какой-то сумрак. Сумрак и судьба. Если такой человек будет где-нибудь поблизости от наших дел — всех наших средств может не хватить, чтобы противостоять ему.
Акимос кивнул, больше из вежливости, чем в знак согласия. Скирон определенно казался искренне испуганным. Но торговый магнат подозревал, что страшил его больше осязаемый меч Конана, чем нечто столь мистическое и таинственное, как сумеречная судьба киммерийца. Вслух Акимос этого не скажет, так как Скирон не станет покорно сносить обвинение в трусости. На самом деле оно, возможно, и не совсем справедливо. Конан был в высшей степени грозным воином, и оставлять такого врага свободным действовать и впрямь было делом опасным. И дорогостоящим. Акимос еще не подытожил стоимость затыкания ртов родственникам убитых бойцов и выкупа пленников с лесоповала. На это уйдет больше драхм, чем он желал выложить, когда положение резко обострилось.
— Я поищу средства убрать Конана с нашего пути. Возможно, что он послужит нам лучше, оставаясь там, где есть. Но даже если это так, я позабочусь о том, чтобы он не помешал моей работе. Это в пределах разумного?
Скирон неохотно кивнул и вышел без дальнейших слов. Акимос проигнорировал эту грубость, пригубил вино и рассмотрел имевшиеся у него варианты выбора.
Шпион заслуживал доверия. Следовательно, Конана и госпожу Ливию не могло отделять слишком много дней от скандальной связи. Если же Конан будет заперт глубоко в караулке, то это может случиться не так быстро, если вообще случится.
Однако, а имело ли значение, действительно ли киммериец спал с Ливией? Слух об этом, распространенный на улицах, вызовет почти такой же скандал. Если девушка потом получит возможность восстановить свою репутацию достойным браком — с сыном женщины, на которой собирался жениться Акимос, — то разве она не ухватится за такой шанс?
Если она не дура и не распутница, то должна ухватиться. Тогда дело будет улажено для всех, за исключением самого Конана. Он не доставит больших хлопот, так как Воителям в караулке можно будет заплатить, чтобы они смотрели в другую сторону. И тогда яд или кинжал ночью покончат с досадившим киммерийцем.
Акимос налил себе еще вина. Он и впрямь не утратил своей способности к интригам, если мог рассчитывать на столько ходов вперед. Ему, конечно, понадобится готовность госпожи Дорис, но его планы добиться ее едва ли могли потерпеть неудачу.
Теперь пора подумать о его друзьях среди Воителей. Кто лучше всех сработает против Конана и за наименьшее количество золота?
Конан инспектировал охрану ворот, когда к ним подошел строем отряд Воителей. Он сразу определил, что это не обычный визит.
Воители заявились числом почти в четыре десятка, во главе с двумя капитанами, причем один из них прибыл верхом. Конный капитан остался в седле, и Конан узнал Эльгиоса с Великого Моста.
— Воители Аргоса, по делу, затрагивающему госпожу Ливию и Дом Дамаос, — крикнул сержант отряда.
Конан принял свою самую официальную аргосийскую манеру держаться.
— Госпожа Ливия дома, но занята музыкой. Что я могу сообщить ей о деле?
— Оно касается капитана Конана, из ее охраны.
— Я и есть капитан Конан, — уведомил его киммериец, оскалив зубы. — Если оно касается меня, то незачем беспокоить госпожу Ливию.
— Тебя действительно зовут Конан из Киммерии? — переспросил сержант, близоруко щурясь поверх пергаментного свитка.
— Так меня зовут на моей… что это за бумажонка? А, моя гарантия выплаты залога. Она настолько хороша?
— Неуважение к Воителям! — выкрикнул пеший капитан. — Запишите это, сержант.
— А как насчет неуважения говорить человеку, что он лжет, называя свое имя? — спросил Конан вежливей, чем требовали его чувства. Его взгляд встретился со взглядом Эльгиоса.
Конан решил в пользу осторожности. В присутствии Эльгиоса у него мало шансов и захватить этих вояк врасплох, и обмануть их. А без захвата врасплох или обмана, тридцать к одному — неважное соотношение сил, даже когда этот один — выросший в горах боец-киммериец, а тридцать — выросшие в городе неженки-аргосийцы. Не говоря уж о проблемах, которые создаст для госпожи Ливии внушительная битва у ее ворот.
Эльгиос кивнул сержанту:
— Конан из Киммерии, ты арестован за незаконное присвоение прав, положенных только капитанам Воителей. Дальнейшие обвинения против тебя расследуются и могут быть выдвинуты. Тебя предупреждают, что все, что ты скажешь, может послужить основой для новых обвинений, и что сопротивляться Воителям в подобном деле является преступлением, наказуемым продажей в рабство. Ты предупрежден…
— Да болотные тролли побери все ваши предупреждения. — Конану думалось, что он говорит спокойно, но весь отряд отступил на два шага, за исключением некоторых, отступивших на четыре. Никто на самом деле не поднял оружия, но многие руки оказались ближе, чем раньше, к эфесам мечей и колчанам.
Игнорируя Воителей так, словно те провалились сквозь землю, Конан повернулся к охране ворот:
— Одного вестника — к госпоже Ливии доложить о том, что здесь происходит. Другого — к сержанту Талуфу. До моего возвращения считать его капитаном отряда Конана.
При этих словах некоторые из Воителей не сдержали улыбок. И тогда, словно это было написано в воздухе, Конан понял, что его не собирались выпускать живым.
Значит, мордобоя и драки не избежать. Но случится это все же не у ворот Ливии или еще в каком-либо месте, где вина за происшедшее ляжет на нее. Если Воителей можно так легко купить, у нее и без того хлопот хватит.
Конан подумал, что, наверно, ему следовало бы сказать Ливии о страсти, испытываемой к ней Арфосом. Тогда она могла бы считать его скорее другом, чем врагом. Само собой, ей понадобится какой-то способ связаться с ним без ведома его матери. Но если Арфос не сумеет найти такого способа, то уж Ливии-то это будет вполне по силам. Конан посмотрел на Эльгиоса:
— Можно мне зайти к себе за едой и одеждой?
— Только если с тобой отправятся четверо моих людей и обыщут все, что ты принесешь, — ответил капитан.
Конан поклонился:
— Я не возьму на себя смелость просить госпожу Ливию стерпеть такое вторжение. Если она ценит мои удобства выше чести своего дома, то она, несомненно…
— Что я несомненно сделаю, Конан? — раздался голос за спиной киммерийца.
Он медленно обернулся, хотя ему хотелось стремительно крутануться вокруг своей оси, и увидел Ливию, в плаще, поспешно наброшенном поверх домашнего платья. Ноги у нее были обуты лишь в расшитые розами комнатные туфли.
— Госпожа, — поздоровался Конан, подчеркивая титул. — Мне придется на некоторое время покинуть службу у вас, пока не будет завершено некое дело.
Он объяснил, встав так, что мог наблюдать одновременно и за ней, и за Эльгиосом. Сперва у Ливии задрожали губы и она вцепилась в край плаща. Затем она почувствовала, что Эльгиос следит за ней, как кот, изучающий птицу, выискивая любые признаки беспокойства. Конан увидел, как она выпрямилась, плотно сжала губы и сложила руки на груди. Ему снова подумалось, что он видывал и королев вдвое старше ее, не проявляющих и половины ее достоинства. Когда он закончил, Ливия кивнула:
— Капитан Конан, я подозреваю, что кто-то получил ложные сведения. — Она в упор посмотрела на Эльгиоса, который внезапно утратил способность встречаться с ней взглядом.
Конан чуть не рассмеялся.
— Я пришлю еду и одежду и все прочее, что понадобится для ваших удобств, — продолжала она. — Сержант Талуф будет равен по званию дворецкому Резе — если его не подозревают в том, что он помочился на розы Главного Архонта или в каком-либо подобном преступлении.
При этих словах засмеялся даже сержант, а Эльгиос несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, прежде чем покачать головой.
— Отлично. Тогда — да пребудут с вами боги, капитан Конан. — Ливия сжала ему руки, едва сдержавшись, чтобы не броситься киммерийцу на шею. Ему, со своей стороны, потребовалось героическое усилие, чтобы устоять на месте и не обнять ее.
Затем Конан вышел за ворота, рассмеялся, когда Воители отступили еще дальше, и собственными руками закрыл за собой ворота.
— Ну, друзья мои? Меня ждет милая прохладная темница, как вы обещали? Или мы весь день простоим на солнцепеке?
Акимос не выпил и не закричал от радости, когда пришло известие из Караулки: "Конан-киммериец доставлен в целости и сохранности, заперт в доме Харофа".
Дом Харофа был самым нижним уровнем Караулки, названным в честь древнего аргосийского бога смерти. Обычно его приберегали для приговоренных к смерти преступников, но было истрачено достаточно золота, чтобы упрятать туда Конана.
И сделанное, в общем-то, нельзя назвать неуместным, решил Акимос. Киммериец обречен, даже если его судьба будет менее общеизвестной, чем участь убийцы или изменника. Но она будет не менее определенной. Даже его мышцы — да и его мозги — не могли помочь ему пробраться мимо ворот, охранников и других ловушек, поджидавших его на пути из дома Харофа.
Аргос больше не увидит Конана из Киммерии, кроме как в виде тела, найденного в подходящей навозной яме. После того, как слух о его скандальном романе с госпожой Ливией. распространят по улицам, как помет бродячих собак.
Вместо того чтобы выпить и закричать, Акимос тихо спустился по лестнице в погреб к Скирону. Он не приблизился к двери, не говоря уж о том, чтобы постучаться к нему, так как доносившиеся изнутри звуки не вызывали никаких сомнений.
Мужчина и женщина, сплетенные в неистовой страсти. Или по крайней мере неистовой со стороны женщины. По звукам было трудно судить, как подходил к этому вопросу Скирон. Он явно был не из тех колдунов, кому требовалось для работы соблюдать воздержание, — да и вообще это относилось в основном не к колдунам, а к колдуньям.
Акимос, улыбаясь, повернул обратно. Поговорить со Скироном можно будет и в другой раз. Торговый магнат много раз внушал Скирону, как важно, чтобы зелье "Цветы желания" выполнило свою задачу. На этом зиждился весь его план в отношении госпожи Дорис. Так кто ж мог обвинить колдуна в том, что он испытывал снадобье?
В окрашенном сумеречными красками саду перемигивались светляки. Западная сторона неба лиловела. Легкий ветерок доносил из порта песни и музыку из винных лавок.
Вечер этот был бы идеальным для госпожи Ливии, не будь она одна на крыше дворца Дамаос. Она не скажет даже себе: "Ах, если б со мной был Конан".
На глаза у нее навернулись слезы, когда она подумала о всей этой великолепной силе и смекалке, запертой в камере караулки. Да к тому же в камере в доме Харофа, — старые друзья семьи среди Воителей смогли сообщить ей хотя бы это.
Она спрашивала еще многое, но ничего не узнала. За исключением того, что было бы неблагоразумным проявлять излишнее любопытство относительно капитана Конана. Один человек так прямо и сказал. Другие всего лишь отводили глаза, но ей не требовалось никаких слов, чтобы знать, что они должны думать.
Ей было наплевать, шепчется ли весь Аргос, что они с Конаном были любовниками. Да пусть хоть кричат об этом с крыш и кораблям в море. Если она в состоянии что-то сделать для его спасения, то не позволит Конану томиться в тюрьме, не говоря уж о том, чтобы умереть.
Но что же предпринять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Глава 11
— На пути у нас стоит Конан. Этого быть не должно. Акимос посмотрел на своего ручного колдуна, зная, что на лице — смесь замешательства и усталости. Узнать, что вышло из его попытки похитить госпожу Ливию, не доставило ни малейшего удовольствия. Сносить еще одну вспышку со стороны Скирона — того меньше.
— Почему? — бросил Акимос. Он не прожег взглядом колдуна, но его голос передавал его нетерпение ничуть не хуже. — Ты узнал, что он настоящий колдун, соперник тебе? — Если каким-то чудом все окажется именно так, то Акимос собирался переманить Конана на свою сторону, даже если это обойдется ему в тысячу драхм и половину кабацких девок в Мессантии. Скирону требовался соперник, чтобы он и дальше оставался честным — или по крайней мере не более бесчестным, чем его создали боги.
— Магии у Конана не хватит и подогреть миску супа, — презрительно фыркнул Скирон. — Но я не могу сказать всей правды об этом, так как дело это связано с мистическими тайнами.
— Тайнами или нет, но ты можешь по крайней мере выражаться яснее? Или я должен выслушивать загадки? Предупреждаю тебя, я не очень склонен терпеть последние.
— Как же мало терпения у этого великого мастера интриг, господина Акимоса!
Акимос отодвинулся, чтобы не поддаться искушению отвесить колдуну оплеуху. Он засунул большие пальцы за пояс и крякнул:
— У меня его достаточно, чтобы выслушать, из-за чего ты опасаешься Конана. Это все, что ты можешь ожидать в настоящее время.
— Отлично. В Конане есть какой-то сумрак. Сумрак и судьба. Если такой человек будет где-нибудь поблизости от наших дел — всех наших средств может не хватить, чтобы противостоять ему.
Акимос кивнул, больше из вежливости, чем в знак согласия. Скирон определенно казался искренне испуганным. Но торговый магнат подозревал, что страшил его больше осязаемый меч Конана, чем нечто столь мистическое и таинственное, как сумеречная судьба киммерийца. Вслух Акимос этого не скажет, так как Скирон не станет покорно сносить обвинение в трусости. На самом деле оно, возможно, и не совсем справедливо. Конан был в высшей степени грозным воином, и оставлять такого врага свободным действовать и впрямь было делом опасным. И дорогостоящим. Акимос еще не подытожил стоимость затыкания ртов родственникам убитых бойцов и выкупа пленников с лесоповала. На это уйдет больше драхм, чем он желал выложить, когда положение резко обострилось.
— Я поищу средства убрать Конана с нашего пути. Возможно, что он послужит нам лучше, оставаясь там, где есть. Но даже если это так, я позабочусь о том, чтобы он не помешал моей работе. Это в пределах разумного?
Скирон неохотно кивнул и вышел без дальнейших слов. Акимос проигнорировал эту грубость, пригубил вино и рассмотрел имевшиеся у него варианты выбора.
Шпион заслуживал доверия. Следовательно, Конана и госпожу Ливию не могло отделять слишком много дней от скандальной связи. Если же Конан будет заперт глубоко в караулке, то это может случиться не так быстро, если вообще случится.
Однако, а имело ли значение, действительно ли киммериец спал с Ливией? Слух об этом, распространенный на улицах, вызовет почти такой же скандал. Если девушка потом получит возможность восстановить свою репутацию достойным браком — с сыном женщины, на которой собирался жениться Акимос, — то разве она не ухватится за такой шанс?
Если она не дура и не распутница, то должна ухватиться. Тогда дело будет улажено для всех, за исключением самого Конана. Он не доставит больших хлопот, так как Воителям в караулке можно будет заплатить, чтобы они смотрели в другую сторону. И тогда яд или кинжал ночью покончат с досадившим киммерийцем.
Акимос налил себе еще вина. Он и впрямь не утратил своей способности к интригам, если мог рассчитывать на столько ходов вперед. Ему, конечно, понадобится готовность госпожи Дорис, но его планы добиться ее едва ли могли потерпеть неудачу.
Теперь пора подумать о его друзьях среди Воителей. Кто лучше всех сработает против Конана и за наименьшее количество золота?
Конан инспектировал охрану ворот, когда к ним подошел строем отряд Воителей. Он сразу определил, что это не обычный визит.
Воители заявились числом почти в четыре десятка, во главе с двумя капитанами, причем один из них прибыл верхом. Конный капитан остался в седле, и Конан узнал Эльгиоса с Великого Моста.
— Воители Аргоса, по делу, затрагивающему госпожу Ливию и Дом Дамаос, — крикнул сержант отряда.
Конан принял свою самую официальную аргосийскую манеру держаться.
— Госпожа Ливия дома, но занята музыкой. Что я могу сообщить ей о деле?
— Оно касается капитана Конана, из ее охраны.
— Я и есть капитан Конан, — уведомил его киммериец, оскалив зубы. — Если оно касается меня, то незачем беспокоить госпожу Ливию.
— Тебя действительно зовут Конан из Киммерии? — переспросил сержант, близоруко щурясь поверх пергаментного свитка.
— Так меня зовут на моей… что это за бумажонка? А, моя гарантия выплаты залога. Она настолько хороша?
— Неуважение к Воителям! — выкрикнул пеший капитан. — Запишите это, сержант.
— А как насчет неуважения говорить человеку, что он лжет, называя свое имя? — спросил Конан вежливей, чем требовали его чувства. Его взгляд встретился со взглядом Эльгиоса.
Конан решил в пользу осторожности. В присутствии Эльгиоса у него мало шансов и захватить этих вояк врасплох, и обмануть их. А без захвата врасплох или обмана, тридцать к одному — неважное соотношение сил, даже когда этот один — выросший в горах боец-киммериец, а тридцать — выросшие в городе неженки-аргосийцы. Не говоря уж о проблемах, которые создаст для госпожи Ливии внушительная битва у ее ворот.
Эльгиос кивнул сержанту:
— Конан из Киммерии, ты арестован за незаконное присвоение прав, положенных только капитанам Воителей. Дальнейшие обвинения против тебя расследуются и могут быть выдвинуты. Тебя предупреждают, что все, что ты скажешь, может послужить основой для новых обвинений, и что сопротивляться Воителям в подобном деле является преступлением, наказуемым продажей в рабство. Ты предупрежден…
— Да болотные тролли побери все ваши предупреждения. — Конану думалось, что он говорит спокойно, но весь отряд отступил на два шага, за исключением некоторых, отступивших на четыре. Никто на самом деле не поднял оружия, но многие руки оказались ближе, чем раньше, к эфесам мечей и колчанам.
Игнорируя Воителей так, словно те провалились сквозь землю, Конан повернулся к охране ворот:
— Одного вестника — к госпоже Ливии доложить о том, что здесь происходит. Другого — к сержанту Талуфу. До моего возвращения считать его капитаном отряда Конана.
При этих словах некоторые из Воителей не сдержали улыбок. И тогда, словно это было написано в воздухе, Конан понял, что его не собирались выпускать живым.
Значит, мордобоя и драки не избежать. Но случится это все же не у ворот Ливии или еще в каком-либо месте, где вина за происшедшее ляжет на нее. Если Воителей можно так легко купить, у нее и без того хлопот хватит.
Конан подумал, что, наверно, ему следовало бы сказать Ливии о страсти, испытываемой к ней Арфосом. Тогда она могла бы считать его скорее другом, чем врагом. Само собой, ей понадобится какой-то способ связаться с ним без ведома его матери. Но если Арфос не сумеет найти такого способа, то уж Ливии-то это будет вполне по силам. Конан посмотрел на Эльгиоса:
— Можно мне зайти к себе за едой и одеждой?
— Только если с тобой отправятся четверо моих людей и обыщут все, что ты принесешь, — ответил капитан.
Конан поклонился:
— Я не возьму на себя смелость просить госпожу Ливию стерпеть такое вторжение. Если она ценит мои удобства выше чести своего дома, то она, несомненно…
— Что я несомненно сделаю, Конан? — раздался голос за спиной киммерийца.
Он медленно обернулся, хотя ему хотелось стремительно крутануться вокруг своей оси, и увидел Ливию, в плаще, поспешно наброшенном поверх домашнего платья. Ноги у нее были обуты лишь в расшитые розами комнатные туфли.
— Госпожа, — поздоровался Конан, подчеркивая титул. — Мне придется на некоторое время покинуть службу у вас, пока не будет завершено некое дело.
Он объяснил, встав так, что мог наблюдать одновременно и за ней, и за Эльгиосом. Сперва у Ливии задрожали губы и она вцепилась в край плаща. Затем она почувствовала, что Эльгиос следит за ней, как кот, изучающий птицу, выискивая любые признаки беспокойства. Конан увидел, как она выпрямилась, плотно сжала губы и сложила руки на груди. Ему снова подумалось, что он видывал и королев вдвое старше ее, не проявляющих и половины ее достоинства. Когда он закончил, Ливия кивнула:
— Капитан Конан, я подозреваю, что кто-то получил ложные сведения. — Она в упор посмотрела на Эльгиоса, который внезапно утратил способность встречаться с ней взглядом.
Конан чуть не рассмеялся.
— Я пришлю еду и одежду и все прочее, что понадобится для ваших удобств, — продолжала она. — Сержант Талуф будет равен по званию дворецкому Резе — если его не подозревают в том, что он помочился на розы Главного Архонта или в каком-либо подобном преступлении.
При этих словах засмеялся даже сержант, а Эльгиос несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, прежде чем покачать головой.
— Отлично. Тогда — да пребудут с вами боги, капитан Конан. — Ливия сжала ему руки, едва сдержавшись, чтобы не броситься киммерийцу на шею. Ему, со своей стороны, потребовалось героическое усилие, чтобы устоять на месте и не обнять ее.
Затем Конан вышел за ворота, рассмеялся, когда Воители отступили еще дальше, и собственными руками закрыл за собой ворота.
— Ну, друзья мои? Меня ждет милая прохладная темница, как вы обещали? Или мы весь день простоим на солнцепеке?
Акимос не выпил и не закричал от радости, когда пришло известие из Караулки: "Конан-киммериец доставлен в целости и сохранности, заперт в доме Харофа".
Дом Харофа был самым нижним уровнем Караулки, названным в честь древнего аргосийского бога смерти. Обычно его приберегали для приговоренных к смерти преступников, но было истрачено достаточно золота, чтобы упрятать туда Конана.
И сделанное, в общем-то, нельзя назвать неуместным, решил Акимос. Киммериец обречен, даже если его судьба будет менее общеизвестной, чем участь убийцы или изменника. Но она будет не менее определенной. Даже его мышцы — да и его мозги — не могли помочь ему пробраться мимо ворот, охранников и других ловушек, поджидавших его на пути из дома Харофа.
Аргос больше не увидит Конана из Киммерии, кроме как в виде тела, найденного в подходящей навозной яме. После того, как слух о его скандальном романе с госпожой Ливией. распространят по улицам, как помет бродячих собак.
Вместо того чтобы выпить и закричать, Акимос тихо спустился по лестнице в погреб к Скирону. Он не приблизился к двери, не говоря уж о том, чтобы постучаться к нему, так как доносившиеся изнутри звуки не вызывали никаких сомнений.
Мужчина и женщина, сплетенные в неистовой страсти. Или по крайней мере неистовой со стороны женщины. По звукам было трудно судить, как подходил к этому вопросу Скирон. Он явно был не из тех колдунов, кому требовалось для работы соблюдать воздержание, — да и вообще это относилось в основном не к колдунам, а к колдуньям.
Акимос, улыбаясь, повернул обратно. Поговорить со Скироном можно будет и в другой раз. Торговый магнат много раз внушал Скирону, как важно, чтобы зелье "Цветы желания" выполнило свою задачу. На этом зиждился весь его план в отношении госпожи Дорис. Так кто ж мог обвинить колдуна в том, что он испытывал снадобье?
В окрашенном сумеречными красками саду перемигивались светляки. Западная сторона неба лиловела. Легкий ветерок доносил из порта песни и музыку из винных лавок.
Вечер этот был бы идеальным для госпожи Ливии, не будь она одна на крыше дворца Дамаос. Она не скажет даже себе: "Ах, если б со мной был Конан".
На глаза у нее навернулись слезы, когда она подумала о всей этой великолепной силе и смекалке, запертой в камере караулки. Да к тому же в камере в доме Харофа, — старые друзья семьи среди Воителей смогли сообщить ей хотя бы это.
Она спрашивала еще многое, но ничего не узнала. За исключением того, что было бы неблагоразумным проявлять излишнее любопытство относительно капитана Конана. Один человек так прямо и сказал. Другие всего лишь отводили глаза, но ей не требовалось никаких слов, чтобы знать, что они должны думать.
Ей было наплевать, шепчется ли весь Аргос, что они с Конаном были любовниками. Да пусть хоть кричат об этом с крыш и кораблям в море. Если она в состоянии что-то сделать для его спасения, то не позволит Конану томиться в тюрьме, не говоря уж о том, чтобы умереть.
Но что же предпринять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35