Я потерял сознание.
Очухались мы довольно быстро и почти одновременно. Взрыв не нанес мне никаких травм, если не считать нескольких ушибов и несерьезных ожогов. Я с трудом сел на земле. Невредимый Рочерс медленно поднимался на ноги в десяти метрах от меня.
“Зеркала” исчезли. Оба генератора представляли из себя кучи дымящегося металла. Твой отец подошел, остановился напротив и внимательно вгляделся в меня. Его седые волосы развевались на ветру. Лицо, постаревшее лет на двадцать, – изборожденное морщинами, потемневшее, с запавшими глазами – ничего не выражало.
Я молчал.
Он нагнулся и провел рукой по моим волосам:
– Ты поседел, Джеймс…
Голос его резанул слух незнакомым, старчески-скрипучим тембром.
Я не вскочил и не рванул в жилблок за зеркалом. Мне достаточно было того, что я видел, глядя на твоего отца.
– Я что-то ослаб, – сказал он и тяжело сел рядом со мной на землю. Потом выдернул из своей прически несколько седых волосков и долго молчал, держа их перед глазами. – Старость – не радость, – молвил он наконец и с грустной спокойной улыбкой заглянул мне в лицо. – С тобой все в порядке?
Я не ответил и отвернулся от него. Он немного помешкал, а потом положил мне руку на плечо.
– Что это было, Дэн? – тихо спросил я.
– Временной ветер, Джеймс, – так же тихо ответил он. – Временной ветер. Он стирал вселенные, которые мы наплодили. Отправлял их в Лету. И чуть не отправил нас к праотцам… Если бы генераторы не взорвались, мы бы через секунду превратились в скелетированные трупы, а потом рассыпались бы пеплом.
– Почему взорвались генераторы?
– Они состарились. Так же, как и мы. В каждом из них усох от времени какой-то один и тот же блочок, скорее всего, в схеме питания. И замкнул накоротко электроцепь. Это вызвало взрывы… – Он обнял меня за плечи и ободряюще покачал из стороны в сторону. – Нам повезло, Джеймс. Эти взрывы прервали опыт почти сразу, не дали нас убить. Я думаю, поток был нарастающим. Создатель собирался в считанные секунды провести лишние вселенные через все витки эволюции. Ведь миры, завершившие эволюцию, насколько мы знаем, свертываются в точки… Так он стирал наш “коридор зеркал”…
– Откуда ты все это знаешь? – слабым голосом спросил я.
Он улыбнулся слабой морщинистой улыбкой, уголки его усохших губ при этом съехали вниз.
– Просто увидел. За ту секунду, что мы стояли на ветру. Увидел… Как я не подумал о факторе времени раньше?
– А наша Вселенная? Она тоже…
Он понял меня сразу.
– Нет. Она в плане. С ней бы ничего не случилось. Воздействие оказано только на поляну и на нас. Мы оказались в узловой точке… Как думаешь, насколько мы состарились?
Я повернулся к нему и вгляделся в лицо семидесятилетнего старика.
– Лет на двадцать.
– Еще по-божески…
Он с кряхтеньем поднялся на ноги и подал мне руку. Я встал, и мы медленно побрели к нашему жилищу.
Ты можешь себе вообразить, как потрясла нас происшедшая катастрофа. В полной мере мы осознали чудовищность того, что нам довелось пережить, не сразу. А через несколько часов, когда оправились от шока, пришли в отчаяние.
Мы потеряли драгоценные годы жизни, силы – так необходимые нам годы и силы. Теперь мы должны были ожидать снижения работоспособности, остроты мышления, возрастных недомоганий. Мы с Рочерсом никогда не жаловались на здоровье. Но после эксперимента с “коридором зеркал” уже не могли думать о своем самочувствии с прежней беспечностью.
Судьба подвела нас к роковому рубежу. За ним начинались испытания, которых мы не ждали, не учитывали в своих планах, – слабость, болезни, наступающая старость.
Не скажу, что лишние два десятка лет, прибавленные к моему возрасту, слишком отяготили меня. Я чувствовал себя почти по-прежнему, если не брать в расчет постоянно одолевающую слабость. Но вот с твоим отцом, Дэн, все было иначе.
Ты знаешь, что он на пять лет старше меня. Видимо, в том возрастном периоде, в котором мы находились, пять лет решали многое. Рочерс ощущал себя дряхлым стариком. Он стал плохо есть, мало спать. При ходьбе шаркал ногами, что раньше ему было вовсе несвойственно.
И еще, Дэн. Он в конце концов заболел. И болезнь эта была странной…”
Дядя Уокер вдруг встал, исчез с экрана, а когда появился вновь, держал в руках фотографию. Он поднес ее к видеокамере, и я увидел на снимке отца. Такого, каким я его знал в детстве. На меня смотрел крепкий тридцатипятилетний мужчина. Прямой разворот плеч, густые черные волосы, гордая и спокойная осанка…
Общее впечатление здоровья и силы нарушал только лихорадочный румянец на щеках и напряженное выражение глаз.
“Этот снимок я сделал в то самое время – время нашей старости. Ты удивлен?
Таким он становился периодически. Приблизительно раз в месяц. Мгновенное омолаживание, возврат в прошлое. На двадцать-двадцать пять лет назад. Эти катаклизмы сопровождались огромным выплеском энергии. Обмен веществ бурно ускорялся. Он не мог усидеть на месте, становился моторным, дерганым. Начинал громко говорить, мысли путались, мешались, он махал руками и ходил из угла в угол.
В такие моменты я отправлялся с ним в лес. Он не терял трезвости оценки ситуации, понимал, что дело неладно. И начинал сбрасывать с себя навязанную энергетику. Он бегал вокруг поляны – круг за кругом, круг за кругом, часами – и ругался. Боже, как он ругался, Дэн! И успокаивался только через пять-шесть часов – тогда, когда силы покидали его, лицо покрывалось морщинами, а волосы стремительно седели вновь.
Это было ужасно. Но ужаснее картины приступов было то, что после каждого из них он катастрофически увядал. Болезнь – если это можно назвать болезнью, – изматывала его. Он пропускал через себя временные потоки. Именно так он определял причину всплесков внутренней энергии и мгновенного омолаживания. И эти потоки изматывали его.
Раз от разу, из месяца в месяц – он изнемогал…
– Меня не отпускает временной ветер, Джеймс, – обессиленно говорил он после каждого приступа. – Он хочет доконать меня. Сколько мне еще осталось? Год, два? Нам надо спешить.
Вот что стало лейтмотивом его деятельности после катастрофы – “нам надо спешить”. Вот что стало причиной инциндента при открытии планеты с протоплазмой.
И причиной моего ухода.
“Надо спешить…” Рочерс теперь каждый божий день работал так, как будто этот день был последним в его жизни.
Ты все понял из объяснения работы “Ланцелотта” в режиме “Ловушка”? Из него ясно, что твой отец научился делать так называемые “пространственные коридоры”, ходы в другие регионы Вселенной. В нашем трехмерном пространстве эти коридоры-ходы выглядели так, что их уместнее было бы назвать ”дырами”. Мы задавали “Ланцелотту” координаты региона, куда хотели бы попасть, он тратил секунду на то, чтобы соотнести их с координатной сеткой карты звездного неба и…
Вместо стены леса перед нами возникало овальное окно от земли до неба. В этом окне чернел безмолвный звездный Космос. Никакого физического барьера между миром Земли и Космосом не существовало. Поэтому поднимался дикий ветер. Воздух засасывался в пустоту “дыры”, нас вместе с оборудованием толкало в свистящую и гудящую пропасть… Мы мгновенно выключали генератор…
Естественно, в условиях Земли мы ставили подобные опыты всего несколько раз и лишь для того, чтобы убедиться в точности теоретических расчетов. Более длительные и серьезные эксперименты мы проводили в Космосе, находясь на борту нашего звездолета.
Ты уже понял, что все, связанное с нашей работой, было чертовски опасно. И для нас, и для Земли. Ведь если, например, “Ланцелотту” задать координаты центра какой-нибудь белой, желтой или красной звезды и развернуть окно в пределах Солнечной системы…
Появится еще одно солнце в нашей планетарной системе. Все сгорит, Дэн! И не только это – нарушится физическое равновесие системы, планеты притянутся к новой звезде… Да что говорить, это даже не катастрофа – конец всему!”
Уокер вдруг прервался, остро посмотрел на меня и произнес бесцветным голосом:
“Это функция “Окно”, Дэн. Четвертый сенсор справа. Как задавать координаты цели-региона, ты узнаешь немного позже. – Значительно помолчал и продолжил. – Но я отвлекся…
Итак, Рочерс мог делать пространственные коридоры. Существенным ограничением возможностей “Ланцелотта” являлось то, что радиус его действия не превышал тысячи световых лет. Находясь на Земле или даже на значительном удалении от нее, мы не могли вышагнуть за пределы Млечного пути. А твой отец хотел выходить из Солнечной системы в другие галактики, переплюнуть в дальности проникновения в просторы Вселенной разведчиков Дальнего Космоса, делая всего один шаг.
И достигнуть края, если он есть. Или того рубежа, за которым скрываются великие тайны мироздания.
Он почему-то верил в то, что во Вселенной есть подобный рубеж, Дэн!
И он изо всех сил добивался расширения возможностей “Ланцелотта”. Он проводил тысячи опытов, и все они были связаны с организацией пространственных “коридоров” в разных регионах Галактики. Он считал, что свойства пространства в центре Млечного пути и на его периферии различны. Использование этого различия для достижения успеха было стержнем его идеи. И это определяло всю трудность и длительность нашей работы.
Мы носились на звездолете по всей Галактике – и в режиме линейного перемещения, и в гиперпространстве – и везде дырявили и дырявили несчастную Вселенную. Это не глупость и не сумасшествие. Такова была специфика решения поставленной задачи: сотни, тысячи “дыр”.
Тот самый случай, когда количество должно было перерасти в качество.
Но добиться нового качества нам так и не удалось. Месяцы и месяцы экспериментов, ночи без сна, сутки без отдыха, наплевательство на режим, болезнь и усталость, изощреннейшие схемы построения экспериментов – ничто не помогало.
Я начал приходить в отчаяние и все чаще со страхом смотрел на твоего отца. Он находился в состоянии той крайней сосредоточенности и устремленности к одной цели, которое очень часто наводит на мысль о душевном нездоровье. Мне казалось, что все возможности уже исчерпаны, мы действительно сделали, что могли. Я говорил ему об этом – он не хотел и слушать.
И изнемогал – от приступов своей странной болезни, от неподъемной тяжести возложенной на себя работы.
Завершение истории было неожиданным. В одном из экспериментов мы не смогли закрыть “дыру” в пространстве…
В тот день после недельного путешествия мы вышли из гиперпространства на краю Галактики, в одном посещаемом, но почти неосвоенном секторе. Как обычно, нам предстояло провести серию “экспериментов”, которая начиналась образованием “дыры”.
Не знаю почему, но Рочерс вдруг изменил своему обычному правилу задавать такие координаты дальнего конца пространственного “коридора”, чтобы “дыра” находилась вдали от звезд. Он составил график эксперимента так, что “коридор” должен был протянуться к какому-то совершенно незнакомому желтому светилу и буквально уткнуться в его планетарную систему.
Зачем ему это было нужно – не знаю. Наверно, для разнообразия. Мы ничем не рисковали. Нам вряд ли что-нибудь угрожало: мы были мобильны, сидели в звездолете. В худшем случае нас ожидали две вещи: узреть либо неприглядный ландшафт какой-нибудь мертвой планеты, либо – ее внутренности.
После подготовки “Ланцелотта” к работе и включения функции “Окно” недалеко от нас в космосе развернулась пространственная “дыра”.
Мы взглянули в нее и обмерли.
“Дыра” выходила на “живую” планету.
Здесь я должен кое-что пояснить, Дэн. Я и твой отец никогда не были звездными путешественниками, всю жизнь проторчали на Земле. Другие миры, населенные живыми существами, мы никогда не видели в реалии – только на экранах телевизоров. Тем более никогда не примеряли на себя роли первооткрывателей подобных миров. И вдруг…
На этой планете никто из землян еще не был. В каталоге освоенных звездных систем желтое светило, к которому мы протянули наш “коридор”, не значилось. И именно поэтому мы с восторгом пионеров Космоса смотрели на то, что открылось нашим взорам.
Планета была покрыта обширными водными пространствами и густой зеленой растительностью. Это уже, как ты понимаешь, было необычно и включало нашу находку в число редких открытий. Но главное – на обращенном к нам полушарии мы обнаружили странное красно-коричневое пятно. Оно было похоже на огромное озеро или маленькое море, если бы не его странный, какой-то пугающий цвет.
Мы включили видеотелескопы и хорошенько рассмотрели пятно в упор на экране внешнего обзора. Оно оказалось не озером или морем, а огромным живым организмом. Скопищем бурлящей протоплазмы терракотового цвета…”
Какая-то зыбкая тень пронеслась в моем мозгу при этих словах. Я остановил воспроизведение записи, тряхнул головой и, вопреки удовлетворенности наступающим отрезвлением, отхлебнул из бутылки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Очухались мы довольно быстро и почти одновременно. Взрыв не нанес мне никаких травм, если не считать нескольких ушибов и несерьезных ожогов. Я с трудом сел на земле. Невредимый Рочерс медленно поднимался на ноги в десяти метрах от меня.
“Зеркала” исчезли. Оба генератора представляли из себя кучи дымящегося металла. Твой отец подошел, остановился напротив и внимательно вгляделся в меня. Его седые волосы развевались на ветру. Лицо, постаревшее лет на двадцать, – изборожденное морщинами, потемневшее, с запавшими глазами – ничего не выражало.
Я молчал.
Он нагнулся и провел рукой по моим волосам:
– Ты поседел, Джеймс…
Голос его резанул слух незнакомым, старчески-скрипучим тембром.
Я не вскочил и не рванул в жилблок за зеркалом. Мне достаточно было того, что я видел, глядя на твоего отца.
– Я что-то ослаб, – сказал он и тяжело сел рядом со мной на землю. Потом выдернул из своей прически несколько седых волосков и долго молчал, держа их перед глазами. – Старость – не радость, – молвил он наконец и с грустной спокойной улыбкой заглянул мне в лицо. – С тобой все в порядке?
Я не ответил и отвернулся от него. Он немного помешкал, а потом положил мне руку на плечо.
– Что это было, Дэн? – тихо спросил я.
– Временной ветер, Джеймс, – так же тихо ответил он. – Временной ветер. Он стирал вселенные, которые мы наплодили. Отправлял их в Лету. И чуть не отправил нас к праотцам… Если бы генераторы не взорвались, мы бы через секунду превратились в скелетированные трупы, а потом рассыпались бы пеплом.
– Почему взорвались генераторы?
– Они состарились. Так же, как и мы. В каждом из них усох от времени какой-то один и тот же блочок, скорее всего, в схеме питания. И замкнул накоротко электроцепь. Это вызвало взрывы… – Он обнял меня за плечи и ободряюще покачал из стороны в сторону. – Нам повезло, Джеймс. Эти взрывы прервали опыт почти сразу, не дали нас убить. Я думаю, поток был нарастающим. Создатель собирался в считанные секунды провести лишние вселенные через все витки эволюции. Ведь миры, завершившие эволюцию, насколько мы знаем, свертываются в точки… Так он стирал наш “коридор зеркал”…
– Откуда ты все это знаешь? – слабым голосом спросил я.
Он улыбнулся слабой морщинистой улыбкой, уголки его усохших губ при этом съехали вниз.
– Просто увидел. За ту секунду, что мы стояли на ветру. Увидел… Как я не подумал о факторе времени раньше?
– А наша Вселенная? Она тоже…
Он понял меня сразу.
– Нет. Она в плане. С ней бы ничего не случилось. Воздействие оказано только на поляну и на нас. Мы оказались в узловой точке… Как думаешь, насколько мы состарились?
Я повернулся к нему и вгляделся в лицо семидесятилетнего старика.
– Лет на двадцать.
– Еще по-божески…
Он с кряхтеньем поднялся на ноги и подал мне руку. Я встал, и мы медленно побрели к нашему жилищу.
Ты можешь себе вообразить, как потрясла нас происшедшая катастрофа. В полной мере мы осознали чудовищность того, что нам довелось пережить, не сразу. А через несколько часов, когда оправились от шока, пришли в отчаяние.
Мы потеряли драгоценные годы жизни, силы – так необходимые нам годы и силы. Теперь мы должны были ожидать снижения работоспособности, остроты мышления, возрастных недомоганий. Мы с Рочерсом никогда не жаловались на здоровье. Но после эксперимента с “коридором зеркал” уже не могли думать о своем самочувствии с прежней беспечностью.
Судьба подвела нас к роковому рубежу. За ним начинались испытания, которых мы не ждали, не учитывали в своих планах, – слабость, болезни, наступающая старость.
Не скажу, что лишние два десятка лет, прибавленные к моему возрасту, слишком отяготили меня. Я чувствовал себя почти по-прежнему, если не брать в расчет постоянно одолевающую слабость. Но вот с твоим отцом, Дэн, все было иначе.
Ты знаешь, что он на пять лет старше меня. Видимо, в том возрастном периоде, в котором мы находились, пять лет решали многое. Рочерс ощущал себя дряхлым стариком. Он стал плохо есть, мало спать. При ходьбе шаркал ногами, что раньше ему было вовсе несвойственно.
И еще, Дэн. Он в конце концов заболел. И болезнь эта была странной…”
Дядя Уокер вдруг встал, исчез с экрана, а когда появился вновь, держал в руках фотографию. Он поднес ее к видеокамере, и я увидел на снимке отца. Такого, каким я его знал в детстве. На меня смотрел крепкий тридцатипятилетний мужчина. Прямой разворот плеч, густые черные волосы, гордая и спокойная осанка…
Общее впечатление здоровья и силы нарушал только лихорадочный румянец на щеках и напряженное выражение глаз.
“Этот снимок я сделал в то самое время – время нашей старости. Ты удивлен?
Таким он становился периодически. Приблизительно раз в месяц. Мгновенное омолаживание, возврат в прошлое. На двадцать-двадцать пять лет назад. Эти катаклизмы сопровождались огромным выплеском энергии. Обмен веществ бурно ускорялся. Он не мог усидеть на месте, становился моторным, дерганым. Начинал громко говорить, мысли путались, мешались, он махал руками и ходил из угла в угол.
В такие моменты я отправлялся с ним в лес. Он не терял трезвости оценки ситуации, понимал, что дело неладно. И начинал сбрасывать с себя навязанную энергетику. Он бегал вокруг поляны – круг за кругом, круг за кругом, часами – и ругался. Боже, как он ругался, Дэн! И успокаивался только через пять-шесть часов – тогда, когда силы покидали его, лицо покрывалось морщинами, а волосы стремительно седели вновь.
Это было ужасно. Но ужаснее картины приступов было то, что после каждого из них он катастрофически увядал. Болезнь – если это можно назвать болезнью, – изматывала его. Он пропускал через себя временные потоки. Именно так он определял причину всплесков внутренней энергии и мгновенного омолаживания. И эти потоки изматывали его.
Раз от разу, из месяца в месяц – он изнемогал…
– Меня не отпускает временной ветер, Джеймс, – обессиленно говорил он после каждого приступа. – Он хочет доконать меня. Сколько мне еще осталось? Год, два? Нам надо спешить.
Вот что стало лейтмотивом его деятельности после катастрофы – “нам надо спешить”. Вот что стало причиной инциндента при открытии планеты с протоплазмой.
И причиной моего ухода.
“Надо спешить…” Рочерс теперь каждый божий день работал так, как будто этот день был последним в его жизни.
Ты все понял из объяснения работы “Ланцелотта” в режиме “Ловушка”? Из него ясно, что твой отец научился делать так называемые “пространственные коридоры”, ходы в другие регионы Вселенной. В нашем трехмерном пространстве эти коридоры-ходы выглядели так, что их уместнее было бы назвать ”дырами”. Мы задавали “Ланцелотту” координаты региона, куда хотели бы попасть, он тратил секунду на то, чтобы соотнести их с координатной сеткой карты звездного неба и…
Вместо стены леса перед нами возникало овальное окно от земли до неба. В этом окне чернел безмолвный звездный Космос. Никакого физического барьера между миром Земли и Космосом не существовало. Поэтому поднимался дикий ветер. Воздух засасывался в пустоту “дыры”, нас вместе с оборудованием толкало в свистящую и гудящую пропасть… Мы мгновенно выключали генератор…
Естественно, в условиях Земли мы ставили подобные опыты всего несколько раз и лишь для того, чтобы убедиться в точности теоретических расчетов. Более длительные и серьезные эксперименты мы проводили в Космосе, находясь на борту нашего звездолета.
Ты уже понял, что все, связанное с нашей работой, было чертовски опасно. И для нас, и для Земли. Ведь если, например, “Ланцелотту” задать координаты центра какой-нибудь белой, желтой или красной звезды и развернуть окно в пределах Солнечной системы…
Появится еще одно солнце в нашей планетарной системе. Все сгорит, Дэн! И не только это – нарушится физическое равновесие системы, планеты притянутся к новой звезде… Да что говорить, это даже не катастрофа – конец всему!”
Уокер вдруг прервался, остро посмотрел на меня и произнес бесцветным голосом:
“Это функция “Окно”, Дэн. Четвертый сенсор справа. Как задавать координаты цели-региона, ты узнаешь немного позже. – Значительно помолчал и продолжил. – Но я отвлекся…
Итак, Рочерс мог делать пространственные коридоры. Существенным ограничением возможностей “Ланцелотта” являлось то, что радиус его действия не превышал тысячи световых лет. Находясь на Земле или даже на значительном удалении от нее, мы не могли вышагнуть за пределы Млечного пути. А твой отец хотел выходить из Солнечной системы в другие галактики, переплюнуть в дальности проникновения в просторы Вселенной разведчиков Дальнего Космоса, делая всего один шаг.
И достигнуть края, если он есть. Или того рубежа, за которым скрываются великие тайны мироздания.
Он почему-то верил в то, что во Вселенной есть подобный рубеж, Дэн!
И он изо всех сил добивался расширения возможностей “Ланцелотта”. Он проводил тысячи опытов, и все они были связаны с организацией пространственных “коридоров” в разных регионах Галактики. Он считал, что свойства пространства в центре Млечного пути и на его периферии различны. Использование этого различия для достижения успеха было стержнем его идеи. И это определяло всю трудность и длительность нашей работы.
Мы носились на звездолете по всей Галактике – и в режиме линейного перемещения, и в гиперпространстве – и везде дырявили и дырявили несчастную Вселенную. Это не глупость и не сумасшествие. Такова была специфика решения поставленной задачи: сотни, тысячи “дыр”.
Тот самый случай, когда количество должно было перерасти в качество.
Но добиться нового качества нам так и не удалось. Месяцы и месяцы экспериментов, ночи без сна, сутки без отдыха, наплевательство на режим, болезнь и усталость, изощреннейшие схемы построения экспериментов – ничто не помогало.
Я начал приходить в отчаяние и все чаще со страхом смотрел на твоего отца. Он находился в состоянии той крайней сосредоточенности и устремленности к одной цели, которое очень часто наводит на мысль о душевном нездоровье. Мне казалось, что все возможности уже исчерпаны, мы действительно сделали, что могли. Я говорил ему об этом – он не хотел и слушать.
И изнемогал – от приступов своей странной болезни, от неподъемной тяжести возложенной на себя работы.
Завершение истории было неожиданным. В одном из экспериментов мы не смогли закрыть “дыру” в пространстве…
В тот день после недельного путешествия мы вышли из гиперпространства на краю Галактики, в одном посещаемом, но почти неосвоенном секторе. Как обычно, нам предстояло провести серию “экспериментов”, которая начиналась образованием “дыры”.
Не знаю почему, но Рочерс вдруг изменил своему обычному правилу задавать такие координаты дальнего конца пространственного “коридора”, чтобы “дыра” находилась вдали от звезд. Он составил график эксперимента так, что “коридор” должен был протянуться к какому-то совершенно незнакомому желтому светилу и буквально уткнуться в его планетарную систему.
Зачем ему это было нужно – не знаю. Наверно, для разнообразия. Мы ничем не рисковали. Нам вряд ли что-нибудь угрожало: мы были мобильны, сидели в звездолете. В худшем случае нас ожидали две вещи: узреть либо неприглядный ландшафт какой-нибудь мертвой планеты, либо – ее внутренности.
После подготовки “Ланцелотта” к работе и включения функции “Окно” недалеко от нас в космосе развернулась пространственная “дыра”.
Мы взглянули в нее и обмерли.
“Дыра” выходила на “живую” планету.
Здесь я должен кое-что пояснить, Дэн. Я и твой отец никогда не были звездными путешественниками, всю жизнь проторчали на Земле. Другие миры, населенные живыми существами, мы никогда не видели в реалии – только на экранах телевизоров. Тем более никогда не примеряли на себя роли первооткрывателей подобных миров. И вдруг…
На этой планете никто из землян еще не был. В каталоге освоенных звездных систем желтое светило, к которому мы протянули наш “коридор”, не значилось. И именно поэтому мы с восторгом пионеров Космоса смотрели на то, что открылось нашим взорам.
Планета была покрыта обширными водными пространствами и густой зеленой растительностью. Это уже, как ты понимаешь, было необычно и включало нашу находку в число редких открытий. Но главное – на обращенном к нам полушарии мы обнаружили странное красно-коричневое пятно. Оно было похоже на огромное озеро или маленькое море, если бы не его странный, какой-то пугающий цвет.
Мы включили видеотелескопы и хорошенько рассмотрели пятно в упор на экране внешнего обзора. Оно оказалось не озером или морем, а огромным живым организмом. Скопищем бурлящей протоплазмы терракотового цвета…”
Какая-то зыбкая тень пронеслась в моем мозгу при этих словах. Я остановил воспроизведение записи, тряхнул головой и, вопреки удовлетворенности наступающим отрезвлением, отхлебнул из бутылки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48