В подлинности аттилы не усомнился бы и Фома неверующий.
Взгляд старика остановился на Федоре. Сигизмунд, движимый каким-то наитием, прошипел Федору на ухо:
— Поклонись.
Федор неожиданно ловко поклонился. Сигизмунд запоздало сообразил: в церкви насобачился.
Аттила одобрительно хмыкнул.
Сигизмунд представил своего подчиненного:
— Зата ист Тьюдар. Ист унзара манна. — И Федору: — А это, Федор, мой тесть, Валамир.
— Что — так и называть “Валамир”? — смутился Федор. — Неудобно как-то, пожилой все-таки человек…
— Привыкай. В Европе это принято — по имени.
— Мы в России, — строго сказал Федор. — Мы не в Европе.
— Ну, если тебе так хочется — то Валамир Гундамирович.
Краем глаза Сигизмунд заметил, что Вавила, осушив слезы, с неподдельным интересом разглядывает армейские пятнистые штаны Федора, и понял: школе выживания — быть.
* * *
Когда Федор уходил, глаза у него были совершенно шалые. Сигизмунд не ожидал, что боец оправится так быстро. Однако Федор явился к Сигизмунду уже на следующий день, имея в руках тощую голубую папочку, куда были подшиты два листочка, исписанные ровным округлым федоровским почерком. Листочки содержали предложения Федора по организации структуры будущей фирмы.
Текст нес на себе отпечаток того же мельтешения мыслей, которое одолевало Сигизмунда два дня назад, когда его впервые постигло сатори.
Федор скромненько выложил папочку перед Сигизмундом, сел, сложив руки, проговорил:
— Это, конечно, так — наброски, предложения, так сказать, Сигизмунд Борисович… — И пока Сигизмунд просматривал листки, с жаром продолжал: — Я ведь, Сигизмунд Борисович, не слепой. Я ведь все видел. Я вообще многое замечаю, только говорю не всегда. Как девица эта у вас в доме появилась — всё! Будто сглазил вас кто. Сразу и интерес к делам утратили, и бодрость. Другое вас занимало, а что — ну, не хотели говорить, я не спрашивал. Что, думаю, в душу человеку лезть? А все же обидно было смотреть, как все у нас разваливается. Ну, что греха таить, я, конечно, налево работать начал, уже заказики свои появились — тоже ведь не впустую время прошло, туда-сюда, связи завязались, знакомства… Но это так. Думал, пройдет у вас это…
— Блажь, да? — хмыкнул Сигизмунд.
— Ну… — не позволил смутить себя Федор. — Дальше — хуже. Совсем закис бизнес. Ага, думаю, так, Федор, думай, думай, крутись. Конечно, не хотелось от вас совсем вот так уходить… Но чтоб машина времени! Да ладно, дело прошлое, главное — идеи у вас свежие, новые, оригинальные! Тут можно такую реорганизацию развернуть! Тут край непочатый…
— Федор, — прервал исповедь бойца Сигизмунд, — ответь мне на один вопрос: каким рисуется тебе облик грядущего клиента нашей школы выживания?
Бойцу Федору рисовался образ такого же бойца, только значительно менее подготовленного к трудной и опасной жизни, полной танковых, штыковых и прочих атак, засад, мин, ловушек, захвата заложников, горных обвалов, рухнувших зданий, сброшенных с насыпи вагонов. Но этот неподготовленный боец страстно жаждал стать подготовленным. И готов был платить за обучение немыслимые суммы денег.
Сигизмунд высказал сомнения в реальности этого образа. По мнению Сигизмунда, основной контингент будущих учеников школы составят жены “новых русских” и повсюду ищущие тайного знания эзотеры.
— А это, Федор, публика воинственная на словах и исключительно трусливая и себялюбивая на деле. Больше всего они боятся двух вещей: что их заставят трудиться и что будет попорчена их нежная холеная шкурка. Так что процесс обучения надлежит строить с учетом этих двух принципов. То есть, побольше страшных словес и поменьше труда и опасностей.
— Вы это серьезно, Сигизмунд Борисович?
— Федор. Обучи жену “нового русского” боевой раскраске “дикая кошка”, и она тебя озолотит. И мужа притащит. А еще вернее — подругу. Такую же набитую дуру, но это уже нас не касается. Только не вздумай обучать ее рыть окопы полного профиля. Она попортит маникюр.
Федор заметно скис.
— И что, не будет, по-вашему, никого, кто хотел бы учиться на самом деле?
— Почему? Организуем продвинутую группу. Добавим факультатив по историческому фехтованию, изучению древних обрядов…
Федор напрягся.
— Лучше бы, Сигизмунд Борисович, нам язычество не проповедовать.
— Брось ты, Федор. Кто его проповедует? Наши эзотеры гармонично сочетают все со всем, так что еще один факультатив в их мозгах ничего не сдвинет. А кто на самом деле православный — тому никакой факультатив не помеха.
— И все-таки не брать бы греха на душу, — пробубнил Федор. — Кстати, Сигизмунд Борисович, документов-то у ваших вандалов, как я понял, нет?
— А это еще одна тема, на которую я хотел бы с тобой поговорить.
— Понял, — сказал Федор.
— Узнай, сколько это будет стоить.
— Хорошо. Сразу же сообщу. — Однако уходить не спешил. Видно было, что православная душа Федора взволнована новыми мыслями. — А эти, вандалы-то, они, Сигизмунд Борисович, что — язычники?
— Вроде бы, да. Я их, честно говоря, особо не спрашивал.
— Настоящие? С жертвоприношениями, с идолами?
— Идолов видел, — сказал Сигизмунд. — Точно! Они его сгущенкой мазали.
Федор глубоко задумался.
* * *
“I. ВЫЖИВАНИЕ В УРБАНИСТИЧЕСКОЙ СРЕДЕ. Курс расчитан на полгода; лекции два академических часа в неделю; практические занятия — четыре академических часа в неделю.
Основная идеология курса: любой предмет, принадлежащий к урбанистической среде, может быть обращен в орудие выживания или самообороны.
Тема 1. МУСОРНЫЙ БАК.
а) ПИЩА. Мусорный бак содержит значительно больше продуктов, пригодных к употреблению в пищу, нежели это принято считать. Приблизительно 40 процентов находящейся в мусорном баке пищи пригодно к употреблению.
Основные принципы употребления в пищу найденных в баке отходов. Найденные в баке отходы надлежит тщательно промыть и подвергнуть длительной термической обработке…”
Сигизмунд оторвался от листка и посмотрел на Федора с нескрываемым восхищением. Боец, воодушевленный перспективами, сочинил этот план-конспект за один вечер.
* * *
Вообще идея реорганизации фирмы нашла у всей тусовки — начиная с аттилы Валамира и заканчивая рабом Дидисом — всемерную поддержку и одобрение. Единственный человек, который не был посвящен в тайну Анахрона, — Светочка. Впрочем, Светочка и к тусовке не имела никакого отношения. Ей предстояло стать бухгалтером реорганизованной фирмы. Этим ее роль пока и ограничивалась.
Аська настырно предлагала включить в устав новой фирмы культурную деятельность.
— В фестивалях будем участвовать — с историческим-то фехтованием, да с песнями-плясками, — соблазняла она Сигизмунда.
— А петь-плясать-то кто будет?
— Да Дидис! Он петь горазд. Да и Вавила поплясать не промах. В “Бомбоубежище” на него молятся.
— Вот насчет пения, — вмешался Федор. — Я бы не стал рисковать.
— А что тут рисковать? — возмутилась Аська. — Пусть Дидис споет.
— Так язык-то у него какой? Фракийский, вы говорили? Вдруг кто-нибудь узнает? Образованных людей много, куда больше, чем мы думаем…
— Так кто его узнает, этот фракийский, если языка такого вообще нет! Умер бесследно!
— Все равно, лучше не рисковать, — твердо стоял на своем Федор. — В таком деле на авось полагаться не следует. И недооценивать противника — тоже. Если Виктория узнала фракийский, которого никто якобы не знает, — где гарантия, что не существует второй такой Виктории? У меня был товарищ один, вместе работали в охране два месяца, — бывший сапер, так он говорил…
— Решено, — перебил Сигизмунд. — Петь на фракийском не будем. На вандальском — тоже. Что, в конце концов, мало наших, русских песен?
Федор посмотрел на Сигизмунда с одобрением, а Аська — со злобой.
— Ретроград ты, Морж. Запиши еще в устав насчет фенек. Что фирма, мол, имеет право лепить и продавать феньки. Изделия народных промыслов.
— “Производство товаров народного потребления”, — перевел Сигизмунд.
— Я тут думала насчет потребителя, — заговорила Вика задумчиво. — Как привлечь не только мальчиков, желающих подкачаться, и холеных баб, ищущих острых ощущений. Но и эзотерную публику, пребывающую в вечном поиске тайного знания. А их немало, и, что самое главное, они готовы платить. Легко и много. Лишь бы их научили чему-нибудь новому и тайному.
— Стационарные идолы “под ключ”. Освящение на дому у заказчика. Жертвоприношения, вопрошания, умилостивление, вызывание дождя. Гарантия — сто процентов успеха! — сказал Сигизмунд.
Федора покоробило. Вика ничуть не смутилась.
— Не в таких, конечно, выражениях, но именно в этом смысле. “Утерянное знание древних о слиянии с природой…” Что-нибудь в таком роде. Под эту лавочку и феньки лучше будет втюхивать. Как обереги с чудовищной охранной силой. Кстати, можно обучать наиболее продвинутых эзотеров чтению заклинаний на вандальском.
— Я в этом не участвую, — заявил Федор.
— Федор, здесь никто не собирается задевать твои религиозные чувства, — проговорил Сигизмунд. — Твоя задача — обучать холеных бабенок варить обед из картофельных очисток и колбасных обрезков, отбитых у бомжей возле мусорного бака. Кстати, полевые занятия где думаешь проводить?
— Не полевые, а практические. Да хотя бы у вас во дворе. Я уже присматривался. Подходящие баки. И укрытия есть, где костерок разложить, — ответил Федор.
— Кстати, — вмешалась Вика, — я знаю, как привлечь и самих “новых русских”. Многие любят охоту. А Вамба с охоты жил. И заметь — лук и копье. Экзотика. “Экологическая охота” — как звучит?
— Очень неплохо.
— И разрешение не нужно.
— На лук нужно, — сказал Федор. — И на копье, видимо, тоже понадобится. Тут кухонный нож продавали с сертификатом — “не является холодным оружием”. Штамп, печать, адрес магазина, название завода-производителя… Иначе можно и по уголовной статье получить. Запросто.
— Ну, с разрешениями на ношение оружие и охотничьими лицензиями у “новых русских” все в порядке, — сказал Сигизмунд.
Они проговорили еще долго. Идея всех страшно увлекала. Впервые за долгое Сигизмунд с удовольствием думал о предстоящей работе.
* * *
С паспортами ситуация определилась на следующий день. Федор заехал к Сигизмунду — доложить обстановку. Проверил, нет ли кого на лестнице, тщательно запер дверь. Разговор вел на кухне, держась подальше от телефонного аппарата. Хотя, как пояснил Федор, если бы захотели прослушать такую квартиру, как у Сигизмунда Борисовича, то все равно бы уже прослушали.
— В общем так, Сигизмунд Борисович. Есть паспорта. Пять штук. Настоящие.
И назвал цену.
Сигизмунд присвистнул.
* * *
Таким вот образом золотая лунница с тремя свастиками была превращена в пять серпастых-молоткастых, а пять заплутавших во времени вандалов сделались полноправными гражданами Российской Федерации.
Операция была произведена Федором в условиях строжайшей конспирации и кристальной честности. Сдача до последнего цента была передана в руки Сигизмунда.
Ее пропили.
* * *
Вечерами Валамир вел пространные монологи. Сигизмунд отчасти понимал их сам, отчасти переводила Вика. Суть дедовых речей сводилась к одному: старый вандал решительно не одобрял все то, что его теперь окружало. Сигизмунда иной раз поражало обилие объектов отрицательной оценки.
И то сказать! Дивуется он, Валамир, на суетность и беспечность здешней жизни. Во всем вопиющее неблаголепие, куда ни ткни!
Приохотить старого вандала к ого так и не удалось. После первой же рекламы нижнего белья дед грозно затряс головой, выключил ого и сделал попытку запретить Вамбе с Лантхильдой смотреть “эту срэхву” — в чем, впрочем, не преуспел.
Исключительно не одобрял табуретки. Дескать, лавка должна вдоль стены стоять. И незачем ею, распиленной, по всей кухне елозить, где попало. Негоже это, сидеть где на ум взбредет. Не птицы, чай. Это пичуги бессмысленные — где присели, там и ладно.
Человеку — ему иначе надобно. Вот, — старик делал плавное движение, поводя рукой вдоль стены, — скамья. Она на своем месте поставлена. И век там стоит. Смеху подобно, как подумаешь: вот придет он, Валамир, в дом к Сегериху и начнет у него скамью по всему дому тягать!
А здесь? Да и скамьи-то, тьфу! Из чего сделаны? Вот Вико-бокарья ему, Валамиру, поведала, из чего они сделаны! Из срэхвы всякой — вот из чего! Из опилок да стружек, а сверху, для виду, дощечками прикрыты! Нешто достойному человеку не унизительно на таком-то огрызке восседать?
Оттого-то и суетность великая в здешнем мире властвует, что благочиние за трапезой забыли. Вот видел он, Валамир, американский кабак (тут дед знатно прокололся — иной раз все-таки, видать, посматривал ого). Так это же тьфу! Сидят на насестах, задами вертят, в головах пусто — благочиния и в помине нет! И это трапезой называется!
Хорошо, не разберешь здесь, зима или лето — круглый год еда. А вдруг неурожай? Как можно без припасов жить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Взгляд старика остановился на Федоре. Сигизмунд, движимый каким-то наитием, прошипел Федору на ухо:
— Поклонись.
Федор неожиданно ловко поклонился. Сигизмунд запоздало сообразил: в церкви насобачился.
Аттила одобрительно хмыкнул.
Сигизмунд представил своего подчиненного:
— Зата ист Тьюдар. Ист унзара манна. — И Федору: — А это, Федор, мой тесть, Валамир.
— Что — так и называть “Валамир”? — смутился Федор. — Неудобно как-то, пожилой все-таки человек…
— Привыкай. В Европе это принято — по имени.
— Мы в России, — строго сказал Федор. — Мы не в Европе.
— Ну, если тебе так хочется — то Валамир Гундамирович.
Краем глаза Сигизмунд заметил, что Вавила, осушив слезы, с неподдельным интересом разглядывает армейские пятнистые штаны Федора, и понял: школе выживания — быть.
* * *
Когда Федор уходил, глаза у него были совершенно шалые. Сигизмунд не ожидал, что боец оправится так быстро. Однако Федор явился к Сигизмунду уже на следующий день, имея в руках тощую голубую папочку, куда были подшиты два листочка, исписанные ровным округлым федоровским почерком. Листочки содержали предложения Федора по организации структуры будущей фирмы.
Текст нес на себе отпечаток того же мельтешения мыслей, которое одолевало Сигизмунда два дня назад, когда его впервые постигло сатори.
Федор скромненько выложил папочку перед Сигизмундом, сел, сложив руки, проговорил:
— Это, конечно, так — наброски, предложения, так сказать, Сигизмунд Борисович… — И пока Сигизмунд просматривал листки, с жаром продолжал: — Я ведь, Сигизмунд Борисович, не слепой. Я ведь все видел. Я вообще многое замечаю, только говорю не всегда. Как девица эта у вас в доме появилась — всё! Будто сглазил вас кто. Сразу и интерес к делам утратили, и бодрость. Другое вас занимало, а что — ну, не хотели говорить, я не спрашивал. Что, думаю, в душу человеку лезть? А все же обидно было смотреть, как все у нас разваливается. Ну, что греха таить, я, конечно, налево работать начал, уже заказики свои появились — тоже ведь не впустую время прошло, туда-сюда, связи завязались, знакомства… Но это так. Думал, пройдет у вас это…
— Блажь, да? — хмыкнул Сигизмунд.
— Ну… — не позволил смутить себя Федор. — Дальше — хуже. Совсем закис бизнес. Ага, думаю, так, Федор, думай, думай, крутись. Конечно, не хотелось от вас совсем вот так уходить… Но чтоб машина времени! Да ладно, дело прошлое, главное — идеи у вас свежие, новые, оригинальные! Тут можно такую реорганизацию развернуть! Тут край непочатый…
— Федор, — прервал исповедь бойца Сигизмунд, — ответь мне на один вопрос: каким рисуется тебе облик грядущего клиента нашей школы выживания?
Бойцу Федору рисовался образ такого же бойца, только значительно менее подготовленного к трудной и опасной жизни, полной танковых, штыковых и прочих атак, засад, мин, ловушек, захвата заложников, горных обвалов, рухнувших зданий, сброшенных с насыпи вагонов. Но этот неподготовленный боец страстно жаждал стать подготовленным. И готов был платить за обучение немыслимые суммы денег.
Сигизмунд высказал сомнения в реальности этого образа. По мнению Сигизмунда, основной контингент будущих учеников школы составят жены “новых русских” и повсюду ищущие тайного знания эзотеры.
— А это, Федор, публика воинственная на словах и исключительно трусливая и себялюбивая на деле. Больше всего они боятся двух вещей: что их заставят трудиться и что будет попорчена их нежная холеная шкурка. Так что процесс обучения надлежит строить с учетом этих двух принципов. То есть, побольше страшных словес и поменьше труда и опасностей.
— Вы это серьезно, Сигизмунд Борисович?
— Федор. Обучи жену “нового русского” боевой раскраске “дикая кошка”, и она тебя озолотит. И мужа притащит. А еще вернее — подругу. Такую же набитую дуру, но это уже нас не касается. Только не вздумай обучать ее рыть окопы полного профиля. Она попортит маникюр.
Федор заметно скис.
— И что, не будет, по-вашему, никого, кто хотел бы учиться на самом деле?
— Почему? Организуем продвинутую группу. Добавим факультатив по историческому фехтованию, изучению древних обрядов…
Федор напрягся.
— Лучше бы, Сигизмунд Борисович, нам язычество не проповедовать.
— Брось ты, Федор. Кто его проповедует? Наши эзотеры гармонично сочетают все со всем, так что еще один факультатив в их мозгах ничего не сдвинет. А кто на самом деле православный — тому никакой факультатив не помеха.
— И все-таки не брать бы греха на душу, — пробубнил Федор. — Кстати, Сигизмунд Борисович, документов-то у ваших вандалов, как я понял, нет?
— А это еще одна тема, на которую я хотел бы с тобой поговорить.
— Понял, — сказал Федор.
— Узнай, сколько это будет стоить.
— Хорошо. Сразу же сообщу. — Однако уходить не спешил. Видно было, что православная душа Федора взволнована новыми мыслями. — А эти, вандалы-то, они, Сигизмунд Борисович, что — язычники?
— Вроде бы, да. Я их, честно говоря, особо не спрашивал.
— Настоящие? С жертвоприношениями, с идолами?
— Идолов видел, — сказал Сигизмунд. — Точно! Они его сгущенкой мазали.
Федор глубоко задумался.
* * *
“I. ВЫЖИВАНИЕ В УРБАНИСТИЧЕСКОЙ СРЕДЕ. Курс расчитан на полгода; лекции два академических часа в неделю; практические занятия — четыре академических часа в неделю.
Основная идеология курса: любой предмет, принадлежащий к урбанистической среде, может быть обращен в орудие выживания или самообороны.
Тема 1. МУСОРНЫЙ БАК.
а) ПИЩА. Мусорный бак содержит значительно больше продуктов, пригодных к употреблению в пищу, нежели это принято считать. Приблизительно 40 процентов находящейся в мусорном баке пищи пригодно к употреблению.
Основные принципы употребления в пищу найденных в баке отходов. Найденные в баке отходы надлежит тщательно промыть и подвергнуть длительной термической обработке…”
Сигизмунд оторвался от листка и посмотрел на Федора с нескрываемым восхищением. Боец, воодушевленный перспективами, сочинил этот план-конспект за один вечер.
* * *
Вообще идея реорганизации фирмы нашла у всей тусовки — начиная с аттилы Валамира и заканчивая рабом Дидисом — всемерную поддержку и одобрение. Единственный человек, который не был посвящен в тайну Анахрона, — Светочка. Впрочем, Светочка и к тусовке не имела никакого отношения. Ей предстояло стать бухгалтером реорганизованной фирмы. Этим ее роль пока и ограничивалась.
Аська настырно предлагала включить в устав новой фирмы культурную деятельность.
— В фестивалях будем участвовать — с историческим-то фехтованием, да с песнями-плясками, — соблазняла она Сигизмунда.
— А петь-плясать-то кто будет?
— Да Дидис! Он петь горазд. Да и Вавила поплясать не промах. В “Бомбоубежище” на него молятся.
— Вот насчет пения, — вмешался Федор. — Я бы не стал рисковать.
— А что тут рисковать? — возмутилась Аська. — Пусть Дидис споет.
— Так язык-то у него какой? Фракийский, вы говорили? Вдруг кто-нибудь узнает? Образованных людей много, куда больше, чем мы думаем…
— Так кто его узнает, этот фракийский, если языка такого вообще нет! Умер бесследно!
— Все равно, лучше не рисковать, — твердо стоял на своем Федор. — В таком деле на авось полагаться не следует. И недооценивать противника — тоже. Если Виктория узнала фракийский, которого никто якобы не знает, — где гарантия, что не существует второй такой Виктории? У меня был товарищ один, вместе работали в охране два месяца, — бывший сапер, так он говорил…
— Решено, — перебил Сигизмунд. — Петь на фракийском не будем. На вандальском — тоже. Что, в конце концов, мало наших, русских песен?
Федор посмотрел на Сигизмунда с одобрением, а Аська — со злобой.
— Ретроград ты, Морж. Запиши еще в устав насчет фенек. Что фирма, мол, имеет право лепить и продавать феньки. Изделия народных промыслов.
— “Производство товаров народного потребления”, — перевел Сигизмунд.
— Я тут думала насчет потребителя, — заговорила Вика задумчиво. — Как привлечь не только мальчиков, желающих подкачаться, и холеных баб, ищущих острых ощущений. Но и эзотерную публику, пребывающую в вечном поиске тайного знания. А их немало, и, что самое главное, они готовы платить. Легко и много. Лишь бы их научили чему-нибудь новому и тайному.
— Стационарные идолы “под ключ”. Освящение на дому у заказчика. Жертвоприношения, вопрошания, умилостивление, вызывание дождя. Гарантия — сто процентов успеха! — сказал Сигизмунд.
Федора покоробило. Вика ничуть не смутилась.
— Не в таких, конечно, выражениях, но именно в этом смысле. “Утерянное знание древних о слиянии с природой…” Что-нибудь в таком роде. Под эту лавочку и феньки лучше будет втюхивать. Как обереги с чудовищной охранной силой. Кстати, можно обучать наиболее продвинутых эзотеров чтению заклинаний на вандальском.
— Я в этом не участвую, — заявил Федор.
— Федор, здесь никто не собирается задевать твои религиозные чувства, — проговорил Сигизмунд. — Твоя задача — обучать холеных бабенок варить обед из картофельных очисток и колбасных обрезков, отбитых у бомжей возле мусорного бака. Кстати, полевые занятия где думаешь проводить?
— Не полевые, а практические. Да хотя бы у вас во дворе. Я уже присматривался. Подходящие баки. И укрытия есть, где костерок разложить, — ответил Федор.
— Кстати, — вмешалась Вика, — я знаю, как привлечь и самих “новых русских”. Многие любят охоту. А Вамба с охоты жил. И заметь — лук и копье. Экзотика. “Экологическая охота” — как звучит?
— Очень неплохо.
— И разрешение не нужно.
— На лук нужно, — сказал Федор. — И на копье, видимо, тоже понадобится. Тут кухонный нож продавали с сертификатом — “не является холодным оружием”. Штамп, печать, адрес магазина, название завода-производителя… Иначе можно и по уголовной статье получить. Запросто.
— Ну, с разрешениями на ношение оружие и охотничьими лицензиями у “новых русских” все в порядке, — сказал Сигизмунд.
Они проговорили еще долго. Идея всех страшно увлекала. Впервые за долгое Сигизмунд с удовольствием думал о предстоящей работе.
* * *
С паспортами ситуация определилась на следующий день. Федор заехал к Сигизмунду — доложить обстановку. Проверил, нет ли кого на лестнице, тщательно запер дверь. Разговор вел на кухне, держась подальше от телефонного аппарата. Хотя, как пояснил Федор, если бы захотели прослушать такую квартиру, как у Сигизмунда Борисовича, то все равно бы уже прослушали.
— В общем так, Сигизмунд Борисович. Есть паспорта. Пять штук. Настоящие.
И назвал цену.
Сигизмунд присвистнул.
* * *
Таким вот образом золотая лунница с тремя свастиками была превращена в пять серпастых-молоткастых, а пять заплутавших во времени вандалов сделались полноправными гражданами Российской Федерации.
Операция была произведена Федором в условиях строжайшей конспирации и кристальной честности. Сдача до последнего цента была передана в руки Сигизмунда.
Ее пропили.
* * *
Вечерами Валамир вел пространные монологи. Сигизмунд отчасти понимал их сам, отчасти переводила Вика. Суть дедовых речей сводилась к одному: старый вандал решительно не одобрял все то, что его теперь окружало. Сигизмунда иной раз поражало обилие объектов отрицательной оценки.
И то сказать! Дивуется он, Валамир, на суетность и беспечность здешней жизни. Во всем вопиющее неблаголепие, куда ни ткни!
Приохотить старого вандала к ого так и не удалось. После первой же рекламы нижнего белья дед грозно затряс головой, выключил ого и сделал попытку запретить Вамбе с Лантхильдой смотреть “эту срэхву” — в чем, впрочем, не преуспел.
Исключительно не одобрял табуретки. Дескать, лавка должна вдоль стены стоять. И незачем ею, распиленной, по всей кухне елозить, где попало. Негоже это, сидеть где на ум взбредет. Не птицы, чай. Это пичуги бессмысленные — где присели, там и ладно.
Человеку — ему иначе надобно. Вот, — старик делал плавное движение, поводя рукой вдоль стены, — скамья. Она на своем месте поставлена. И век там стоит. Смеху подобно, как подумаешь: вот придет он, Валамир, в дом к Сегериху и начнет у него скамью по всему дому тягать!
А здесь? Да и скамьи-то, тьфу! Из чего сделаны? Вот Вико-бокарья ему, Валамиру, поведала, из чего они сделаны! Из срэхвы всякой — вот из чего! Из опилок да стружек, а сверху, для виду, дощечками прикрыты! Нешто достойному человеку не унизительно на таком-то огрызке восседать?
Оттого-то и суетность великая в здешнем мире властвует, что благочиние за трапезой забыли. Вот видел он, Валамир, американский кабак (тут дед знатно прокололся — иной раз все-таки, видать, посматривал ого). Так это же тьфу! Сидят на насестах, задами вертят, в головах пусто — благочиния и в помине нет! И это трапезой называется!
Хорошо, не разберешь здесь, зима или лето — круглый год еда. А вдруг неурожай? Как можно без припасов жить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62