Для всех, кто хоть мало-мальски интересовался политикой, стало ясно: дело идёт к войне, цель которой – контроль над добычей эндокрининового сырья. Если раньше об этом чудодейственном препарате знали лишь немногие, поскольку из-за своей дороговизны и небольшого количества на рынке он был недоступен для широкого использования в медицинской практике, то теперь слово «эндокринин» склоняли все, кому не лень. Появился даже термин «эндокрининовая война».
Известие о готовящейся агрессии Тянь-Го против Ютланда на треть уменьшило поток желающих записаться к нам на службу, но это была именно та треть претендентов, которые раньше забирали свои заявления, когда наши вербовщики сообщали им, что придётся участвовать в войне. Профессиональные наёмники, утратившие было к нам интерес, снова активизировались и стали предлагать свои услуги – теперь уже целыми кораблями и даже флотилиями. Как и прежде, мы вежливо отказывались, а взамен выдвигали контрпредложения – о покупке у них кораблей на выгодных условиях. Многие капитаны-владельцы, подсчитав, что за вырученные деньги они смогут заказать на верфях постройку новых судов такого же класса да ещё останутся с неплохой прибылью, соглашались.
Фирмы, торгующие вооружением, оперативно отреагировали на предвоенную ситуацию и взвинтили цены на свой товар, вернее, на то, что ещё оставалось непроданным, – за прошедшие две недели мы основательно «вычистили» вавилонский рынок, посему торговцам оставалось лишь кусать локти, глядя на ещё находящиеся в их доках, но уже не принадлежащие им корабли. Заключённые нами контракты на доставку судов с других планет пересмотру тоже не подлежали, так как мы уже заплатили за них всю требуемую суму; была, правда, одна попытка содрать с нас надбавку, но в ответ мы немедленно пригрозили судебным преследованием за нарушение условий оплаченного наперёд договора – а на Вавилоне это считалось уголовным преступлением, – и все недоразумения были тотчас устранены.
Министр Новак заявил, что нам следует взять недельный тайм-аут на дальнейшие закупки, чтобы рынок насытился за счёт новых поступлений, а слишком жадные до денег торговцы поумерили свой аппетит. В принципе, мы могли бы платить и запрашиваемую ими двойную цену, но тем самым продемонстрировали бы свою слабость, а вавилонский капитализм – это джунгли, где слабых съедают вмиг. К тому же мы не успевали отправлять уже приобретённые суда, и нам действительно требовался перерыв в закупках, чтобы специалисты из отдела ВПК смогли полностью сосредоточиться на предполётной проверке кораблей, особенно в части функционирования дополнительных излучателей.
На семнадцатый день с Октавии прибыла первая группа «старых служак» из числа участников отцовского путча. Среди них был и Хьюго Гонсалес, что оказалось весьма кстати. Со своим опытом работы в «Интерстаре» он мог заметно усилить наш кадровый отдел. Гонсалес охотно согласился нам помочь, но с условием, что затем получит назначение на один из кораблей в своей прежней должности главного старшины. Нас это вполне устраивало.
Два дня спустя пришло известие, что военная прокуратура Октавии переквалифицировала дело о заговоре из уголовного в дисциплинарное – количество арестованных с каждым днём росло, как снежный ком, и суд над ними мог окончательно подорвать и без того шаткое положение правительства. Взамен начались массовые увольнения – только в первый день «большой чистки» было отправлено в отставку свыше четырёх тысяч офицеров и порядка тысячи прапорщиков, старшин и сержантов.
Обсуждая со мной эти события, коммодор Максимов заметил:
– С такими темпами они обезглавят треть вооружённых сил. А Астроэкспедиция и вовсе будет обескровлена.
Я недоуменно покачал головой:
– Неужели столько людей участвовало в заговоре?! Как же тогда он держался в секрете?
– Я так полагаю, что большинство из них невиновны, – ответил коммодор. – В том смысле, что не знали о готовящемся восстании. Просто одни исполняли те или иные поручения вышестоящего начальства, которые теперь квалифицируются как преступные действия. Другие были близкими друзьями или родственниками заговорщиков. Третьи в прошлом имели неосторожность высказать симпатию к адмиралу Шнайдеру или хотя бы к некоторым его идеям. А есть ещё и те, кто семнадцать лет назад подпал под амнистию. Сейчас от всех их избавляются. Устраивают обильное кровопускание, так сказать. Лечебно-профилактическое. Пытаются оздоровить ряды армии и флота, пусть даже путём их значительного ослабления.
Я задумался.
– Знаете, коммодор, я никогда не сочувствовал попыткам изменить государственный строй на Октавии... Вам странно это слышать от сына адмирала Шнайдера, не правда ли? Но так оно и есть. Я считаю, что и при нынешней власти эриданцы живут неплохо – гораздо лучше, чем граждане большинства планет. И тем не менее, за два десятилетия вызрело два крупных заговора. Не суть важно, что второй из них финансировался извне – главное, что в нём участвовали эриданцы. Значит, что-то прогнило на Октавии, серьёзно прогнило. Может, всё дело в том, что правительство опирается на простое арифметическое большинство населения, игнорируя интересы политически активного меньшинства. А ведь при настоящей демократии ведущую роль должно играть именно это активное меньшинство. Иначе получается охлократия – власть аполитичной толпы.
– Я не очень-то разбираюсь в политике, – сказал Максимов. – А к адмиралу Шнайдеру примкнул, потому что ненавижу этих проклятых социал-демократов, которые уже сотню лет бессменно правят Октавией под разными вывесками – то «объединённые», то «народные», то «прогрессивные». Да, их избирают всенародно, путём свободного волеизъявления. Но каждая их победа на выборах – результат поддержки крупного капитала. Причём самого реакционного капитала – финансового и промышленного. Раз в четыре года избирателей попросту покупают, а это отвратительно... – Коммодор немного помолчал. – Но сейчас меня заботит другое. Нужно привлечь уволенных эриданцев к нам на службу. Это великолепные специалисты, кадровые военные в расцвете сил. Если нам удастся заполучить их, то мы решим проблему нехватки личного состава, особенно – командного. Вопрос только в том, как это сделать.
– А разве они сами не пойдут? Ведь на Октавии уже известно, что мы проводим набор; там знают, что костяк нашего флота и космической пехоты составляют бывшие эриданцы. Так что на Ютланде они не будут чужими.
– Можно не сомневаться, что некоторые придут к нам сами. И уже в ближайшие дни. Однако многие будут долго колебаться. Через несколько месяцев они всё же решатся – не думаю, что их очень прельстит работа в гражданском флоте, да и не всех возьмут. Но мы не можем ждать месяцами, нам они нужны прямо сейчас... Даже не знаю, что предпринять. Адмирал Шнайдер, безусловно, что-нибудь придумал бы. К сожалению, он при всей своей прозорливости не смог предвидеть такого оборота дел. Иначе прислал бы с нами кого-нибудь известного и влиятельного, например, адмирала Биргоффа. Или адмирала Павлова – говорят, он пользуется уважением как в Астроэкспедиции, так и в ВКС, даром что многие из прежних соратников считают его отступником. Вернее, так считали. – Максимов снова умолк. – Моя скромная персона тут явно не годится. Разве что вы могли бы выступить с обращением...
Мне стало неловко.
– Простите, коммодор, но я всего лишь мальчишка, нацепивший по протекции капитанские погоны. Просто сын знаменитого отца.
– Нет, капитан, не просто сын. Вы ещё и его полномочный представитель. Его голос. Подумайте над этим.
4
К счастью, выступать в роли «голоса отца» мне не пришлось. В тот же день, поздно вечером, когда мы легли спать, прозвучал сигнал вызова видеофона. Решив, что это кто-то из штаб-квартиры по срочному делу, я не стал запрашивать сведений о вызывающем и не перешёл в другую комнату, а просто велел Элис и Лине спрятаться под одеялом и, не поднимаясь с кровати, включил изображение.
На экране возникло лицо человека, с которым я никогда не встречался лично, но которого не раз видел по телевизору, ещё когда жил на Октавии.
– Здравствуйте, адмирал Фаулер, – произнёс я после секундного замешательства.
– Добрый вечер, капитан Шнайдер, – сказал он. – Извините, что побеспокоил вас так поздно, но я хотел бы срочно встретиться с вами.
– Вы на Вавилоне? – спросил я и тут же спохватился: – Прошу прощения, глупый вопрос. Когда вы можете зайти? – Я собирался добавить, что мне нельзя покидать пределы банка, поэтому встреча может состояться только здесь, но Фаулер опередил меня:
– Когда вам удобно. Желательно сейчас. Я совсем рядом.
– Хорошо, – кивнул я. – Запасной вход номер...
– Всё в порядке, капитан, я нахожусь в этом здании. Позаботьтесь, чтобы меня пропустили к вам. До встречи.
Он прервал связь, а я прокрутил обратно запись нашего разговора, выбрал кадр, где Фаулер не двигал головой и не говорил, и переслал картинку на все три поста охраны, которые следовало миновать, чтобы попасть ко мне в квартиру, – при входе в штаб-квартиру, у входа в мой лифт и на выходе из него. В результате я потревожил сон лейтенанта Уинтерса, который вежливо, но настойчиво поинтересовался, кому я оформляю пропуск. Мой ответ «верному соратнику адмирала Шнайдера» успокоил его, но тем не менее он пообещал лично встретить гостя.
К появлению беглого адмирала я успел одеться и привести себя в порядок, а Лина тем временем на скорую руку приготовила кое-какое угощение и удалилась в спальню к Элис.
Войдя в гостиную, Фаулер крепко пожал мне руку и быстро оглянулся по сторонам.
– Так я и думал, – сказал он. – Типовой дизайн. У меня всё точно так же, только в зеркальном отражении.
Я вопросительно посмотрел на него:
– Как это?
– Я с дочерью и внуками живу в соседней квартире. – Адмирал слегка кивнул головой вправо. – Купил её ещё пять лет назад. Отличное укрытие для беглецов.
– Ну и ну! – изумился я. – Вот так совпадение!
– А вы представьте моё удивление, когда я обнаружил, что вы устроили здесь свою контору. Но, по большому счёту, никакого совпадения тут нет, всё естественно. Банк «Аркадия» – главный держатель ютландских вкладов. В нём хранится и значительная часть моих сбережений.
Я хотел спросить у Фаулера, почему всё это время он прятался от нас, но затем решил, что вежливость прежде всего, и пригласил гостя в библиотеку, где Лина накрыла столик с закусками и напитками.
Мы сели в кресла друг напротив друга, и адмирал внимательно всмотрелся в моё лицо.
– А в жизни вы ещё больше похожи на свою мать, чем на фотографиях. Если бы среди ваших знакомых на Октавии нашёлся человек, который одновременно интересовался политикой и «мыльными операми» четветьвековой давности, он бы догадался, кто вы такой. – Фаулер налил в чашку горячий кофе и сделал глоток. – Как поживает ваш отец?
– Нормально, – ответил я. – На здоровье не жалуется, только завален делами.
– А Павлов?
– Он уже полный адмирал. Начальник космических операций. Всё, как вы с отцом и планировали. – Я хмыкнул. – А вообще-то я думал, что вы уже на Ютланде.
Он покачал головой:
– Другие улетели, а я остался. Решил, что с меня хватит. Я уже стар, пора на покой, внуков воспитывать.
«Ещё бы! – подумал я. – Имея несколько миллиардов в кармане можно спокойно отойти от дел. Старость обеспечена, дочкино будущее – тоже, да и внукам с правнуками и праправнуками бедность не грозит...»
– Значит, поэтому вы прятались от нас?
– Да. Когда от вашего отца пришло предупреждение о предателях, а вместе с тем – что он отказывается от поддержки нашего восстания, то я понял: всё, пенсия, точка.
Ну что ж, это право каждого – решать, когда и где остановиться. Хорошо хоть Фаулер и другие адмиралы сгоряча не подняли своё чёртово «восстание», а предпочли просто исчезнуть. Не последнюю роль тут сыграли и заработанные на торговле эндокринином денежки.
– Но всё-таки вы открылись, сэр, – заметил я. – Почему?
– Из-за событий на Октавии. Отчасти я чувствую себя виноватым... нет, вернее сказать, ответственным за происходящее. Когда я покидал планету, то уничтожил все документы, не оставил ни одного намёка, ни единой зацепки для следствия. Через меня они не могли выйти на заговор, на сей счёт моя совесть чиста. Безусловно, тут постарались отщепенцы, продавшие тайну эндокринина. Они предали и наше дело – предали жестоко и бессмысленно, ведь без поддержки Ютланда восстание на Октавии было обречено на провал. Его никто и не собирался поднимать. Перед исчезновением мы предупредили наших заместителей, что следует затаиться и ждать лучших времён. Ждать долго и терпеливо. Но – не получилось. И теперь у тысяч и тысяч мужчин и женщин испорчена карьера, сломана жизнь.
– Слава богу, хоть тюрьма им не грозит, – сказал я.
Адмирал криво усмехнулся:
– Но отнюдь не из-за милосердия наших власть предержащих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51