Мое восхищение гансграфом возросло до предела: так молниеносно он двигался и распоряжался.
Далеко ли поджидают враги, мы не знали. Мы разложили тюки с товарами так, чтобы было похоже на спящих людей, а в костры подбросили дров — пусть горят подольше.
Выслали вперед дозорных, которые должны были заблаговременно предупредить о приближении Турнеминя; несколько человек остались охранять женщин, товары и раненых, которые не оправились ещё после боя с раубриттером.
Они налетели стремительно.
Мы услышали грохот копыт, раздавшийся внезапно, с расчетом на ошеломляющую неожиданность удара. Им, должно быть, все представлялось простым и ясным, потому что атаковали они беспорядочно, тыкая мечами и копьями в мешки, — нехитрая уловка сделала свое дело. В миг, когда все спуталось и смешалось, наши лучники разом выпустили стрелы.
Турнеминь, старый боец, сразу же увидел ловушку и, не успели пропеть тетивы, закричал, давая команду отступать.
Стрелы попали в цель, и мы ударили на них из рощицы, где скрывались.
Надо мной возник огромного роста детина с занесенным боевым топором. Однако его удар, достаточно мощный, чтобы перерубить меня поперек, не достиг цели. Мой быстрый арабский конь стрелой метнулся мимо воина, и я нанес мечом страшный удар назад, наотмашь.
Удар пришелся туда, куда я метил, — в шею, сбоку, в место, не прикрытое доспехом. Топор выпал из мертвой руки, и чужая лошадь унеслась галопом; голова всадника безжизненно раскачивалась. В ночи громко раздавались крики людей и звон оружия об оружие.
Сколько это длилось? Минуту? Две? За все это время я даже мельком не видел Турнеминя.
Как было предусмотрено планом гансграфа, мы, тридцать бойцов, собрались и пустились в погоню; догнав двоих отставших, мы их прирезали, но потом, опасаясь нового нападения, повернули назад, к лагерю.
У нас обошлось без потерь, если не считать четверых легко раненных. Нападавшие же потеряли четверых в лагере и ещё двоих на равнине. Мы захватили в плен троих раненых и взяли пять лошадей.
Среди пленных расхаживал широкими шагами гансграф. У него была поистине монументальная фигура; сейчас он внимательно рассматривал пленных, устремляя свирепый взгляд то на одного, то на другого.
— Ну, воры, — заявил он, — есть у меня желание повесить вас на корм воронам. Крепких сучьев здесь достаточно, и веревок у нас тоже хватит. Долгонько они болтаются без дела… Или на огонь их? А? Как ты думаешь, Лукка? На огонь?
Он показал пальцем на одного:
— Вон тот, жирный, будет гореть веселым ярким пламенем. Можешь себе представить, как он будет поджариваться в собственном сале?
— Можно насадить его на копье, — серьезно заметил Иоганнес, — и поворачивать над костром, как на вертеле. Мне такое приходилось видеть в Святой Земле… Я просто поверить не мог, до чего ж долго им пришлось ждать смерти…
— Но может, случайно, у них есть что сказать, — предположил Гвидо. — Что толку жечь их, если они могут говорить?
— Ба! — сказал Лукка. — Что там они знают? Спалить — и делу конец!
Толстяк переводил взгляд с одного на другого, лицо его перекосилось от ужаса. У второго все время бегали глаза, он оглядывался по сторонам и облизывал пересохшие губы. Третий, угрюмый подлец, глядел свирепо и презрительно. От этого мы ничего не узнаем.
— А что они могут сказать? Замок Турнеминя неприступен.
— Повесить их или сжечь, и давайте кончать с этим делом, — сказал я. — Замок Турнеминя слишком далеко отсюда, чтобы напасть мимоходом, между делом. Вспорем им брюхо и бросим так. Они будут умирать ме-едленно…
Наши разговоры произвели ожидаемое действие. Двое из пленников были перепуганы насмерть. Толстяк все время глотал слюну, судорожно подергивая кадыком, словно его шею уже сдавливала петля.
— В замке, скорее всего, не таких богатств, ради которых стоило бы брать его штурмом, — заметил Лукка, — а для осады у нас мало времени…
— Там есть добыча! — неожиданно завопил толстяк. — Там товары двух караванов, взятые на прошлой неделе, и награбленное раньше добро. Я вам говорю, там всего полно!
— Заткнись, идиот! — яростно крикнул угрюмый. — Я тебе за это башку расколю!
— Ни одной башки ты больше не расколешь, — заметил гансграф. — И если ты проживешь ещё час, то только по моей прихоти, а я обычно прихотям не поддаюсь…
Он ткнул пальцем в толстяка:
— Повесить его!
— Умоляю! — пронзительно завизжал толстяк и обмочился от ужаса. — Я же сказал вам! И там есть потайной…
Угрюмый бросился на него, но гансграф с ошеломляющим проворством схватил его за волосы и отшвырнул назад.
— Посмей только шевельнуться или слово сказать — и я тебя заколю собственной рукой! — Он вытащил меч. — Ну, — обратился он к толстяку, — ты, как я понял, упоминал о потайном входе?
Существовал, оказывается, потайной выход, потерна, требующая ремонта — калитка не закрывалась как следует, и выход этот находился на теневой стороне замка, к которой близко подходил лес.
Толстяк говорил охотно, впрочем, и второй тоже. Когда они окончили рассказ, мы ясно представили себе, что нас может ожидать.
— Сколько в замке людей, — спросил я, — которые громили поместье Кербушара?
На мгновение стало тихо, и глаза всех троих пленников обратились ко мне. Они и прежде были крепко напуганы, но теперь их страх усилился вдвое.
— Кербушар мертв, — произнес толстяк.
— Он жив, — ответил я, — и вскоре вернется. Теперь отвечай на вопрос.
— Это было давно… Несколько лет прошло… Я тогда ещё не служил барону…
Угрюмый уставился на меня, и впервые в его глазах мелькнула тревога.
Второй пленник указал на него:
— Вот он там был. Спроси его.
— А ты там не был?
— Я оставался в замке…
Теперь угрюмый смотрел в землю, но на шее и на лбу у него обильно выступил пот.
— Кербушар мертв, — пробормотал он.
— Он жив, — сказал я, — и я — его сын.
— А-а! Волчонок! Щенок старого волка!
— Он был там, когда убивали твою мать, — сказал гансграф. — Лукка, Гвидо! Повесить его!
* * *
Гансграф оставил двадцать человек для охраны товаров и женщин. Остальные — все сильные мужчины — сели в седла. Мы мчались через ночь, покрывая хорошо знакомый мне путь через темный лес Гюэльгот, более короткой дорогой, чем та, которую выбрал Турнеминь.
Нас было сорок, мы ехали всю ночь и задержались лишь на рассвете, чтобы наскоро поесть и чуть вздремнуть. Наши кони, закаленные долгими переходами, несли нас быстро. Каждый всадник вел в поводу запасную лошадь, и мы не раз меняли коней.
Двое пленников ехали с нами.
Иоганнес держался сзади, но на третье утро догнал нас.
— За нами погоня, — предупредил он. — Конные, десятка три, думаю.
— Турнеминь?
— По-моему, нет. Похоже, что Петер.
Мы свернули с дороги и ждали, изготовив оружие к бою. Вдруг гансграф резко вскрикнул и выехал из-за деревьев.
Невысокий широкоплечий крепыш, ехавший впереди отряда, вскинул руку:
— Руперт! Клянусь всеми святыми, это Руперт!
Они пожали друг другу руки, и Петер сказал:
— Мы встретили одного из твоих людей, и он привел нас к каравану. Мы оставили там половину наших и поскакали вам вдогонку. Раз мой брат желает взять замок, значит и я желаю взять замок!
Я изумился и спросил у Иоганнеса:
— Неужели они братья?
— Ага, из Руперта можно сделать троих таких, правда? Однако Петер — первоклассный боец и хороший торговец. У Руперта выучился.
Мы двинулись вперед — теперь нас было около семидесяти — и, когда спустился вечер, остановились на вершине холма, глядя через буро-зеленую долину на замок Турнеминя.
Место было приятное — невысокий холмик посреди долины, защищенный от морских ветров и холода высоких плоскогорий. Старинное место, занятое и заново отстроенное Турнеминями.
Спешившись на опушке леса, мы ждали, пока зайдет солнце. Вокруг замка не видно было никакого движения, никаких признаков, что нас заметили.
— Если эту потайную калитку можно открыть, — тихонько сказал Иоганнес, — то мы скоро будем внутри.
— Можно или нельзя её открыть, — ответил я, — неважно; мне известно, как туда войти. Мы попадем в крепость этой ночью.
Глава 27
Замок Турнеминя представлял собой лишь немного благоустроенный военный лагерь, обнесенный каменными стенами. Такие замки чаще всего располагались на естественных или насыпных холмах, окруженных глубоким рвом, и обычно строились из толстых бревен.
В этом случае замок вырос на месте старого римского поста, и часть кладки осталась с тех давних времен. Турнеминь пришел сюда с бандой таких же, как он, безземельных авантюристов, поднял стену футов на тридцать вокруг овальной площадки и возвел внутри ограды стофутовую круглую башню.
Только раз побывал я в стенах этого замка и один раз — в цитадели. Я ездил туда вместе с отцом, когда он отправился сделать предупреждение барону в сопровождении всего дюжины всадников. В более сильном эскорте не было необходимости. Имя Жеана Кербушара звучало достаточно грозно, а у берега стояли шесть его галер с пятью сотнями бойцов на борту.
Турнеминь, недавно появившийся здесь, принялся грабить округу, и мы приехали предупредить его.
Турнеминь — вообще человек хмурый и мрачный, а когда мы решительно вошли в цитадель, лицо его потемнело от ярости, которую он не осмелился выразить открыто. Нас со всех сторон окружали его люди, но он знал, что, слети с тетивы хоть одна стрела, люди Кербушара сровняют его крепость с землей.
Мой отец не любил дипломатических тонкостей. Он подошел к столу, за которым сидел Турнеминь, и куском угля из очага грубо обозначил на нем контур Бретани. Отметил на этой карте положение лагеря Турнеминя — рядом с селением Планке, недалеко от моря у Сен-Мало.
Тем же угольком он провел линию с севера на юг через всю Бретань, через лагерь барона.
— Если ты осмелишься напасть на кого-нибудь к западу от этой линии, то я вернусь и повешу тебя на стене твоего собственного замка.
Лицо Турнеминя казалось застывшей маской гнева, смешанного со страхом, но таков уж был мой отец — умел заставить людей трепетать.
Он перевернул стол, голыми руками обломал ножки и отшвырнул их прочь. Поднял столешницу со своим грубым рисунком и поставил её на полку над очагом.
— Пусть остается здесь, — сказал отец. — Если я услышу, что её сняли, то вернусь повидаться с тобой. Понял?
Турнеминь еле выдавил, не разжимая окаменевших челюстей:
— Понял.
С того дня каждый раз, возвращаясь из плавания, отец осведомлялся о столешнице, и каждый раз ему сообщали, что она на месте. Турнеминь обречен был день за днем сидеть лицом к этой доске и глядеть на безмолвное напоминание о своей ничтожности, не в силах ничего изменить.
Только когда пришло известие, что отец погиб в море, он снял доску. Только тогда осмелился отправиться со своей бандой на запад и наверстать упущенное.
— Если не сможем войти через потайную калитку, — сказал я гансграфу, — используем другой способ. Я видел, как умело Иоганнес бросает копье. Если он сможет перебросить его через стену, а к середине копья будет привязана веревка, то кто-нибудь не очень тяжелый сумеет взобраться на стену и поднять с собой надежный канат.
— Стоит попробовать, — согласился фон Гильдерштерн.
Медленно надвигались тени. Тьма окружила деревья, под которыми мы стояли, и прижалась к стенам крепости. С моря пополз туман, заволакивая нижнюю часть долины.
Сколько людей может быть в замке? Немного, потому что Турнеминю некого бояться в этой части Бретани. Сомнительно, чтобы он вообще кого-то боялся с тех пор, как ушел в море мой отец.
Земля наша старая-старая и видела множество перемен; народ её уклонялся от битв, если удавалось, а если нет — был готов к ним. Говорят, кельты пришли сюда за шесть сотен лет до Рождества Христова и смешались с местным населением.
Громадные каменные памятники — мегалиты — и дольмены уже и тогда стояли на своих местах не первое столетие. Здесь были гробницы, сооруженные за тысячу лет до того, как в Египте возвели первую пирамиду. Когда сюда вторглись римляне, они поочередно разгромили местные племена — намнетов, редонов и венетов. Наконец в 407 году до Рождества Христова римляне ушли, и начались набеги пиратов. В 460 году вернулись кельты, несколько веков назад переселившиеся в Англию, и дали этой стране её нынешнее имя — Бретань. Они возвратились из Великой Британии в Малую Британию, где развертывается действие многих легенд о короле Артуре.
Но, несмотря на все перемены, люди возделывали свои поля земные, добывали рыбу на широких полях морских и сражались, когда требовалось. Это была суровая страна и рождала она людей особой породы, которых просторы морские манили, а не страшили.
Когда страх ещё приковывал моряков Флоренции и Генуи к их тесным морям, венеты и их сородичи уже давно плавали по темным водам Атлантики. Ирландские монахи, встретившие викингов в Исландии, были лишь немногими из тех, кто пускался в рискованные путешествия по дальним водам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68