Так повелось испокон веков: Человек плюс орудие или
оружие".
Но вовсе не обязательно, чтобы Х был чем-то материальным или
конкретным, смертоносным или даже видимым. Он может быть неосязаемым и
недоказуемым, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского
блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой ложью -
словом, чем угодно.
И безошибочно испытать его можно одним-единственным способом -
сработает он или нет. Если да, значит это то, что нужно.
Вот и посмотрим...
Нет никакого смысла использовать язык Земли, разве что для заклинаний,
когда в них возникнет необходимость. Здесь никто не понимает языка, для
туземцев он все равно, что неразборчивое бормотание. К тому же его
отвлекающий маневр, когда он притворялся неспособным к освоению местного
наречия, теперь бесполезен. Враг знает, что он может говорить на нем почти
так же бегло, как и сами туземцы.
Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери,
прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он
услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.
- Ты меня слышишь? - спросил он не слишком громко, но так, чтобы его
услышали в коридоре. - Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо
перед собой.
- Ты меня слышишь?
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и
недовольный зрачок.
Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком
занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг продолжал
вещать в спиральную петлю:
- Ты меня слышишь?
- Что ты делаешь? - грубо спросил часовой.
Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба
поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве
что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и позвать на
помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском
освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы
сойти хотя бы за полудурка.
- Что ты делаешь? - Марсин повысил голос.
- Вызываю, - ответил Лиминг, как будто только сию секунду очнулся и
заметил постороннего.
- Вызываешь? Кого вызываешь и куда?
- Не твое хлюндячье дело, - с явным нетерпением ответил Лиминг.
Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов. - Ты
меня слышишь?
- Не положено! - не унимался Марсин.
Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие
выходки, н спросил:
- Что не положено?
- Вызывать.
- Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что бы
с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?
От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в
землянах или в особых привилегиях, которые считались для них жизненно
необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что с ними стало
бы без зтих привилегий.
А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь
непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в
камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как
отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил
шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать
начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего
тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник был
пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной
жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между полуночью и
рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно
громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него
ублюдочным фаплапом.
- Кончай вызывать и ложись спать, - приказал Марсин с ноткой отчаяния
в голосе, - или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.
- Покатался бы лучше на верблюде, - посоветовал ему Лиминг. Он
повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. - Ты меня слышишь?
- Я тебя предупредил! - не отставал Марсин, не спуская со спирали
глаз.
- Сказано, фибли отсюда! - взревел Лиминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Естественно, Лиминг проспал - ведь он почти всю ночь провел за
работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника, за
ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи, раздели
и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его
одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними. "Вылитый педик", -
решил Лиминг.
Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из них
сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так
осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, от утфутболил ее в
сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но
перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их долгая возня
со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора
прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошествовал по
коридору.
Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и
вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла
коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг
повернулся и ретировался.
Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости, он
остановился, принял скромную позу и сказал:
Взгляните - "Сентябрьское утро".
Для офицера это был пустой звук.
Размахывая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:
- Это что такое?
- Моя собственность, - с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.
- Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не
разрешается ничего иметь при себе.
- Кто это сказал?
- Это я вам говорю! - довольно злобно ответил педик.
- А кто вы собственно такой? - поинтересовался Лиминг, демонстрируя
чисто научный интерес.
- Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой!
Стража, взять его в камеру и...
- Вы здесь не начальник, - перебил его Лиминг с наглой
самоуверенностью. - Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно. Если
не верите, пойдите и спросите его.
Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали всю
инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво
уставившись на узника, он колебался.
- Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при себе
этот предмет?
- Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать.
Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову
начальства.
- Свинарник? Это еще что такое?
- Не ваше дело.
- Я справлюсь у коменданта.
Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся и охранникам.
Возвратите его обратно в камеру и пусть ему принесут обычный завтрак.
Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? - напомнил Лиминг.
- Не раньше, чем я увижусь с комендантом.
Охранники затолкали его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак - обычная
миска размазни. Он обругал стражников за то, что ему не принесли яичницу с
беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация
самоуверенности и некоторой агрессивности была необходимым условием для
продолжения игры.
Учитель почему-то не явился, так что Лиминг провел все утро, шлифуя по
книгам беглость речи. Днем его выпустили во двор, и он, смешавшись с
толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.
Его знакомый прошептал:
- Мне удалось стащить еще моток проволоки. Я его захватил с собой на
тот случай, если он тебе понадобится. - Он сунул проволоку Лимингу и,
убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил: - Это все, что я сумел
достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать судьбу.
- В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?
- Пока все тихо. - Ригелианин настороженно огляделся. - Но если другие
узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему примеру. Они
разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем она мне
понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За два года в
тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и старается оттяпать
у ближнего лишний кусок - неважно, настоящий или воображаемый. От этой
собачьей жизни все худшее в нас вылезает на поверхность - как, впрочем, и
лучшее.
- Понятно.
- Пары моточков никто не хватится, - продолжал собеседник. - Но если
поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И
тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу давать повод для
повального шмона.
- То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не
могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?
Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.
- Я тебе зтого не говорил.
- Но я-то не хуже других знаю, скольжо будет дважды два. - Лиминг
ободряюще подмигнул собеседнику. - А еще я умею держать язык за зубами.
Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом обыскал
двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно,
не в них дело. В крайнем случае можно обойтись и так.
Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел
сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно,
пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.
Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые
бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот разнесся по
всему зданию.
ГЛАВА 8
Топот бегущих ног. Глазок открылся. За ним был все тот же Марсин.
- А, это ты, фаплап! - приветствовал его Лиминг. Он презрительно
фыркнул. - Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы
выслужиться. - Он выпрямился во весь рост. - Что ж, мне тебя жаль. Я бы сто
раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей
- Тебе жаль? Меня? - Марсин всполошился. - Это еще почему?
- Потому что тебе несдобровать.
- Мне?
- Кому же еще? Не сразу, если тебе от зтого легче. Сначала подождешь,
помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно, мне не верить.
Поживем - увидим.
- Я только выполнял свой долг, - чуть ли не извиняясь, оправдывался
Марсин.
- Это тебе зачтется, - утешил его Лиминг, - за все получишь по
заслугам.
- Не понимаю, - заныл Марсин, нутром ощущая беду.
- Поймешь - не обрадуешьса И те вонючие фанлапы, которые лупили меня
во дворе, - тоже. Можешь передать, что наказание для них уже отмерено.
- Я не должен с тобой разговаривать, - сказал Марсин, смутно сознавая,
что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему прилипает. - Мне пора
идти.
- Ступай. Только мне кое-что нужно.
- Что?
- Мне нужен мой бопамагилви - та штука, которую забрал офицер.
- Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет до
завтрашнего утра.
- А мне-то что. Мне он нужен сейчас.
- Сейчас нельзя.
- Ну и ладно. - Лиминг небрежно махнул рукой. - Сделаю еще один.
- Не положено, - крайне неуверенно напомнил ему Марсин.
- Ха-ха! - ответил Лиминг.
После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и
соорудил вторую штуковину - точную копию первой. Его дважды прерывали, но
не застукали ни разу.
Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из
кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец к
среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль,
он старательно замазап блестящую поверхность проволочного кольца, так что
заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку носом. Потом
соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце располагалось так
высоко, что нижняя часть решетки с пола была не видна.
Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент,
спросил:
- Ты меня слышишь?
Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за дверью
сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не
Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно
поворачивать петлю, одновременно вопрошая:
- Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу
выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
- Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно было
поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно
слушает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
оружие".
Но вовсе не обязательно, чтобы Х был чем-то материальным или
конкретным, смертоносным или даже видимым. Он может быть неосязаемым и
недоказуемым, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского
блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой ложью -
словом, чем угодно.
И безошибочно испытать его можно одним-единственным способом -
сработает он или нет. Если да, значит это то, что нужно.
Вот и посмотрим...
Нет никакого смысла использовать язык Земли, разве что для заклинаний,
когда в них возникнет необходимость. Здесь никто не понимает языка, для
туземцев он все равно, что неразборчивое бормотание. К тому же его
отвлекающий маневр, когда он притворялся неспособным к освоению местного
наречия, теперь бесполезен. Враг знает, что он может говорить на нем почти
так же бегло, как и сами туземцы.
Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери,
прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать минут он
услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.
- Ты меня слышишь? - спросил он не слишком громко, но так, чтобы его
услышали в коридоре. - Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо
перед собой.
- Ты меня слышишь?
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и
недовольный зрачок.
Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком
занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг продолжал
вещать в спиральную петлю:
- Ты меня слышишь?
- Что ты делаешь? - грубо спросил часовой.
Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба
поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен разве
что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и позвать на
помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при медицинском
освидетельствовании ему бы пришлось основательно поработать мозгами, чтобы
сойти хотя бы за полудурка.
- Что ты делаешь? - Марсин повысил голос.
- Вызываю, - ответил Лиминг, как будто только сию секунду очнулся и
заметил постороннего.
- Вызываешь? Кого вызываешь и куда?
- Не твое хлюндячье дело, - с явным нетерпением ответил Лиминг.
Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов. - Ты
меня слышишь?
- Не положено! - не унимался Марсин.
Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть дурацкие
выходки, н спросил:
- Что не положено?
- Вызывать.
- Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что бы
с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?
От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил в
землянах или в особых привилегиях, которые считались для них жизненно
необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что с ними стало
бы без зтих привилегий.
А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь
непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось заходить в
камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех пор, как
отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его оружие и порешил
шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать
начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца, нарушающего
тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник был
пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали интимной
жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между полуночью и
рассветом, время, когда больная печень начальника караула бурчала особенно
громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком часто оказывался у него
ублюдочным фаплапом.
- Кончай вызывать и ложись спать, - приказал Марсин с ноткой отчаяния
в голосе, - или утром я доложу дежурному офицеру о твоем неповиновении.
- Покатался бы лучше на верблюде, - посоветовал ему Лиминг. Он
повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. - Ты меня слышишь?
- Я тебя предупредил! - не отставал Марсин, не спуская со спирали
глаз.
- Сказано, фибли отсюда! - взревел Лиминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Естественно, Лиминг проспал - ведь он почти всю ночь провел за
работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника, за
ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи, раздели
и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники обыскивали его
одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними. "Вылитый педик", -
решил Лиминг.
Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из них
сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так
осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, от утфутболил ее в
сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но
перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их долгая возня
со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он решил, что пора
прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошествовал по
коридору.
Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и
вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла
коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг
повернулся и ретировался.
Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости, он
остановился, принял скромную позу и сказал:
Взгляните - "Сентябрьское утро".
Для офицера это был пустой звук.
Размахывая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:
- Это что такое?
- Моя собственность, - с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.
- Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не
разрешается ничего иметь при себе.
- Кто это сказал?
- Это я вам говорю! - довольно злобно ответил педик.
- А кто вы собственно такой? - поинтересовался Лиминг, демонстрируя
чисто научный интерес.
- Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой!
Стража, взять его в камеру и...
- Вы здесь не начальник, - перебил его Лиминг с наглой
самоуверенностью. - Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно. Если
не верите, пойдите и спросите его.
Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали всю
инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво
уставившись на узника, он колебался.
- Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при себе
этот предмет?
- Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать.
Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову
начальства.
- Свинарник? Это еще что такое?
- Не ваше дело.
- Я справлюсь у коменданта.
Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся и охранникам.
Возвратите его обратно в камеру и пусть ему принесут обычный завтрак.
Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? - напомнил Лиминг.
- Не раньше, чем я увижусь с комендантом.
Охранники затолкали его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак - обычная
миска размазни. Он обругал стражников за то, что ему не принесли яичницу с
беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация
самоуверенности и некоторой агрессивности была необходимым условием для
продолжения игры.
Учитель почему-то не явился, так что Лиминг провел все утро, шлифуя по
книгам беглость речи. Днем его выпустили во двор, и он, смешавшись с
толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.
Его знакомый прошептал:
- Мне удалось стащить еще моток проволоки. Я его захватил с собой на
тот случай, если он тебе понадобится. - Он сунул проволоку Лимингу и,
убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил: - Это все, что я сумел
достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать судьбу.
- В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?
- Пока все тихо. - Ригелианин настороженно огляделся. - Но если другие
узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему примеру. Они
разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем она мне
понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За два года в
тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и старается оттяпать
у ближнего лишний кусок - неважно, настоящий или воображаемый. От этой
собачьей жизни все худшее в нас вылезает на поверхность - как, впрочем, и
лучшее.
- Понятно.
- Пары моточков никто не хватится, - продолжал собеседник. - Но если
поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И
тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу давать повод для
повального шмона.
- То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не
могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?
Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.
- Я тебе зтого не говорил.
- Но я-то не хуже других знаю, скольжо будет дважды два. - Лиминг
ободряюще подмигнул собеседнику. - А еще я умею держать язык за зубами.
Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом обыскал
двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно,
не в них дело. В крайнем случае можно обойтись и так.
Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел
сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно,
пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.
Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые
бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот разнесся по
всему зданию.
ГЛАВА 8
Топот бегущих ног. Глазок открылся. За ним был все тот же Марсин.
- А, это ты, фаплап! - приветствовал его Лиминг. Он презрительно
фыркнул. - Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы
выслужиться. - Он выпрямился во весь рост. - Что ж, мне тебя жаль. Я бы сто
раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей
- Тебе жаль? Меня? - Марсин всполошился. - Это еще почему?
- Потому что тебе несдобровать.
- Мне?
- Кому же еще? Не сразу, если тебе от зтого легче. Сначала подождешь,
помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно, мне не верить.
Поживем - увидим.
- Я только выполнял свой долг, - чуть ли не извиняясь, оправдывался
Марсин.
- Это тебе зачтется, - утешил его Лиминг, - за все получишь по
заслугам.
- Не понимаю, - заныл Марсин, нутром ощущая беду.
- Поймешь - не обрадуешьса И те вонючие фанлапы, которые лупили меня
во дворе, - тоже. Можешь передать, что наказание для них уже отмерено.
- Я не должен с тобой разговаривать, - сказал Марсин, смутно сознавая,
что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему прилипает. - Мне пора
идти.
- Ступай. Только мне кое-что нужно.
- Что?
- Мне нужен мой бопамагилви - та штука, которую забрал офицер.
- Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет до
завтрашнего утра.
- А мне-то что. Мне он нужен сейчас.
- Сейчас нельзя.
- Ну и ладно. - Лиминг небрежно махнул рукой. - Сделаю еще один.
- Не положено, - крайне неуверенно напомнил ему Марсин.
- Ха-ха! - ответил Лиминг.
После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и
соорудил вторую штуковину - точную копию первой. Его дважды прерывали, но
не застукали ни разу.
Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из
кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец к
среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль,
он старательно замазап блестящую поверхность проволочного кольца, так что
заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку носом. Потом
соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце располагалось так
высоко, что нижняя часть решетки с пола была не видна.
Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент,
спросил:
- Ты меня слышишь?
Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за дверью
сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не
Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно
поворачивать петлю, одновременно вопрошая:
- Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу
выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
- Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно было
поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно
слушает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24