В те незапамятные времена, когда конфликты ограничивались
одной-единственной планетой, существовало защитное средство, так называемая
Женевская Конвенция. Она предусматривала организацию нейтральной инспекции
лагерей для военнопленных, доставку им писем из дома и продуктовых посылок.
Теперь ничего подобного нет. У пленника всего два способа защиты:
собственные силы плюс слабое утешение, что соотечественники могут,
отыграться на захваченном в плен неприятеле. Причем второе - скорее мечта,
нежели реальность. Ведь отыграться они смогут в том случае, если узнают,
что с кем-то из своих в плену жестоко обращаются.
Время тянулось еле-еле. Караул сменялся уже два раза. Еще раз принесли
поесть. Наконец он увидел, что за окном темнеет. Украдкой поглядывая в
сторону единственного окна, Лиминг решил, что пытаться из него выскочить
под прицелом двух ружей - чистое самоубийство. Маленькое оконце находилось
так высоко, что в спешке через него не очень-то протиснешься. Как бы ему
сейчас пригодился пистолет-вонючка!
Первейший долг пленного - смыться. Для этого придется с нечеловеческим
терпением выжидать подходящий момент и, как только подвернется удобный
случай, использовать его на всю катушку. Один раз это ему почти удалось,
так почему бы вторично не попытать счастья? А если пути на свободу нет,
нужно его изобрести.
Да, перспектива не из приятных И похоже, скоро она станет еще
неприятнее. Знай он туземный язык или любой другой язык сообщества, он бы
даже полиглота Клавиза заставил поверить, что черное - это белое.
Беззастенчивая наглость имеет свои преимущества. Как знать, может быть,
приземлившись, он сумел бы сладкими речами и безграничной самоуверенностью
вместе с необходимой дозой нахальства, заставить туземцев отремонтировать
ему дюзы и даже пожелать счастливого пути, так что они даже и не
заподозрили бы, что оказали услугу врагу. Сладкая мечта, но совершенно
бесплодная... Он не умел болтать ни на одном языке Сообщества, что сразу же
подрубало ее под корень. Даже младенца не уговоришь расстаться с
погремушкой, если вместо слов будешь издавать нечленораздельное мычание. Но
должен же быть какой-то шанс! Уж он ухватился бы за него сразу и обеими
руками! Если, конечно, противник настолько глуп, чтобы такой шанс
предоставить.
Оценивая стражников - так же, как когда-то взвешивал способности
офицера, своих первык конвоиров н Клавиза, - Лиминг решил, что они навряд
ли принадлежат к интеллектуальной элите Сообщества. Зато у них медвежья
хватка и крокодилья злоба - как раз то, что надо, чтобы засадить человека в
кутузку и гноить там до скончания веков.
Вот уж ничего не скажешь - прирожденные тюремщики.
Его продержали взаперти четыре дня, с регулярными интервалами
доставляя еду и питье. Долгими ночами он спал вполглаза, часами думал и
часто угрюмо взирал на своих невозмутимых стражей. Мысленно Лиминг уже
изобрел тысячу планов освобождения, рассмотрел их и отверг. Большинство
казались надуманными, фантастическими и нереальными.
Однажды он дошел до того, что попытался загипнотизировать охранников,
неотрывно глядя на них, пока у самого глаза чуть не закрылись. На них это
не произвело ни малейшего впечатления. Как все пресмыкающиеея, они обладали
способностью сохранять неподвижность и тупо пялиться в пространство до
второго пришествия.
На утро четвертого дня в комнату ввалился офицер, гаркнул "Амаш!" и
указал на дверь. Его тон и манеры явно не отличались дружелюбием.
По-видимому, кто-то распознал в госте неприятельского лазутчика.
Поднявшись, Лиминг вышел в сопровождении четырех охранников. Двое шли
впереди, двое сзади; шествие замыкал офицер На дороге их поджидал обитый
сталью фургон. Лиминга впихнули в кузов и заперли дверь. Два охранника
вскочили на заднюю подножку и вцепились в поручни. Третий сел в кабину н
водителю. Путешествие длилось тринадцать часов, причем все это время
пленник трясся в полной темноте.
Когда машина наконец остановилась, Лиминг уже изобрел новое, на
редкость гнусное словечко. Он не преминул его выпалить, как только
отворилась дверь.
- Хлюндик - энк! - заорал он.
- Амаш! - рявкнул охранник, не оценив вклад пленника в словарь бранных
выражений, и бесцеремонно подтолкнул его в спину.
- Лиминг неуклюже замаршировал из машины на землю.
Он успел увидеть высоченные стены на фоне ночного неба, а над ними -
зарево ярких огней. Потом его провели в железные ворота и дальше, в
просторную комнату, где его уже поджидало шестеро типов крайне мрачной
наружности.
Один из шестерых подмахнул бумагу, которую вручил ему начальник
конвоя. Когда стража вышла, закрыв за собой дверь, все шестеро недружелюбно
уставились на пришельца.
Один из них что-то произнес начальственным тоном и знаками приказал
Лимингу раздеться.
Лиминг тут же обозвал его хлюндиком вонючим, окопавшимся в тыловом
болоте. Однако ничего хорошего из этот не вышло. Шестеро громил схватили
его, мигом раздели догола и обыскали всю одежду, обращая особое внимание на
швы н карманы. По - ходу действия они продемонстрировали замечательную
сноровку специалистов, которым уже не раз доводилось выполнять подобную
работу и которые знали, что искать и где. Никто не проявил ни малейшего
интереса к анатомии чужака, хотя он красовался перед ними в чем мать
родила.
Наконец его пожитки положили в сторону, а одежду швырнули обратно.
Пока Лиминг облачался, специалисты копались в его башмаках, что-то
недовольно бурча. Оставив пленнику минимум, необходимый для того, чтобы
прикрыть наготу, и на этом успокоившись, они выпустили его через заднюю
дверь, провели по массивной каменной лестнице вниз и втолкнули в камеру.
Стук захлопнувшейся двери прозвучал как удар судьбы.
Из ночной темноты в густо зарешеченное отверстие, расположенное под
самым потолком, пробивался свет восьми звездочек и одной крохотной луны.
Нижнюю часть оконца окрашивал слабый желтоватый отблеск наружного
освещения.
Ощупью передвигаясь в темноте, он наткнулся на деревянную скамью,
стоявшую у стены. Лиминг пошевелил ее - она подалась. Подтащив скамью к
отверстию, он взобрался на нее, но выглянуть наружу так и не удалось: не
хватало пары футов. Он возился с тяжелой скамьей, пока ему не удалось
прислонить ее и стене под углом, потом осторожно поднялся на самый верх и
приник к решетке.
С высоты сорока футов открывалось голое вымощенное камнем
пространство, которое тянулось вправо и влево, насколько позволял видеть
ограниченный обзор. Пространство замыкала гладкая каменная стена,
возвышавшаяся до уровня его глаз. Вверху стена заострялась, образуя угол
градусов в шестьдесят. Над ней на высоте десяти дюймов был туго натянут ряд
гладкой, без шипов, проволоки.
Из невидимых источников, расположенных справа и слева, вырывались
мощные лучи света, озаряя всю площадь между тюремным корпусом и наружной
стеной, равно как и обширное пространство за ней. И никаких признаков
жизни. Только стена, море света, да нависшая ночь с далекими звездами.
Так, значит, я в тюрьме, - произнес Лиминг. - Ну уж это ни в какие
ворота!
Он спрыгнул на невидимый пол, и от этого левого толчка скамья рухнула
с оглушительным грохотом. Можно было подумать, что он раздобыл ракету и
умчался на ней, пробив крышу. По коридору затопали, в тяжелой железной
двери открылся глазок, через него брызнул луч света. В отверстии появился
зрачок.
- Сач инвигия, фаплап! - гаркнул надзиратель.
Лиминг обозвал его плоскостопым толстозадым хлюндиком и добавил еще
шесть слов - более старых, затертых от долгого употребления, но все еще
достаточно выразительных. Глазок захлопнулся. Лиминг лег на жесткую скамью
и постарался уснуть.
Через час он стал яростно дубасить в дверь и, когда глазок
приоткрылся, выпалил:
- Сам ты фаплап!
Только после этого ему удалось заснуть.
Завтрак состоял из миски чуть теплой каши, напоминавшей перловку, и
кружки воды. Подали еду с пренебрежением. Поглощая ее, Лиминг кривился от
отвращения: она была еще хуже той мешанины, которой он перебивался,
скитаясь в лесах. С другой стороны, тогда у него был не тюремный паек, а
пропитание каких-то бедолаг-вертолетчиков.
Немного погодя к нему заявился тонкогубый субьект в сопровождении двух
охранников. При помощи множества телодвижений посетитель объяснил, что
пленнику надлежит освоить цивилизованную речь, более того, освоить ее
срочно, в приказном порядке. Обучение должно начаться незамедлительно.
Озадаченный такой перспективой, Лиминг спросил:
- А где же майор Клавиз?
- Щипнос?
- Почему Клавиз не может присутствовать при переговорах - он что,
онемел?
До собеседника наконец дошел смысл вопроса. Тыкая перед собой
указательным пальцем, он изрек:
- Клавиз - жир-жир-жир!
- Не понял.
- Клавиз. - жир-жир-жир! - Он несколько раз ударил себя в грудь,
сделал вид, что валится на пол, и таким образом дал весьма недвусмысленно
понять, что Клавиз отправился на тот свет, причем не без вмешательства
высших инстанций.
- Ну и пироги! - изумился Лиминг.
Но наставник уже деловито извлек стопку детских книжек с картинками и
начал приобщать Лиминга к знаниям. Охранники тем временем подпирали стенку
и явно томились от безделья. Лиминг, со своей стороны, способствовал
процессу обучения так, как можно способствовать только врагу: не понимал ни
единого слова, не произносил правильно ни единого звука - в общем, не
упускал случая продемонстрировать полнейшую лингвистическую
непрошибаемость.
К полудню урок закончился, что ознаменовалось прибытием очередной
миски каши, в которой плавал кусочек какой-то жилистой дряни - ни дать ни
мить, крысиная ляжка. Лиминг выхлебал кашу, пососал мясо и отодвинул миску.
Потом стал думать: что скрывается за их намерением обучить его туземной
речи?
Прикончив беднягу Клавиза, враг стал жертвой собственной жестокости -
лишился единственного на планете знатока космоарго. Возможно, где-то на
планетах Сообщества есть и другие, но чтобы вытащить одного из них сюда,
потребуется уйма времени и хлопот. Кто-то свалял дурака, подписав Клавизу
смертный приговор, а теперь старается исправить промах, обучая пленника
чирикать по-своему.
Очевидно, у противников нет ничего похожего на электронные средства
допроса, распространенные на Земле. Значит, они могут извлекать информацию
только обычным методом вопросов и ответов, усиленным неизвестными мерами
воздействия. Им нужны сведения - и они постараются их заполучить во что бы
то ни стало. Чем больше он станет тянуть с освоением их языка, тем дапьше
отодвинет день, когда ему устроят допрос с пристрастием - если, конечно, он
правильно угадал их намерения.
Его размышления прервал приход охранников. Они отперли дверь и
приказали Лимингу выходить. Проведя пленника по коридору и вниз по
лестнице, они выпустили его в просторный двор, по которому бесцельно
слонялись под ярким солнцем какие-то существа. Лиминг так и замер от
изумления.
Ригелиане! Их тут не меньше двух тысяч.
Союзники, боевые соратники Земли! С нарастающим волнением он стал
присматриваться к ним, пытаясь отыскать в толпе более знакомые черты. Ну
хотя бы парочку землян. Или, на худой конец, несколько человекоподобных
центраврийцев.
Но тщетно. Вокруг шлепали на своих подгибающихся конечностях одни
пучеглазые ригелиане, и видок у них был такой безотрадный, будто позади
бесцельно прожитая жизнь, а впереди - ни малейшего просвета.
И все же Лиминг с первого взгляда почуял: что-то в них не так. Они
видели его так же ясно, как и он их. Он, единственный землянин, космический
союзник, должен был вызвать их законный интерес. Им бы столпиться вокруг
него, забросать вопросами о последних событиях, поделиться новостями.
Как бы не так. Ни один из них даже ухом не повел. Держались так, будто
появление землянина их совершенно не трогает. Лиминг намеренно неторопливо
прошелся по двору, просто напрашиваясь на проявление братских чувств.
Ригелиане расступались, некоторые посматривали украдкой, но большинство
притворялось, что в глаза его не видят. И ни единого дружеского слова.
Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.
Он настиг в углу двора кучку ригелиан и, почти не скрывая злости,
выпалил:
- Кто-нибудь из вас говорит на земном?
Они пялились на небо, на стену, на землю, друг на друга и молчали.
- Кто-нибудь знает центаврийский?
Не отвечают.
- А как насчет космоарго?
Молчание.
Потеряв терпение, Лиминг перешел к другой группе. Бесполезно. За час
он забросал вопросами две-три сотни ригелиан и не получил в ответ ни
единого слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24