Он разглядывал фотографии почтальонов. Здесь были все восемь – четверо мужчин и четыре женщины. Он начал с мужчин. Никто из них даже отдаленно не напоминал Луизу. Он на какую-то секунду задержался на снимке некоего Ларса-Йорана Берга, но потом понял, что и это пустой номер, и переключился на женщин. Одну из них он узнал – она приносила почту его отцу в Лёдерупе.
– Можно я возьму эту брошюру?
– Вы можете взять несколько.
– Спасибо, одной вполне хватит.
– Вы нашли, что хотели?
– Не совсем. Но у меня есть еще несколько вопросов. Значит, письма сортируют здесь… Почтальоны сами этим занимаются?
– Да.
– Других служащих нет?
– Кроме меня, еще один человек. Суне Буман. Он сейчас здесь. Хотите с ним поговорить? Позвать его?
Может, этот Буман – тот самый человек, которого он ищет. Валландер попытался себе представить, что будет, если так оно и окажется.
– Давайте пройдем к нему.
Они пошли на участок сортировки. Увидев человека, завязывающего большой пластиковый мешок, Валландер сразу понял: не он. Ростом Суне Буман был около двух метров, к тому же весил не меньше центнера. Он поздоровался. Суне Буман посмотрел на него с неодобрением:
– Почему вы до сих пор не поймали этого психа?
– Мы этим занимаемся.
– Он уже давно должен сидеть в каталажке.
– К сожалению, наши желания не всегда соответствуют действительности.
Валландер и Альбинссон вернулись в контору.
– У него довольно сложный характер, – извинился за Бумана Альбинссон.
– А у кого не сложный? К тому же он прав. Убийца и в самом деле должен уже сидеть в камере.
Валландер сел на стул, прикидывая, что бы еще спросить. Решения загадки здесь, на почтовом терминале, он не нашел. Впрочем, не особо и рассчитывал найти.
Он протянул очки Альбинссону.
– Это все, – сказал он. – Не стану больше беспокоить.
– Есть еще, конечно, водители, – вдруг сказал Альбинссон. – Они, правда, занимаются грубой сортировкой – мешки с корреспонденцией, содержимое почтовых ящиков. Более тонкой сортировкой и доставкой они не занимаются.
– А про них нет брошюры?
– К сожалению, нет.
Валландер поднялся. Больше вопросов у него не было.
– А что вы ищете? – спросил Альбинссон.
– Я же уже сказал – это текущая оперативная работа.
– Если вы кого-то и можете обмануть, то не меня, – сказал Альбинссон. – Чтобы ведущий следователь города мотался по городу и занимался, как вы выразились, «текущей оперативной работой»? Сейчас, когда вы лихорадочно ищете убийцу вашего сотрудника и семерых молодых людей? Вы приехали потому, что почта как-то связана с убийствами.
– Это не важно. То, чем я занимаюсь, – это именно текущая оперативная работа.
– Не могу поверить. Я думаю, вы здесь кого-то ищете.
– Все, что мог, я уже сказал. Но у меня возникло еще несколько вопросов.
Он снова опустился на стул.
– Думаю, что сегодня почтовая сумка выглядит иначе, чем, скажем, двадцать лет назад. Кто теперь посылает письма?
– Вы совершенно правы – перемены огромные. А через несколько лет будут еще больше. Почтовая служба устаревает. Теперь все шлют факсы и переписываются по электронке.
– Особенно, наверное, это отразилось на личной переписке.
– Как ни странно, нет. Как раз многие не доверяют факсу и электронной почте. Им кажется, что письмо в запечатанном конверте надежнее.
– Значит, почтовые мешки заполнены не только рекламой, официальными уведомлениями и счетами?
– Нет-нет, это далеко не так.
Валландер кивнул, после чего они встали почти одновременно.
– Вы удовлетворены моими ответами?
– Я думаю, да. Спасибо за помощь.
Альбинссон больше ни о чем не спрашивал. Они расстались у входа. Валландер вышел на залитую солнцем улицу. Странный август, подумал он. Жара не отпускает. И тихо. В эту пору в Сконе обычно очень ветрено.
Он вернулся в управление полиции. Может, завтра, на похороны Сведберга, стоит надеть полицейскую форму? Интересно, не сожалеет ли Анн-Бритт, что вызвалась произнести речь? Да к тому же написанную не ей самой?
В приемной Эбба сказала, что Лиза Хольгерссон хочет с ним поговорить. Валландеру показалось, что Эбба в плохом настроении.
– Как ты? – спросил он. – Мы теперь даже не успеваем поговорить по душам.
– Спасибо, хорошо.
Его отец на старости лет тоже так отвечал на вопросы насчет его самочувствия – спасибо, хорошо.
– Когда все это закончится, поговорим по-человечески, – пообещал он.
Она кивнула. Что-то ее определенно угнетает, но расспрашивать некогда. Он направился к Лизе. Дверь ее кабинета, как всегда, была открыта.
– Это же настоящий прорыв, – сказала она, не успел он перешагнуть порог кабинета. – Турнберг просто восхищен.
– Восхищен? Чем?
– Это ты у него спроси. Ты оправдываешь свою репутацию.
Валландер опешил:
– Плохую?
– Скорее наоборот.
Валландер предостерегающе поднял руки. Он вовсе не собирался говорить о своих достижениях, тем более что их почти не было.
– На похороны приедут шеф государственной полиции и министр юстиции. Их самолет прилетает в Стуруп в одиннадцать. Я их встречу. Сразу после этого они попросили доложить о расследовании. Скажем, в двенадцать. В большом зале. Ты, я и Турнберг.
– Может быть, ты сама доложишь? Или Мартинссон. Он говорит в сто раз лучше, чем я.
– Но следствием-то руководишь ты! Мы рассчитываем управиться за полчаса. Потом их поведут обедать. Они улетают сразу после похорон.
– Кто-то из них выступит?
– Оба.
– Боюсь я этих похорон, – сказал Валландер. – Как-никак, человека убили. Это не то же самое, что хоронить умершего от старости или от болезни.
– Ты думаешь о своем старом друге? Рюдберге?
– Да.
Зазвонил телефон. Она сняла трубку, немного послушала и попросила перезвонить попозже.
– А как с музыкой?
– Пусть кантор решит. Они знают, как сделать, чтобы все было достойно. Что там обычно играют? Баха и Букстехуде? И разумеется, «Благословенна будь, земля».
Валландер встал.
– Надеюсь, ты воспользуешься случаем – пообщаться со всем начальством сразу, – вдруг сказал он.
– Воспользуюсь случаем? Для чего?
– Чтобы сказать им, что так дальше дело не пойдет. Я берусь доказать, что их кампания по сбережению средств уже никакая не кампания, а заговор. Заговор, направленный на увеличение преступности в стране. И организованной, и всякой.
– О господи! Что ты имеешь в виду?
– То, что говорю. Заговор с целью обескровить полицию и сделать ее совершенно непригодной для выполнения своих прямых обязанностей. Скажи им это. Если это сейчас еще не так, то скоро будет.
Она покачала головой:
– Не могу сказать, что полностью с тобой согласна.
– Ты прекрасно знаешь, что я прав. Все, кто служит в полиции, видят, что система разваливается на глазах.
– А почему бы тебе самому это не сказать?
– Может быть, я и скажу. Но сейчас я должен поймать этого убийцу.
– Не ты, – поправила она. – Мы. Мы все должны его поймать.
Он пошел в кабинет Мартинссона – тот вместе с Анн-Бритт рассматривал портрет на экране компьютера – Луиза с мужской прической. Без парика.
– Я использую программу, разработанную в ФБР, – сказал Мартинссон. – Мы можем примерить тысячи причесок, бород и усов. Даже можно угри добавить.
– Не думаю, чтобы у него были угри, – сказал Валландер. – Самое важное – угадать, что у него под париком.
– Я тут кое-что разузнала, – сказала Анн-Бритт. – Я позвонила мастеру по парикам в Стокгольм и спросила, есть ли какой-то лимитирующий фактор. Иными словами – как много собственных волос можно уместить под париком. Оказалось, что на этот вопрос однозначно ответить невозможно.
– То есть он вполне может иметь пышную шевелюру, – задумчиво заключил Валландер.
– Эта программа много чего умеет, – перебил Мартинссон. – Она может, к примеру, оттопыривать и прижимать уши. Носы сплющивать.
– Думаю, это ни к чему. Физиономия оказалась точно такая, как на фотографии.
– А цвет глаз? – спросил Мартинссон.
Валландер ненадолго задумался:
– Голубой.
– А зубы ты ее видел?
– Не ее, а его.
– Видел?
– Не приглядывался, но, по-моему, хорошие зубы. Белые.
– Психопаты, как правило, очень мнительны и брезгливы, тщательно соблюдают все правила гигиены, – сказал Мартинссон.
– Откуда мы знаем, что он психопат?
Мартинссон сделал глаза на портрете голубыми. Потом подвигал мышкой, и портрет улыбнулся, показав ровные белые зубы.
– А лет ей сколько?
– Не ей, – снова поправил Валландер. – Ему.
– Но ты-то видел женщину. Ты только потом понял, что это мужчина, – сказала Анн-Бритт.
Она была права. Он видел женщину. И при определении возраста надо исходить из того, что перед ним была женщина.
– Когда женщина так накрашена, возраст определить трудно, – сказал он. – Но фотография, судя по всему, сделана недавно. Я бы сказал, что ей около сорока.
– Высокая? – спросил Мартинссон и добавил: – Когда она шла к туалету, она все еще была женщиной.
Валландер призадумался.
– Скорее всего, метр семьдесят – семьдесят пять.
Мартинссон щелкнул клавишами.
– Теперь фигура, – сказал он. – Была у нее накладная грудь?
Валландер понял, как мало он успел заметить.
– Не знаю, что и сказать.
Анн– Бритт посмотрела на него, чуть улыбаясь.
– Во всех научных трудах утверждается, что мужчины первым делом смотрят на женский бюст, – сказала она, – большая грудь или маленькая. Потом на ноги. Потом – на попу.
Мартинссон хохотнул. Валландер вдруг ощутил весь идиотизм ситуации. Он должен дать мужскую оценку женщине, которая на самом деле не женщина, а мужчина, но все равно ее надо рассматривать как женщину, пока Мартинссон не введет в компьютер все необходимые данные.
– На ней была куртка, – сказал он. – Может быть, я нетипичный мужчина, но на бюст я не обратил внимания. К тому же стойка там высокая. И не могу сказать, как она выглядела сзади – ее сразу же заслонили танцующие. Народу было полно.
– Ладно, у нас и так немало данных, – ободряюще сказал Мартинссон. – Сейчас главное – вычислить, какая у него на самом деле прическа.
– Боюсь, что вариантов сотни, – сказал Валландер. – Может быть, стоит дать в прессу только лицо без парика. В надежде, что кто-то опознает его, если устранить вводящую в заблуждение женскую прическу.
– ФБР утверждает, что это почти невозможно.
– Давайте все-таки попробуем.
Вдруг ему пришла в голову еще одна мысль.
– А кто говорил с медсестрой в больнице? Ну, с той, которая отвечала на вопросы лже-Лундберга о здоровье Исы Эденгрен?
– Я, – сказала Анн-Бритт. – Собственно говоря, этим должен был заняться Ханссон, но вышло так, что пришлось говорить мне.
– Что она запомнила?
– Не густо. Сконский выговор.
– Настоящий?
Она оторопело уставилась на него.
– Смотри-ка, – сказала она, – можно подумать, что ты подслушивал. Она как раз сказала, что с выговором было что-то не так, хотя не поняла, что именно.
– То есть можно предположить, что выговор деланный?
– Да.
– А какой голос? Низкий, высокий?
– Скорее низкий.
Валландер попытался вспомнить вчерашний короткий разговор в «Амиго». Луиза ему улыбнулась, потом сказала, что собиралась пойти в туалет. И вспомнил – она старалась говорить, как женщина, но голос у нее в самом деле низкий.
– Это он звонил, – сказал он. – Можно считать, что это он. Хотя доказательств, понятно, нет.
Он подумал, что сейчас они как раз в том составе, в каком бы ему и хотелось работать, – ближайшие сотрудники. Анн-Бритт и Мартинссон. Даже Ханссон не входил в этот его узкий круг.
– Давайте обсудим, – сказал он. – Сядем в комнате для совещаний.
– Мне бы надо продолжить с этим хозяйством, – сказал Мартинссон. – Это не так-то просто – создать виртуальную картинку.
– Мы ненадолго.
Мартинссон встал. Они пошли в самую маленькую совещательную комнату и заперлись изнутри. Валландер рассказал, что ему удалось узнать на почтовом терминале.
– Я особо и не надеялся, – заключил он. – Но хотел удостовериться.
– Но исходный пункт остается прежним, – сказал Мартинссон. – Мы ищем человека, имеющего доступ к информации. На удивление точной и подробной. Человека, имеющего возможность проникать в чужие секреты.
– Кстати, нам так и не удалось получить данных о том, что кто-то посторонний знал дату и место свадебных съемок, – сказала Анн-Бритт.
– На этом и надо сосредоточиться, – сказал Валландер. – Это какое-то на редкость безграничное расследование, и оно расползается все шире и шире. Но теперь нам по крайней мере удалось нащупать некую точку, которую можно условно принять за центр. Наш преступник имеет те же склонности, что и его жертвы. Он любит переодеваться. К тому же каким-то образом ухитряется внедряться в чужой мир, в чужие тайны. Как это у него получается? Где он сам находится? И каким образом выходит на подобную информацию?
Он вспомнил почтовый терминал.
– Я нашел только один общий знаменатель, – сказал он. – У Исы Эденгрен и Стуре Бьорклунда один и тот же почтальон. Но, кроме него, должно существовать как минимум три!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72