Чара, вспомнилось Рениллу, боялась этого места больше смерти.
Он взял Джатонди за руку, и они вошли внутрь. Темнота поглотила их, и вдруг обрела голос. Древний, металлический, вибрирующий голос. Голос тьмы был голосом КриНаида.
— Они собрались и ждут, — объявил Первый Жрец на древнем чурдишу.
Волосы у Ренилла на голове встали дыбом. Ответа они не услышали.
— Они ожидают Тебя.
По-прежнему нет ответа. Ренилл оглянулся на свою спутницу. Напрасно. Она была невидима, скрыта темнотой. Но рука в его руке по-прежнему была теплой.
— Все жрецы света, все женщины-сосуды, все они ожидают Тебя, — уверял КриНаид-сын. — Их внутренний свет насытит Тебя и восстановит Твои силы. Их жертва возвратит Тебе цельность. Великий, примешь ли Ты их дар?
Тишина.
Услышь меня, Аон-отец.
Тишина.
— Услышь меня. .
Странно. Рениллу почудилось, что какое-то человеческое чувство — нетерпение или даже страх — прозвучало в нечеловеческом голосе Первого Жреца. Всего на миг. Вот он заговорил снова, с привычной .уверенностью:
— Великий. Обновление возродит Твою прежнюю славу, и первая из Сосудов, готовых принять Твой возгорающийся пламень, не могла сдержать своего рвения. Алкая Восславления, она явилась сюда, перед лицо Твое. Вот стоит она на пороге. И с ней другой, так же жаждущий раствориться в Тебе. Молю, исполни их желания.
— Вы, двое, стоящие в темноте, войдите. — Теперь Первый Жрец говорил на вонарском. — Мы рады вам.
14
Ренилл услышал, как сквозь зубы втянула в себя воздух Джатонди, почувствовал, как похолодела ее ладонь. Сердце у него в груди стучало. Он вынул револьвер. Пусть цели не видно, но тяжесть оружия в руке внушала уверенность.
Они вместе шагнули вперед сквозь непроглядный мрак. Как видно, дверью в Святыню служила стена тьмы. Воздух, тяжелый и плотный, сдавил грудь. Потом темнота чуть отступила, и Ренилл различил очертания профиля Джатонди. Они шли, и свет впереди разгорался. Теперь можно было понять, откуда он исходит.
Первый Жрец КриНаид-сын стоял неподвижно: высокая фигура в просторном одеянии, лицо скрыто золотой маской. Десятки талисманов Ирруле сверкали на его плечах и груди, а из отверстий маски лился зеленоватый свет. Бледный ореол окружал жреца и лежал светлым пятном на сыром каменном полу. За пределами этого круга Святыня утопала во мгле.
Ренилл и Джатонди стояли в темноте, но не сомневались, что жрец видит их.
Видит насквозь. Его сила пронизывала воздух, молниями срывалась с амулетов, и Ренилл ощутил давление проникающего в его разум чуждого сознания, как чувствовал его прежде, в кошмарную ночь Обновления. Он был настороже, но стражи его сознания отступили, затаились в глубинах души, не устояв перед мощью вторжения. Все в нем горело, но в чувствах не было больше спасения. Теперь, как и тогда, помочь ему могло только полное самообладание. В ту ночь Ренилла спасла наука старого Зилура, но сейчас, лицом к лицу с КриНаидом, в самом сердце ДжиПайндру… Дворец Света казался далеким и недостижимым. Быть может, он вспомнил бы путь, если бы удалось собраться с мыслями, но голос КриНаида снова звучал прямо в голове и сосредоточиться было невозможно.
— Мы ожидали твоего возвращения, — заметил КриНаид.
Не верить ему было невозможно. Слова, голос шли прямо в душу, или исходили оттуда.
— Нет нужды таиться.
Ну конечно же, этот голос звучит в его мыслях. Это ощущение было испугало Ренилла, но он уже привыкал к нему. Тревога и сопротивление начали отступать. Он, словно ребенок, боялся неведомого, но теперь пришло новое понимание. Ясно ведь, что Первый Жрец не желает им зла, и никогда не желал.
— Вас всегда были готовы принять здесь. Нашей радости нет предела.
Ренилл почувствовал себя пристыженным. Он думал о Сынах и об Отце дурное. Все вонарцы думали о них плохо, без малейших на то оснований. Они показали себя пристрастными, невежественными слепцами. Но еще не поздно исправиться.
— Никогда не поздно, — заверил его КриНаид. Как он раньше не заметил благозвучности этого проникающего в душу голоса?
— Любовь Отца объемлет весь род людской. Его любовь дарует тебе цельность. Отдаваясь Ему, ты наконец обретаешь себя.
Где-то в глубине сознания шевельнулось подозрение. Что-то здесь было не так, но он не сумел вспомнить, в чем Дело. Вероятно, пустяк, остатки беспочвенных опасений.
— Здесь ты обретешь единство с собой, которого всегда искал. — Голос проникал еще глубже. Здесь ты познаешь Исток и Предел. Здесь Отец твой дарует цель, уверенность, покой, общность. Здесь твой дом, во Чаумелль.
Он готов был плакать, так это было прекрасно. КриНаид-сын и Ренилл были частями единого целого, оба принадлежали чему-то неизмеримо большему. Связь была крепка и тянулась в обе стороны, а где-то за благожелательностью Первого Жреца он ощущал нечто… беспокоящее, но не сумел понять, что, ибо его отвлекало какое-то вмешательство извне, да, что-то мешало…
Стоящая рядом девушка трясет его, дергает за руку, даже тычет пальцами под ребра. Хочет, чтоб он обратил на нее внимание. Кажется, она в тревоге. С чего бы? Как она надоедлива! Лучше бы ее здесь не было.
— Ренилл. Ренилл! — Она больно ущипнула его. Ужасно навязчива, совершенно невозможно не замечать ее.
— Ренилл, что с тобой? Очнись! Ренилл! — Засунула руку под шляпу и дергает его за волосы.
— Ренилл, пожалуйста.
Ей что-то не нравится, но это ее забота. Ясно, что намерения у нее добрые, просто она не понимает. Может быть, если ей объяснить, она замолчит и оставит его в покое.
— Скажи что-нибудь! — теперь она влепила ему обжигающую пощечину.
Это уж слишком. Ренилл задохнулся. Вспыхнувший гнев оборвал связь с КриНаидом. Он снова был одинок и неполон, и виновата в том она — эта глупая, нахальная девчонка. В ярости он готов был ответить ей затрещиной, но сумел удержаться. Она ведь хочет добра, и конечно, просто не представляет, что натворила. Потом он ощутил смутное недоумение. Ударить женщину? Не просто какую-то женщину — Джатонди.
Ударить Джатонди? Как это могло прийти ему в голову? Откуда взялись эти мысли? Чужие мысли! Испуг остудил его, и Ренилл более или менее пришел в себя. Джатонди продолжала дергать его за волосы.
— Перестань, — тускло выговорил Ренилл, и девушка отпустила его.
— Что случилось?
— Ничего.
— Ты стоял тут и бормотал себе под нос!
— Я слушал.
— Кого?
— Женщинам-сосудам не дано испытать единения, — пояснил КриНаид. Теперь не оставалось сомнения, что он говорил вслух, потому что Джатонди ахнула, услышав его голос. — Их разум не достаточно развит. Однако их тела служат Отцу.
— Вспомни, зачем мы здесь, — шепнула Джатонди. Зачем мы здесь… Что-то темное, кровавое. Он не мог вспомнить.
— Вспомни покой самоотречения, — вещал КриНаид. — Вспомни его красоту.
Ренилл помнил. Голос больше не звучал у него в мозгу, но не потерял своей власти. Но было и что-то другое, что-то в сознании КриНаида, что он ощутил, но не успел осознать. Ренилл шагнул к свету и к неподвижной фигуре, застывшей в ярком круге. Жрец словно вырастал над ним, возвышаясь, подобно ослепительному, могучему богу.
— Ренилл, что ты делаешь? — Джатонди не отставала от него.
Что он делает? Ренилл остановился в замешательстве. Дворец Света по-прежнему был неизмеримо далек. Вонарская логика не спасает. Ни поддержки, ни якоря. Револьвер в его руке дрогнул.
— Ренилл, дай мне револьвер. — Голос Джатонди звучал совершенно спокойно. — Слышишь? Отдай мне револьвер.
— Он не повинуется тебе. — В первый раз жрец обратился непосредственно к девушке, и она застыла, словно пораженная молнией. — Тебе не дано сбить его с пути и развратить его душу, ибо он нашел себя — истинного.
В голосе первого жреца звучала непоколебимая уверенность и знакомая Рениллу насмешка. Ни намека на сомнение, отчаяние, которое почудилось ему раньше.
— Он открыл в себе Бесконечность, — заключил КриНаид. — Он обрел Отца.
Последнее слово… совсем недавно оно звучало иначе… отдавалось в памяти.
И Ренилл понял. Больше он не даст ускользнуть этому пониманию.
— Ты взывал к Отцу, когда был один, — услышал Ренилл собственный голос, медленно выговаривающий слова, — но он не ответил.
Свечение в отверстиях маски стало ярче. Жрец молчал.
— Он не слышал тебя, — продолжал Ренилл, возвращая память о мимолетном соприкосновении с разумом КриНаида. — Или ему нет до тебя дела. Быть может, Он забыл тебя.
Талисманы Ирруле на одеянии жреца замерцали, как огоньки догорающих свечей. Должно быть, Ренилл еще сохранил некую связь с чувствами КриНаид-сына, потому что в нем разрастался пугающий холод одиночества. Порывом ледяного ветра налетело отчаяние брошенного ребенка. Но вот мерцание талисманов сменилось новым, ярчайшим сиянием. На смену отчаянию пришел гнев, навсегда оборвавший тонкую связующую нить.
Ренилл понял, что снова владеет собой. Разум уцелел и принадлежал только ему. Но как он был истощен! А над ним утесом возвышался Первый Жрец, окруженный сверкающим ореолом неземного света. Его жар обжигал даже на расстоянии.
— Ты недостоин. — Сейчас в голосе жреца не осталось ничего человеческого. Гнев отточил стальные ноты, как лезвие клинка. — И неразумен.
Ренилл молчал.
— С тобой и подобными тебе будет покончено. Ваше время прошло. Этой ночью дремлющий Отец проснется ради величайшего Обновления. Сияние и жизни сотен возвратят Ему прежнюю славу.
— А может, потом он снова уляжется спать? — предположил Ренилл, метя в единственное уязвимое место противника. — Или вовсе не проснется?
— Ныне Он восстанет в прежнем могуществе. Обновленный, Он будет ваять плоть Исподнего мира по воле Своей.
— А захочет ли он оставаться здесь? Не предпочтет ли удалиться?
— Он создаст новую, мощную касту Сынов Аона. Их тела и разум наполнятся материей Сияния, которое смертные зовут Страной Ирруле. Новые Жрецы Света, Его дети и слуги возглавят Его армии.
— А не бросил ли он тебя, Первый Жрец? Не один ли ты здесь?
Свет талисманов снова мигнул — но стал ровным. Голос КриНаида звучал по-прежнему насмешливо.
— Женщина-сосуд, что стоит рядом с тобой, несет в себе царственную кровь, которую люди почитают чистой. Она послужит первым вместилищем нового поколения. Ее Восславление близко. Материя Сияния, внедренная в ее тело, воспрянет и взорвет ее. В поглощающей агонии последнего мгновения жизни, Сосуд может найти утешение в мысли, что ее отпрыск, сын бога Аона, будет жить и служить Отцу долгие века. Имя счастливицы, Блаженной и Избранной среди женщин ее рода, будет вечно почитаться верными.
Ренилл лишился дара речи, но Джатонди не замедлила с ответом.
— Этому не бывать, — спокойно возразила она.
КриНаид словно не услышал ее слов. Зеленоватые лучи его взгляда оставались нацелены на Ренилла. Он продолжал свою речь:
— Новая эра увидит окончательное торжество Отца. Его будут почитать и поклоняться ему по всей земле, известной как Авеския, и за ее пределами. Дерзкие чужеземцы, осмелившиеся вмешаться в святейший из Его обрядов, бегут из Авескии или умрут в ней. Что до тебя, во Чаумелль то ты уже сделал свой выбор.
КриНаид замер в молчании на миг, потребный ему, чтобы собрать воедино силу своих талисманов. Он не шевельнулся, не произнес ни слова. Как видно, мощь его разума не нуждалась в поддержке привычных смертным колдовских ритуалов. По крайней мере, так подумалось Рениллу, наблюдавшему, как сверкающие талисманы Ир руле наливаются новым, всесокрушающим сиянием.
Воздух вспыхнул, и Святыня стала пылающим горном, наполненным темным огнем. Ренилл горел, погибал в нем. Он глотнул смертоносный воздух, и огонь обжег горло, и вопль боли, рвавшийся из груди, не нашел выхода, но другой пронзительный крик звучал, дико отдавался…
Джатонди. Она выкрикивала его имя, тянулась к нему… каким-то чудом глаза его еще видели… но она не могла коснуться его, не могла даже приблизиться. Протянутая к нему рука отдернулась, он услышал ее крик, но сама девушка казалось, не пострадала. Невидимое пламя сжигало его одного, и ей ничего не грозило…
Ничего?
Ренилл видел, как взбухают волдыри на тыльных сторонах его ладоней. Одежда затлела. Легкие тщетно пытались втянуть в себя воздух. Но разум, возможно, жестокой волей Первого Жреца, оставался ясным.
Его рука все еще сжимала оружие. Ренилл поднял револьвер, выстрелил. На таком расстоянии, даже корчась в агонии, он не мог промахнуться. Пуля ударила КриНаида в грудь.
Облаченный в мантию жрец чуть пошатнулся от удара, и талисманы на долю секунды померкли. Рана должна была оказаться смертельной, но Первый Жрец стоял твердо, словно ничего не случилось, и амулеты горели слепящим огнем.
Ренилл снова нажал курок, но на этот раз враг даже не дрогнул, и сияние не померкло ни на миг. Быть может, под мантией скрывалась неуязвимая для пуль броня, но голова открыта… Ренилл выстрелил снова, целя прямо в золотую маску. Выстрел был точен. Пуля легко пробила тонкую золотую пластину, и между глазницами появилось новое отверстие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Он взял Джатонди за руку, и они вошли внутрь. Темнота поглотила их, и вдруг обрела голос. Древний, металлический, вибрирующий голос. Голос тьмы был голосом КриНаида.
— Они собрались и ждут, — объявил Первый Жрец на древнем чурдишу.
Волосы у Ренилла на голове встали дыбом. Ответа они не услышали.
— Они ожидают Тебя.
По-прежнему нет ответа. Ренилл оглянулся на свою спутницу. Напрасно. Она была невидима, скрыта темнотой. Но рука в его руке по-прежнему была теплой.
— Все жрецы света, все женщины-сосуды, все они ожидают Тебя, — уверял КриНаид-сын. — Их внутренний свет насытит Тебя и восстановит Твои силы. Их жертва возвратит Тебе цельность. Великий, примешь ли Ты их дар?
Тишина.
Услышь меня, Аон-отец.
Тишина.
— Услышь меня. .
Странно. Рениллу почудилось, что какое-то человеческое чувство — нетерпение или даже страх — прозвучало в нечеловеческом голосе Первого Жреца. Всего на миг. Вот он заговорил снова, с привычной .уверенностью:
— Великий. Обновление возродит Твою прежнюю славу, и первая из Сосудов, готовых принять Твой возгорающийся пламень, не могла сдержать своего рвения. Алкая Восславления, она явилась сюда, перед лицо Твое. Вот стоит она на пороге. И с ней другой, так же жаждущий раствориться в Тебе. Молю, исполни их желания.
— Вы, двое, стоящие в темноте, войдите. — Теперь Первый Жрец говорил на вонарском. — Мы рады вам.
14
Ренилл услышал, как сквозь зубы втянула в себя воздух Джатонди, почувствовал, как похолодела ее ладонь. Сердце у него в груди стучало. Он вынул револьвер. Пусть цели не видно, но тяжесть оружия в руке внушала уверенность.
Они вместе шагнули вперед сквозь непроглядный мрак. Как видно, дверью в Святыню служила стена тьмы. Воздух, тяжелый и плотный, сдавил грудь. Потом темнота чуть отступила, и Ренилл различил очертания профиля Джатонди. Они шли, и свет впереди разгорался. Теперь можно было понять, откуда он исходит.
Первый Жрец КриНаид-сын стоял неподвижно: высокая фигура в просторном одеянии, лицо скрыто золотой маской. Десятки талисманов Ирруле сверкали на его плечах и груди, а из отверстий маски лился зеленоватый свет. Бледный ореол окружал жреца и лежал светлым пятном на сыром каменном полу. За пределами этого круга Святыня утопала во мгле.
Ренилл и Джатонди стояли в темноте, но не сомневались, что жрец видит их.
Видит насквозь. Его сила пронизывала воздух, молниями срывалась с амулетов, и Ренилл ощутил давление проникающего в его разум чуждого сознания, как чувствовал его прежде, в кошмарную ночь Обновления. Он был настороже, но стражи его сознания отступили, затаились в глубинах души, не устояв перед мощью вторжения. Все в нем горело, но в чувствах не было больше спасения. Теперь, как и тогда, помочь ему могло только полное самообладание. В ту ночь Ренилла спасла наука старого Зилура, но сейчас, лицом к лицу с КриНаидом, в самом сердце ДжиПайндру… Дворец Света казался далеким и недостижимым. Быть может, он вспомнил бы путь, если бы удалось собраться с мыслями, но голос КриНаида снова звучал прямо в голове и сосредоточиться было невозможно.
— Мы ожидали твоего возвращения, — заметил КриНаид.
Не верить ему было невозможно. Слова, голос шли прямо в душу, или исходили оттуда.
— Нет нужды таиться.
Ну конечно же, этот голос звучит в его мыслях. Это ощущение было испугало Ренилла, но он уже привыкал к нему. Тревога и сопротивление начали отступать. Он, словно ребенок, боялся неведомого, но теперь пришло новое понимание. Ясно ведь, что Первый Жрец не желает им зла, и никогда не желал.
— Вас всегда были готовы принять здесь. Нашей радости нет предела.
Ренилл почувствовал себя пристыженным. Он думал о Сынах и об Отце дурное. Все вонарцы думали о них плохо, без малейших на то оснований. Они показали себя пристрастными, невежественными слепцами. Но еще не поздно исправиться.
— Никогда не поздно, — заверил его КриНаид. Как он раньше не заметил благозвучности этого проникающего в душу голоса?
— Любовь Отца объемлет весь род людской. Его любовь дарует тебе цельность. Отдаваясь Ему, ты наконец обретаешь себя.
Где-то в глубине сознания шевельнулось подозрение. Что-то здесь было не так, но он не сумел вспомнить, в чем Дело. Вероятно, пустяк, остатки беспочвенных опасений.
— Здесь ты обретешь единство с собой, которого всегда искал. — Голос проникал еще глубже. Здесь ты познаешь Исток и Предел. Здесь Отец твой дарует цель, уверенность, покой, общность. Здесь твой дом, во Чаумелль.
Он готов был плакать, так это было прекрасно. КриНаид-сын и Ренилл были частями единого целого, оба принадлежали чему-то неизмеримо большему. Связь была крепка и тянулась в обе стороны, а где-то за благожелательностью Первого Жреца он ощущал нечто… беспокоящее, но не сумел понять, что, ибо его отвлекало какое-то вмешательство извне, да, что-то мешало…
Стоящая рядом девушка трясет его, дергает за руку, даже тычет пальцами под ребра. Хочет, чтоб он обратил на нее внимание. Кажется, она в тревоге. С чего бы? Как она надоедлива! Лучше бы ее здесь не было.
— Ренилл. Ренилл! — Она больно ущипнула его. Ужасно навязчива, совершенно невозможно не замечать ее.
— Ренилл, что с тобой? Очнись! Ренилл! — Засунула руку под шляпу и дергает его за волосы.
— Ренилл, пожалуйста.
Ей что-то не нравится, но это ее забота. Ясно, что намерения у нее добрые, просто она не понимает. Может быть, если ей объяснить, она замолчит и оставит его в покое.
— Скажи что-нибудь! — теперь она влепила ему обжигающую пощечину.
Это уж слишком. Ренилл задохнулся. Вспыхнувший гнев оборвал связь с КриНаидом. Он снова был одинок и неполон, и виновата в том она — эта глупая, нахальная девчонка. В ярости он готов был ответить ей затрещиной, но сумел удержаться. Она ведь хочет добра, и конечно, просто не представляет, что натворила. Потом он ощутил смутное недоумение. Ударить женщину? Не просто какую-то женщину — Джатонди.
Ударить Джатонди? Как это могло прийти ему в голову? Откуда взялись эти мысли? Чужие мысли! Испуг остудил его, и Ренилл более или менее пришел в себя. Джатонди продолжала дергать его за волосы.
— Перестань, — тускло выговорил Ренилл, и девушка отпустила его.
— Что случилось?
— Ничего.
— Ты стоял тут и бормотал себе под нос!
— Я слушал.
— Кого?
— Женщинам-сосудам не дано испытать единения, — пояснил КриНаид. Теперь не оставалось сомнения, что он говорил вслух, потому что Джатонди ахнула, услышав его голос. — Их разум не достаточно развит. Однако их тела служат Отцу.
— Вспомни, зачем мы здесь, — шепнула Джатонди. Зачем мы здесь… Что-то темное, кровавое. Он не мог вспомнить.
— Вспомни покой самоотречения, — вещал КриНаид. — Вспомни его красоту.
Ренилл помнил. Голос больше не звучал у него в мозгу, но не потерял своей власти. Но было и что-то другое, что-то в сознании КриНаида, что он ощутил, но не успел осознать. Ренилл шагнул к свету и к неподвижной фигуре, застывшей в ярком круге. Жрец словно вырастал над ним, возвышаясь, подобно ослепительному, могучему богу.
— Ренилл, что ты делаешь? — Джатонди не отставала от него.
Что он делает? Ренилл остановился в замешательстве. Дворец Света по-прежнему был неизмеримо далек. Вонарская логика не спасает. Ни поддержки, ни якоря. Револьвер в его руке дрогнул.
— Ренилл, дай мне револьвер. — Голос Джатонди звучал совершенно спокойно. — Слышишь? Отдай мне револьвер.
— Он не повинуется тебе. — В первый раз жрец обратился непосредственно к девушке, и она застыла, словно пораженная молнией. — Тебе не дано сбить его с пути и развратить его душу, ибо он нашел себя — истинного.
В голосе первого жреца звучала непоколебимая уверенность и знакомая Рениллу насмешка. Ни намека на сомнение, отчаяние, которое почудилось ему раньше.
— Он открыл в себе Бесконечность, — заключил КриНаид. — Он обрел Отца.
Последнее слово… совсем недавно оно звучало иначе… отдавалось в памяти.
И Ренилл понял. Больше он не даст ускользнуть этому пониманию.
— Ты взывал к Отцу, когда был один, — услышал Ренилл собственный голос, медленно выговаривающий слова, — но он не ответил.
Свечение в отверстиях маски стало ярче. Жрец молчал.
— Он не слышал тебя, — продолжал Ренилл, возвращая память о мимолетном соприкосновении с разумом КриНаида. — Или ему нет до тебя дела. Быть может, Он забыл тебя.
Талисманы Ирруле на одеянии жреца замерцали, как огоньки догорающих свечей. Должно быть, Ренилл еще сохранил некую связь с чувствами КриНаид-сына, потому что в нем разрастался пугающий холод одиночества. Порывом ледяного ветра налетело отчаяние брошенного ребенка. Но вот мерцание талисманов сменилось новым, ярчайшим сиянием. На смену отчаянию пришел гнев, навсегда оборвавший тонкую связующую нить.
Ренилл понял, что снова владеет собой. Разум уцелел и принадлежал только ему. Но как он был истощен! А над ним утесом возвышался Первый Жрец, окруженный сверкающим ореолом неземного света. Его жар обжигал даже на расстоянии.
— Ты недостоин. — Сейчас в голосе жреца не осталось ничего человеческого. Гнев отточил стальные ноты, как лезвие клинка. — И неразумен.
Ренилл молчал.
— С тобой и подобными тебе будет покончено. Ваше время прошло. Этой ночью дремлющий Отец проснется ради величайшего Обновления. Сияние и жизни сотен возвратят Ему прежнюю славу.
— А может, потом он снова уляжется спать? — предположил Ренилл, метя в единственное уязвимое место противника. — Или вовсе не проснется?
— Ныне Он восстанет в прежнем могуществе. Обновленный, Он будет ваять плоть Исподнего мира по воле Своей.
— А захочет ли он оставаться здесь? Не предпочтет ли удалиться?
— Он создаст новую, мощную касту Сынов Аона. Их тела и разум наполнятся материей Сияния, которое смертные зовут Страной Ирруле. Новые Жрецы Света, Его дети и слуги возглавят Его армии.
— А не бросил ли он тебя, Первый Жрец? Не один ли ты здесь?
Свет талисманов снова мигнул — но стал ровным. Голос КриНаида звучал по-прежнему насмешливо.
— Женщина-сосуд, что стоит рядом с тобой, несет в себе царственную кровь, которую люди почитают чистой. Она послужит первым вместилищем нового поколения. Ее Восславление близко. Материя Сияния, внедренная в ее тело, воспрянет и взорвет ее. В поглощающей агонии последнего мгновения жизни, Сосуд может найти утешение в мысли, что ее отпрыск, сын бога Аона, будет жить и служить Отцу долгие века. Имя счастливицы, Блаженной и Избранной среди женщин ее рода, будет вечно почитаться верными.
Ренилл лишился дара речи, но Джатонди не замедлила с ответом.
— Этому не бывать, — спокойно возразила она.
КриНаид словно не услышал ее слов. Зеленоватые лучи его взгляда оставались нацелены на Ренилла. Он продолжал свою речь:
— Новая эра увидит окончательное торжество Отца. Его будут почитать и поклоняться ему по всей земле, известной как Авеския, и за ее пределами. Дерзкие чужеземцы, осмелившиеся вмешаться в святейший из Его обрядов, бегут из Авескии или умрут в ней. Что до тебя, во Чаумелль то ты уже сделал свой выбор.
КриНаид замер в молчании на миг, потребный ему, чтобы собрать воедино силу своих талисманов. Он не шевельнулся, не произнес ни слова. Как видно, мощь его разума не нуждалась в поддержке привычных смертным колдовских ритуалов. По крайней мере, так подумалось Рениллу, наблюдавшему, как сверкающие талисманы Ир руле наливаются новым, всесокрушающим сиянием.
Воздух вспыхнул, и Святыня стала пылающим горном, наполненным темным огнем. Ренилл горел, погибал в нем. Он глотнул смертоносный воздух, и огонь обжег горло, и вопль боли, рвавшийся из груди, не нашел выхода, но другой пронзительный крик звучал, дико отдавался…
Джатонди. Она выкрикивала его имя, тянулась к нему… каким-то чудом глаза его еще видели… но она не могла коснуться его, не могла даже приблизиться. Протянутая к нему рука отдернулась, он услышал ее крик, но сама девушка казалось, не пострадала. Невидимое пламя сжигало его одного, и ей ничего не грозило…
Ничего?
Ренилл видел, как взбухают волдыри на тыльных сторонах его ладоней. Одежда затлела. Легкие тщетно пытались втянуть в себя воздух. Но разум, возможно, жестокой волей Первого Жреца, оставался ясным.
Его рука все еще сжимала оружие. Ренилл поднял револьвер, выстрелил. На таком расстоянии, даже корчась в агонии, он не мог промахнуться. Пуля ударила КриНаида в грудь.
Облаченный в мантию жрец чуть пошатнулся от удара, и талисманы на долю секунды померкли. Рана должна была оказаться смертельной, но Первый Жрец стоял твердо, словно ничего не случилось, и амулеты горели слепящим огнем.
Ренилл снова нажал курок, но на этот раз враг даже не дрогнул, и сияние не померкло ни на миг. Быть может, под мантией скрывалась неуязвимая для пуль броня, но голова открыта… Ренилл выстрелил снова, целя прямо в золотую маску. Выстрел был точен. Пуля легко пробила тонкую золотую пластину, и между глазницами появилось новое отверстие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54