Разве она не Лучезарная из касты жрецов и правителей, разве особа ее не священна? Какой авескиец низшей касты осмелится поднять на нее руку? Невозможно представить! Изумление было последним, что она унесла с собой в пустоту.
Мир возвращался постепенно: ощущение твердой поверхности и теплого воздуха, боль. В мыслях полная неразбериха. Первым из чувств вернулся страх.
Джатонди открыла глаза. Голова болела, в горле жгло. Щека прижималась к какой-то твердой поверхности, не теплой и не холодной. Шпильки где-то потерялись, и волосы разметались вокруг длинными иссиня-черными прядями. Окружающую ее обстановку удалось разглядеть не сразу. С глазами что-то было не так: видно, она их повредила. Взметнулся страх, но быстро отступил, когда она разглядела над собой свисающий на цепочках зеленоватый шар. В нем шевелились светящиеся, мерцающие точки.
Хидри, вот откуда этот неверный свет. Этот вид освещения почти забыт после прихода вонарцев с их современными керосиновыми лампами и поразительными газовыми фонарями. Здесь, однако, еще сохранились старинные обычаи.
Только вот где это — здесь?
Никогда в жизни не бывала Джатонди в таких комнатах: стены, пол, потолок — все из странного переливчатого вещества. Стекло? Фарфор? Камень? Словно застывшая вода темного моря, отражающая в неподвижной глади мерцающие зеленые звезды. Она видела в этих крошечных волнах и собственное отражение. Мириады крошечных отражений, каждое чуть искажено, так что представление о реальности быстро терялось, если разглядывать их слишком долго. Гочанна моргнула, и крошечные лица сотен маленьких Джатонди моргнули вместе с ней, каждое чуть по-своему, каждое неуловимо чужое.
Голова кружилась, но взгляду негде было отдохнуть. Оставалось только опустить веки, отгораживаясь от безумия, и только после этого вернулась ясность мысли. В голове вертелись тысячи вопросов.
Кто посмел коснуться враждебной рукой Лучезарной? Люди запада, пренебрегавшие кастами, не задумались бы. Однако Джатонди смутно понимала, что ее похитители — не иноземцы. Другие Лучезарные, из жрецов или правителей? Из всех авескийцев только они могли решиться на подобное.
Жрецы.
Теперь она поняла, где находится. Конечно же, они унесли ее в ДжиПайндру. Больше некуда. Но что задумали Сыны? Всего несколько дней назад они писали гочалле Ксандуниссе, предлагая ей союз. Матери не нравилась эта мысль, но она пока не дала решительного отказа. Насколько было известно Сынам, она еще могла согласиться. А в этом случае нападение на единственную наследницу гочаллы кажется бессмысленным. Если, конечно, появление в УудПрае вонарского шпиона не сочли безмолвным ответом гочаллы. Сынам неоткуда было знать, что мать не принимала у себя вонарца и даже не знала о нем. Они должны были счесть, что правительница склонилась на сторону запада. Какая горькая насмешка!
Итак, если Сыны Аона оказались во власти подобного заблуждения, похищение легко объяснить. Шантаж или месть — а может быть, и то, и другое. Им не приходит в голову, что Ксандунисса только обрадуется: ее избавили от непокорной дочери! В сущности, ВайПрадхи оказали матери услугу.
Джатонди начала задыхаться, боль в висках и в горле усилилась. Не время давать волю чувствам. Нужно подумать. Вероятно, ей не грозит непосредственная опасность: они наверняка попытаются торговаться с гочаллой прежде, чем решатся причинить малейший вред ее дочери — но часы уже идут.
Можно ли их убедить? Договориться с ними? Может, они поймут, что их добыча не представляет больше ценности? Отпустят ли ее, поняв, что держать в плену бывшую гочанну бесполезно, а убийство ничего им не даст? Возможно, но такой разговор нужно вести с кем-то, облеченным властью, а когда представится такая возможность?.. Однако рано или поздно дверь откроется, и кто-то войдет…
Дверь? Где она?
Глаза Джатонди распахнулись сами собой. Снова дрожащий, мигающий свет и мириады крошечных лиц. Отовсюду на нее смотрела она сама, отраженная в бесчисленных кривых зеркалах, но нигде ничего похожего на дверь или проход. Ни одного шва на поверхности морской глади. Отсюда нет выхода…
Смешно. Просто необычная архитектура, вот и все. Она пробежала глазами по переливчатым стенам. Двери не видно. Отлично. Значит, она невидима. Чего нельзя увидеть, можно нащупать. Но о том, чтобы встать и начать ощупывать стены, пока нечего и думать: слишком кружится голова, слишком шумит в ушах, да и дверь все равно наверняка заперта. Нужно немного отдохнуть. Джатонди осталась сидеть, забившись в угол, прижимаясь спиной к неровной твердой стене. Множество лиц насмешливо уставились на нее со всех сторон, но на этот раз девушка не отвернулась от них, потому что ей показалось, будто маленькие губы шевелятся, хотя она точно знала, что ее рот плотно закрыт. И звучали слова, слова, которых она не произносила, если только разум не отказывал ей.
Избранная возлюблена Аоном-отцом, она — его сокровище и Невеста Его. Она супруга Бесконечности, Матерь Вечности, предпочтенная Им из всех смертных. Здесь будет она Восславлена и познает Сияние, кое есть разум Отца. Его сила преобразит ее, в Его божественности обретет она полноту, ибо она — Сосуд, исполненный вечным Светом Его.
Слова лились и лились, но Джатонди не понимала их смысла, и ее захлестывал ужас. Девушке понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой. Пришлось снова закрыть глаза, потому что зрелище бессчетных искаженных рожиц, уставившихся на нее отовсюду, мешало рассуждать здраво.
Закрыв глаза, она сумела сосредоточиться на шепчущих голосах — мужских голосах (или не мужских?). Конечно, это Сыны Аона, это их свистящий шепот. Назойливые, вездесущие голоса не смолкали. Возможно, безумная проповедь должна была утешить и успокоить пленницу, но на Джатонди она оказала обратное действие. Очень скоро девушка не могла больше их слушать. Она закрыла руками уши. Стало легче, но все-таки звук проникал и через плотно прижатые ладони. Джатонди постаралась отстраниться от тихого шепота, думая о другом. Знай она пути Дворца Света, могла бы послать свой разум в полет сквозь время и пространство. Но девушке приходилось полагаться только на врожденное умение сосредотачиваться.
Думать о положении, в котором она оказалась, не хотелось. Вместо этого Джатонди стала обдумывать, что скажет, когда наконец встретится с похитителями лицом к лицу. Она представляла себе разные повороты беседы, и ни один не внушал особых надежд. Но подготовиться надо, хотя это и нелегко, потому что голова в тумане, и мысли ворочаются странно медленно. Девушка подозревала, что сумятица в мыслях как-то связана с ароматом курений, которым пропитан теплый воздух. Странно, что она не заметила его раньше — сонный, дурманящий запах, сладковатый и нечистый. Она закашлялась и помотала головой, но запах преследовал ее. Во рту появился привкус кислого молока, ее затошнило. Джатонди открыла глаза, и бесконечные лица, гримасничая, снова зашептали ей в уши.
Избранная — невеста отца-Аона. В невыразимый миг Восславления познает она несовершенство смертного сознания и отвергнет его ради совершенного самоотречения.
Замолчат ли они когда-нибудь?!
Она старалась отвлечься, вспоминая, книг и, игры, стихи; перебирая воспоминания, мечты и надежды. Постепенно тошнотворный гнилостный аромат оказал свое действие, и девушка забылась беспокойным сном. Очнулась она разбитой и усталой. На полу рядом с ней стоял поднос с едой. Где была скрыта дверь, оставалось тайной. Хуже того, она упустила случай поговорить со своими тюремщиками.
Глаза жгло. Джатонди сморгнула слезы и занялась подносом. Под серебряным колпаком обнаружилось угощение, достойное самого гочаллона НирДхара. Восемь блюд, изысканных и дорогих, приправленных бесценными пряностями, украшенных серебряным листом и цветами лурулеанни. И это тюремный обед? Джатонди отведала Нефритовой Птицы Дождя, белое мясо которой было окрашено зеленью из смеси шафрана и таврила. Отлично приготовлено, насколько она могла судить, и конечно, весьма редкое блюдо, только есть Джатонди не могла. Вообще не могла. При виде пищи ее тошнило.
Ей принесли три кувшинчика с напитками. В одном была прохладная вода с легким привкусом лимона. Джатонди напилась и плеснула немного приятно пахнущей влаги на лицо, шею и ладони.
Избранная вбирает в себя вечность. Она — проводник жизненной силы, торжествующей над беспредельной тьмой. В лоне ее прошлое сливается с будущим. Через нее воплощает Отец в смерти бесконечную жизнь.
Сколько можно!
Джатонди проглотила рыдания. Нужно отвлечься, отвлечься на что-то важное — и она позволила себе думать о Ренилле. Его лицо, голос, время, проведенное с ним — в памяти всплывали тысячи мелочей.
Тут было о чем подумать — но и эти воспоминания не бесконечны. Джатонди решила поберечь их. Словно скряга — накопленные монеты, она подолгу рассматривала каждое мгновенье, каждую подробность.
Последнее мгновенье — его изгнание из УудПрая. Она помнила его слишком хорошо. Вивури только и дожидались, пока он покинет убежище. Да, у него был волшебный талисман, но сумел ли вонарец использовать его? Разве дано людям запада по-настоящему постигнуть авескийскую магию?
Добрался ли он до ЗуЛайсы?
А если добрался, где он теперь? Джатонди могла позволить себе роскошь дать волю воображению.
Если он уцелел, что делает теперь?
Конечно, о ней не вспоминает.
А может, вспоминает?
Девушка позволила себе помечтать. Все равно заняться больше нечем. Если он добрался до города. Если… А в городе мятеж.
Любого вонарца готовы растерзать в клочья.
Джатонди задумалась, увидит ли еще когда-нибудь Ренилла. Да и других?..
Землекопы работали слишком медленно. Если так пойдет, они и к ночи не закончат. Ренилл нахмурился. Разумеется, пригрози им наказанием, туземцы начнут шевелиться быстрее, но Ренилл не мог заставить себя угрожать им. Бедняги работают с раннего утра, а теперь уже за полдень — час, когда все разумные создания ищут укрытия от авескийского солнца. Он сам, хотя и не занят тяжелым трудом, обливается потом под чужой рубахой цвета хаки и пробковым шлемом. А каково кули, роющим землю на дне глубокой ямы?
Они и без того за последние несколько дней совершили чудо — укрепили стены, забаррикадировали окна, выставили пушки, распределили запасы оружия и провизии по складам, вырыли траншеи и насыпали редуты. Окружили резиденцию частоколом, выкопали за ним ров, насыпали вал высотой в пять футов, а теперь копают внутренний ров, который предполагается утыкать по гребню кольями краснозуба. Работали день и ночь в ужасных условиях, и это когда большинство авескийцев разбегаются подальше от прежних вонарских господ. Ренилл решил объявить получасовой перерыв, и рабочие мгновенно бросились в тень.
Ренилл осмотрел готовые укрепления. Примитивно, однако должно сработать. Жаль, что во Трунир не начал земляные работы раньше. Протектор все медлил, так как считал угрозу нападения несерьезной. Однако до катастрофы не дошло — во Трунир для этого слишком осторожен и предусмотрителен.
Только какие укрепления остановят возмущенное население целой страны?
— Ренилл!
Знакомый женский голосок раздался за спиной, и Ренилл неохотно обернулся к Тиффтиф во Чаумелль. Тетушка наступала на него с распростертыми объятиями и умильно-жалобным выраженьем на лице. Следом шла Цизетта в'Эрист, качая на руках отвратительного лесного младенца Муму Великолепного. Обе дамы оберегали белизну лиц широкополыми шляпами и невыносимого изящества кружевными вуалями, а Тиффтиф к тому же вооружилась легким кружевным зонтиком. Ренилл подавил вздох. Дядюшкины жена и племянница, избалованные вседозволенностью, выказывали шумную, утомительную нетерпимость к малейшим неудобствам. Очень прискорбно, потому что пока положение не выправится, жизнь в резиденции неизбежно будет становиться все тяжелее. Если положение выправится.
— Ренилл, милый мальчик, ты меня поймешь… Вряд ли, Тиффтиф…
— Я взываю к твоему рыцарству. Помоги нам. Спаси двух попавших в беду женщин! — Она замолчала, оглядываясь кругом, и заметила совсем другим тоном: — Какие бездельники эти желтые! Полюбуйтесь-ка, валяются в тенечке! И ты это позволяешь?
— В данный момент они выполняют мой приказ.
— Что за глупости! Ты бы лучше взялся за плетку. Разве что для тебя! Вслух он сдержанно пояснил, выбирая доводы, доступные ее пониманию:
— Нам лучше поберечь рабочую силу.
— Ты надеешься заслужить подобной мягкостью их благодарность? Уж не думаешь ли ты, что они ответят тебе уважением? Да они просто сочтут тебя дураком! — На мгновение Ренилл снова увидел перед собой женщину, памятную с детства. — Ба, тебе нечего и думать управиться с плантацией!
— Что я могу для тебя сделать, Тиффтиф? — Ренилл любезно улыбнулся.
— Помоги нам, милый мальчик. Спаси нас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Мир возвращался постепенно: ощущение твердой поверхности и теплого воздуха, боль. В мыслях полная неразбериха. Первым из чувств вернулся страх.
Джатонди открыла глаза. Голова болела, в горле жгло. Щека прижималась к какой-то твердой поверхности, не теплой и не холодной. Шпильки где-то потерялись, и волосы разметались вокруг длинными иссиня-черными прядями. Окружающую ее обстановку удалось разглядеть не сразу. С глазами что-то было не так: видно, она их повредила. Взметнулся страх, но быстро отступил, когда она разглядела над собой свисающий на цепочках зеленоватый шар. В нем шевелились светящиеся, мерцающие точки.
Хидри, вот откуда этот неверный свет. Этот вид освещения почти забыт после прихода вонарцев с их современными керосиновыми лампами и поразительными газовыми фонарями. Здесь, однако, еще сохранились старинные обычаи.
Только вот где это — здесь?
Никогда в жизни не бывала Джатонди в таких комнатах: стены, пол, потолок — все из странного переливчатого вещества. Стекло? Фарфор? Камень? Словно застывшая вода темного моря, отражающая в неподвижной глади мерцающие зеленые звезды. Она видела в этих крошечных волнах и собственное отражение. Мириады крошечных отражений, каждое чуть искажено, так что представление о реальности быстро терялось, если разглядывать их слишком долго. Гочанна моргнула, и крошечные лица сотен маленьких Джатонди моргнули вместе с ней, каждое чуть по-своему, каждое неуловимо чужое.
Голова кружилась, но взгляду негде было отдохнуть. Оставалось только опустить веки, отгораживаясь от безумия, и только после этого вернулась ясность мысли. В голове вертелись тысячи вопросов.
Кто посмел коснуться враждебной рукой Лучезарной? Люди запада, пренебрегавшие кастами, не задумались бы. Однако Джатонди смутно понимала, что ее похитители — не иноземцы. Другие Лучезарные, из жрецов или правителей? Из всех авескийцев только они могли решиться на подобное.
Жрецы.
Теперь она поняла, где находится. Конечно же, они унесли ее в ДжиПайндру. Больше некуда. Но что задумали Сыны? Всего несколько дней назад они писали гочалле Ксандуниссе, предлагая ей союз. Матери не нравилась эта мысль, но она пока не дала решительного отказа. Насколько было известно Сынам, она еще могла согласиться. А в этом случае нападение на единственную наследницу гочаллы кажется бессмысленным. Если, конечно, появление в УудПрае вонарского шпиона не сочли безмолвным ответом гочаллы. Сынам неоткуда было знать, что мать не принимала у себя вонарца и даже не знала о нем. Они должны были счесть, что правительница склонилась на сторону запада. Какая горькая насмешка!
Итак, если Сыны Аона оказались во власти подобного заблуждения, похищение легко объяснить. Шантаж или месть — а может быть, и то, и другое. Им не приходит в голову, что Ксандунисса только обрадуется: ее избавили от непокорной дочери! В сущности, ВайПрадхи оказали матери услугу.
Джатонди начала задыхаться, боль в висках и в горле усилилась. Не время давать волю чувствам. Нужно подумать. Вероятно, ей не грозит непосредственная опасность: они наверняка попытаются торговаться с гочаллой прежде, чем решатся причинить малейший вред ее дочери — но часы уже идут.
Можно ли их убедить? Договориться с ними? Может, они поймут, что их добыча не представляет больше ценности? Отпустят ли ее, поняв, что держать в плену бывшую гочанну бесполезно, а убийство ничего им не даст? Возможно, но такой разговор нужно вести с кем-то, облеченным властью, а когда представится такая возможность?.. Однако рано или поздно дверь откроется, и кто-то войдет…
Дверь? Где она?
Глаза Джатонди распахнулись сами собой. Снова дрожащий, мигающий свет и мириады крошечных лиц. Отовсюду на нее смотрела она сама, отраженная в бесчисленных кривых зеркалах, но нигде ничего похожего на дверь или проход. Ни одного шва на поверхности морской глади. Отсюда нет выхода…
Смешно. Просто необычная архитектура, вот и все. Она пробежала глазами по переливчатым стенам. Двери не видно. Отлично. Значит, она невидима. Чего нельзя увидеть, можно нащупать. Но о том, чтобы встать и начать ощупывать стены, пока нечего и думать: слишком кружится голова, слишком шумит в ушах, да и дверь все равно наверняка заперта. Нужно немного отдохнуть. Джатонди осталась сидеть, забившись в угол, прижимаясь спиной к неровной твердой стене. Множество лиц насмешливо уставились на нее со всех сторон, но на этот раз девушка не отвернулась от них, потому что ей показалось, будто маленькие губы шевелятся, хотя она точно знала, что ее рот плотно закрыт. И звучали слова, слова, которых она не произносила, если только разум не отказывал ей.
Избранная возлюблена Аоном-отцом, она — его сокровище и Невеста Его. Она супруга Бесконечности, Матерь Вечности, предпочтенная Им из всех смертных. Здесь будет она Восславлена и познает Сияние, кое есть разум Отца. Его сила преобразит ее, в Его божественности обретет она полноту, ибо она — Сосуд, исполненный вечным Светом Его.
Слова лились и лились, но Джатонди не понимала их смысла, и ее захлестывал ужас. Девушке понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой. Пришлось снова закрыть глаза, потому что зрелище бессчетных искаженных рожиц, уставившихся на нее отовсюду, мешало рассуждать здраво.
Закрыв глаза, она сумела сосредоточиться на шепчущих голосах — мужских голосах (или не мужских?). Конечно, это Сыны Аона, это их свистящий шепот. Назойливые, вездесущие голоса не смолкали. Возможно, безумная проповедь должна была утешить и успокоить пленницу, но на Джатонди она оказала обратное действие. Очень скоро девушка не могла больше их слушать. Она закрыла руками уши. Стало легче, но все-таки звук проникал и через плотно прижатые ладони. Джатонди постаралась отстраниться от тихого шепота, думая о другом. Знай она пути Дворца Света, могла бы послать свой разум в полет сквозь время и пространство. Но девушке приходилось полагаться только на врожденное умение сосредотачиваться.
Думать о положении, в котором она оказалась, не хотелось. Вместо этого Джатонди стала обдумывать, что скажет, когда наконец встретится с похитителями лицом к лицу. Она представляла себе разные повороты беседы, и ни один не внушал особых надежд. Но подготовиться надо, хотя это и нелегко, потому что голова в тумане, и мысли ворочаются странно медленно. Девушка подозревала, что сумятица в мыслях как-то связана с ароматом курений, которым пропитан теплый воздух. Странно, что она не заметила его раньше — сонный, дурманящий запах, сладковатый и нечистый. Она закашлялась и помотала головой, но запах преследовал ее. Во рту появился привкус кислого молока, ее затошнило. Джатонди открыла глаза, и бесконечные лица, гримасничая, снова зашептали ей в уши.
Избранная — невеста отца-Аона. В невыразимый миг Восславления познает она несовершенство смертного сознания и отвергнет его ради совершенного самоотречения.
Замолчат ли они когда-нибудь?!
Она старалась отвлечься, вспоминая, книг и, игры, стихи; перебирая воспоминания, мечты и надежды. Постепенно тошнотворный гнилостный аромат оказал свое действие, и девушка забылась беспокойным сном. Очнулась она разбитой и усталой. На полу рядом с ней стоял поднос с едой. Где была скрыта дверь, оставалось тайной. Хуже того, она упустила случай поговорить со своими тюремщиками.
Глаза жгло. Джатонди сморгнула слезы и занялась подносом. Под серебряным колпаком обнаружилось угощение, достойное самого гочаллона НирДхара. Восемь блюд, изысканных и дорогих, приправленных бесценными пряностями, украшенных серебряным листом и цветами лурулеанни. И это тюремный обед? Джатонди отведала Нефритовой Птицы Дождя, белое мясо которой было окрашено зеленью из смеси шафрана и таврила. Отлично приготовлено, насколько она могла судить, и конечно, весьма редкое блюдо, только есть Джатонди не могла. Вообще не могла. При виде пищи ее тошнило.
Ей принесли три кувшинчика с напитками. В одном была прохладная вода с легким привкусом лимона. Джатонди напилась и плеснула немного приятно пахнущей влаги на лицо, шею и ладони.
Избранная вбирает в себя вечность. Она — проводник жизненной силы, торжествующей над беспредельной тьмой. В лоне ее прошлое сливается с будущим. Через нее воплощает Отец в смерти бесконечную жизнь.
Сколько можно!
Джатонди проглотила рыдания. Нужно отвлечься, отвлечься на что-то важное — и она позволила себе думать о Ренилле. Его лицо, голос, время, проведенное с ним — в памяти всплывали тысячи мелочей.
Тут было о чем подумать — но и эти воспоминания не бесконечны. Джатонди решила поберечь их. Словно скряга — накопленные монеты, она подолгу рассматривала каждое мгновенье, каждую подробность.
Последнее мгновенье — его изгнание из УудПрая. Она помнила его слишком хорошо. Вивури только и дожидались, пока он покинет убежище. Да, у него был волшебный талисман, но сумел ли вонарец использовать его? Разве дано людям запада по-настоящему постигнуть авескийскую магию?
Добрался ли он до ЗуЛайсы?
А если добрался, где он теперь? Джатонди могла позволить себе роскошь дать волю воображению.
Если он уцелел, что делает теперь?
Конечно, о ней не вспоминает.
А может, вспоминает?
Девушка позволила себе помечтать. Все равно заняться больше нечем. Если он добрался до города. Если… А в городе мятеж.
Любого вонарца готовы растерзать в клочья.
Джатонди задумалась, увидит ли еще когда-нибудь Ренилла. Да и других?..
Землекопы работали слишком медленно. Если так пойдет, они и к ночи не закончат. Ренилл нахмурился. Разумеется, пригрози им наказанием, туземцы начнут шевелиться быстрее, но Ренилл не мог заставить себя угрожать им. Бедняги работают с раннего утра, а теперь уже за полдень — час, когда все разумные создания ищут укрытия от авескийского солнца. Он сам, хотя и не занят тяжелым трудом, обливается потом под чужой рубахой цвета хаки и пробковым шлемом. А каково кули, роющим землю на дне глубокой ямы?
Они и без того за последние несколько дней совершили чудо — укрепили стены, забаррикадировали окна, выставили пушки, распределили запасы оружия и провизии по складам, вырыли траншеи и насыпали редуты. Окружили резиденцию частоколом, выкопали за ним ров, насыпали вал высотой в пять футов, а теперь копают внутренний ров, который предполагается утыкать по гребню кольями краснозуба. Работали день и ночь в ужасных условиях, и это когда большинство авескийцев разбегаются подальше от прежних вонарских господ. Ренилл решил объявить получасовой перерыв, и рабочие мгновенно бросились в тень.
Ренилл осмотрел готовые укрепления. Примитивно, однако должно сработать. Жаль, что во Трунир не начал земляные работы раньше. Протектор все медлил, так как считал угрозу нападения несерьезной. Однако до катастрофы не дошло — во Трунир для этого слишком осторожен и предусмотрителен.
Только какие укрепления остановят возмущенное население целой страны?
— Ренилл!
Знакомый женский голосок раздался за спиной, и Ренилл неохотно обернулся к Тиффтиф во Чаумелль. Тетушка наступала на него с распростертыми объятиями и умильно-жалобным выраженьем на лице. Следом шла Цизетта в'Эрист, качая на руках отвратительного лесного младенца Муму Великолепного. Обе дамы оберегали белизну лиц широкополыми шляпами и невыносимого изящества кружевными вуалями, а Тиффтиф к тому же вооружилась легким кружевным зонтиком. Ренилл подавил вздох. Дядюшкины жена и племянница, избалованные вседозволенностью, выказывали шумную, утомительную нетерпимость к малейшим неудобствам. Очень прискорбно, потому что пока положение не выправится, жизнь в резиденции неизбежно будет становиться все тяжелее. Если положение выправится.
— Ренилл, милый мальчик, ты меня поймешь… Вряд ли, Тиффтиф…
— Я взываю к твоему рыцарству. Помоги нам. Спаси двух попавших в беду женщин! — Она замолчала, оглядываясь кругом, и заметила совсем другим тоном: — Какие бездельники эти желтые! Полюбуйтесь-ка, валяются в тенечке! И ты это позволяешь?
— В данный момент они выполняют мой приказ.
— Что за глупости! Ты бы лучше взялся за плетку. Разве что для тебя! Вслух он сдержанно пояснил, выбирая доводы, доступные ее пониманию:
— Нам лучше поберечь рабочую силу.
— Ты надеешься заслужить подобной мягкостью их благодарность? Уж не думаешь ли ты, что они ответят тебе уважением? Да они просто сочтут тебя дураком! — На мгновение Ренилл снова увидел перед собой женщину, памятную с детства. — Ба, тебе нечего и думать управиться с плантацией!
— Что я могу для тебя сделать, Тиффтиф? — Ренилл любезно улыбнулся.
— Помоги нам, милый мальчик. Спаси нас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54