Она изящно пожала плечом – дорогая ароматная гхийасская пудра, чуть смягчавшая жемчужный лоск кожи, стерлась в жарком и сладостном поединке. Одеяло свалилось на пол; наготу женщины лишь отчасти скрывал роскошный занавес каштановых волос и край шелковой простыни на бедрах.
– Вива мейа, в чем дело? Неужели тебе еще нужны доказательства моей привязанности? Моей верности? – Он тяжело вздохнул, рука безвольно упала на простыню. – Разве ты не получила дарственную на эту усадьбу? Ты богата и знатна, и твоя будущность обеспечена. Чего еще можно желать?
Простыни зашуршали – она поворачивалась к нему лицом. Вьющиеся локоны, восхитительно влажные после любовных утех, закрутились колечками над высоким лбом.
– Надежного будущего для моей семьи. Он рассмеялся – и смолк, увидев, что она даже не улыбнулась.
– Твой брат – Верховный иллюстратор в Палассо Веррада. Многие твои родственники – придворные. В моей постели ты бываешь чаще, чем герцогиня. Гитанна, какие еще нужны гарантии?
– Всего одна, Бальтран. Пустяковая.
Он не устоял перед искушением дотронуться до нее, до принадлежащей ему – и только ему – упругой груди, колыхнувшейся под его ладонью.
– Так назови ее.
Ее уста, от поцелуев красные как маков цвет, были вполне откровенны:
– Лиши Грихальва охранной грамоты. Он обмер.
– Бальтран, разве я прошу слишком много? Грихальва – злые колдуны! Они мечтают сместить моих родственников со всех важных постов!
– Гитанна…
– И при первом же удобном случае обязательно заменят меня какой-нибудь из своих девок – чи'патрос…
– Гитанна!
– Бальтран, если их не остановить, они погубят и тебя, и твою семью и приберут к рукам все герцогство!
Он отстранился – и от ее тела, и от обольщения, и от женской тактики. Слугам было строжайше запрещено входить в спальню, а самостоятельно он не мог одеться как следует, – но все-таки принялся одеваться. Натянул свободную батистовую рубашку, просунул руки в складчатые манжеты, повесил на шею, не завязывая, кружевной воротник; наконец пришел черед кожаных туфель на тонкой подошве, с полированными бронзовыми накладками на носках и пятках. До камзола со сложным символическим узором и витым позументом он не дотронулся.
– Бальтран!
Он повернулся к ней, взялся длинными пальцами за резной столбик балдахина и наклонился. На указательном пальце блестело герцогское кольцо, точно капля свежей крови в снопе полуденных лучей, проникающем через приотворенные ставни.
– Гитанна, я не буду тебя за это осуждать… по крайней мере тебя одну. Ты – орудие в руках твоих родственников. Они уже просили меня лишить род Грихальва охранной грамоты, я отказал, и вот они решили испробовать другой способ. Эйха, я полагаю, нельзя их за это винить, они верят в то, о чем говорят. Но в постели мне не нужны интриги, которые раздирают на части двор. Запомни, вива мейа: наши отношения не должны иметь ничего общего с политикой и Грихальва.
Она побледнела до свечения кожи.
– Но ведь нас с тобой свела политика! Помнишь, Бальтран, как мы встретились? Мой брат привел меня во дворец ради тебя…
– Ради любого богатого и влиятельного мужчины, беззащитного перед твоими чарами и полезного роду Серрано.
Увы, этим простаком оказался герцог. – Пальцы, полускрытые складчатыми манжетами, крепче сжали столбик. – Гитанна, ты плохо представляешь себе то, о чем просишь. Ты ничего не знаешь о Грихальва.
– Я знаю, что среди них полным-полно тза'абских полукровок! Ты сам хоть догадываешься, в жилах скольких Грихальва сегодня течет кровь тех незаконнорожденных, чи'патрос? И откуда у тебя уверенность, что они не внемлют зову этой крови, не вынашивают замыслов возмездия за поражение на Рио Сангва?
– Они – Грихальва. – Герцог был непоколебим. – Все до одного. Их несчастных предков – напоминаю, в тех обстоятельствах у них не было выбора – приняла такими как есть сама герцогиня Хесминия, да благословят Матра эй Фильхо ее милосердие. – Пальцы коснулись губ и сердца. – И в семье до'Веррада никто и никогда не пойдет наперекор ее воле.
– Но ведь с тех пор прошло больше ста лет! – воскликнула Гитанна. – Бальтран, она давно умерла! И разве стала бы она спорить, что кровь ее семьи гораздо ценнее крови Грихальва или тза'абских бандитов?
– Кровь Грихальва, пролитая в той битве, – кстати, не случайно появилось название Река Крови, – это одна из причин, благодаря которой я – герцог, – спокойно промолвил он. – Гитанна, ты забыла историю.
– Бальтран, я помню историю! – Она села прямо, скомкав простыню, чтобы прикрыть источник недавнего блаженства герцога. – Конечно, да будет благословенно имя милосердной герцогини Хесминии, которая заступилась за тех обесчещенных женщин Грихальва и приютила грязных ублюдков. Но подумай сам, чем это нам грозит сегодня? Точно змеи, Грихальва пригрелись в самом сердце Тайра-Вирте – в Мейа-Суэрте. Если тза'абские бандиты решатся на вторжение, они найдут сообщников в столице!
– Тза'абы как единая сила полностью уничтожены на Рио Сангва, – терпеливо сказал он. Тема была для него не нова, хотя еще ни разу он не спорил с Гитанной о возможности нашествия тза'абов. – Вдобавок у них нет святого, способного повести их в бой, вернее, то, что от них осталось. Они никогда не попытаются отвоевать у нас потерянные земли.
– Бальтран, но только из-за них приграничный край – пустыня, уже почти сто лет! Гибель Пророка не сломила их дух, напротив, они озлоблены и мечтают отомстить за него. Вот почему императрица столько раз воевала с нами после Рио Сангва. И где гарантия, что у тза'абов не появится еще один сильный вождь, который назовет себя вторым Пророком?
– Гитанна, не путай войны с мелкими стычками. Их не избежать, пока наша земля процветает на зависть нищим соседям. Что говорить о тза'абах, если даже Праканса только и ждет возможности отхватить у нас кусок земли? Нет, Тза'аб Ри больше никогда не отважится воевать с нами по-настоящему. У него нет воли к победе, есть только голос, который очень красноречиво жалуется и требует репараций.
– Но…
– Гитанна, уж ты поверь… Сам Верро перед своей кончиной уничтожил Кита'аб. Без Пророка и Святой Книги у тза'абов нет воли, нет единства. Даже вождю, который назовется Пророком, без Кита'аба ни за что не собрать под своим знаменем Всадников Златого Ветра, не повести их за собой. – Юн протестующе покачал головой. – Уверяю тебя, они сломлены окончательно. Настоящий Тза'аб Ри пал. Пророк убит, Всадники разгромлены. Их потомки – всего лишь бандиты, для Тайра-Вирте они не представляют угрозы. Они способны лишь досаждать нам пограничными стычками и грабежами.
. – Но Грихальва знают магию!
Он рассмеялся. К нему вернулось хорошее настроение.
– Как и ты, вива мейа. Как и ты. И пока ты знаешь магию и умеешь ею пользоваться, я ни за что тебя не брошу. – Он поднял камзол. – А теперь встань и одень меня так же быстро, как и раздела. Я тороплюсь в Палассо.
Когда Гитанна вставала и помогала ему натянуть камзол, ее губы упрямо кривились.
– Ты не прав, Бальтран. Ты слишком легко отмахиваешься от наших опасений.
– Я тебе скажу то же, что и твоему брату: докажи вину Грихальва, и я сделаю все возможное, чтобы развеять ваши опасения. Дались вам эти Грихальва! Нерро лингва сломила их точно так же, как тза'абов – битва на Рио Сангве. В их семьях слишком редко рождаются дети, и многие из них умирают в младенчестве. Их кровь – кровь незаконнорожденных, чи'патро, как ты говоришь, – слишком слаба. Как и их семя.
Ее тонкие пальцы ловко управлялись с камзолом – там одернут, тут отряхнут, здесь застегнут.
– Бальтран, достаточно одного-единственного колдуна, чтобы погубить тебя.
Он улыбался, когда она завязывала кружевной ворот его просторной батистовой рубашки, а затем разглаживала полы камзола.
– И кто бы это мог быть, а, Гитанна? Есть у тебя кто-нибудь на подозрении?
– Бальтран, повторяю: ты слишком легко отмахиваешься от наших опасений.
– Потому что они беспочвенны. У Грихальва нет ни способа, ни причины совершить то, чего ты так боишься. Они верны своему родовому кодексу чести – тому самому, между прочим, который побудил Верро Грихальву ценой собственной жизни спасти моего прадеда Ренайо. Грихальва не правят, а служат. Будь у них желание править, они бы захватили власть над Тайра-Вирте, превознося до небес свои заслуги в войне с тза'абами. Но они предпочли поддерживать нас, до'Веррада.
Ее рот превратился в тонкую линию – напрочь исчезли алые полумесяцы, которые так возбуждали его.
– Бальтран, Верро Грихальва погиб. Кто знает, кем бы он стал, если б выжил?
– Его любили как героя, а не как политика. Еще при жизни. Она смотрела ему прямо в глаза.
– Когда-то вы, до'Веррада, стояли не выше Грихальва. Вы были полководцами, не более того, но вам хватало ума и силы, чтобы брать и удерживать. А взгляни на себя сейчас! Твоя власть абсолютна. Вся Тайра-Вирте обожает до'Веррада – конечно, не более чем Матру эй Фильхо и екклезию, – и кто докажет, что Грихальва не мечтают о таком же могуществе?
– Эйха, женщина, ты начинаешь меня раздражать! Повторяю еще раз: Грихальва – маленькая семья, до предела ослабленная мором. Многие женщины не в состоянии зачать ребенка, у многих мужчин бесплодно семя. Этот род никогда не вырастет до былой величины, не вернет прежнюю силу. К тому же в его жилах, как ты сама говоришь, кровь тза'абов, которую и екклезия, и большинство граждан считают скверной, ведь тза'абы – язычники, проклятые Матерью и Сыном. – Он укоризненно покачал головой. – Неужели ты действительно веришь, что Тайра-Вирте способна посадить Грихальву на герцогский трон?
Она тут же парировала:
– Бальтран, твое счастье, что умер Верро Грихальва. Никто не знает, что бы он учинил, если б выжил.
– Наш народ сражался с именем Алессио на устах, а потом с именем Ренайо создавал единую страну. Но не с именем Верро Грихальвы. – Он посмотрел на Гитанну в упор и жестко добавил:
– И конечно, не с именем Серрано.
Она обладала способностью краснеть.
– Да, – прошептала она, – мы, Серрано, никогда не стремились к вершинам…
– Кроме вершин любовного искусства. Он улыбнулся, как бы прощая ее.
– Вива мейа, я благодарен тебе за заботу, но в подобных делах лучше доверять мне, чем твоему честолюбивому семейству.
– Мы и хотим всего лишь сохранить свое место и не дать Грихальва сбросить до'Веррада.
– Матра Дольча! Гитанна, умоляю, давай прекратим этот разговор. Я сыт по горло.
Сейчас ее нагота не бросалась в глаза – твердость воли служила ей покровом.
– Бальтран, пусть никто из них не поселится в твоем дворце. Никогда!
Он устало вздохнул, уже не пытаясь скрыть раздражение.
– Пока я жив, твой брат – Верховный иллюстратор. Для Грихальва единственный путь к моему двору – живопись. И уже после моей смерти сын будет решать, кто заслуживает предпочтения.
– Бальтран, но ведь он ребенок.
– Да, Гитанна… И если я сгорю до срока в огне твоих ласк – а такая смерть гораздо лучше, чем гибель от тза'абской отравленной стрелы, – Алехандро никого не назначит ни на какую должность до своего совершеннолетия. – Он одернул под жесткими обшлагами камзола белые с красной окантовкой манжеты. – Ну а теперь пора нанести герцогине визит вежливости. Сегодня мы официально, перед екклезией, дадим имя дочери.
Он наклонился к Гитанне, поцеловал в лоб и вышел.
* * *
После длительных занятий Сааведра отправилась искать Сарио и очень не скоро увидела его в картинной галерее Палассо Грихальва.
Ей все еще нездоровилось. Десять дней, что минули после Чиевы до'Сангва, они с Сарио избегали друг друга, словно боялись вспоминать об увиденном. Но сегодня Сааведра его отыскала. Их дружба была слишком давней, чтобы вот так одним махом взять и покончить с ней, а тайна – слишком велика, чтобы хранить ее в одиночку. Более того, она принадлежала двоим, а значит, у Сааведры была возможность поделиться своими переживаниями с тем, кто видел то же, что и она.
Галиерра Грихальва нисколько не походила на Галиерру Веррада. Она была значительно меньше, без роскошеств в отделке и открыта далеко не для всех. Предусматривалось разрешение на вход, которое не мог получить никто, кроме Грихальва, – а их и так пускали в любое время.
– Сарио…
Он был маленьким изящным призраком в сумраке у противоположной стены зала – длинного, побеленного известью и пустого, если не считать двоих детей и многочисленных полотен давно умерших мастеров. Никто, кроме Сарио, не мог ее услышать (а и услышали бы – что тут такого?), но все-таки она окликнула его шепотом.
Сарио не шелохнулся.
– Сарио, почему ты не был на уроке живописи? Он оторвал взгляд от картины и обернулся. Сааведра с изумлением отметила, что он очень похудел. В заде, где только белизна стен противилась мраку, на его изможденном лице пролегли тени, которых Сааведра никогда прежде не видела. В одиннадцать лет мальчики растут как на дрожжах, у них ломкие голоса и разболтанные движения, – но тут возраст был ни при чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53