Впрочем, обзавестись тюрбаном он не решился – это однозначно расценили бы как дерзость. Ведь на выставку пришли не только Грихальвы, но и многие мейасуэртцы из других известных родов, придворные, Премиа Санкта и Премио Санкто и сам герцог Алехандро.
Сарио мало заботило мнение всей этой публики, особенно мнение священников, но о герцоге он думал постоянно.
Во что бы то ни стало произвести благоприятное впечатление на этого человека. Бедный Алехандро, на тебя столько всего сразу обрушилось: и горе, и заботы. Нежданно-негаданно ты взошел на вершину власти и теперь должен искать тело отца, готовиться к войне, выбирать нового придворного иллюстратора. А ведь ты совсем молод и неопытен, и на тебя давят все кому не лень. Наверное, даже Сааведра…
Сарио высматривал ее в толпе. Вряд ли стоит ее ждать, ведь она не иллюстратор, и ее брак с герцогом не освящен екклезией, – если она сюда явится, на нее будут смотреть косо. И все-таки Сарио послал ей приглашение, он имел на это право, поскольку был в числе претендентов и в этом зале висели его работы. Здесь собрались все знаменитости, но Сарио их едва замечал, ему нужна была Сааведра. Только она верила в него с самого начала. И верила не напрасно, очень скоро он ей это докажет.
У него вдруг поднялось настроение. Да, он победит. Обязательно. Он, и никто иной.
Вот она…
В дверном проеме появилась Сааведра. Вошла в Галиерру и поспешила в угол, чтобы не мозолить глаза публике.
«Ах, какие мы стеснительные для любовницы герцога…»
Он стиснул зубы и со свистом выдохнул. Что только не перемешалось в его душе: негодование, ревность, жажда мести, понимание, сочувствие, признательность. И еще много всякого, чему и названия-то не подобрать. Но кроваво-красной нитью в тугом клубке эмоций проходила уверенность: она всегда была его Сааведрой, точно так же как он всегда был ее Сарио.
А теперь она принадлежит другому.
Он закрыл глаза. Вокруг нарастал шум, в Галиерре собиралось все больше тех, кто пришел смотреть, ругать, хвалить, ждать. Грихальва, Серрано, до'Альва, до'Нахерра…
Нам это выгодно, напомнил он себе. Грихальва, ублажающая герцога в постели, для нас полезнее, чем Грихальва, пишущий ему картины. Но в тот же миг душу, подобно ядовитой тза'абской стреле, поразила мысль: Сааведра не просто наложница Алехандро, она ему жена. Она его любит.
И судорога свела его чресла – жаркие, но бесплодные.
«Но ведь она должна любить меня!»
Сааведра увидела его и расцвела.
Лилия Пустыни, подумал он. Хрупкая с виду, но легко переносящая жгучую сушь Тза'аба Ри и тлетворную сырость Мейа-Суэрты.
Белая кожа, черные волосы. На ней было платье из мягкого фиолетового и кремового велюрро; яркие краски восхитительно переходили в полутона.
Она сразу подошла к нему – похвалить костюм, провести ладонью по зеленому шелковому камзолу, украшенному искусным шитьем, идеально сидящему, безупречно зашнурованному. Под камзолом – рубашка из тончайшего батиста; высокий складчатый ворот и кружевные манжеты расшиты настоящим золотом. Все это стоило чудовищно дорого, но Сарио не жалел. Была идея сшить зеленые чулки и сапоги из мягкой кожи, но он в конце концов решил не злить чересчур посетителей выставки и заказал черные.
Сааведра ослепительно улыбнулась.
– Ты постригся. Я так привыкла, что у тебя патлы на физиономии или кое-как завязаны на затылке, а теперь все ясно видят, что у тебя написано на лбу. Сарио, обещай, что обязательно ухмыльнешься, как ты умеешь, граццо. Ну, знаешь, такая брезгливая, надменная ухмылочка.
Он едва удержался от ухмылки – именно такой, какую описала Сааведра.
– Да, постригся, – кивнул он. – И ухмылочек не будет, обещаю. Да здравствует достойная компордотта! Сааведра рассмеялась.
– Шутишь? Достойная компордотта – и ты? Сарио изобразил вежливую улыбку.
– Ведра, ради благополучия семьи я готов на любые жертвы. В ее глазах появилась тень сомнения, но сразу исчезла. Сааведра вновь рассмеялась.
– Сегодня жертвы не нужны, можешь вести себя естественно. – Она указала на противоположную стену, увешанную картинами. – За это тебе все простят. Люди знают, что у каждого гениального художника в голове водятся тараканы.
– Ведра, спасибо на добром слове, но я уверен: что-то вроде этого друзья и родственники говорят всем остальным претендентам. И не только тут, но и везде, где участникам конкурсов приходится ждать решения жюри.
– Да, это доброе слово, – кивнула она, – но это еще и правда. Матра Дольча, Сарио, ты ведь и сам прекрасно знаешь, какой ты художник. И я знаю. И все остальные претенденты из нашей семьи. Разве ты не замечал, какими ухмылками они тебя провожают?
– Хмурыми, завистливыми? – Он улыбнулся. – Да, Ведра замечал. И спасибо тебе за веру. – Он порывисто схватил ее за руки, крепко их пожал – миг назад не собирался, не хотел этого делать, просто очень нуждался в ней и стремился высказать то, что надо было высказать гораздо раньше и не один раз:
– Ты меня никогда не бросала в трудную минуту. Никогда. Что бы я ни сделал, что бы ни сказал. Даже когда я… Эйха, Ведра, спасибо тебе от всего сердца. – Он поцеловал тыльную сторону ее левой ладони, затем правой. – Спасибо за все. Не сомневайся, Луса до'Орро, я знаю, что ты для меня сделала. И ценю твою дружбу и поддержку. И когда смогу… если смогу, отплачу добром за все. Не сомневайся. Ведра. – Он прижал ее ладони к своей груди, к Золотому Ключу. – Номмо Матра эй Фильхо, номмо Чиева до'Орро. Не сомневайся.
Ее ладони были холодны.
– Золотой Свет? – спросила она. – Почему ты так меня назвал?
– Потому что ты и есть Золотой Свет. – Он отпустил ее руки. – Ведра, ты всегда была рядом со мной, сияла так же ярко, как Золотой Свет нашего Дара. – Он улыбнулся. – Нашей Одаренности.
– Но я не…
Он не дал ей договорить.
– Я уже сказал тебе однажды: тот, в ком есть огонь, легко разглядит такой же огонь в другом. – Сарио отвел взгляд, справился с волнением. – Ну вот, сейчас наш новый герцог наконец-то дойдет до картин Грихальва. Может, поглядим, как он будет их рассматривать, и попробуем предугадать решение?
Сааведра едва заметно вздрогнула и ответила с улыбкой, которой недоставало обычной безмятежности.
– Было бы что предугадывать.
– Эйха, пожалуй, ты не права, всякое может быть. Этторо – мастер неплохой, Домаос, Иво и Иберро мало в чем ему уступают… – Род Грихальва представил всего пять кандидатов. – Есть и в других семьях неплохие художники, даже Сарагоса не совсем безнадежен… – Его хитрая улыбка договорила: “Хотя вряд ли может на что-то надеяться”. – Вдруг наш герцог в память об отце назначит его Верховным иллюстратором? Правда, такого еще ни разу не случалось, и все же…
– Нет, Сарио. Никто, кроме тебя.
Сарио удовлетворенно кивнул. Он ждал этих слов. Она никогда не бросала его в трудную минуту. Она всегда верила в него.
Он улыбнулся и отошел от стены, на которой висели его отборные работы. Не надо их заслонять – сейчас сюда придет герцог Алехандро.
* * *
По комнате растекались запахи воска и кедра. Преклонив колени на голых каменных плитах перед великолепной иконой (а что в Палассо Грихальва не заслуживало эпитета “великолепное”?), Раймон Грихальва внимал тихим шагам и скрежету щеколды. Он торопливо прошептал последние слова молитвы, поцеловал Чиеву, прижал к сердцу, встал, повернулся, обмер.
– Дэво!
На лице старика играла саркастическая улыбка.
– А ты ожидал кого-то другого? Раймон ожидал. И не стал лгать.
– Мы с Сарио договорились, что он придет и сообщит результат.
– Все, как ты и рассчитывал. А разве ты сомневался?
– Нет. – Раймон отпустил стол с иконой, за который схватился для устойчивости. – Ты прав, я на это рассчитывал. А ты разве нет?
В сиянии свечи лицо Дэво проигрывало. Он начал сильно сдавать уже в сорок пять, было ясно, что до пятидесяти одного, в отличие от Артурро, ему не дотянуть. И даже до сорока девяти – возраста Отавио, скончавшегося год назад. Сейчас Ферико занимал должность Премио Фрато, но все они – дряхлые старцы, Ферико тоже недолго проживет на этом свете.
«Остается Дэво… или даже я…»
– И я рассчитывал, – признался Дэво. – На мой взгляд, не могло быть другого выбора. Но ведь я Грихальва, кое-кто может сказать, что я пристрастен.
Раймон поднял брови.
– В числе претендентов было еще четверо Грихальва.
– Раймон, не надо кривить душой… Ты слишком стар для таких игр. – Улыбка смягчила слова. Дэво устало вздохнул и тяжело опустился на узкую скамью возле двери. – Эйха, знал бы ты, как мне больно. Вот бы кто-нибудь изобрел волшебный эликсир, изгнал старость из моих несчастных суставов. – Он осторожно помассировал давно потерявшие форму пальцы. – Это все из-за болот. Клянусь Матерью, из-за болот. – Кряхтя, он выпрямил спину и прислонился к стене. – Если рассуждать по совести, никто из наших мастеров, кроме Сарио, не заслуживает этой должности.
– И никто из претендентов от других родов.
– Верно, Раймон. Но уже поползли злые сплетни. Говорят, мы повлияли на решение.
Раймон хрипло рассмеялся.
– Мы? Грихальва? Помилуй, Дэво, ведь при дворе нет ни одного нашего! В политической жизни города и герцогства мы – никто…
– Ты забыл о спальне. – На миг лицо Дэво осветилось жестоким весельем. – Грихальва – в постели, Грихальва – при дворе.
– И все-таки мы отстаем от Серрано, – сердито возразил Раймон. – Катерин Серрано – все еще Премиа Санкта. По сей день отравляет екклезию, настраивает против нас.
– Но власти у нее уже меньше. – Дэво снова поерзал на скамье, усаживаясь поудобнее. – Раймон, за такой короткий срок мы добились очень многого. Давно ли Сааведра сошлась С Алехандро? А сегодня Сарио получил должность. Мы ни в коем случае не должны упустить свой шанс. Ведь мы столько трудились, столько ждали.
, Дэво, в роду Грихальва Сарио – первый Верховный иллюстратор за три поколения. Он назначен меньше двух часов назад, а ты уже порицаешь его.
– Не его, Раймон. – Дэво поморщился. – Эйха, да, пожалуй, можно сказать и так. Хотя на самом деле я порицаю не его самого, а кое-какие отрицательные черты. Он слишком зелен…
– А потому дольше прослужит герцогу.
– Я не о годах, а о самодисциплине.
– Ничего, научится сдерживать норов. Он ведь уже многому научился. Дэво, ты должен это признать.
– Признаю. – Старик улыбнулся. – Ты был его заступником почти столько же лет, сколько Артурро был твоим.
– Мне был необходим заступник. Сарио – тоже.
– Раймон, у тебя есть редкостное качество. Ты способен разглядеть в художнике животворящий огонь, а мы видим только пламя, которое превращает человека в пепел. Наверное, ты прав: не надо бояться животворящего огня…
– Нет, Дэво, Сарио для нас опасен, – перебил Раймон. – Я никогда этого не отрицал, хоть и заступался за него. На этот счет у меня один-единственный аргумент: человек, обладающий Даром, знаниями, навыками, а еще навязчивой идеей доказать, что все остальные не правы, и желанием любой ценой превзойти их, – способен добиться своей цели. И многие пытались, Дэво… многие пытались за три поколения.
Дэво неотрывно смотрел ему в глаза.
– А ведь ты бы мог оказаться на его месте. И лучше, если бы это был ты.
– Нет, – не раздумывая, возразил Раймон. – У меня слишком слабый, слишком рассеянный огонь… – Неслышно ступая, он приблизился к скамье напротив Дэво и сел, принял точно такую же позу, как и у старика. – Мое желание зиждется на примитивном честолюбии, я не способен свернуть горы. Между честолюбием и одержимостью – пропасть. Честолюбец хочет прийти к цели. У одержимого нет иного выбора.
– А потому одержимый добивается своего. Но гораздо важнее таланта. Дара и даже одержимости – надлежащее поведение, способность употреблять свою силу на благо семьи, а также на благо герцога и государства. – Голос Дэво был исполнен спокойствия. – Для этой задачи не было и нет никого пригоднее тебя.
Раймон неподвижно смотрел в сумрак крошечной молельни, приютившейся в глубине Палассо. Новый герцог, новая фаворитка герцога, новый Верховный иллюстратор. Возможно, теперь все пойдет по-новому; возможно, народ снова полюбит Семью Грихальва.
– Но я тоже хочу, чтобы кто-нибудь придумал, как вернуть молодость моим суставам… – Он поднял руки, взглянул на распухшие костяшки пальцев. Ощутил боль в позвоночнике. “Откуда у тебя уверенность, что сам я пекусь о благе семьи? Что, если мною тоже движет лишь моя одержимость?” – Костная лихорадка приходит к каждому из нас. Приходит и убивает.
– И к Сарио? – спросил Дэво. – Думаешь, она и его убьет? Или он убьет нас?
Раймон был настолько ошеломлен, что перестал чувствовать боль в руках и спине. Он опустил ладони на колени и посмотрел на человека, который вместе с Артурро лепил его душу.
– Сарио очень рано научился делать и носить маски, – сказал Дэво. – Причем надежные маски: видимые, но непроницаемые. По его лицу невозможно понять, что он думает. Правда, видны дерзость и честолюбие, но мы за такие грехи не наказываем, за это карает Матерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53