Я не смог. Я не подчинился.
Дело не только в Сьюзан. Дело в том, что существует уголок мироздания, где два человеческих существа способны на самоотверженную любовь, где бескорыстное служение друг другу возвышает их до такой степени, что в одной общей мысли умещается вся Вечность.
Я думаю, Ему стоило поручить это дело другому, тому, кто лучше знает людей. Существу, которому этот мир опостылел не меньше, чем Ему самому. Я пытался быть равнодушным, но не смог. Там, где я поначалу видел людское убожество, взору моему явилось человеческое сострадание. Их бренное существование с его тяготами, прежде казавшимися жалкими и смешными, теперь вызывает у меня искреннюю приязнь. Как изобретательно возмещают они свое телесное несовершенство! А их неистовые чувства, некогда вызывавшие во мне отвращение, ныне изливаются на мою поблекшую душу подобно чудодейственному эликсиру.
Впрочем, душа моя уже не бесцветна. Мы обладаем свободой воли, но должны быть готовы к последствиям своих деяний. Я знаю, какие последствия ждут меня. Отлучение. Меня, как прежде Люцифера – правда, за гораздо меньшее прегрешение, – низринут из небесных сфер, но в царство Тьмы я не попаду. Нет, суровость наказания будет соразмерна тяжести моего преступления. Если уж я так возлюбил людей, то быть мне одним из них.
Но сначала я должен спасти человечество.
43
Хрупкая светловолосая девушка протянула Фрэнку трубку, и он взял ее с таким видом, словно боялся обжечься.
Еще две секунды назад он был готов рискнуть всем сущим и сорвать эксперимент профессора. Если при этом ему суждено погибнуть, что ж, пускай. Но если Фрэнк останется жив, душа его, вероятно, будет настолько переполнена счастьем, что он сможет выдержать еще один тюремный срок. Так было две секунды назад. Всего две секунды назад. А теперь он испугался, хотя до сих пор не боялся ничего.
Нерешительно, словно опасаясь, что трубка его укусит, Фрэнк спросил:
– Кто это?
– Здравствуйте, Фрэнк. Похоже, ваши дела идут не блестяще.
Да, это был ее голос. Фрэнк отлично помнил его. В сознании тотчас возникла картина первых секунд их встречи – лопнувшая шина, водительница, выскочившая из салона автомобиля и трепещущая от запоздалого испуга. Адвокат из Небраски, женщина лет тридцати пяти, высокая и стройная, с прямыми каштановыми волосами. Та самая, что подала Фрэнку мысль о пятимиллионном ограблении – мысль, явившуюся основной причиной происходящего.
– Откуда вы знаете, что я здесь? – спросил он.
– Я ругаю себя на чем свет стоит, – ответила она. – Говоря о крупном ограблении, я не ожидала, что вы зайдете так далеко.
– Значит, вы меня предали, и люди за забором уже знают мое имя? – спросил Фрэнк. Теперь это не имело никакого значения, но он хотел знать правду.
К его удивлению, женщина ответила:
– Нет. Кроме меня, о вас никому не известно, и я хотела бы…
– Но как вы узнали?
– Бросьте, Фрэнк. Какая разница? Я знаю о том, что вы затеяли, и…
Фрэнк бросил взгляд на контейнер и едва заметно улыбнулся.
– Что ж, вы могли догадаться.
– Не делайте этого, Фрэнк, – продолжала женщина. – Вы мне доверяете?
С чего это он должен ей доверять? А, впрочем, почему бы и нет? Там, в Небраске, после того как он заменил шину, она отнеслась к нему по-человечески и даже норовила всучить триста долларов, чтобы удержать его от преступления. Коли она оказалась единственным человеком, знавшим о том, что среди террористов есть некто Фрэнк Хилфен, то, вполне возможно, стоит принять на веру все, что она говорит.
Но можно ли на нее положиться? Какие цели она преследует?
– Смотря в чем, – отозвался Фрэнк. – Вы хотите, чтобы я вышел и сдался?
– Нет! Это – последнее, чего бы я пожелала. Точнее, предпоследнее.
– Чего же вы хотите?
– Во-первых, чтобы вы удержали Марию-Елену от самоубийства.
Фрэнк был поражен.
– Вы и о ней знаете? Откуда?
– Фрэнк, – торопливо и настойчиво заговорила женщина, – я не стану отвечать на эти вопросы, так что прекратите их задавать. Я хочу, чтобы вы уговорили Марию-Елену продолжать жить. Потом вы оставите станцию на попечение Григория…
– Оставлю?
– Он, Пэми и Кван все равно умрут, – безжалостно отчеканила женщина, – а вам с Марией-Еленой еще жить да жить.
– В тюрьме? – с горечью отозвался Фрэнк.
– Нет. Слушайте внимательно. Если вы выйдете наружу и обогнете правую охладительную башню – только не проходите между ними, – то увидите впереди, в горах, радиомачту. Ступайте прямо к ней, и вы обнаружите под забором дыру, прорытую животными.
– Периметр оборудован сигнализацией. Нас засекут.
– Сигнализацию можно отключить с главного пульта. Григорий выключит ее через двадцать минут после вашего ухода, выждет десять минут и снова включит. У вас будет вполне достаточно времени, чтобы убежать. Потом вы пойдете прямо и упретесь в дорогу. Там будет стоять машина, правда, без ключей, но, я надеюсь, вы сумеете ее завести.
– Ничего не понимаю, – в мыслях Фрэнка царил ералаш, ему казалось, что он стал участником фильма про Джеймса Бонда. Откуда ей знать то, чего никто не знает? Впрочем, Фрэнк был уверен, что она не ответит на этот вопрос.
– А вам и не надо ничего понимать, Фрэнк, – продолжала Мэри-Энн Келлини. – Слушайте внимательно. Если вам удастся уговорить Марию-Елену бежать, то через два дня произойдет одно событие, после которого вам уже не надо будет приниматься за старое. Вы сможете уйти на покой. Вам ведь этого хотелось, Фрэнк?
Фрэнк не удержался от язвительной ухмылки.
– Что, еще одно дельце на пять миллионов?
– О нет, куда вам столько? – сказала женщина таким тоном, словно они с Фрэнком вели шутливую беседу. – Вы ведь хотите удалиться от дел? Вместе с Марией-Еленой?
Фрэнк снова посмотрел на вакуумный сосуд профессора. «Кажется, в этой бутылке и правда содержится что-то страшное, – подумал он. – Что-то действительно ужасное?»
– Вы знаете чертовски много, – еле слышным голосом произнес он. – Вы знаете все, что здесь происходит.
– Кое-что знаю, хотя далеко не все.
– Значит, эта штука опасна? Действительно опасна?
– Когда будете уходить, не наткнитесь на что-нибудь, – после короткого молчания ответила Мэри-Энн Келлини и повесила трубку.
44
Григорий слышал только половину этого разговора и ничего не понял. Он лишь чувствовал, что напряжение последнего часа окончательно истощило его силы, а после вынужденной заминки и решимость Григория сошла на нет.
«Устроить конец света; как вам эта шуточка? Впредь я не буду объектом жалости, исследований, сочувствия, снисхождения, – думал Григорий. – Все человечество оказалось в одной лодке, которая идет ко дну». Впрочем, размышлять о своем поступке, как о последнем в истории цивилизации анекдоте, было забавно.
Заминка, телефонный звонок и невразумительные слова Фрэнка настроили Григория на иной лад. Он вспомнил о Петре Пекаре, единственном человеке, который признавал и развивал его скромные способности, помогал отвлечься от мыслей о неминуемой и близкой кончине. Интересно, как он оценил бы последнюю шутку Григория?
«Не смешно, Григорий. Или ты гонишь качественные хохмы, или я спускаю тебя с лестницы».
Врачи московского института костных болезней. Сотрудники клиники, которая находилась в нескольких милях от станции. Неужели так заплатит он по их счетам?
Вот в чем загвоздка. Если избавиться от всех, никого не останется.
«Что за компания собралась, – размышлял Григорий. – Ни у одного из нас нет близких родственников и даже людей, которые любили бы нас по-настоящему (в его сознании пронеслось печальное воспоминание о Сьюзан). Мы встретились с ученым, человеком холодного, расчетливого ума, и он так наглядно показал нам нашу несостоятельность и постыдную неполноценность, что даже мы, глупцы, все поняли.
Мы поддались порыву, были готовы действовать, рискнуть всем сущим только потому, что мы сами уже трупы. Кто стал бы осуждать нас потом? (Еще одна хохма.)
Телефонный звонок остановил наш порыв. Сейчас я уже не тот человек, которым был три минуты назад. Мое отвращение к роду людскому не распространяется на некоторых его представителей: Петра Пекаря, Сьюзан.
Вряд ли я смогу сделать решительный шаг».
А Фрэнк? Григорий наблюдал за ним, пытаясь вникнуть в сущность разговора, и когда беседа закончилась и Фрэнк повернулся к остальным, Григорий заметил перемену в его лице. Вот только что это за перемена?
Фрэнк смотрел на профессора.
– Оказывается, у нас не пятьдесят шансов из ста, а гораздо меньше, – сказал он.
Лицо Филпотта уже смягчилось и стало гораздо подвижнее, чем в тот миг, когда террористы появились в лаборатории; теперь по его выражению можно было легко определить, что чувствует ученый, и Григорий увидел, что тот сбит с толку и не знает, как быть. Он был готов бороться за свои убеждения, но рисковать ради них целой планетой не хотел. К тому же доктор отчасти утратил былую веру в свои теоретические построения.
Он стушевался под пристальным взглядом Фрэнка и сказал:
– Каковы бы ни были шансы, я умоляю вас не делать то, что вы задумали.
«Значит, в сосуде действительно заключена страшная опасность, – подумал Григорий, рассматривая залитую ярким светом бутыль. – Там находится невидимое глазу нечто, способное превратить нас в ничто».
– Мария-Елена, вы хотели бы остаться в живых? – спросил Фрэнк.
Мария-Елена ответила ему сердитым надменным взглядом и, отодвинувшись от Фрэнка, положила руки на согбенные плечи Пэми.
– Жить в этом мире?
– Другого не будет.
– Это не наш мир!
– Видите ли, Мария, – сказал Фрэнк. – У нас появилась возможность выпутаться из этой передряги.
Григорий прижал ладони к бедрам, собрался с силами и произнес:
– У нас с Пэми такой возможности нет.
Фрэнк повернулся к нему. Его глаза лучились непоколебимой верой.
– Умри я хоть двадцать раз, вам от этого легче не станет, – сказал он.
Полуприкрыв глаза, Григорий обдумывал слова Фрэнка.
– Для достижения моих целей мне лучше остаться на станции – живым или мертвым. Бежать бессмысленно.
– Оставшись здесь, вы поможете бежать нам с Марией-Еленой.
– Фрэнк! Вы что, пойдете на попятный? – спросила Мария-Елена.
Фрэнк протянул женщине руку, но Мария-Елена не спешила ее принять.
– Эта штука в бутылке – не просто самоубийство. Это смерть всего и вся, безжалостная и необратимая. Неужели вы хотите, чтобы наступил конец света?
– Я ХОЧУ!
Это был голос Пэми, напоминавший карканье ворона и прозвучавший с невероятной силой. Девушка ринулась вперед, выскользнув из объятий Марии-Елены. Идти она не могла и, словно искалеченная кошка, на четвереньках поползла к столу с контейнером.
Лаборант-китаец бросился к Пэми, схватил ее за плечо и за руку и потащил назад. Пэми запрокинула голову и ощерила сверкающие зубы.
– У нее СПИД! – крикнул Григорий, вытянув руку, что, впрочем, было совершенно излишне.
Юноша отпрянул прочь от рычащего, клацающего зубами создания, и Пэми опять бросилась к столу, но на сей раз сделала слишком мощный рывок. Ее тело изогнулось дугой, рот широко раскрылся. Пэми издала свой последний вопль, который захлебнулся в потоке хлынувшей горлом крови, и повалилась на пол, словно тряпка. Вокруг ее головы растекалось красное смердящее пятно.
X
ХА! ХА! ХА! Ха-а-а! Ха! Ха! Ха-а-а-а-а-а!
Придите в мои объятия! Придите в мои объятия! Я спас вас от гибели, мои дорогие, придите же в мои объятия, и давайте спляшем!
Ах, как же славно мы спляшем!
45
Они шагали по парку. Поначалу оба молчали и делали вид, будто не имеют друг к другу никакого отношения. Так, случайные попутчики. Минут пять они поднимались по пологому склону, мимо заботливо подстриженных кустов, плодовых деревьев и маленьких рощиц. Над головой шелестели колеблемые легким ветерком листья и сосновые ветви. В воздухе звенели птичьи трели.
Они достигли вершины холма и начали спускаться по противоположному склону. Через минуту Мария-Елена оглянулась и сказала:
– Отсюда уже ничего не видно.
Фрэнк обернулся и увидел, что женщина права: станция скрылась за холмом.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Мрачноватое строение.
Мария-Елена медленно обвела взглядом окрестности.
– Кроме радиомачты, отсюда не видно ни одного создания рук человеческих. Никаких построек, вообще ничего.
– Вот и хорошо, – повторил Фрэнк. В воздухе витал сладковатый дух, напоминавший запах свежей кукурузы, принесенной в дом с поля.
– Это похоже на рождение мира, – заметила Мария-Елена.
Фрэнк внезапно очнулся и сказал:
– Если мы не успеем вовремя преодолеть забор, рождение мира превратится для нас с вами в конец света.
– Да, конечно.
Мария-Елена взяла Фрэнка за руку, и они пошли дальше, ускорив шаг. Мария-Елена запела, и ее чистый сильный голос зазвенел в такт их шагам, поднимаясь к кронам деревьев и разносясь далеко вокруг.
– Вот это да! – восхищенно произнес Фрэнк. Мария-Елена улыбнулась, продолжая петь. Фрэнк не разбирал иностранных слов, но смысл песни уловил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Дело не только в Сьюзан. Дело в том, что существует уголок мироздания, где два человеческих существа способны на самоотверженную любовь, где бескорыстное служение друг другу возвышает их до такой степени, что в одной общей мысли умещается вся Вечность.
Я думаю, Ему стоило поручить это дело другому, тому, кто лучше знает людей. Существу, которому этот мир опостылел не меньше, чем Ему самому. Я пытался быть равнодушным, но не смог. Там, где я поначалу видел людское убожество, взору моему явилось человеческое сострадание. Их бренное существование с его тяготами, прежде казавшимися жалкими и смешными, теперь вызывает у меня искреннюю приязнь. Как изобретательно возмещают они свое телесное несовершенство! А их неистовые чувства, некогда вызывавшие во мне отвращение, ныне изливаются на мою поблекшую душу подобно чудодейственному эликсиру.
Впрочем, душа моя уже не бесцветна. Мы обладаем свободой воли, но должны быть готовы к последствиям своих деяний. Я знаю, какие последствия ждут меня. Отлучение. Меня, как прежде Люцифера – правда, за гораздо меньшее прегрешение, – низринут из небесных сфер, но в царство Тьмы я не попаду. Нет, суровость наказания будет соразмерна тяжести моего преступления. Если уж я так возлюбил людей, то быть мне одним из них.
Но сначала я должен спасти человечество.
43
Хрупкая светловолосая девушка протянула Фрэнку трубку, и он взял ее с таким видом, словно боялся обжечься.
Еще две секунды назад он был готов рискнуть всем сущим и сорвать эксперимент профессора. Если при этом ему суждено погибнуть, что ж, пускай. Но если Фрэнк останется жив, душа его, вероятно, будет настолько переполнена счастьем, что он сможет выдержать еще один тюремный срок. Так было две секунды назад. Всего две секунды назад. А теперь он испугался, хотя до сих пор не боялся ничего.
Нерешительно, словно опасаясь, что трубка его укусит, Фрэнк спросил:
– Кто это?
– Здравствуйте, Фрэнк. Похоже, ваши дела идут не блестяще.
Да, это был ее голос. Фрэнк отлично помнил его. В сознании тотчас возникла картина первых секунд их встречи – лопнувшая шина, водительница, выскочившая из салона автомобиля и трепещущая от запоздалого испуга. Адвокат из Небраски, женщина лет тридцати пяти, высокая и стройная, с прямыми каштановыми волосами. Та самая, что подала Фрэнку мысль о пятимиллионном ограблении – мысль, явившуюся основной причиной происходящего.
– Откуда вы знаете, что я здесь? – спросил он.
– Я ругаю себя на чем свет стоит, – ответила она. – Говоря о крупном ограблении, я не ожидала, что вы зайдете так далеко.
– Значит, вы меня предали, и люди за забором уже знают мое имя? – спросил Фрэнк. Теперь это не имело никакого значения, но он хотел знать правду.
К его удивлению, женщина ответила:
– Нет. Кроме меня, о вас никому не известно, и я хотела бы…
– Но как вы узнали?
– Бросьте, Фрэнк. Какая разница? Я знаю о том, что вы затеяли, и…
Фрэнк бросил взгляд на контейнер и едва заметно улыбнулся.
– Что ж, вы могли догадаться.
– Не делайте этого, Фрэнк, – продолжала женщина. – Вы мне доверяете?
С чего это он должен ей доверять? А, впрочем, почему бы и нет? Там, в Небраске, после того как он заменил шину, она отнеслась к нему по-человечески и даже норовила всучить триста долларов, чтобы удержать его от преступления. Коли она оказалась единственным человеком, знавшим о том, что среди террористов есть некто Фрэнк Хилфен, то, вполне возможно, стоит принять на веру все, что она говорит.
Но можно ли на нее положиться? Какие цели она преследует?
– Смотря в чем, – отозвался Фрэнк. – Вы хотите, чтобы я вышел и сдался?
– Нет! Это – последнее, чего бы я пожелала. Точнее, предпоследнее.
– Чего же вы хотите?
– Во-первых, чтобы вы удержали Марию-Елену от самоубийства.
Фрэнк был поражен.
– Вы и о ней знаете? Откуда?
– Фрэнк, – торопливо и настойчиво заговорила женщина, – я не стану отвечать на эти вопросы, так что прекратите их задавать. Я хочу, чтобы вы уговорили Марию-Елену продолжать жить. Потом вы оставите станцию на попечение Григория…
– Оставлю?
– Он, Пэми и Кван все равно умрут, – безжалостно отчеканила женщина, – а вам с Марией-Еленой еще жить да жить.
– В тюрьме? – с горечью отозвался Фрэнк.
– Нет. Слушайте внимательно. Если вы выйдете наружу и обогнете правую охладительную башню – только не проходите между ними, – то увидите впереди, в горах, радиомачту. Ступайте прямо к ней, и вы обнаружите под забором дыру, прорытую животными.
– Периметр оборудован сигнализацией. Нас засекут.
– Сигнализацию можно отключить с главного пульта. Григорий выключит ее через двадцать минут после вашего ухода, выждет десять минут и снова включит. У вас будет вполне достаточно времени, чтобы убежать. Потом вы пойдете прямо и упретесь в дорогу. Там будет стоять машина, правда, без ключей, но, я надеюсь, вы сумеете ее завести.
– Ничего не понимаю, – в мыслях Фрэнка царил ералаш, ему казалось, что он стал участником фильма про Джеймса Бонда. Откуда ей знать то, чего никто не знает? Впрочем, Фрэнк был уверен, что она не ответит на этот вопрос.
– А вам и не надо ничего понимать, Фрэнк, – продолжала Мэри-Энн Келлини. – Слушайте внимательно. Если вам удастся уговорить Марию-Елену бежать, то через два дня произойдет одно событие, после которого вам уже не надо будет приниматься за старое. Вы сможете уйти на покой. Вам ведь этого хотелось, Фрэнк?
Фрэнк не удержался от язвительной ухмылки.
– Что, еще одно дельце на пять миллионов?
– О нет, куда вам столько? – сказала женщина таким тоном, словно они с Фрэнком вели шутливую беседу. – Вы ведь хотите удалиться от дел? Вместе с Марией-Еленой?
Фрэнк снова посмотрел на вакуумный сосуд профессора. «Кажется, в этой бутылке и правда содержится что-то страшное, – подумал он. – Что-то действительно ужасное?»
– Вы знаете чертовски много, – еле слышным голосом произнес он. – Вы знаете все, что здесь происходит.
– Кое-что знаю, хотя далеко не все.
– Значит, эта штука опасна? Действительно опасна?
– Когда будете уходить, не наткнитесь на что-нибудь, – после короткого молчания ответила Мэри-Энн Келлини и повесила трубку.
44
Григорий слышал только половину этого разговора и ничего не понял. Он лишь чувствовал, что напряжение последнего часа окончательно истощило его силы, а после вынужденной заминки и решимость Григория сошла на нет.
«Устроить конец света; как вам эта шуточка? Впредь я не буду объектом жалости, исследований, сочувствия, снисхождения, – думал Григорий. – Все человечество оказалось в одной лодке, которая идет ко дну». Впрочем, размышлять о своем поступке, как о последнем в истории цивилизации анекдоте, было забавно.
Заминка, телефонный звонок и невразумительные слова Фрэнка настроили Григория на иной лад. Он вспомнил о Петре Пекаре, единственном человеке, который признавал и развивал его скромные способности, помогал отвлечься от мыслей о неминуемой и близкой кончине. Интересно, как он оценил бы последнюю шутку Григория?
«Не смешно, Григорий. Или ты гонишь качественные хохмы, или я спускаю тебя с лестницы».
Врачи московского института костных болезней. Сотрудники клиники, которая находилась в нескольких милях от станции. Неужели так заплатит он по их счетам?
Вот в чем загвоздка. Если избавиться от всех, никого не останется.
«Что за компания собралась, – размышлял Григорий. – Ни у одного из нас нет близких родственников и даже людей, которые любили бы нас по-настоящему (в его сознании пронеслось печальное воспоминание о Сьюзан). Мы встретились с ученым, человеком холодного, расчетливого ума, и он так наглядно показал нам нашу несостоятельность и постыдную неполноценность, что даже мы, глупцы, все поняли.
Мы поддались порыву, были готовы действовать, рискнуть всем сущим только потому, что мы сами уже трупы. Кто стал бы осуждать нас потом? (Еще одна хохма.)
Телефонный звонок остановил наш порыв. Сейчас я уже не тот человек, которым был три минуты назад. Мое отвращение к роду людскому не распространяется на некоторых его представителей: Петра Пекаря, Сьюзан.
Вряд ли я смогу сделать решительный шаг».
А Фрэнк? Григорий наблюдал за ним, пытаясь вникнуть в сущность разговора, и когда беседа закончилась и Фрэнк повернулся к остальным, Григорий заметил перемену в его лице. Вот только что это за перемена?
Фрэнк смотрел на профессора.
– Оказывается, у нас не пятьдесят шансов из ста, а гораздо меньше, – сказал он.
Лицо Филпотта уже смягчилось и стало гораздо подвижнее, чем в тот миг, когда террористы появились в лаборатории; теперь по его выражению можно было легко определить, что чувствует ученый, и Григорий увидел, что тот сбит с толку и не знает, как быть. Он был готов бороться за свои убеждения, но рисковать ради них целой планетой не хотел. К тому же доктор отчасти утратил былую веру в свои теоретические построения.
Он стушевался под пристальным взглядом Фрэнка и сказал:
– Каковы бы ни были шансы, я умоляю вас не делать то, что вы задумали.
«Значит, в сосуде действительно заключена страшная опасность, – подумал Григорий, рассматривая залитую ярким светом бутыль. – Там находится невидимое глазу нечто, способное превратить нас в ничто».
– Мария-Елена, вы хотели бы остаться в живых? – спросил Фрэнк.
Мария-Елена ответила ему сердитым надменным взглядом и, отодвинувшись от Фрэнка, положила руки на согбенные плечи Пэми.
– Жить в этом мире?
– Другого не будет.
– Это не наш мир!
– Видите ли, Мария, – сказал Фрэнк. – У нас появилась возможность выпутаться из этой передряги.
Григорий прижал ладони к бедрам, собрался с силами и произнес:
– У нас с Пэми такой возможности нет.
Фрэнк повернулся к нему. Его глаза лучились непоколебимой верой.
– Умри я хоть двадцать раз, вам от этого легче не станет, – сказал он.
Полуприкрыв глаза, Григорий обдумывал слова Фрэнка.
– Для достижения моих целей мне лучше остаться на станции – живым или мертвым. Бежать бессмысленно.
– Оставшись здесь, вы поможете бежать нам с Марией-Еленой.
– Фрэнк! Вы что, пойдете на попятный? – спросила Мария-Елена.
Фрэнк протянул женщине руку, но Мария-Елена не спешила ее принять.
– Эта штука в бутылке – не просто самоубийство. Это смерть всего и вся, безжалостная и необратимая. Неужели вы хотите, чтобы наступил конец света?
– Я ХОЧУ!
Это был голос Пэми, напоминавший карканье ворона и прозвучавший с невероятной силой. Девушка ринулась вперед, выскользнув из объятий Марии-Елены. Идти она не могла и, словно искалеченная кошка, на четвереньках поползла к столу с контейнером.
Лаборант-китаец бросился к Пэми, схватил ее за плечо и за руку и потащил назад. Пэми запрокинула голову и ощерила сверкающие зубы.
– У нее СПИД! – крикнул Григорий, вытянув руку, что, впрочем, было совершенно излишне.
Юноша отпрянул прочь от рычащего, клацающего зубами создания, и Пэми опять бросилась к столу, но на сей раз сделала слишком мощный рывок. Ее тело изогнулось дугой, рот широко раскрылся. Пэми издала свой последний вопль, который захлебнулся в потоке хлынувшей горлом крови, и повалилась на пол, словно тряпка. Вокруг ее головы растекалось красное смердящее пятно.
X
ХА! ХА! ХА! Ха-а-а! Ха! Ха! Ха-а-а-а-а-а!
Придите в мои объятия! Придите в мои объятия! Я спас вас от гибели, мои дорогие, придите же в мои объятия, и давайте спляшем!
Ах, как же славно мы спляшем!
45
Они шагали по парку. Поначалу оба молчали и делали вид, будто не имеют друг к другу никакого отношения. Так, случайные попутчики. Минут пять они поднимались по пологому склону, мимо заботливо подстриженных кустов, плодовых деревьев и маленьких рощиц. Над головой шелестели колеблемые легким ветерком листья и сосновые ветви. В воздухе звенели птичьи трели.
Они достигли вершины холма и начали спускаться по противоположному склону. Через минуту Мария-Елена оглянулась и сказала:
– Отсюда уже ничего не видно.
Фрэнк обернулся и увидел, что женщина права: станция скрылась за холмом.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Мрачноватое строение.
Мария-Елена медленно обвела взглядом окрестности.
– Кроме радиомачты, отсюда не видно ни одного создания рук человеческих. Никаких построек, вообще ничего.
– Вот и хорошо, – повторил Фрэнк. В воздухе витал сладковатый дух, напоминавший запах свежей кукурузы, принесенной в дом с поля.
– Это похоже на рождение мира, – заметила Мария-Елена.
Фрэнк внезапно очнулся и сказал:
– Если мы не успеем вовремя преодолеть забор, рождение мира превратится для нас с вами в конец света.
– Да, конечно.
Мария-Елена взяла Фрэнка за руку, и они пошли дальше, ускорив шаг. Мария-Елена запела, и ее чистый сильный голос зазвенел в такт их шагам, поднимаясь к кронам деревьев и разносясь далеко вокруг.
– Вот это да! – восхищенно произнес Фрэнк. Мария-Елена улыбнулась, продолжая петь. Фрэнк не разбирал иностранных слов, но смысл песни уловил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48