Каким образом, позвольте узнать?
На этот раз вопрос достиг ушей Кейт. Она заморгала и оробела.
– Я говорила только о возможности, – нашлась она и, вновь обретя уверенность в себе, воскликнула: – У вас был шанс, и вы его упустили!
– Да, это верно, – согласилась Мария-Елена.
– Если вы и Джон потеряли то, что было… – заговорила Кейт, неверно истолковав слова собеседницы.
– Речь не о Джеке, – прервала ее Мария-Елена. – Я упустила свой шанс намного раньше.
Кейт чувствовала, что нить разговора ускользает от нее, и начинала сердиться. Она явилась в этот дом, чтобы ясно и четко изложить свою точку зрения, но в ходе беседы истина, которую она намеревалась провозгласить, начинала расплываться и терять четкость очертаний. Мария-Елена понимала чувства Кейт и даже отчасти сочувствовала ей; такое случается всякий раз, когда кто-то пытается поверять гармонию выдумок алгеброй действительности.
Пытаясь перехватить инициативу, Кейт злобно и торжествующе заявила:
– Если вам нет дела до Джона, если вам хотелось лишь переехать в Америку…
– Да, это так.
Кейт выпучила глаза, словно громом пораженная.
– Значит, вы признаете?..
– Почему бы и нет?
– Отчего же вы не хотите его отпустить?
– Он не просил меня об этом.
– Ложь!
– Я ни разу не слышала о вас, мисс Монро, – сказала Мария-Елена. – Джек редко разговаривает со мной. Но если он хочет уйти, я не стану его удерживать.
– Он просил развода, но вы отказали! – продолжала настаивать Кейт.
– Джон вернется домой к шести-семи вечера, – сказала Мария-Елена, вставая с дивана. – А вы тем временем побродите по дому, освойтесь, пообвыкните. Когда он приедет, обсудите с ним создавшееся положение и скажите, что я не намерена путаться у вас под ногами. Вы спросили, согласна ли я развестись, и я отвечаю: да, согласна.
На сей раз Кейт Монро явно испугалась, почувствовав, как колеблется под ее ногами почва, которую она прежде считала незыблемой.
– Куда вы уходите? – спросила она, глядя на хозяйку.
– Я хочу навестить своего друга в больнице и пробуду там несколько часов, – указав на телевизор, Мария-Елена добавила: – А вы тем временем можете посмотреть сериал. В дневные часы идет несколько захватывающих постановок. Надеюсь, ваша машина не помешает мне выехать из гаража?
– Нет, она… А почему вы не хотите остаться со мной, поговорить?
– Потому, что все уже сказано, – ответила Мария-Елена. Представив себе, какое будущее ожидает Кейт, она не смогла удержать улыбки. – Вы получите свой шанс, – заверила она удрученную женщину. – Шанс на счастье.
27
В последнее время Григорий все чаще проводил в постели круглые сутки. Нажав кнопку на панели, удобно расположенной подле кровати, он приподнимал изголовье и сидел весь день – читал либо, когда ему становилось трудно держать в руках книгу и даже газету, смотрел телевизор. В его распоряжении была уйма каналов, и хотя бы по одному из них в любое время показывали новости или передачу, не слишком далекую от реальной жизни. Эти передачи служили Григорию сырьем при производстве шуток для Петра Пекаря. Впрочем, в последнее время Григорий, бывало, целыми неделями не мог отправить в Москву хотя бы один захудалый анекдот.
Разумеется, Григорий прекрасно понимал, в чем тут дело. Причина его творческого бессилия была очевидна и неизбежна; с ней было невозможно бороться, как и с одолевавшим его недугом. Григорий слишком долго прожил на чужбине и начинал забывать Россию, переставал чувствовать ее, понимать душой. Какие события привлекают внимание Петра Пекаря? О чем теперь судачат в Москве? Григорий не знал и уже никогда не узнает.
Единственным светлым пятном на фоне сгущавшихся сумерек его бытия оказалась Мария-Елена Остон, та странноватая дамочка, которую они подобрали на демонстрации. Она была не слишком жизнерадостным человеком, не таким приятным собеседником, как, к примеру, Сьюзан, но Сьюзан зажила собственной жизнью, нашла себе мужчину – не какого-нибудь приятеля, годящегося только для постели, а настоящего друга – и теперь очень редко выбиралась из города, чтобы навестить Григория. Мария-Елена приезжала регулярно, не реже двух раз в неделю, и в неизбывной печали, которую она носила в своей душе, было нечто, делавшее ее самым желанным гостем Григория с учетом того состояния духа, в котором он сейчас пребывал.
«Жизнь изрядно потрепала нас обоих, – думал он. – Мы понимаем друг друга так, как не поймет человек, избежавший тяжких испытаний».
Какие странные чувства порой сближают людей! Надо будет обыграть эту мысль в анекдоте.
На этой неделе Мария-Елена приехала уже в третий раз (новый рекорд!), в прекрасном расположении духа. Григорий еще не видел ее такой счастливой.
– На станции забастовка! – объявила она.
Григорий как раз размышлял о том, как ослабли в последнее время его связи с внешним миром. Слова Марии-Елены лишь подтвердили правильность этих мыслей.
– На станции? На какой станции? – спросил он, не сумев вытравить из голоса раздраженных ноток.
– В Грин-Медоу! На атомной электростанции!
– Ах да. Там, где мы познакомились. Но вы говорили, что больше не участвуете в беспорядках.
– Я проезжала мимо. – Мария-Елена придвинула кресло к кровати Григория и уселась. На ее лице играла счастливая улыбка. Она была красивой женщиной, но в ее красоте проглядывало нечто сильное и зловещее.
«Нет, дело не только в забастовке на атомной электростанции», – подумал Григорий, но он был слишком плохо осведомлен о личной жизни Марии-Елены, чтобы догадаться, что послужило причиной таких разительных перемен. Завела любовника? Или что-то иное?
Не лишится ли он из-за этого «чего-то» еще и Марии-Елены, как лишился Сьюзан?
– Это самый короткий путь, – продолжала Мария-Елена, – и я частенько проезжаю мимо станции, но сегодня там оказалось намного больше пикетов, а лозунги сообщали, что на станции забастовка! Бастует рядовой персонал. Люди знают об опасности проводимых там экспериментов. Когда я проезжала мимо, туда пытался въехать школьный автобус, а пикеты его не пропускали, и мне пришлось задержаться. Один пикетчик сказал, что автобус был набит начальниками и проверяющими.
– Значит, станция продолжает работать?
– Да. Опыты тоже продолжаются. Вы же знаете, им плевать на опасность, главное – избежать лишних вопросов.
Григорий посмотрел в окно.
– Это совсем недалеко отсюда.
– Восемь миль.
– Слишком близко. – Григорий печально улыбнулся и добавил: – Неужто мне суждено дважды пострадать из-за атомных электростанций?
На лице Марии-Елены появилось выражение испуга, сменившееся недоверчивой миной.
– Они не допустят этого!
– Нет-нет, они не допустят. – Григорий кивнул. – Точно так же, как руководство Чернобыля не допустило аварии, которой никто и представить себе не мог. – Он вновь посмотрел в окно, размышляя о станции, находившейся в восьми милях от клиники. – Хотелось бы мне оказаться там, внутри. Одному. Хотя бы ненадолго.
– И что бы вы сделали? – тихо спросила Мария-Елена.
Григорий повернул голову, посмотрел на женщину и улыбнулся, показав серые десны, из-под которых виднелись обнажившиеся корни обесцвеченных зубов.
– Отмочил бы славную шуточку, – ответил он.
X
Что он задумал?
От нетерпения и разочарования я готов грызть камни, сотрясать землю и крушить кладбищенские надгробия. Что он задумал, этот елейный святоша?
Самое неприятное заключается в том, что я не могу сражаться с ним лицом к лицу. Я вынужден признать это после двух стычек. Он слишком силен, чтобы я мог схлестнуться с ним в открытую.
Так что из того? Мы никогда не были сильны в честном единоборстве. У него есть слабое место, я отыщу его и всажу туда свой меч.
А тем временем я продолжаю наблюдать за женщиной по имени Сьюзан Кэрриган. Простодушна, словно церковный служка, и предсказуема, как эпидемия гриппа. Она не способна повредить даже себе, а уничтожить все живое и саму планету – тем более. Вокруг нее хлопочет создание в белоснежных одеждах, Энди Харбинджер (нечего сказать, хорошенькое у него чувство юмора), и я пока не в силах открыто выступить против нее.
Что он задумал? Какая роль отведена этой женщине в его планах? Я с трудом сдерживаю раздражение и гнев. Что ж, тем слаще будет возмездие, когда я наконец отыщу его уязвимое место.
Между прочим, крошка Пэми тоже исчезла, но это беспокоит меня гораздо меньше.
Я не имею права на ошибку. Не смею потребовать дополнительной помощи. Не решаюсь. Что со мной будет, если…
Нет. Мы не отважимся даже подумать о том, что со мной будет.
28
Пока Пэми одевалась, врач отвел Фрэнка в сторону.
– У вас были близкие отношения с этой девушкой?
– У меня – нет, – ответил Фрэнк. – Я бы ее даже не коснулся. Можете считать меня ее приятелем.
По лицу доктора, вежливого худощавого мужчины лет сорока, уже начинавшего лысеть, было трудно сказать, вызвано ли его беспокойство состоянием здоровья Пэми, или оно заложено в его натуре. Да оно и неудивительно, если учесть его специальность – СПИД.
– У меня создалось впечатление, что эта девушка – незаконный иммигрант, – сказал он.
Фрэнк бросил на доктора настороженный взгляд.
– Ваш сотрудник…
– Мерфи. Тот, что принял вас.
– Да. Он сказал, что вас интересует только медицинская сторона дела. Мы ведь не хотим, чтобы девушка разносила заразу?
Врач тонко улыбнулся, но его лицо по-прежнему выражало тревогу.
– Не волнуйтесь, мистер Смит, – заверил он Фрэнка. – Я не собираюсь звонить в иммиграционную службу. Дело в том, что Пэми очень скоро потребуется госпитализация, и я боюсь, что ее присутствие здесь пойдет вразрез с планами нашей клиники.
– Так что же, ее вышвырнут на улицу?
Доктор неловко пожал плечами.
– Может быть.
– Какое милосердие, – сказал Фрэнк. – Сколько она протянет?
– Через месяц-другой ее надо будет госпитализировать. А потом… не больше года. А может быть, меньше недели.
– Нельзя ли помочь ей хотя бы на это время?
– Я дам рецепты, – ответил врач. – Мазь снимет зуд от язв, прочие препараты облегчат симптомы и на некоторое время сделают жизнь Пэми относительно сносной. А потом останется только госпитализация.
В кабинете появилась Пэми, облаченная в одежду, купленную для нее Фрэнком. Она не знала толком, как все это надевать, и платье висело на ней, словно тряпка, хотя и было подобрано точно по размеру. Она улыбнулась доктору своей уродливой улыбкой и сказала:
– Спасибо.
– Не за что, – ответил врач, улыбаясь в ответ.
«Девчонка явно понравилась доктору», – подумал Фрэнк. В хорошем настроении Пэми выглядела славной молоденькой девушкой. Ласковой говорящей зверюшкой. Фрэнк держал ее при себе, потому что ему казалось, будто Пэми возрождает в нем вкус к жизни, особенно теперь, когда он забросил дела и существовал на деньги, добытые в Восточном Сент-Луисе. В конце концов это так приятно – заботиться о человеке, которому еще хуже, чем тебе.
Врач махнул рукой в сторону приемной и сказал:
– Расплатитесь с миссис Рубинштейн.
– Хорошо.
– Как вы намерены расплачиваться сегодня, мистер Смит? – спросила миссис Рубинштейн.
– Наличными, – ответил Фрэнк, доставая из кармана брюк пачку купюр.
Врач, который уже собирался уходить, обернулся и одарил Фрэнка кривой ухмылкой, напоминавшей улыбку Пэми.
– Вы одна из тех загадок, что не дают мне уснуть по ночам, мистер Смит, – сказал он. – Не согласитесь ли вы хотя бы частично удовлетворить мое любопытство?
– Нет, – ответил Фрэнк.
Они пешком отправились к стоянке на задах медицинского центра Нью-Йоркского университета, где Фрэнк оставил свою последнюю машину, голубую «тойоту», которую он угнал в Нью-Джерси и снабдил нью-йоркскими номерами. У заднего колеса машины, стоявшего рядом с бордюром, валялся какой-то оборванец. Спереди «тойоту» поджал другой автомобиль, и Фрэнк не смог бы выехать, не сдав назад, но для этого пришлось бы переехать оборванца задним колесом.
– Вставай, приятель, – сказал Фрэнк, ткнув носком башмака лежавшего на асфальте человека. – Поцелуйся с какой-нибудь другой шиной, а?
Оборванец шевельнулся, но по-прежнему загораживал проезд. «Нажрался дешевого портвейна», – подумал Фрэнк и, наклонившись, взял пьяницу за рукав поношенного халата. Потянул, и оборванец перекатился на бок. Полы халата распахнулись, являя взору Фрэнка полосатую пижаму.
– Тьфу ты, – в сердцах произнес Фрэнк. – На этом индюке даже одежды нет.
– Ты только посмотри на его шею, – сказала Пэми.
На шее оборванца зияла рана, покрытая запекшейся кровью. Вокруг его носа тоже растекалась кровь. Он смахивал на азиата, не то японца, не то китайца, и был в полубессознательном состоянии.
– Кусок дерьма, – проворчал Фрэнк. – Мне противно даже прикасаться к нему.
«И к нему тоже», – подумал он.
Пэми склонилась над раненым пьяным японцем, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Он убежал из клиники.
– Ты так думаешь? Ну что ж, давай вызовем санитаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
На этот раз вопрос достиг ушей Кейт. Она заморгала и оробела.
– Я говорила только о возможности, – нашлась она и, вновь обретя уверенность в себе, воскликнула: – У вас был шанс, и вы его упустили!
– Да, это верно, – согласилась Мария-Елена.
– Если вы и Джон потеряли то, что было… – заговорила Кейт, неверно истолковав слова собеседницы.
– Речь не о Джеке, – прервала ее Мария-Елена. – Я упустила свой шанс намного раньше.
Кейт чувствовала, что нить разговора ускользает от нее, и начинала сердиться. Она явилась в этот дом, чтобы ясно и четко изложить свою точку зрения, но в ходе беседы истина, которую она намеревалась провозгласить, начинала расплываться и терять четкость очертаний. Мария-Елена понимала чувства Кейт и даже отчасти сочувствовала ей; такое случается всякий раз, когда кто-то пытается поверять гармонию выдумок алгеброй действительности.
Пытаясь перехватить инициативу, Кейт злобно и торжествующе заявила:
– Если вам нет дела до Джона, если вам хотелось лишь переехать в Америку…
– Да, это так.
Кейт выпучила глаза, словно громом пораженная.
– Значит, вы признаете?..
– Почему бы и нет?
– Отчего же вы не хотите его отпустить?
– Он не просил меня об этом.
– Ложь!
– Я ни разу не слышала о вас, мисс Монро, – сказала Мария-Елена. – Джек редко разговаривает со мной. Но если он хочет уйти, я не стану его удерживать.
– Он просил развода, но вы отказали! – продолжала настаивать Кейт.
– Джон вернется домой к шести-семи вечера, – сказала Мария-Елена, вставая с дивана. – А вы тем временем побродите по дому, освойтесь, пообвыкните. Когда он приедет, обсудите с ним создавшееся положение и скажите, что я не намерена путаться у вас под ногами. Вы спросили, согласна ли я развестись, и я отвечаю: да, согласна.
На сей раз Кейт Монро явно испугалась, почувствовав, как колеблется под ее ногами почва, которую она прежде считала незыблемой.
– Куда вы уходите? – спросила она, глядя на хозяйку.
– Я хочу навестить своего друга в больнице и пробуду там несколько часов, – указав на телевизор, Мария-Елена добавила: – А вы тем временем можете посмотреть сериал. В дневные часы идет несколько захватывающих постановок. Надеюсь, ваша машина не помешает мне выехать из гаража?
– Нет, она… А почему вы не хотите остаться со мной, поговорить?
– Потому, что все уже сказано, – ответила Мария-Елена. Представив себе, какое будущее ожидает Кейт, она не смогла удержать улыбки. – Вы получите свой шанс, – заверила она удрученную женщину. – Шанс на счастье.
27
В последнее время Григорий все чаще проводил в постели круглые сутки. Нажав кнопку на панели, удобно расположенной подле кровати, он приподнимал изголовье и сидел весь день – читал либо, когда ему становилось трудно держать в руках книгу и даже газету, смотрел телевизор. В его распоряжении была уйма каналов, и хотя бы по одному из них в любое время показывали новости или передачу, не слишком далекую от реальной жизни. Эти передачи служили Григорию сырьем при производстве шуток для Петра Пекаря. Впрочем, в последнее время Григорий, бывало, целыми неделями не мог отправить в Москву хотя бы один захудалый анекдот.
Разумеется, Григорий прекрасно понимал, в чем тут дело. Причина его творческого бессилия была очевидна и неизбежна; с ней было невозможно бороться, как и с одолевавшим его недугом. Григорий слишком долго прожил на чужбине и начинал забывать Россию, переставал чувствовать ее, понимать душой. Какие события привлекают внимание Петра Пекаря? О чем теперь судачат в Москве? Григорий не знал и уже никогда не узнает.
Единственным светлым пятном на фоне сгущавшихся сумерек его бытия оказалась Мария-Елена Остон, та странноватая дамочка, которую они подобрали на демонстрации. Она была не слишком жизнерадостным человеком, не таким приятным собеседником, как, к примеру, Сьюзан, но Сьюзан зажила собственной жизнью, нашла себе мужчину – не какого-нибудь приятеля, годящегося только для постели, а настоящего друга – и теперь очень редко выбиралась из города, чтобы навестить Григория. Мария-Елена приезжала регулярно, не реже двух раз в неделю, и в неизбывной печали, которую она носила в своей душе, было нечто, делавшее ее самым желанным гостем Григория с учетом того состояния духа, в котором он сейчас пребывал.
«Жизнь изрядно потрепала нас обоих, – думал он. – Мы понимаем друг друга так, как не поймет человек, избежавший тяжких испытаний».
Какие странные чувства порой сближают людей! Надо будет обыграть эту мысль в анекдоте.
На этой неделе Мария-Елена приехала уже в третий раз (новый рекорд!), в прекрасном расположении духа. Григорий еще не видел ее такой счастливой.
– На станции забастовка! – объявила она.
Григорий как раз размышлял о том, как ослабли в последнее время его связи с внешним миром. Слова Марии-Елены лишь подтвердили правильность этих мыслей.
– На станции? На какой станции? – спросил он, не сумев вытравить из голоса раздраженных ноток.
– В Грин-Медоу! На атомной электростанции!
– Ах да. Там, где мы познакомились. Но вы говорили, что больше не участвуете в беспорядках.
– Я проезжала мимо. – Мария-Елена придвинула кресло к кровати Григория и уселась. На ее лице играла счастливая улыбка. Она была красивой женщиной, но в ее красоте проглядывало нечто сильное и зловещее.
«Нет, дело не только в забастовке на атомной электростанции», – подумал Григорий, но он был слишком плохо осведомлен о личной жизни Марии-Елены, чтобы догадаться, что послужило причиной таких разительных перемен. Завела любовника? Или что-то иное?
Не лишится ли он из-за этого «чего-то» еще и Марии-Елены, как лишился Сьюзан?
– Это самый короткий путь, – продолжала Мария-Елена, – и я частенько проезжаю мимо станции, но сегодня там оказалось намного больше пикетов, а лозунги сообщали, что на станции забастовка! Бастует рядовой персонал. Люди знают об опасности проводимых там экспериментов. Когда я проезжала мимо, туда пытался въехать школьный автобус, а пикеты его не пропускали, и мне пришлось задержаться. Один пикетчик сказал, что автобус был набит начальниками и проверяющими.
– Значит, станция продолжает работать?
– Да. Опыты тоже продолжаются. Вы же знаете, им плевать на опасность, главное – избежать лишних вопросов.
Григорий посмотрел в окно.
– Это совсем недалеко отсюда.
– Восемь миль.
– Слишком близко. – Григорий печально улыбнулся и добавил: – Неужто мне суждено дважды пострадать из-за атомных электростанций?
На лице Марии-Елены появилось выражение испуга, сменившееся недоверчивой миной.
– Они не допустят этого!
– Нет-нет, они не допустят. – Григорий кивнул. – Точно так же, как руководство Чернобыля не допустило аварии, которой никто и представить себе не мог. – Он вновь посмотрел в окно, размышляя о станции, находившейся в восьми милях от клиники. – Хотелось бы мне оказаться там, внутри. Одному. Хотя бы ненадолго.
– И что бы вы сделали? – тихо спросила Мария-Елена.
Григорий повернул голову, посмотрел на женщину и улыбнулся, показав серые десны, из-под которых виднелись обнажившиеся корни обесцвеченных зубов.
– Отмочил бы славную шуточку, – ответил он.
X
Что он задумал?
От нетерпения и разочарования я готов грызть камни, сотрясать землю и крушить кладбищенские надгробия. Что он задумал, этот елейный святоша?
Самое неприятное заключается в том, что я не могу сражаться с ним лицом к лицу. Я вынужден признать это после двух стычек. Он слишком силен, чтобы я мог схлестнуться с ним в открытую.
Так что из того? Мы никогда не были сильны в честном единоборстве. У него есть слабое место, я отыщу его и всажу туда свой меч.
А тем временем я продолжаю наблюдать за женщиной по имени Сьюзан Кэрриган. Простодушна, словно церковный служка, и предсказуема, как эпидемия гриппа. Она не способна повредить даже себе, а уничтожить все живое и саму планету – тем более. Вокруг нее хлопочет создание в белоснежных одеждах, Энди Харбинджер (нечего сказать, хорошенькое у него чувство юмора), и я пока не в силах открыто выступить против нее.
Что он задумал? Какая роль отведена этой женщине в его планах? Я с трудом сдерживаю раздражение и гнев. Что ж, тем слаще будет возмездие, когда я наконец отыщу его уязвимое место.
Между прочим, крошка Пэми тоже исчезла, но это беспокоит меня гораздо меньше.
Я не имею права на ошибку. Не смею потребовать дополнительной помощи. Не решаюсь. Что со мной будет, если…
Нет. Мы не отважимся даже подумать о том, что со мной будет.
28
Пока Пэми одевалась, врач отвел Фрэнка в сторону.
– У вас были близкие отношения с этой девушкой?
– У меня – нет, – ответил Фрэнк. – Я бы ее даже не коснулся. Можете считать меня ее приятелем.
По лицу доктора, вежливого худощавого мужчины лет сорока, уже начинавшего лысеть, было трудно сказать, вызвано ли его беспокойство состоянием здоровья Пэми, или оно заложено в его натуре. Да оно и неудивительно, если учесть его специальность – СПИД.
– У меня создалось впечатление, что эта девушка – незаконный иммигрант, – сказал он.
Фрэнк бросил на доктора настороженный взгляд.
– Ваш сотрудник…
– Мерфи. Тот, что принял вас.
– Да. Он сказал, что вас интересует только медицинская сторона дела. Мы ведь не хотим, чтобы девушка разносила заразу?
Врач тонко улыбнулся, но его лицо по-прежнему выражало тревогу.
– Не волнуйтесь, мистер Смит, – заверил он Фрэнка. – Я не собираюсь звонить в иммиграционную службу. Дело в том, что Пэми очень скоро потребуется госпитализация, и я боюсь, что ее присутствие здесь пойдет вразрез с планами нашей клиники.
– Так что же, ее вышвырнут на улицу?
Доктор неловко пожал плечами.
– Может быть.
– Какое милосердие, – сказал Фрэнк. – Сколько она протянет?
– Через месяц-другой ее надо будет госпитализировать. А потом… не больше года. А может быть, меньше недели.
– Нельзя ли помочь ей хотя бы на это время?
– Я дам рецепты, – ответил врач. – Мазь снимет зуд от язв, прочие препараты облегчат симптомы и на некоторое время сделают жизнь Пэми относительно сносной. А потом останется только госпитализация.
В кабинете появилась Пэми, облаченная в одежду, купленную для нее Фрэнком. Она не знала толком, как все это надевать, и платье висело на ней, словно тряпка, хотя и было подобрано точно по размеру. Она улыбнулась доктору своей уродливой улыбкой и сказала:
– Спасибо.
– Не за что, – ответил врач, улыбаясь в ответ.
«Девчонка явно понравилась доктору», – подумал Фрэнк. В хорошем настроении Пэми выглядела славной молоденькой девушкой. Ласковой говорящей зверюшкой. Фрэнк держал ее при себе, потому что ему казалось, будто Пэми возрождает в нем вкус к жизни, особенно теперь, когда он забросил дела и существовал на деньги, добытые в Восточном Сент-Луисе. В конце концов это так приятно – заботиться о человеке, которому еще хуже, чем тебе.
Врач махнул рукой в сторону приемной и сказал:
– Расплатитесь с миссис Рубинштейн.
– Хорошо.
– Как вы намерены расплачиваться сегодня, мистер Смит? – спросила миссис Рубинштейн.
– Наличными, – ответил Фрэнк, доставая из кармана брюк пачку купюр.
Врач, который уже собирался уходить, обернулся и одарил Фрэнка кривой ухмылкой, напоминавшей улыбку Пэми.
– Вы одна из тех загадок, что не дают мне уснуть по ночам, мистер Смит, – сказал он. – Не согласитесь ли вы хотя бы частично удовлетворить мое любопытство?
– Нет, – ответил Фрэнк.
Они пешком отправились к стоянке на задах медицинского центра Нью-Йоркского университета, где Фрэнк оставил свою последнюю машину, голубую «тойоту», которую он угнал в Нью-Джерси и снабдил нью-йоркскими номерами. У заднего колеса машины, стоявшего рядом с бордюром, валялся какой-то оборванец. Спереди «тойоту» поджал другой автомобиль, и Фрэнк не смог бы выехать, не сдав назад, но для этого пришлось бы переехать оборванца задним колесом.
– Вставай, приятель, – сказал Фрэнк, ткнув носком башмака лежавшего на асфальте человека. – Поцелуйся с какой-нибудь другой шиной, а?
Оборванец шевельнулся, но по-прежнему загораживал проезд. «Нажрался дешевого портвейна», – подумал Фрэнк и, наклонившись, взял пьяницу за рукав поношенного халата. Потянул, и оборванец перекатился на бок. Полы халата распахнулись, являя взору Фрэнка полосатую пижаму.
– Тьфу ты, – в сердцах произнес Фрэнк. – На этом индюке даже одежды нет.
– Ты только посмотри на его шею, – сказала Пэми.
На шее оборванца зияла рана, покрытая запекшейся кровью. Вокруг его носа тоже растекалась кровь. Он смахивал на азиата, не то японца, не то китайца, и был в полубессознательном состоянии.
– Кусок дерьма, – проворчал Фрэнк. – Мне противно даже прикасаться к нему.
«И к нему тоже», – подумал он.
Пэми склонилась над раненым пьяным японцем, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Он убежал из клиники.
– Ты так думаешь? Ну что ж, давай вызовем санитаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48