Наверняка кто-то или что-то сопровождает ее на жизненном пути. Что-то, появившееся совсем недавно. Она это чувствовала.
Когда самолет пришел в движение, Пэми занервничала и почувствовала внезапное неодолимое желание облегчиться. Но она была зажата между блондином и человечком в тюрбане, а пояс ее плотно охватывал ремень безопасности. К тому же сейчас пассажирам вставать не разрешалось, а Пэми по-прежнему боялась привлекать к себе внимание. Она напрягла все мышцы до единой, дабы удержать внутри продукты жизнедеятельности, а самолет тем временем то дергался, то замирал, то дергался, то замирал, опять дергался и, наконец, рванулся вперед. И взлетел! Пэми разинула рот и выглянула в иллюминатор через голову угрюмого человечка в тюрбане. Она увидела, как удаляется бурая земля, а потом уже не видела ничего, кроме неба.
– Оххххх… – выдохнула Пэми. И перестала нервничать. И облегчиться ей уже не хотелось.
Вскоре всем принесли дивную еду. Каждому – на отдельном подносе. Пэми никогда не сумела бы поглотить столько пищи. Она старалась изо всех сил, но все равно целлофановый пакет с куском пирога пришлось сунуть в сумку. Затем Пэми малость вздремнула, расслабившись после трех недель напряжения, а когда проснулась (немного помятая и онемевшая), передняя переборка отсека превратилась в экран, и там шел фильм. Он назывался «Гнев ангелов», и за дополнительную плату можно было получить наушники и послушать, что говорят актеры. Но Пэми не хотела ничего слушать; она смотрела на движущихся людей на стене, дремала и чувствовала, что Кения остается позади, все дальше и дальше. Самолет пройдет над всей Северной Африкой, потом – над Средиземным морем, промчится в вышине над Францией, а потом пойдет на снижение и приземлится в Англии, в лондонском аэропорту Хитроу. Там Пэми пересядет на другой самолет, и тот перенесет ее через Атлантический океан в Нью-Йорк. Длинный, мощный двойной прыжок через весь мир!
Кино кончилось, и Пэми поспала еще немножко, а пробудилась оттого, что почуяла неладное. Какая-то напряженность в воздухе, совсем рядом. Пэми огляделась, чувствуя противный привкус во рту, и увидела, что ее белокурый сосед хмурится и сжимает пальцами подлокотники кресла. На лице его появилась удивленно-сердитая мина.
– Ну вот, на тебе, – проговорил он.
Пэми взглянула на него, как мышка, которую застали в мешке с зерном.
– Что, мистер?
Сосед не ответил: он чего-то ждал. Пэми тоже застыла, и вдруг впереди послышались крики, мужские и женские. Выпучив глаза, Пэми съежилась в кресле. Крики резко оборвались, будто кто-то повернул выключатель, и раздался голос из громкоговорителя:
«Дамы и господа, к вам снова обращается капитан Кэткарт. Мне приказано уведомить вас, что сейчас наш самолет находится в руках представителей Международной лиги угнетенных. Мне приказано сообщить вам, что всем пассажирам надлежит сохранять спокойствие и оставаться на местах, тогда никто не причинит вам вреда».
Летчик говорил что-то еще; его голос звучал ровно: пилот давил в себе все чувства. Пэми увидела шагавшего по проходу человека. Его голова была закутана в шарф из маскировочной ткани, глаза скрывали черные солнечные очки. Человек был обут в сапоги, а одет в джинсы, черную рубаху и коричневую кожаную куртку. Он держал и руках автомат и выглядел точно так же, как террористы на журнальных обложках.
Пилот произнес еще две-три фразы, доводя до сведения пассажиров то, что ему было велено сказать. Подойдя к блондину, террорист остановился, но не обратил на него никакого внимания. Он поднял вверх ствол автомата, указал свободной рукой на Пэми и заявил:
– Вы пойдете со мной.
Пэми обмякла в кресле, сжалась в комочек и сделалась совсем крошечной. И в этот миг блондин решительно и твердо ответил:
– Вы ее не получите.
Террорист с едкой насмешкой посмотрел на него и спросил:
– А вам известно, кто я такой?
– Мне известно, что вы такое, – ответил блондин.
X
Мне нет нужды представляться.
Увидев ЭТО сидящим рядом с женщиной, я сразу понял, что оно такое. От существа так и разило боженькой – будто сушеными кореньями или яблоками в овощехранилище. И еще смеется! Раб, служитель.
Уж я-то не слуга. Среди нашего брата нет лакеев. Тот, Кому Мы Служим, не хозяин нам, а друг. Мы вольны в наших действиях, чужая указка нам не указ. Может ли эта… штуковина похвастаться тем же? Могут ли похвастаться тем же подобные ей штуковины, которые вечно на подхвате, вечно угодничают и вкалывают на побегушках?
Неужто хозяин этой твари думает, что сумеет вымести такую людскую навозную кучу тайком от Того, Кому Мы Служим? Мы любим эту планету! Как она бурлит, как она барахтается, как вопит от боли! Как живописны и красочны ее мучения! Род людской – самая дивная из всех наших игрушек. Мы не позволим смахнуть его с лица земли, будто фишки со стола, которые должны быть убраны только потому, что ему надоела игра.
Не бойся, несчастная козявка, мы тебя спасем.
Аннаниил
Существует один язык, который, строго говоря, нельзя назвать языком. Мы, небожители, понимаем его, а эти падшие создания еще помнят. Мои человеческие губы произносили человеческие слова. А тем временем между нами происходил такой мысленный разговор:
– Тебе тут не место, – заявил я, и это была чистая правда.
Он зарычал и начал огрызаться. Как же трудно поверить, что и эти существа когда-то были ангелами: они напрочь забыли о вежливости, столь присущей им прежде.
– Я здесь больше к месту, чем ты, – ответил он мне. – Я тут не затем, чтобы угробить эту планету.
Итак, его хозяин пронюхал, что должно случиться, верно я говорю? За многие тысячелетия он так и не осознал, сколь тщетны любые потуги пойти наперекор желаниям Господа, а посему снова отправил своих прихвостней на поле брани в надежде не допустить осуществления Его чаяний.
Я встал и молвил:
– Разве тебе неведомо, что торжество Зла всегда преходяще? Что воля Божья так или иначе будет исполнена?
– Только не сегодня, – отвечал он. – Нам нужна эта женщина.
– Вы уже завладели ею, – сказал я, покосившись на жалкую больную злодейку. – Но пока не можете забрать ее с собой.
– Она нужна мне сейчас, и я заберу ее без промедления.
Конечно, я мог бы начать сызнова; опять собрать команду, члены которой говорили бы на одном языке (на сей раз, возможно, по-французски), перенести основное место действия из Нью-Йорка в Лион, но я решил этого не делать: нельзя позволить этому созданию и его повелителю обставить нас даже на самом промежуточном финише. Поэтому я воспротивился. Подавшись к исчадию ада, я проник взглядом сквозь черные очки в багровые глубины его одолженных у кого-то глаз и вопросил:
– Неужели ты и впрямь намерен состязаться в чудотворстве здесь, на борту «боинга-747»? Неужели хочешь, чтобы эти люди ломали голову, силясь постичь смысл десятка необъяснимых событий, которые вот-вот произойдут здесь?
– Я хочу только получить эту женщину.
Он пытался упираться. Перечить мне. Мне!
– Эта женщина – часть замысла.
– Вот почему она мне нужна.
– И вот почему ты ее не получишь.
Он обратил на женщину взор своих горящих, источающих дым глаз и заговорил с нею на человеческом языке:
– Ну-ка вставайте, вы.
– Боже всемогущий, – взмолился я, – дай мне толику своей мощи.
Я получил отклик, и меня чуть-чуть приподняло, ноги мои оказались не более чем в дюйме от коврика. Внимание существа опять переключилось на меня, в глазах его мелькнула тревога, тотчас сменившаяся выражением понимания. Существо подняло руку…
И я остановил время.
Все вокруг замерло. Материя Вселенной застыла, обратившись в бесчувственный, неподвижный камень. Ток перестал идти по проводам, остановились все процессы разложения и распада материи. Все было обездвижено, и ничто не шевелилось. Во всем этом громадном безмолвном пространстве, плоском и мертвом, лишенном даже эха, только демон и я продолжали двигаться, мыслить, действовать и бороться в неподвижном самолете, подвешенном в неподвижном воздухе над неподвижной землей.
Простертая длань указала на меня, и мой организм тотчас наполнился микробами проказы, зрачки покрылись катарактами, а горло – саднящими язвами. Изо рта посыпались жабы. Органы чувств расстроились, в мыслях наступил разброд, я ощутил всю боль и все страдания мира; демон наслал их на меня, он взял меня «за грудки» и принялся ломать, изничтожая мою силу, вынуждая отказаться от моих намерений и уйти в глухую защиту: он хотел во что бы то ни стало довести свое дело до конца.
Я вступил в борьбу. Я отразил все удары. Я убивал, жег, очищался от скверны с той же быстротой и ловкостью, с какой эта тварь норовила измарать меня. Наконец я понял, что натиск выдохся, и полностью очистился. Я взглянул на демона. На сей раз – своими НАСТОЯЩИМИ глазами.
И его присвоенная телесная оболочка тотчас превратилась в уголья. В горстку пепла. А пепел – в молекулы, которые рассеялись в воздухе. Наконец не остались ничего, только маленькая, жужжащая, злобная муха – эдакая черная крапинка, пятнышко, комочек грязи, который метался туда-сюда перед моим лицом и негодующе верещал. Я хотел уничтожить и это потустороннее явление, но оно бросилось наутек в отсек второго класса, а я почувствовал, что данная мне мощь уже почти исчерпана. Надо было вернуть все на круги своя.
Я вновь воссоздал телесную оболочку, которой пользовался демон (или, во всяком случае, сделал нечто весьма похожее), и вселился в нее. Свое использованное тело я осторожно опустил в кресло и дал ему указания, что делать, чтобы продержаться до моего возвращения.
После чего опять запустил вселенские часы.
Женщина смотрела на мое прежнее «я», словно искала поддержки и помощи. Она смущенно хлопала глазами, поскольку, несомненно, заметила, что тело мое приподнялось, утратило четкость очертаний, а потом вдруг вернулось на свое место. Но, разумеется, сочла это обманом зрения, следствием охватившего ее ужаса или проявлением терзавшего ее недуга. А потом она отвела глаза от моего прежнего «я» и взглянула на новое, боясь исполнить мой приказ и страшась ослушаться меня.
– Не волнуйтесь, – сказал я ей. Мой нынешний голос звучал более гортанно, а телесная оболочка была не так удобна, как предыдущая. Я почти с завистью взглянул на покинутое мной более просторное тело и велел ему: – Садись.
Тело село. Лицо хранило суровое выражение, в движениях сквозила едва заметная нечеткость, эдакая легкая неуклюжесть.
– Ждите здесь, оба, – распорядился я, угрожающе взмахнув автоматом. – Я скоро приду, тогда и решим, кого вы должны слушаться.
Я повернулся и зашагал в носовой отсек, чтобы разобраться с остальными угонщиками, своими «соучастниками». Они – люди, и расправиться с ними не составит труда.
13
Пэми смотрела вслед террористу, пока он не скрылся за переборкой. Что же случилось? Зрение девушки на миг утратило остроту, желудок и кишечник поменялись местами и отделились друг от друга. Во рту было сухо, как в пустыне, где она росла, руки и ноги тряслись, и Пэми не могла унять дрожь.
Но ведь он не забрал ее с собой. Белокурый сосед встал и заговорил с террористом, заспорил с ним, заявил, что готов занять место Пэми и стать заложником. А террорист, разумеется, начал огрызаться, перечить и, конечно, отмахнулся от предложения. А потом повернулся и ушел.
Пэми испытывала благоговейный страх и чувство облегчения. Она искоса посмотрела на своего спасителя. Вид у него по-прежнему был суровый и мрачный. Он сидел, положив крупные расслабленные руки на подлокотники, крепко упираясь ногами в пол, и смотрел вперед, в ту сторону, куда направился террорист.
– Он вернется? – шепотом спросила Пэми.
– Давайте просто подождем, – ответил он деревянным голосом. Да и сидел он тоже как деревянный, глядя прямо перед собой и все своей позой выражая напряжение. – Не надо двигаться и привлекать к себе внимание.
– Ах да, конечно.
Пэми все-таки отважилась протянуть руку и на миг коснуться тыльной стороны ладони соседа. Она оказалась на удивление холодной. Должно быть, ему стоило слишком больших усилий встать и дать отпор вооруженному террористу.
Пэми впервые встретила мужчину, к которому имела основания испытывать благодарность. Это чувство повергло ее в смятение; она просто не знала, что значит быть обязанной. Она была не в силах отплатить ему, ничего не могла ему дать или сделать для него. Разве что наградить «тощаком» – вот уж будет благодарность так благодарность. По ее сморщенному, искаженному, замкнутому личику пробежала тень улыбки, и Пэми отвернулась. Справа от нее маленький человечек в тюрбане съежился, зажмурил глаза и перебирал дрожащими пальцами деревянные четки. Его пухлые губы беззвучно шевелились. Должно быть, какой-то священнослужитель.
Внезапно из носового отсека донеслись звуки ожесточенной пальбы и новые крики. Потом наступила тишина.
Человек в тюрбане буквально зажал себе уши плечами, вцепился в свои четки, и губы его зашевелились еще быстрее, а круглый подбородок заходил ходуном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Когда самолет пришел в движение, Пэми занервничала и почувствовала внезапное неодолимое желание облегчиться. Но она была зажата между блондином и человечком в тюрбане, а пояс ее плотно охватывал ремень безопасности. К тому же сейчас пассажирам вставать не разрешалось, а Пэми по-прежнему боялась привлекать к себе внимание. Она напрягла все мышцы до единой, дабы удержать внутри продукты жизнедеятельности, а самолет тем временем то дергался, то замирал, то дергался, то замирал, опять дергался и, наконец, рванулся вперед. И взлетел! Пэми разинула рот и выглянула в иллюминатор через голову угрюмого человечка в тюрбане. Она увидела, как удаляется бурая земля, а потом уже не видела ничего, кроме неба.
– Оххххх… – выдохнула Пэми. И перестала нервничать. И облегчиться ей уже не хотелось.
Вскоре всем принесли дивную еду. Каждому – на отдельном подносе. Пэми никогда не сумела бы поглотить столько пищи. Она старалась изо всех сил, но все равно целлофановый пакет с куском пирога пришлось сунуть в сумку. Затем Пэми малость вздремнула, расслабившись после трех недель напряжения, а когда проснулась (немного помятая и онемевшая), передняя переборка отсека превратилась в экран, и там шел фильм. Он назывался «Гнев ангелов», и за дополнительную плату можно было получить наушники и послушать, что говорят актеры. Но Пэми не хотела ничего слушать; она смотрела на движущихся людей на стене, дремала и чувствовала, что Кения остается позади, все дальше и дальше. Самолет пройдет над всей Северной Африкой, потом – над Средиземным морем, промчится в вышине над Францией, а потом пойдет на снижение и приземлится в Англии, в лондонском аэропорту Хитроу. Там Пэми пересядет на другой самолет, и тот перенесет ее через Атлантический океан в Нью-Йорк. Длинный, мощный двойной прыжок через весь мир!
Кино кончилось, и Пэми поспала еще немножко, а пробудилась оттого, что почуяла неладное. Какая-то напряженность в воздухе, совсем рядом. Пэми огляделась, чувствуя противный привкус во рту, и увидела, что ее белокурый сосед хмурится и сжимает пальцами подлокотники кресла. На лице его появилась удивленно-сердитая мина.
– Ну вот, на тебе, – проговорил он.
Пэми взглянула на него, как мышка, которую застали в мешке с зерном.
– Что, мистер?
Сосед не ответил: он чего-то ждал. Пэми тоже застыла, и вдруг впереди послышались крики, мужские и женские. Выпучив глаза, Пэми съежилась в кресле. Крики резко оборвались, будто кто-то повернул выключатель, и раздался голос из громкоговорителя:
«Дамы и господа, к вам снова обращается капитан Кэткарт. Мне приказано уведомить вас, что сейчас наш самолет находится в руках представителей Международной лиги угнетенных. Мне приказано сообщить вам, что всем пассажирам надлежит сохранять спокойствие и оставаться на местах, тогда никто не причинит вам вреда».
Летчик говорил что-то еще; его голос звучал ровно: пилот давил в себе все чувства. Пэми увидела шагавшего по проходу человека. Его голова была закутана в шарф из маскировочной ткани, глаза скрывали черные солнечные очки. Человек был обут в сапоги, а одет в джинсы, черную рубаху и коричневую кожаную куртку. Он держал и руках автомат и выглядел точно так же, как террористы на журнальных обложках.
Пилот произнес еще две-три фразы, доводя до сведения пассажиров то, что ему было велено сказать. Подойдя к блондину, террорист остановился, но не обратил на него никакого внимания. Он поднял вверх ствол автомата, указал свободной рукой на Пэми и заявил:
– Вы пойдете со мной.
Пэми обмякла в кресле, сжалась в комочек и сделалась совсем крошечной. И в этот миг блондин решительно и твердо ответил:
– Вы ее не получите.
Террорист с едкой насмешкой посмотрел на него и спросил:
– А вам известно, кто я такой?
– Мне известно, что вы такое, – ответил блондин.
X
Мне нет нужды представляться.
Увидев ЭТО сидящим рядом с женщиной, я сразу понял, что оно такое. От существа так и разило боженькой – будто сушеными кореньями или яблоками в овощехранилище. И еще смеется! Раб, служитель.
Уж я-то не слуга. Среди нашего брата нет лакеев. Тот, Кому Мы Служим, не хозяин нам, а друг. Мы вольны в наших действиях, чужая указка нам не указ. Может ли эта… штуковина похвастаться тем же? Могут ли похвастаться тем же подобные ей штуковины, которые вечно на подхвате, вечно угодничают и вкалывают на побегушках?
Неужто хозяин этой твари думает, что сумеет вымести такую людскую навозную кучу тайком от Того, Кому Мы Служим? Мы любим эту планету! Как она бурлит, как она барахтается, как вопит от боли! Как живописны и красочны ее мучения! Род людской – самая дивная из всех наших игрушек. Мы не позволим смахнуть его с лица земли, будто фишки со стола, которые должны быть убраны только потому, что ему надоела игра.
Не бойся, несчастная козявка, мы тебя спасем.
Аннаниил
Существует один язык, который, строго говоря, нельзя назвать языком. Мы, небожители, понимаем его, а эти падшие создания еще помнят. Мои человеческие губы произносили человеческие слова. А тем временем между нами происходил такой мысленный разговор:
– Тебе тут не место, – заявил я, и это была чистая правда.
Он зарычал и начал огрызаться. Как же трудно поверить, что и эти существа когда-то были ангелами: они напрочь забыли о вежливости, столь присущей им прежде.
– Я здесь больше к месту, чем ты, – ответил он мне. – Я тут не затем, чтобы угробить эту планету.
Итак, его хозяин пронюхал, что должно случиться, верно я говорю? За многие тысячелетия он так и не осознал, сколь тщетны любые потуги пойти наперекор желаниям Господа, а посему снова отправил своих прихвостней на поле брани в надежде не допустить осуществления Его чаяний.
Я встал и молвил:
– Разве тебе неведомо, что торжество Зла всегда преходяще? Что воля Божья так или иначе будет исполнена?
– Только не сегодня, – отвечал он. – Нам нужна эта женщина.
– Вы уже завладели ею, – сказал я, покосившись на жалкую больную злодейку. – Но пока не можете забрать ее с собой.
– Она нужна мне сейчас, и я заберу ее без промедления.
Конечно, я мог бы начать сызнова; опять собрать команду, члены которой говорили бы на одном языке (на сей раз, возможно, по-французски), перенести основное место действия из Нью-Йорка в Лион, но я решил этого не делать: нельзя позволить этому созданию и его повелителю обставить нас даже на самом промежуточном финише. Поэтому я воспротивился. Подавшись к исчадию ада, я проник взглядом сквозь черные очки в багровые глубины его одолженных у кого-то глаз и вопросил:
– Неужели ты и впрямь намерен состязаться в чудотворстве здесь, на борту «боинга-747»? Неужели хочешь, чтобы эти люди ломали голову, силясь постичь смысл десятка необъяснимых событий, которые вот-вот произойдут здесь?
– Я хочу только получить эту женщину.
Он пытался упираться. Перечить мне. Мне!
– Эта женщина – часть замысла.
– Вот почему она мне нужна.
– И вот почему ты ее не получишь.
Он обратил на женщину взор своих горящих, источающих дым глаз и заговорил с нею на человеческом языке:
– Ну-ка вставайте, вы.
– Боже всемогущий, – взмолился я, – дай мне толику своей мощи.
Я получил отклик, и меня чуть-чуть приподняло, ноги мои оказались не более чем в дюйме от коврика. Внимание существа опять переключилось на меня, в глазах его мелькнула тревога, тотчас сменившаяся выражением понимания. Существо подняло руку…
И я остановил время.
Все вокруг замерло. Материя Вселенной застыла, обратившись в бесчувственный, неподвижный камень. Ток перестал идти по проводам, остановились все процессы разложения и распада материи. Все было обездвижено, и ничто не шевелилось. Во всем этом громадном безмолвном пространстве, плоском и мертвом, лишенном даже эха, только демон и я продолжали двигаться, мыслить, действовать и бороться в неподвижном самолете, подвешенном в неподвижном воздухе над неподвижной землей.
Простертая длань указала на меня, и мой организм тотчас наполнился микробами проказы, зрачки покрылись катарактами, а горло – саднящими язвами. Изо рта посыпались жабы. Органы чувств расстроились, в мыслях наступил разброд, я ощутил всю боль и все страдания мира; демон наслал их на меня, он взял меня «за грудки» и принялся ломать, изничтожая мою силу, вынуждая отказаться от моих намерений и уйти в глухую защиту: он хотел во что бы то ни стало довести свое дело до конца.
Я вступил в борьбу. Я отразил все удары. Я убивал, жег, очищался от скверны с той же быстротой и ловкостью, с какой эта тварь норовила измарать меня. Наконец я понял, что натиск выдохся, и полностью очистился. Я взглянул на демона. На сей раз – своими НАСТОЯЩИМИ глазами.
И его присвоенная телесная оболочка тотчас превратилась в уголья. В горстку пепла. А пепел – в молекулы, которые рассеялись в воздухе. Наконец не остались ничего, только маленькая, жужжащая, злобная муха – эдакая черная крапинка, пятнышко, комочек грязи, который метался туда-сюда перед моим лицом и негодующе верещал. Я хотел уничтожить и это потустороннее явление, но оно бросилось наутек в отсек второго класса, а я почувствовал, что данная мне мощь уже почти исчерпана. Надо было вернуть все на круги своя.
Я вновь воссоздал телесную оболочку, которой пользовался демон (или, во всяком случае, сделал нечто весьма похожее), и вселился в нее. Свое использованное тело я осторожно опустил в кресло и дал ему указания, что делать, чтобы продержаться до моего возвращения.
После чего опять запустил вселенские часы.
Женщина смотрела на мое прежнее «я», словно искала поддержки и помощи. Она смущенно хлопала глазами, поскольку, несомненно, заметила, что тело мое приподнялось, утратило четкость очертаний, а потом вдруг вернулось на свое место. Но, разумеется, сочла это обманом зрения, следствием охватившего ее ужаса или проявлением терзавшего ее недуга. А потом она отвела глаза от моего прежнего «я» и взглянула на новое, боясь исполнить мой приказ и страшась ослушаться меня.
– Не волнуйтесь, – сказал я ей. Мой нынешний голос звучал более гортанно, а телесная оболочка была не так удобна, как предыдущая. Я почти с завистью взглянул на покинутое мной более просторное тело и велел ему: – Садись.
Тело село. Лицо хранило суровое выражение, в движениях сквозила едва заметная нечеткость, эдакая легкая неуклюжесть.
– Ждите здесь, оба, – распорядился я, угрожающе взмахнув автоматом. – Я скоро приду, тогда и решим, кого вы должны слушаться.
Я повернулся и зашагал в носовой отсек, чтобы разобраться с остальными угонщиками, своими «соучастниками». Они – люди, и расправиться с ними не составит труда.
13
Пэми смотрела вслед террористу, пока он не скрылся за переборкой. Что же случилось? Зрение девушки на миг утратило остроту, желудок и кишечник поменялись местами и отделились друг от друга. Во рту было сухо, как в пустыне, где она росла, руки и ноги тряслись, и Пэми не могла унять дрожь.
Но ведь он не забрал ее с собой. Белокурый сосед встал и заговорил с террористом, заспорил с ним, заявил, что готов занять место Пэми и стать заложником. А террорист, разумеется, начал огрызаться, перечить и, конечно, отмахнулся от предложения. А потом повернулся и ушел.
Пэми испытывала благоговейный страх и чувство облегчения. Она искоса посмотрела на своего спасителя. Вид у него по-прежнему был суровый и мрачный. Он сидел, положив крупные расслабленные руки на подлокотники, крепко упираясь ногами в пол, и смотрел вперед, в ту сторону, куда направился террорист.
– Он вернется? – шепотом спросила Пэми.
– Давайте просто подождем, – ответил он деревянным голосом. Да и сидел он тоже как деревянный, глядя прямо перед собой и все своей позой выражая напряжение. – Не надо двигаться и привлекать к себе внимание.
– Ах да, конечно.
Пэми все-таки отважилась протянуть руку и на миг коснуться тыльной стороны ладони соседа. Она оказалась на удивление холодной. Должно быть, ему стоило слишком больших усилий встать и дать отпор вооруженному террористу.
Пэми впервые встретила мужчину, к которому имела основания испытывать благодарность. Это чувство повергло ее в смятение; она просто не знала, что значит быть обязанной. Она была не в силах отплатить ему, ничего не могла ему дать или сделать для него. Разве что наградить «тощаком» – вот уж будет благодарность так благодарность. По ее сморщенному, искаженному, замкнутому личику пробежала тень улыбки, и Пэми отвернулась. Справа от нее маленький человечек в тюрбане съежился, зажмурил глаза и перебирал дрожащими пальцами деревянные четки. Его пухлые губы беззвучно шевелились. Должно быть, какой-то священнослужитель.
Внезапно из носового отсека донеслись звуки ожесточенной пальбы и новые крики. Потом наступила тишина.
Человек в тюрбане буквально зажал себе уши плечами, вцепился в свои четки, и губы его зашевелились еще быстрее, а круглый подбородок заходил ходуном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48