Способствует концентрации сознания и позволяет расслабиться телу. Не все же на коньяк налегать…
– Пятница… – Я задумчиво откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову. – Ты что-нибудь слышал о намерении нашего руководства предоставить нам положенный по трудовому законодательству выходной?
– Ты хочешь выходной? – искренне удивился Лука. – Каждый выходной продлевает наше пребывание здесь. Ты ведь не думаешь, что их зачтут как отработанные дни?
– Гм. – Я был вынужден признать в его словах определенную логику.
Ноутбук обрадованно раззявил пасть, дождавшись внимания, как верный пес. Только что хвостом не вилял. Поспешно и слегка суетливо принялся разворачивать свои окна и подмигивать разнокалиберными значками. Гляди-ка, почта прибыла…
«Привет, Трой. В воскресенье, часов в пять вечера, в кафе возле Галереи вольных художников. Придешь? Лена».
Так. А вот теперь мне действительно нужен выходной.
…Я обидел ее. Да еще как!
Рыжая девчонка, одетая в зеленую водолазку и черные джинсы, как зачарованная наблюдала за игрой солнечных зайчиков в каменной чаше, выточенной бьющим из скалы родником. Парковый художник лишь слегка обработал окружающие родник камни, придав им очертания свернувшегося дракона. И солнечные блики на воде создавали иллюзию сверкающей чешуи.
Немногие это замечают. Но девчонка не могла не увидеть. Чуть в стороне, временно забытый, стоял раскрытый этюдник с незаконченной акварелью. В целом обычная для старого парка картинка. Сюда частенько наведываются студенты художественных училищ, да и просто романтические барышни, желающие увековечить очарование столетних дубов в своих легкомысленных акварельках…
Я почти прошел мимо. Бросил мимолетный взгляд, сделал шаг и остановился.
Рисунок, закрепленный на доске, был… необычным. Он, как и положено, изображал неизменные дубы, коими изобиловал парк. Только эти дубы выглядели слегка странно. Как через экран, фокусирующий одни детали и размывающий другие. И то, что казалось привычным и скучным, внезапно обернулось пугающе-чудесным. Рисунок притягивал как магнит.
Я не сразу сообразил, что девчонка давно уже отвлеклась от созерцания родниковой воды и настороженно смотрит на меня, уже готовая на всякий случай обороняться. Как большинство прибывших издалека в большой город и не успевших освоиться здесь.
Но в карих глазищах сияли доверчивые золотые искры, будто отражения давешних зайчиков.
Ее звали Ленка. И поступала она отнюдь не в Художественный. Она училась на подготовительных курсах, но где именно, говорить отказывалась, делая таинственное лицо. Мне уже тогда следовало догадаться, что это за курсы. Но, если честно, при встречах мы меньше всего говорили об учебе.
В конце концов, я ведь тоже ей солгал, что учусь на математическом. Просто чтобы сразу отбить желание задавать вопросы.
Ленка жила у тетки на утепленном чердаке старого дома. Тетка работала при Первой городской больнице интендантшей, была, в общем, особой вполне доброжелательной и вовсе не старалась выселить племянницу из комнат. Просто Ленкины работы могли разместиться только на огромном чердаке. Да и запах краски здесь не мешал никому.
Большая часть картин была привезена не из дома, а написана уже здесь. Ленка рисовала много и жадно. И то, что выходило на холстах, бумаге, иногда даже на стекле, было невероятным. Рисунки зачаровывали, хотя в них не содержалось ни капли магии. Волшебство, имеющееся в них, было иного порядка. И сила его была велика.
Я не понимал, как она это делает. Всего лишь пятна краски или карандашные штрихи…
У нее была картина, целиком выполненная только оттенками зеленого, – «Изумрудная змея в малахитовой пещере». Я мог рассматривать ее часами, если бы, конечно, сама художница не составляла успешную и, несомненно, более активную конкуренцию своим работам. Иногда, выуживая откуда-нибудь из-под топчана смятый лист, наскоро исчерканный пером, я задумчиво осведомлялся в пространство:
– А отчего ты все-таки не желаешь поступать в Художественный?
Ленка неопределенно хмыкала:
– Мой учитель рисования говорил, что я плохо работаю с цветом, искажаю перспективу и не умею верно передать настроение.
– Кретин твой учитель, – немедленно констатировал я.
– Он утверждал, что если что и спасет мои творения – так это толика настоящей магии…
– Втройне дурак твой учитель. Бездарность не спасет никакая магия, а настоящим вещам волшебство только помешает…
Ленка задумчиво улыбалась.
Мы бродили по окрестностям, не встречаясь ни с друзьями, ни со знакомыми. И в этом тоже была особая магия: беречь одиночество там, где полно людей. Чаще всего мы ходили на пристань или к Мемориалу.
– Тебе не страшно здесь? – спрашивал я, кутая озябшую девчонку в свою куртку. Она отрицательно качала головой, во все глаза уставившись на безликие, вытянутые тени, скользящие вдоль периметра Мемориала.
– Тут здорово… Кажется, что здесь время застыло. И что силы здесь так много, что можно ею заразиться.
– Не надо такой заразы, – серьезно возражал я, потому что шкурой чувствовал, как жадно дышат отравой проклятые Стражи.
Хотя да, она была права. Время тогда и впрямь застывало. Особенно когда в промозглом сумраке чувствуешь лишь горячие, терпкие губы.
По вздыбленным камням Мемориала двигались страшные, размытые силуэты, опаляя жуткими, равнодушными взглядами. А луна над дальней, прихотливо изломанной горной грядой казалась прозрачной и льдистой.
– А кто они?
– Ты о ком? – Оторваться от нее было не так уж легко, но Ленка вертелась, заглядывая мне через плечо и широко распахивая зачарованные глаза. – А, эти… это Стражи.
– Я знаю, что Стражи. – Она обидчиво куснула меня за ухо, пощекотав теплым дыханием. – А откуда они появились?
– Ну ты даешь! – Я все-таки отвлекся. – Это же дети знают. Давным-давно схватились не на жизнь, а на смерть два могущественных мага. Видишь, аж камни спеклись… Как там в источнике? Мм… «земля кипела под ногами, небо плакало…». Потом победил Черный, стал основателем учения…
– А мне рассказывали, что победил Белый, – вставила ехидно Ленка.
– Это смотря кто рассказывает. В общем, Стражи остались с тех пор. Стеречь Мемориал… Одни говорят, что это души тех, кто уклонился от сражения, когда сторонники проигравшего мага сошлись с победителями…
– Бедняги…
Она явно расстроилась.
– Академик Берзонь считает, что никакие это не Стражи, а остаточные сущности, рожденные битвой, когда искажалась сама реальность. Своего рода стихия, или флюктуация… Флюктуацию тебе не жаль?
Попытка блеснуть эрудицией и отвлечь ее пропала втуне. Задумчивая Ленка меня не слышала.
– Вот так совершишь ошибку – и будешь до конца дней слоняться в темноте, – тихо сказала она наконец.
И на Мемориал мы ходить перестали. Оно и к лучшему. Все же Стражи жуть нагоняют.
Осень сменила зима, а затем весна. В мае Ленка казалась натянутой как струна. Близились вступительные экзамены, и она заметно нервничала.
Мы случайно встретились в Академии, когда я в поисках знакомого спустился на этаж абитуриентов. Она обрадовалась, а меня будто иглой кольнуло дурное предчувствие.
Вообще-то при столичной Академии нет никаких подготовительных курсов. Это бессмысленно. Либо у тебя есть дар, либо нет. А на придуманные курсы берут всех подряд, лишь бы оплачивали счета.
Наверное, мне просто следовало подождать, пока Ленку срежут на первом же круге. Но она, чтобы оплатить экзамены на этих своих курсах, собиралась продать «Зеленого грифона», одно из немногих полотен, которым она дорожила. Да и мне ехидный грифон очень нравился.
…Она не расстроилась, а разозлилась.
– Откуда тебе знать? Ты что, маг?
– В общем… да, маг. Лен, ты бы почувствовала это еще при нашей первой встрече, если бы обладала силой.
– А может… а может, ты сейчас врешь, как соврал, что ты математик?
Она поверила мне. Не хотела признавать, но верила, потому что уже давно где-то в глубине души знала правду. И смертельно боялась ее. А я извлек это все наружу. Ударил так, как не позволено близкому человеку.
– …Они говорили, что в моих работах есть сила, – прошептала Ленка. – Я думала, что… – Она вдруг подняла на меня злые, сверкающие от непролитых слез глаза. – И ты знал? Все это время знал и ничего мне не сказал? Посмеивался втихомолку: вот, мол, дура… Как и все они, да?
– Ленка… – я оторопел от неожиданности, – что ты…
– Уйди, слышишь? Видеть тебя не хочу! Тебя и всех этих надутых и высокомерных…
Бессмысленно было оправдываться и протестовать. Она была так взвинчена, что пропускала любые слова мимо ушей. Она только что лишилась всего, чем жила последние годы, и что ей были пустые уговоры?
– Я все равно докажу! – бросила она яростно.
Вскочила и унеслась. И больше не звонила и не отвечала на звонки. От тетки я узнал, что она уехала в другой город. Тетка смотрела на меня неприязненно и отвечала нехотя.
А если бы я смог объяснить Ленке, что сила, которую почувствовали в ее картинах зрители, действительно была? И сила эта велика и равноценна любой магии. Да и истоки ее там же.
Это что-нибудь изменило бы?
4
Никош перелистывал свой ежедневник из хорошей кожи и с золотым тиснением, но потрепанный и разлохмаченный от бесчисленных вкладышей.
– Как раз укладываемся, – с энтузиазмом заключил он. – Сегодня еще объект…
– Так, мелочевка, – лениво вставил Нота, наблюдая, как в клетке мечется очередная тварь. Он даже не морщился, когда она билась о прозрачную стенку и оказывалась от его лица буквально в полуметре.
– …А завтра поутру повернем к Бурой Башне…
– Вот это действительно интересно, – степенно кивнул Нота, протирая лохматой полой дохи очки. Отсутствие стекляшек на носу отнюдь не смягчило его сухое, брюзгливое лицо.
– Завтра я беру выходной, – твердо заявил я.
Никош поднял на меня недоверчивый и больной взгляд. Выглядел он в последние дни истерзанным, как его ежедневник. Осунулся, сбросил килограммов десять и приобрел привычку вздрагивать от резких звуков. Сейчас он смотрел на меня так, будто я своим внезапным капризом отдалил его освобождение от мучительных обязанностей лет на тысячу.
Нота тоже изволил обернуться. Физиономию его слегка тронуло досадливое неприятие. Так он смотрел на техников, недавно уронивших ящик с дорогостоящей аппаратурой.
– Нет, нет, – запротестовал Никош. – Это невозможно!
– Почему?
– Я не… не уполномочен решать такие вопро… Доложу руководству… – Трепет в голосе нарастал. Черты лица Никоша от тоскливой гримасы расплывались, как свечной воск. Залысины побледнели.
Нота брезгливо оттопырил губу, водрузил очки на нос и широкими шагами направился к пепелищу, где помощники уже закончили расчистку и выуживали из горячей золы чудом уцелевшее оборудование.
– Докладывайте, – разрешил я. И в свою очередь зашагал к машине.
Несчастный Никош потерянно остался на прежнем месте, в смятении чувств не замечая даже, что сидевшая в клетке тварь не сводит с него плотоядного взора.
Впрочем, обещание Никош сдержал. Причем успел нажаловаться прямо по телефону, потому что едва мы успели переступить порог Павильона, как передо мной возникла уже знакомая бесстрастная барышня и пригласила в также уже знакомый кабинет. Однако сам господин Бложев лично прибыть не изволил. Прислал свое изображение.
Его иллюзорный двойник выглядел слегка другим, поскольку представления людей о себе всегда отличаются от истинного. Но не сильно. С комплексом полноценности у его создателя было все в порядке.
– Добрый вечер, господин Стокол. – На этот раз Бложев решил начать с приветствия. – Полагаю, вы устали, поэтому не задержу вас надолго. Мне передали вашу просьбу…
– Просьбу? – не смог удержаться я.
– …Но я вынужден вас огорчить. Предоставить вам выходной сейчас было бы неразумно и непрактично. Срок вашего пребывания здесь истекает, а поскольку ваша работа оказалась весьма результативна, за оставшееся время мы бы хотели использовать ваш ресурс в максимальном объеме…
– Погодите! Я обязан работать на износ? А что об этом скажет моя корпорация?
– После каждого объекта вам предоставляется время на отдых и восстановление сил. Разве нет? А не так давно вы жаловались на скуку…
– Даже рабам давали выходные. Я ведь могу отказаться работать.
– Это не в ваших интересах. Мы ведь тоже можем не засчитать вам отработку.
Мы молча уставились друг на друга. Затем Бложев вздохнул, не сдаваясь, но делая вид, что вынужден уступить.
– Объект, запланированный на завтра, представляет для наших исследователей особый интерес. Если вы закончите с ним в отведенное время, я готов предоставить вам выходной в понедельник… И компенсацию для корпорации.
В понедельник выходной меня не устраивал. Поэтому я предложил:
– Давайте договоримся по-другому. Вы предоставляете мне свободные сутки с того момента, как я заканчиваю завтрашние дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Пятница… – Я задумчиво откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову. – Ты что-нибудь слышал о намерении нашего руководства предоставить нам положенный по трудовому законодательству выходной?
– Ты хочешь выходной? – искренне удивился Лука. – Каждый выходной продлевает наше пребывание здесь. Ты ведь не думаешь, что их зачтут как отработанные дни?
– Гм. – Я был вынужден признать в его словах определенную логику.
Ноутбук обрадованно раззявил пасть, дождавшись внимания, как верный пес. Только что хвостом не вилял. Поспешно и слегка суетливо принялся разворачивать свои окна и подмигивать разнокалиберными значками. Гляди-ка, почта прибыла…
«Привет, Трой. В воскресенье, часов в пять вечера, в кафе возле Галереи вольных художников. Придешь? Лена».
Так. А вот теперь мне действительно нужен выходной.
…Я обидел ее. Да еще как!
Рыжая девчонка, одетая в зеленую водолазку и черные джинсы, как зачарованная наблюдала за игрой солнечных зайчиков в каменной чаше, выточенной бьющим из скалы родником. Парковый художник лишь слегка обработал окружающие родник камни, придав им очертания свернувшегося дракона. И солнечные блики на воде создавали иллюзию сверкающей чешуи.
Немногие это замечают. Но девчонка не могла не увидеть. Чуть в стороне, временно забытый, стоял раскрытый этюдник с незаконченной акварелью. В целом обычная для старого парка картинка. Сюда частенько наведываются студенты художественных училищ, да и просто романтические барышни, желающие увековечить очарование столетних дубов в своих легкомысленных акварельках…
Я почти прошел мимо. Бросил мимолетный взгляд, сделал шаг и остановился.
Рисунок, закрепленный на доске, был… необычным. Он, как и положено, изображал неизменные дубы, коими изобиловал парк. Только эти дубы выглядели слегка странно. Как через экран, фокусирующий одни детали и размывающий другие. И то, что казалось привычным и скучным, внезапно обернулось пугающе-чудесным. Рисунок притягивал как магнит.
Я не сразу сообразил, что девчонка давно уже отвлеклась от созерцания родниковой воды и настороженно смотрит на меня, уже готовая на всякий случай обороняться. Как большинство прибывших издалека в большой город и не успевших освоиться здесь.
Но в карих глазищах сияли доверчивые золотые искры, будто отражения давешних зайчиков.
Ее звали Ленка. И поступала она отнюдь не в Художественный. Она училась на подготовительных курсах, но где именно, говорить отказывалась, делая таинственное лицо. Мне уже тогда следовало догадаться, что это за курсы. Но, если честно, при встречах мы меньше всего говорили об учебе.
В конце концов, я ведь тоже ей солгал, что учусь на математическом. Просто чтобы сразу отбить желание задавать вопросы.
Ленка жила у тетки на утепленном чердаке старого дома. Тетка работала при Первой городской больнице интендантшей, была, в общем, особой вполне доброжелательной и вовсе не старалась выселить племянницу из комнат. Просто Ленкины работы могли разместиться только на огромном чердаке. Да и запах краски здесь не мешал никому.
Большая часть картин была привезена не из дома, а написана уже здесь. Ленка рисовала много и жадно. И то, что выходило на холстах, бумаге, иногда даже на стекле, было невероятным. Рисунки зачаровывали, хотя в них не содержалось ни капли магии. Волшебство, имеющееся в них, было иного порядка. И сила его была велика.
Я не понимал, как она это делает. Всего лишь пятна краски или карандашные штрихи…
У нее была картина, целиком выполненная только оттенками зеленого, – «Изумрудная змея в малахитовой пещере». Я мог рассматривать ее часами, если бы, конечно, сама художница не составляла успешную и, несомненно, более активную конкуренцию своим работам. Иногда, выуживая откуда-нибудь из-под топчана смятый лист, наскоро исчерканный пером, я задумчиво осведомлялся в пространство:
– А отчего ты все-таки не желаешь поступать в Художественный?
Ленка неопределенно хмыкала:
– Мой учитель рисования говорил, что я плохо работаю с цветом, искажаю перспективу и не умею верно передать настроение.
– Кретин твой учитель, – немедленно констатировал я.
– Он утверждал, что если что и спасет мои творения – так это толика настоящей магии…
– Втройне дурак твой учитель. Бездарность не спасет никакая магия, а настоящим вещам волшебство только помешает…
Ленка задумчиво улыбалась.
Мы бродили по окрестностям, не встречаясь ни с друзьями, ни со знакомыми. И в этом тоже была особая магия: беречь одиночество там, где полно людей. Чаще всего мы ходили на пристань или к Мемориалу.
– Тебе не страшно здесь? – спрашивал я, кутая озябшую девчонку в свою куртку. Она отрицательно качала головой, во все глаза уставившись на безликие, вытянутые тени, скользящие вдоль периметра Мемориала.
– Тут здорово… Кажется, что здесь время застыло. И что силы здесь так много, что можно ею заразиться.
– Не надо такой заразы, – серьезно возражал я, потому что шкурой чувствовал, как жадно дышат отравой проклятые Стражи.
Хотя да, она была права. Время тогда и впрямь застывало. Особенно когда в промозглом сумраке чувствуешь лишь горячие, терпкие губы.
По вздыбленным камням Мемориала двигались страшные, размытые силуэты, опаляя жуткими, равнодушными взглядами. А луна над дальней, прихотливо изломанной горной грядой казалась прозрачной и льдистой.
– А кто они?
– Ты о ком? – Оторваться от нее было не так уж легко, но Ленка вертелась, заглядывая мне через плечо и широко распахивая зачарованные глаза. – А, эти… это Стражи.
– Я знаю, что Стражи. – Она обидчиво куснула меня за ухо, пощекотав теплым дыханием. – А откуда они появились?
– Ну ты даешь! – Я все-таки отвлекся. – Это же дети знают. Давным-давно схватились не на жизнь, а на смерть два могущественных мага. Видишь, аж камни спеклись… Как там в источнике? Мм… «земля кипела под ногами, небо плакало…». Потом победил Черный, стал основателем учения…
– А мне рассказывали, что победил Белый, – вставила ехидно Ленка.
– Это смотря кто рассказывает. В общем, Стражи остались с тех пор. Стеречь Мемориал… Одни говорят, что это души тех, кто уклонился от сражения, когда сторонники проигравшего мага сошлись с победителями…
– Бедняги…
Она явно расстроилась.
– Академик Берзонь считает, что никакие это не Стражи, а остаточные сущности, рожденные битвой, когда искажалась сама реальность. Своего рода стихия, или флюктуация… Флюктуацию тебе не жаль?
Попытка блеснуть эрудицией и отвлечь ее пропала втуне. Задумчивая Ленка меня не слышала.
– Вот так совершишь ошибку – и будешь до конца дней слоняться в темноте, – тихо сказала она наконец.
И на Мемориал мы ходить перестали. Оно и к лучшему. Все же Стражи жуть нагоняют.
Осень сменила зима, а затем весна. В мае Ленка казалась натянутой как струна. Близились вступительные экзамены, и она заметно нервничала.
Мы случайно встретились в Академии, когда я в поисках знакомого спустился на этаж абитуриентов. Она обрадовалась, а меня будто иглой кольнуло дурное предчувствие.
Вообще-то при столичной Академии нет никаких подготовительных курсов. Это бессмысленно. Либо у тебя есть дар, либо нет. А на придуманные курсы берут всех подряд, лишь бы оплачивали счета.
Наверное, мне просто следовало подождать, пока Ленку срежут на первом же круге. Но она, чтобы оплатить экзамены на этих своих курсах, собиралась продать «Зеленого грифона», одно из немногих полотен, которым она дорожила. Да и мне ехидный грифон очень нравился.
…Она не расстроилась, а разозлилась.
– Откуда тебе знать? Ты что, маг?
– В общем… да, маг. Лен, ты бы почувствовала это еще при нашей первой встрече, если бы обладала силой.
– А может… а может, ты сейчас врешь, как соврал, что ты математик?
Она поверила мне. Не хотела признавать, но верила, потому что уже давно где-то в глубине души знала правду. И смертельно боялась ее. А я извлек это все наружу. Ударил так, как не позволено близкому человеку.
– …Они говорили, что в моих работах есть сила, – прошептала Ленка. – Я думала, что… – Она вдруг подняла на меня злые, сверкающие от непролитых слез глаза. – И ты знал? Все это время знал и ничего мне не сказал? Посмеивался втихомолку: вот, мол, дура… Как и все они, да?
– Ленка… – я оторопел от неожиданности, – что ты…
– Уйди, слышишь? Видеть тебя не хочу! Тебя и всех этих надутых и высокомерных…
Бессмысленно было оправдываться и протестовать. Она была так взвинчена, что пропускала любые слова мимо ушей. Она только что лишилась всего, чем жила последние годы, и что ей были пустые уговоры?
– Я все равно докажу! – бросила она яростно.
Вскочила и унеслась. И больше не звонила и не отвечала на звонки. От тетки я узнал, что она уехала в другой город. Тетка смотрела на меня неприязненно и отвечала нехотя.
А если бы я смог объяснить Ленке, что сила, которую почувствовали в ее картинах зрители, действительно была? И сила эта велика и равноценна любой магии. Да и истоки ее там же.
Это что-нибудь изменило бы?
4
Никош перелистывал свой ежедневник из хорошей кожи и с золотым тиснением, но потрепанный и разлохмаченный от бесчисленных вкладышей.
– Как раз укладываемся, – с энтузиазмом заключил он. – Сегодня еще объект…
– Так, мелочевка, – лениво вставил Нота, наблюдая, как в клетке мечется очередная тварь. Он даже не морщился, когда она билась о прозрачную стенку и оказывалась от его лица буквально в полуметре.
– …А завтра поутру повернем к Бурой Башне…
– Вот это действительно интересно, – степенно кивнул Нота, протирая лохматой полой дохи очки. Отсутствие стекляшек на носу отнюдь не смягчило его сухое, брюзгливое лицо.
– Завтра я беру выходной, – твердо заявил я.
Никош поднял на меня недоверчивый и больной взгляд. Выглядел он в последние дни истерзанным, как его ежедневник. Осунулся, сбросил килограммов десять и приобрел привычку вздрагивать от резких звуков. Сейчас он смотрел на меня так, будто я своим внезапным капризом отдалил его освобождение от мучительных обязанностей лет на тысячу.
Нота тоже изволил обернуться. Физиономию его слегка тронуло досадливое неприятие. Так он смотрел на техников, недавно уронивших ящик с дорогостоящей аппаратурой.
– Нет, нет, – запротестовал Никош. – Это невозможно!
– Почему?
– Я не… не уполномочен решать такие вопро… Доложу руководству… – Трепет в голосе нарастал. Черты лица Никоша от тоскливой гримасы расплывались, как свечной воск. Залысины побледнели.
Нота брезгливо оттопырил губу, водрузил очки на нос и широкими шагами направился к пепелищу, где помощники уже закончили расчистку и выуживали из горячей золы чудом уцелевшее оборудование.
– Докладывайте, – разрешил я. И в свою очередь зашагал к машине.
Несчастный Никош потерянно остался на прежнем месте, в смятении чувств не замечая даже, что сидевшая в клетке тварь не сводит с него плотоядного взора.
Впрочем, обещание Никош сдержал. Причем успел нажаловаться прямо по телефону, потому что едва мы успели переступить порог Павильона, как передо мной возникла уже знакомая бесстрастная барышня и пригласила в также уже знакомый кабинет. Однако сам господин Бложев лично прибыть не изволил. Прислал свое изображение.
Его иллюзорный двойник выглядел слегка другим, поскольку представления людей о себе всегда отличаются от истинного. Но не сильно. С комплексом полноценности у его создателя было все в порядке.
– Добрый вечер, господин Стокол. – На этот раз Бложев решил начать с приветствия. – Полагаю, вы устали, поэтому не задержу вас надолго. Мне передали вашу просьбу…
– Просьбу? – не смог удержаться я.
– …Но я вынужден вас огорчить. Предоставить вам выходной сейчас было бы неразумно и непрактично. Срок вашего пребывания здесь истекает, а поскольку ваша работа оказалась весьма результативна, за оставшееся время мы бы хотели использовать ваш ресурс в максимальном объеме…
– Погодите! Я обязан работать на износ? А что об этом скажет моя корпорация?
– После каждого объекта вам предоставляется время на отдых и восстановление сил. Разве нет? А не так давно вы жаловались на скуку…
– Даже рабам давали выходные. Я ведь могу отказаться работать.
– Это не в ваших интересах. Мы ведь тоже можем не засчитать вам отработку.
Мы молча уставились друг на друга. Затем Бложев вздохнул, не сдаваясь, но делая вид, что вынужден уступить.
– Объект, запланированный на завтра, представляет для наших исследователей особый интерес. Если вы закончите с ним в отведенное время, я готов предоставить вам выходной в понедельник… И компенсацию для корпорации.
В понедельник выходной меня не устраивал. Поэтому я предложил:
– Давайте договоримся по-другому. Вы предоставляете мне свободные сутки с того момента, как я заканчиваю завтрашние дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82