Скажи мне, Анри, могу ли я верить в то, что сказал мне астролог, действительно ли я стану великим Совершенным? Действительно ли я буду первым Совершенным королем, первым после Бога на земле королем над катарским королевством?
– Не станете. – Я разломил хлеб и вытер руки о еще теплый мякиш. – Не станете, сеньор, потому что само катарское учение предусматривает не только отказ от мясной пищи, оружия и украшений, оно требует от своих последователей особых правил и норм поведения, которые невозможно сочетать с управлением графством или страной. – Я подставил свой кубок пажу и, сразу же осушив его, велел налить еще раз. – Потому что, если вы останетесь на престоле, вы должны будете жениться и произвести на свет наследников, а связь с женщиной запрещена орденом. Потому что катары ходят босиком или в сандалиях и отдают все беднякам. Правитель же собирает со своих подданных налоги, в то время как Совершенный должен раздать их...
– Ты совершенно прав, благородный друг. Они меня обманули... Мой отец! – Он вскочил с места. – Немедленно поднимай людей, мы едем в братство!
– Людей, конечно, поднять можно, – я неохотно встал, – только не думаю, что это хорошее решение. Люди устали, но как-нибудь еще выдержат, чего не могу сказать о лошадях...
– Замени лошадей, – Романе покраснел, глаза были полны слез.
– О какой же любви вы говорите, мессен, – я выдержал полный негодования взгляд подростка, – если приказываете мне бросить здесь прекрасных, верных и ни в чем не повинных животных, заменив их на других? Если не даете отдохнуть людям? В чем ваша любовь, если вы не даете жить себе и другим?
– В Тулузе отец повесит тебя на первом же суке, – прошипел Романе.
– На все божья воля, – спокойно ответил я. – Но лично я думаю, что всего лучше выспаться в удобной гостинице, закупить еду – и в путь. В дороге, извините, я отвечаю за вас и не желал бы, чтобы ваш благородный отец повесил меня за то, что я не уберег его наследника.
– Он повесит тебя за ослушание! – С этими словами Романе пронесся мимо меня к ведущей наверх лестнице.
– Скор на расправу ваш сеньор. – Толстяк, хозяин гостиницы стоял в дверях, держа на плече толстенький бочонок с вином. – Меня он тоже обещал колесовать за то, что я не позволил ему щупать мою дочь. Обещал прислать из Тулузы отряд лучников. – Кряхтя, он поставил на пол свою ношу и, довольный собой, отер пот со лба. – А я так считаю, пусть моя девка и не знатного рода, а коли просватана, то просватана. И не дело, чтобы всякий проезжий на нее пялился, тем паче руки распускал. Хотя подскажите, сеньор, не сочтите за труд, окажите божескую милость, надоумьте старика. Может, зря я мальчишке отказал-то? Не пришлет его отец лучников? А?
– Может, и зря отказал. – Я налил себе еще вина, садясь таким образом, чтобы видеть лестницу, по которой поднялся Раймон.
– Думаете, пришлет лучников? – Хозяин старался заглянуть мне в глаза.
– Не пришлет, делать ему больше нечего, как людей от дела отрывать. Не бойтесь. Но вот коли дочь твоя проявит благосклонность к моему сеньору, за это я тебя сам отблагодарить могу, не дожидаясь тулузского папочки. – Я испытующе посмотрел на хозяина гостиницы. Вдруг подумалось, что вот же – самый простой вариант, Раймон честно держит пост, не прикасается к оружию и вдруг ни с того ни с сего возжелал женщину... Иными словами – получи он то, что желает, и никакому посвящению, во всяком случае сейчас, не бывать. А значит, не будет и дурацкой, нелепой смерти, парню придется снова поститься и молиться, а там – кто знает...
Мы сговорились, что я заплачу трактирщику, если он приведет ночью дочку в покои Раймона. На те деньги, которые этот поборник нравственности заломил за свою дочку, можно было нанять девок для всего отряда, и еще осталось бы, но я согласился не раздумывая. В конце концов, в случае успеха я получил бы от Тулузского в сто раз больше.
Подлинное предсказание астролога
Ночью я расставил стражу, еще раз обошел посты. Возле кухни меня ждал хозяин гостиницы, рядом с которым стояла девчонка. Увидев меня, она залилась слезами и даже попыталась сбежать, но отец тут же отвесил ей оплеуху, и она сделалась более любезной.
Отдавая отцу задаток, я объяснил прелестнице, что она нужна не мне, а молодому господину, после чего она заметно приободрилась, утерла слезы и даже улыбнулась мне.
– Господин сам послал за мной? – Лукаво улыбаясь, она заглянула мне в глаза. – Я что, понравилась ему? Да?
– Понравилась, не понравилась, делай свое дело и ни о чем не спрашивай. Мой сеньор не знает, что ты придешь, может, даже будет гнать. Но если все получится, я немало заплачу твоему отцу, да и для тебя лично что-нибудь останется, – я вынул из кошеля золотую монетку и покрутил ею возле носа девчонки. Она с удовольствием кивнула, глаза заблестели.
Мы поднялись по лестнице, и я постучался в двери Раймона. Ответом мне была гробовая тишина. Возможно, молодой хозяин спал или не желал общаться. Я подтолкнул девку в комнату и осторожно прикрыл за ней дверь.
В конце концов, мое дело было уберечь мальчишку от поджидавших его неприятностей, а решись он уйти в общину, оттуда ему лежала прямая дорога в холодную могилу. Уж лучше тогда так, как сказал астролог, оставаться на престоле и быть катаром – правда, не Совершенным катаром, это он загнул, – верить, посещать мессы, поощрять Церковь Любви и защищать ее прихожан. В конце концов, не самый плохой вариант. Граф католик или катар, какая, в сущности, разница, если в Тулузе при этом будет тишь, гладь да божья благодать. Хотя чего-чего, а тишины там отродясь не было и никогда уже не будет.
Я притулился около дверей, прямо на полу, прислонился спиной к стене.
Конечно, Раймон будет сердиться, может, даже попросит отца примерно наказать меня за этот ночной гостинчик, но, с другой стороны, если он совершит грех прелюбодеяния во время строжайшего катарского поста, его посвящение придется отложить. Правда, он может со зла прибить девчонку. Хотя убить без оружия сложно. Простолюдинки достаточно сильны, а эту, по всей видимости, били не однажды, и вот же выжила, расцвела...
Дверь скрипнула, и я поднялся на ноги, ожидая всего чего угодно. На пороге стояла девчонка.
– А где господин-то? Нет его в комнате! – Она казалась растерянной. Я оттолкнул ее и влетел в комнату.
Ну я дурак, расставил стражу, а птичка уже давно упорхнула!
Одним прыжком я оказался внизу, велел поднимать людей и обыскивать гостиницу и окрестные улицы.
Воины начали действовать быстро и бесшумно, но я не думал о них, полагаясь на своего выдвиженца. Прихватив с собой троих лучников, я пошел через площадь к дому астролога.
Небо было черно, словно вороново крыло, ни тебе звездочки, ни луны. Город спал, но в доме старого Иоганеса Литтенбаха горел свет. Оставив лучников у дверей, я отыскал садовничью лестницу и, приставив ее к стене, поднялся на плоскую крышу.
Внизу подо мной в личных покоях астролога горел свет и слышались голоса. Я лег на пузо и заглянул на расположенный подо мной балкончик, куда как раз в этот момент вышли сам астролог и сопровождающий Раймона учитель-катар. Ситуация становилась все интереснее и интереснее.
– Мне не следовало соглашаться с вашим предложением, брат Христиан, – услышал я писклявый голос астролога. – Во имя всего, что вам свято, во имя милосердия, юному Раймону не место на тулузском престоле. Ему вообще нельзя давать никакой власти.
– Судя по тому, что вы мне сообщили, дражайший брат, наша вера будет подвергнута невиданным доселе гонениям, мать наша Тулуза будет в огне и пепле, и только Раймон Шестой сумеет спасти ее.
– Да. Но ценою невыносимых страданий! Ценою позора, гонений и разочарований. Ценою права на спасение и вечной жизни, наконец! Сатурн в таком положении, что... боюсь даже произнести, но все указывает на то, что у Раймона не будет даже собственной могилы, что, согласитесь, уже слишком! Во имя милосердия, благочестивый брат. Неужели вам, его наставнику, не жалко бедного мальчика? Заклинаю вас, милейший, отпустите его, и да не прольется кровь агнца даже ради спасения Тулузы!
– В Тулузе тысячи моих братьев, во Франции, Англии, Аквитании и Италии десятки, может быть, сотни тысяч, а вы говорите о жизни одного мальчика?
– Уверен, так же говорили и во времена Христа, – вздохнул астролог. – Тогда тоже решили, что человечество и один человек – несопоставимые понятия, тем не менее мы до сих пор содрогаемся при одном воспоминании об этой жертве. Не знаю, как вам, любезный синьор, а мне невыносимо думать, что ради меня была пролита сия драгоценная кровь, что Он страдал ради меня! Вы знаете, крест на моей груди – это пустой крест, крест без распятого, крест, символизирующий раскрывшийся дух человека, а не муки и пытки...
– Раймон не Христос, я давно знаю этого мальчика. У него на редкость плохие наклонности, он сластолюбив и похотлив, постоянно засматривается на женщин, любит роскошь, подвержен гневу и злобе. Словом, мне не жалко Раймона. Признаться, я не могу понять, почему именно Романе избран жертвенным агнцем. До сих пор я считал, что жертвой может стать лишь самый чистый, самый лучший из людей, но Раймон... Раймон – это маленький дьяволенок и ничего больше.
– Так вы хотите распять дьяволенка? Принести его в жертву? Простите, но я мог бы обвинить вас в своеобразной мести дьяволу...
– Ради спасения своих братьев я принесу в жертву тысячу таких дьяволят, больше! Мне безразлично, как вы это назовете. Раймон никогда не станет Совершенным, он будет сидеть на троне Тулузы и защищать нас, катар. И это будет правильно и справедливо. Аминь.
– Аминь, – прозвучало у меня за спиной. Я дернулся. Рядом со мной стоял Раймон.
Искушение Раймона
– Прирезать? – Я тихо тронул Романе за плечо, он отвернулся, смахивая слезы.
– Астролога? Бог с ним, пусть живет, небо коптит, что мне до него, только грех на душу брать.
– А катара? – Я первым ухватился за лестницу, поддерживая мальчика.
– Перед посвящением? Дурак!
– Так вы все-таки собираетесь его принять? – От волнения я чуть не потерял равновесие, но вовремя удержался на месте, прижимая лестницу и стоящего на ней Раймона к стене.
– Это мой путь. Астролог же сказал – подальше от власти.
– Но он еще сказал, что вы избраны, что без вас Тулуза погибнет. Все мы...
– Что мне все? – Раймон презрительно засмеялся. – Как расцветет, в общину. Я был кротким месяц. Если здесь еще немного поживу, точно кого-нибудь порешу.
Мы достигли земли, и я, спрыгнув, подал Романе руку.
Весь следующий день мы провели в седлах, редко отдыхая и варя на привалах походную кашу. Романе был мрачнее обычного и ни с кем не разговаривал. Двигались мы, однако, медленнее, чем в прошлый раз, поэтому к Ла-Рош-сюр-Йон, где собирались заночевать, не успели добраться до заката.
Сумерки делали леса таинственными и волшебными. Один из воинов взял в руки трехструнную гитару и тихо запел старинную балладу. Романе не захотел заночевать в лесу, и мы двигались теперь по проселочной дороге в сторону ближайшей деревеньки, где рассчитывали найти приют.
Меж деревьев невдалеке поблескивало озерцо. Над водой клубилась легкая дымка, точно шарф подводной дамы. Чьей-то дамы сердца. Интересно, есть ли у меня сердце? А у Раймона? А если сердца нет, полагается ли иметь даму сердца?
Благодаря моему росту и телосложению многие бывалые воины почитали меня за старшего. Мне же шел двадцать первый год жизни. Никчемной, если подумать, жизни. Моей дочери уже, должно быть, исполнилось года два. Жива ли она? Хотя, что с ней сделается?
Я чуть было не заснул в седле, когда кто-то из лучников толкнул меня в бок. Я тут же протер глаза. Откуда-то доносился устойчивый запах гари.
– Деревня должна быть справа? – Я поднялся на стременах и сделал отряду знак остановиться.
– В чем дело? Там, должно быть, разбойники грабят крестьян! А мы, рыцари, будем на это смотреть? – налетел на меня Раймон.
– Зачем же смотреть, можно и отвернуться. – Я сплюнул. – Мое дело доставить вас в целости и сохранности, а не бегать по полям и лесам за лихими людишками да в поисках чужих стрел на свою голову.
– Тогда я сам пойду в деревню. И пусть меня убьют! – Конь под Романе рыл копытами землю.
Я махнул старшему, чтобы тот подъехал поближе. Решение далось мне немалыми усилиями. Раймон молод и безоружен. Его нужно охранять, но и людям нужна помощь. Я разделил отряд надвое. Половину отослал вперед в горящую деревню, с другой половиной решил пройти мимо, по возможности не ввязываясь в бой и защищая Раймона.
На первый взгляд все складывалось вполне нормально, но не успел передовой отряд скрыться за поворотом дороги, а наш перестроиться для нового марша, как вдруг на дорогу рухнуло здоровенное дерево, напугав коней скачущих перед отрядом герольдов. Двое юношей рухнули наземь, я схватил поводья коня Раймона левой рукой и, прикрывая себя и молодого хозяина щитом, повернул на боковую тропку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39