Я, конечно, не люблю передавать всякие сплетни, но ходят упорные разговоры, будто Инесса Харламушкина и Александр Петрович Разбойников... Ну, в общем, их связывают такие же чистые и светлые отношения, как Ильича и ту даму, чьим именем названа яхта, на коей мы с вами имеем честь плыть. Это я к тому, что где-то рядом наверняка крутится и господин Разбойников – если и не здесь, то в Кислоярском подполье.
Гераклов в радостном возбуждении вскочил:
– Так-так, теперь они у нас на крючке!
– Пока что мы у них, – остудил его пыл Грымзин.
– Так вот, собственно, к чему я клонил, – продолжал политик. – Кок не назвал радисту имя связного, или главаря, или кто у них там есть ху, извините за выражение, но назвал пароль. И вот я предлагаю кому-нибудь из нас сходить к Отрадину, произнести эту фразу и дать для передачи то, что нам выгодно.
– Идея неплохая, – задумчиво отметил доктор, – но ведь рано или поздно даст о себе знать и настоящий «полкведим».
– Вот тогда они занервничают, засуетятся, наделают глупостей и выдадут себя, – заявил Гераклов. – Тут-то мы их в бараний рог и скрутим!
– Господин банкир, – обернулся Серапионыч к Грымзину, – вы еще не вернули вторую карту обратно Веронике Николаевне?
– Нет еще.
– Прекрасно! Значит, ее надо ненавязчиво подсунуть господину Серебрякову.
– Это я беру на себя, – скромно ответил Грымзин.
* * *
Когда Егор поднялся на палубу, кок все еще «дышал свежим воздухом», вернее, вдыхал в себя «Герцеговину-Флор», задумчиво глядя на проплывающий мимо однообразный ландшафт. У него на плече сидел ворон Гриша.
– Иван Петрович, господин Грымзин просит вас к зайти к нему, -нарушил Егор уединение кока.
– A что ему нужно? – повернулся к Егору Иван Петрович.
– Что-то насчет завтрашнего обеда.
– A, ну ясно. Егор, помоги мне подняться.
– Вперрред! На барррикады! – с энтузиазмом закаркал Гриша.
Когда Серебряков доплелся до каюты Грымзина, там, кроме владельца яхты, никого уже не было. Но на столе в открытом виде лежала карта – та самая, которую Егор отвез генералу Курскому, Вероника похитила у генерала, а Грымзин – у Вероники.
– Слушаю, хозяин, – учтиво поклонившись, произнес кок.
– A, Иван Петрович! – приветливо обернулся Грымзин. – Я давно хотел вам сказать, что ваша стряпня мне очень нравится.
– Рад служить! – ответил Иван Петрович.
– Ясно, что рады. Ведь я вам плачу жалованье, и немалое. В общем, я хотел бы вам дать некоторые заказы на завтрашний обед. На первое...
Тут в каюту заглянул Егор:
– Евгений Максимыч, вас просит адмирал. Какое-то важное дело.
– Подождите здесь, я сейчас буду, – сказал Грымзин и вышел из каюты. Когда он минут через десять вернулся, кок все так же стоял, опираясь на костыль, но карты на столе уже не было.
– Так что же на первое? – спросил Серебряков.
– A, ну приготовьте что-нибудь съедобное, я всецело полагаюсь на ваш вкус, – рассеяно ответил банкир.
– Слушаюсь! – Настолько быстро, насколько позволял костыль, кок покинул каюту.
* * *
Вечером Гераклов вновь отправился в радиорубку.
– Ну, что сегодня будем слушать – «Икс-игрек-зет» или Госрадио? -спросил Oтрадин, собираясь включить приемник.
– Не надо, – остановил его Гераклов и на одном дыхании выпалил: -Полкведим невинс нерокста!
Радист вздрогнул и уставился на Гераклова.
– Вы... вы?! – наконец выговорил он.
– Да, я, – спокойно ответил Гераклов. – A что, разве я не похож на красно-коричневого подпольщика?
– Откровенно говоря, не похож, – чистосердечно ответил Андрей Владиславович.
– Я опытный конспиратор, – объяснил Гераклов. – В общем, передайте товарищам в центр вот это. – Политик протянул радисту листок бумаги и покинул рубку.
Oтрадин развернул записку – она была совсем короткой: «Все идет как задумано. Ждите новых сообщений».
Едва Андрюша включил передающее устройство и настроился на миллиметровые волны, как в дверь постучали.
– Входите! – крикнул радист. В помещение вошел штурман Лукич.
– Пулкведим невиенс неракста! – чеканно произнес штурман, поглаживая свою знаменитую бороду.
– И вы.. и вы... тоже?.. – пролепетал радист.
– Так точно! – кратко ответил Лукич, вручил Отрадину ученическую тетрадку и, круто повернувшись на каблуках, покинул радиорубку.
Тетрадка была чуть ли не вся исписана мелким почерком и содержала подробный отчет, временами переходящий в донос, обо всем, что происходило на судне. Лирические отступления на тему теории и практики государственных переворотов явно не столько предназначались для очередного радиопослания, сколько претендовали на место в будущем Полном собрании сочинений.
Oтрадин вздохнул и принялся передавать в эфир оба послания. Этот процесс затянулся далеко за полночь, что и не удивительно – за просто так никто миллион обещать не станет.
* * *
A мотористка Степановна, надевшая лучшее из своих платьев, напрасно ждала возлюбленного на палубе под капитанским мостиком.
Постепенно мысли об Отрадине плавно перетекли в воспоминания о прошлом – и совсем недавнем, и более далеком. И Степановна сама не заметила, как заснула. И приснились ей удивительные события, происходившие с ней то ли в реальности, то ли в мечтах, несколько лет тому назад.
СОН СТЕПАНОВНЫ
Удивительная история, приснившаяся Степановне, началась в 1990 году -в довольно сложный и запутанный момент новейшей истории, когда на авансцену политической жизни общесоюзного пространства в целом и Кислоярского района в частности, выдвинулось такое вооруженное формирование, как OМOН – отряд милиции особого назначения. Использование ОМОНа в своих целях политическими организациями, активно выступавшими против регионального суверенитета (о независимой Кислоярской Республике речь в то время даже и не шла) стало причиной весьма противоречивого к нему отношения в различных слоях общества – одни жители бойцов ОМОНа проклинали, а другие превозносили, видя в них единственных защитников от «кровожадных демократов» и «лиц сибирской национальности», или «желтых», как их называли в народе. Этих «желтых» в Кислоярске проживало человек двадцать, и они самым нахальным образом хотели иметь свою национальную школу и исповедовать религию предков в лице собственного шамана. Больше, собственно, никаких неудобств они местным жителям не создавали, но и этого было достаточно, чтобы некоторые кислоярцы их, мягко говоря, недолюбливали.
К «некоторым» принадлежала и скромная женщина Степановна – усердная читательница газеты «Правда» и постоянная участница митингов Интернационального фронта трудящихся Кислоярска. Надо сказать, что в то время значительная часть общества переживала период всеобщей влюбленности (медовый месяц): многие «интер-тетеньки» были неравнодушны к товарищу Разбойникову, занимавшему в то время крупный партийный пост, а женщины интеллектуального склада ума – к предводителю демократов либерального толка Кириллу Аркадьевичу Яйцыну. И все из числа первых – независимо от возраста и пола – были влюблены в пламенные стихи пролетарского поэта Феликса Алина, публиковавшиеся в красной прессе и регулярно звучавшие на митингах.
A вот избранником сердца Степановны стал боец ОМОНа по имени Мстислав. Началось это после того, как в Кислоярск прибыла съемочная группа «600 секунд» и сняла сюжет об ОМОНе и, в частности, о Мстиславе. По мотивам этого нашумевшего сюжета поэт Феликс Алин даже сочинил бессмертные строчки:
Я так надеюсь, что ОМОН
Устроит в Кислоярске шмон.
Пусть знают все наш грозный норов -
Дерзай, Мстислав! Снимай, Невзоров!
И если любовь товарищей Степановны к товарищу Разбойникову и к стихам товарища Алина носила преимущественно платонический характер, то сама Степановна – простая советская женщина, за долгие годы тяжелого труда обделенная высокой и светлой любовью – воспылала к Мстиславу плотской страстью, поздней и безнадежной, и оттого еще более пылкой. Однако мечта Степановны оказалось неосуществимой – и даже не из-за солидной разницы в возрасте, а потому что Мстислав, как объяснили Степановне его товарищи по отряду, был абсолютно равнодушен к женщинам. Нет, Мстислав отнюдь не являлся гомосексуалистом – он был зоофилом и истинное удовлетворение получал лишь при любовном контакте с животными, предпочитая собак.
Узнав такое о предмете своей любви, Степановна не охладела к Мстиславу, напротив – ее страсть еще более усилилась. Встречая на улице собаку, она завидовала ей, что та, в отличие от нее, имеет шанс быть вместе с Мстиславом. Часто в мечтах Степановна представляла себя собакой в объятиях Мстислава, такие же сцены виделись ей и во сне. И вот однажды утром, проснувшись после одного из таких сладостных снов, Степановна со смешанным чувством ужаса и радости увидела, что превратилась в огромную черную собаку породы водолаз. Одевшись так, чтобы ее новое обличье не было заметно, и закутав лицо платком, Степановна вышла из дома...
Как раз в эти дни (начало января 1991 года) отряд доблестных омоновцев по заданию Разбойникова совершил захват Кислоярского Дома печати, после чего редакции большинства газет в знак протеста покинули здание. В огромной трехэтажной коробке остались лишь удобные властям издания – «Красная Панорама», «Блудни» и «Советская юность» (будущая «Кислоярские вести -сегодня»). Именно тогда товарищ Разбойников произнес свою историческую фразу, адресованную господину Яйцыну и в его лице – всем сторонникам демократии: «Всем вам, суки, висеть на одном суку!». Чтобы подчеркнуть свой успех, омоновцы водрузили на крыше Дома печати красное знамя и постоянно несли возле него почетный караул – дабы кому-нибудь не пришло в голову надругаться над священным символом. Одним из регулярно дежуривших у знамени был Мстислав, и как раз накануне своего удивительного превращения Степановна видела его по местному телевидению стоящим на загаженной голубями крыше Дома Печати.
Попасть в Дом Печати Степановне оказалось вовсе не так уж сложно -достаточно было сказать, что она хочет встретиться с редактором газеты «Красная Панорама» товарищем Швондером и через посредство этого замечательного издания поведать всему миру о том, как ее, простую советскую женщину, притесняют соседи-тунгусы. Поднявшись на самый верх и оставив одежду в одном из полузаброшенных чердачных помещений, Степановна взобралась на крышу, где у знамени как раз дежурил Мстислав. Тот явно был рад появлению огромной черной собаки, которая к тому же сразу стала к нему ласкаться, норовя лизнуть прямо в губы. Вполне естественно, что доблестный омоновец захотел и большего. К его немалому удивлению, этого ему удалось добиться очень легко и даже не прибегая к насилию, как обычно бывало с другими собаками. Его четвероногая любовница не только не оказала сопротивления, но даже сама помогала зубами расстегнуть брюки. В тот день они долго и страстно любили друг друга под развевающимся на зимнем ветру алым стягом.
Вне себя от столь нежданно свалившегося на нее счастья, Степановна спустилась с крыши на чердак и оделась в свою «человеческую» одежду. Дома, сняв с лица платок, она обнаружила, что вернулась в свой обычный облик.
Поначалу превращения из человека в собаку и обратно происходили у Степановны почти спонтанно, но затем она научилась этим процессом управлять: для того, чтобы обернуться в собаку, надо было очень сильно этого захотеть. Обратное превращение происходило само собой через некоторое время после очередного страстного свидания с Мстиславом. К симпатичному «водолазу» сотрудники Дома Печати скоро привыкли и даже иногда подкармливали хлебом и колбасой, что для пушистой Джульетты было немалым подспорьем, так как она была всецело поглощена своей страстью и на стряпню времени не оставалось. Иногда она прибегала к своему возлюбленному и на базу ОМОНа в районе Любоканавки.
Однако их счастье было недолгим: после событий августа 1991 года OМOН был вынужден покинуть Кислоярск и дислоцироваться в Тюмени. Все это произошло столь быстро, что Мстислав и Степановна не смогли даже проститься. Кислоярская Дездемона тяжело переживала разлуку, и лишь необходимость продолжать борьбу за те идеалы, которые, кроме любовных уз, связывали ее с Мстиславом, заставила ее преодолеть душевную травму.
... Однако в темные безлунные ночи к воротам бывшей базы ОМОНа приходит огромная черная собака породы водолаз. И далеко за полночь ее печальный вой навевает тоску на жителей Любоканавки.
* * *
От собственного тихого подвывания Степановна проснулась. «Ну и приснится же», подумала она и задумчиво побрела к себе в машинное отделение.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ – ЧЕТВЕРГ
Настал четверг. После того как адмирал Рябинин, штурман Лукич и мотористка Степановна в очередной раз запустили «Инессу» в плавание, к адмиралу подошел политик Гераклов:
– Евтихий Федорович, мы плывем уже четвертый день. Скоро ли Кислое море?
– Думаю, что скоро, – не очень уверенно ответил адмирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Гераклов в радостном возбуждении вскочил:
– Так-так, теперь они у нас на крючке!
– Пока что мы у них, – остудил его пыл Грымзин.
– Так вот, собственно, к чему я клонил, – продолжал политик. – Кок не назвал радисту имя связного, или главаря, или кто у них там есть ху, извините за выражение, но назвал пароль. И вот я предлагаю кому-нибудь из нас сходить к Отрадину, произнести эту фразу и дать для передачи то, что нам выгодно.
– Идея неплохая, – задумчиво отметил доктор, – но ведь рано или поздно даст о себе знать и настоящий «полкведим».
– Вот тогда они занервничают, засуетятся, наделают глупостей и выдадут себя, – заявил Гераклов. – Тут-то мы их в бараний рог и скрутим!
– Господин банкир, – обернулся Серапионыч к Грымзину, – вы еще не вернули вторую карту обратно Веронике Николаевне?
– Нет еще.
– Прекрасно! Значит, ее надо ненавязчиво подсунуть господину Серебрякову.
– Это я беру на себя, – скромно ответил Грымзин.
* * *
Когда Егор поднялся на палубу, кок все еще «дышал свежим воздухом», вернее, вдыхал в себя «Герцеговину-Флор», задумчиво глядя на проплывающий мимо однообразный ландшафт. У него на плече сидел ворон Гриша.
– Иван Петрович, господин Грымзин просит вас к зайти к нему, -нарушил Егор уединение кока.
– A что ему нужно? – повернулся к Егору Иван Петрович.
– Что-то насчет завтрашнего обеда.
– A, ну ясно. Егор, помоги мне подняться.
– Вперрред! На барррикады! – с энтузиазмом закаркал Гриша.
Когда Серебряков доплелся до каюты Грымзина, там, кроме владельца яхты, никого уже не было. Но на столе в открытом виде лежала карта – та самая, которую Егор отвез генералу Курскому, Вероника похитила у генерала, а Грымзин – у Вероники.
– Слушаю, хозяин, – учтиво поклонившись, произнес кок.
– A, Иван Петрович! – приветливо обернулся Грымзин. – Я давно хотел вам сказать, что ваша стряпня мне очень нравится.
– Рад служить! – ответил Иван Петрович.
– Ясно, что рады. Ведь я вам плачу жалованье, и немалое. В общем, я хотел бы вам дать некоторые заказы на завтрашний обед. На первое...
Тут в каюту заглянул Егор:
– Евгений Максимыч, вас просит адмирал. Какое-то важное дело.
– Подождите здесь, я сейчас буду, – сказал Грымзин и вышел из каюты. Когда он минут через десять вернулся, кок все так же стоял, опираясь на костыль, но карты на столе уже не было.
– Так что же на первое? – спросил Серебряков.
– A, ну приготовьте что-нибудь съедобное, я всецело полагаюсь на ваш вкус, – рассеяно ответил банкир.
– Слушаюсь! – Настолько быстро, насколько позволял костыль, кок покинул каюту.
* * *
Вечером Гераклов вновь отправился в радиорубку.
– Ну, что сегодня будем слушать – «Икс-игрек-зет» или Госрадио? -спросил Oтрадин, собираясь включить приемник.
– Не надо, – остановил его Гераклов и на одном дыхании выпалил: -Полкведим невинс нерокста!
Радист вздрогнул и уставился на Гераклова.
– Вы... вы?! – наконец выговорил он.
– Да, я, – спокойно ответил Гераклов. – A что, разве я не похож на красно-коричневого подпольщика?
– Откровенно говоря, не похож, – чистосердечно ответил Андрей Владиславович.
– Я опытный конспиратор, – объяснил Гераклов. – В общем, передайте товарищам в центр вот это. – Политик протянул радисту листок бумаги и покинул рубку.
Oтрадин развернул записку – она была совсем короткой: «Все идет как задумано. Ждите новых сообщений».
Едва Андрюша включил передающее устройство и настроился на миллиметровые волны, как в дверь постучали.
– Входите! – крикнул радист. В помещение вошел штурман Лукич.
– Пулкведим невиенс неракста! – чеканно произнес штурман, поглаживая свою знаменитую бороду.
– И вы.. и вы... тоже?.. – пролепетал радист.
– Так точно! – кратко ответил Лукич, вручил Отрадину ученическую тетрадку и, круто повернувшись на каблуках, покинул радиорубку.
Тетрадка была чуть ли не вся исписана мелким почерком и содержала подробный отчет, временами переходящий в донос, обо всем, что происходило на судне. Лирические отступления на тему теории и практики государственных переворотов явно не столько предназначались для очередного радиопослания, сколько претендовали на место в будущем Полном собрании сочинений.
Oтрадин вздохнул и принялся передавать в эфир оба послания. Этот процесс затянулся далеко за полночь, что и не удивительно – за просто так никто миллион обещать не станет.
* * *
A мотористка Степановна, надевшая лучшее из своих платьев, напрасно ждала возлюбленного на палубе под капитанским мостиком.
Постепенно мысли об Отрадине плавно перетекли в воспоминания о прошлом – и совсем недавнем, и более далеком. И Степановна сама не заметила, как заснула. И приснились ей удивительные события, происходившие с ней то ли в реальности, то ли в мечтах, несколько лет тому назад.
СОН СТЕПАНОВНЫ
Удивительная история, приснившаяся Степановне, началась в 1990 году -в довольно сложный и запутанный момент новейшей истории, когда на авансцену политической жизни общесоюзного пространства в целом и Кислоярского района в частности, выдвинулось такое вооруженное формирование, как OМOН – отряд милиции особого назначения. Использование ОМОНа в своих целях политическими организациями, активно выступавшими против регионального суверенитета (о независимой Кислоярской Республике речь в то время даже и не шла) стало причиной весьма противоречивого к нему отношения в различных слоях общества – одни жители бойцов ОМОНа проклинали, а другие превозносили, видя в них единственных защитников от «кровожадных демократов» и «лиц сибирской национальности», или «желтых», как их называли в народе. Этих «желтых» в Кислоярске проживало человек двадцать, и они самым нахальным образом хотели иметь свою национальную школу и исповедовать религию предков в лице собственного шамана. Больше, собственно, никаких неудобств они местным жителям не создавали, но и этого было достаточно, чтобы некоторые кислоярцы их, мягко говоря, недолюбливали.
К «некоторым» принадлежала и скромная женщина Степановна – усердная читательница газеты «Правда» и постоянная участница митингов Интернационального фронта трудящихся Кислоярска. Надо сказать, что в то время значительная часть общества переживала период всеобщей влюбленности (медовый месяц): многие «интер-тетеньки» были неравнодушны к товарищу Разбойникову, занимавшему в то время крупный партийный пост, а женщины интеллектуального склада ума – к предводителю демократов либерального толка Кириллу Аркадьевичу Яйцыну. И все из числа первых – независимо от возраста и пола – были влюблены в пламенные стихи пролетарского поэта Феликса Алина, публиковавшиеся в красной прессе и регулярно звучавшие на митингах.
A вот избранником сердца Степановны стал боец ОМОНа по имени Мстислав. Началось это после того, как в Кислоярск прибыла съемочная группа «600 секунд» и сняла сюжет об ОМОНе и, в частности, о Мстиславе. По мотивам этого нашумевшего сюжета поэт Феликс Алин даже сочинил бессмертные строчки:
Я так надеюсь, что ОМОН
Устроит в Кислоярске шмон.
Пусть знают все наш грозный норов -
Дерзай, Мстислав! Снимай, Невзоров!
И если любовь товарищей Степановны к товарищу Разбойникову и к стихам товарища Алина носила преимущественно платонический характер, то сама Степановна – простая советская женщина, за долгие годы тяжелого труда обделенная высокой и светлой любовью – воспылала к Мстиславу плотской страстью, поздней и безнадежной, и оттого еще более пылкой. Однако мечта Степановны оказалось неосуществимой – и даже не из-за солидной разницы в возрасте, а потому что Мстислав, как объяснили Степановне его товарищи по отряду, был абсолютно равнодушен к женщинам. Нет, Мстислав отнюдь не являлся гомосексуалистом – он был зоофилом и истинное удовлетворение получал лишь при любовном контакте с животными, предпочитая собак.
Узнав такое о предмете своей любви, Степановна не охладела к Мстиславу, напротив – ее страсть еще более усилилась. Встречая на улице собаку, она завидовала ей, что та, в отличие от нее, имеет шанс быть вместе с Мстиславом. Часто в мечтах Степановна представляла себя собакой в объятиях Мстислава, такие же сцены виделись ей и во сне. И вот однажды утром, проснувшись после одного из таких сладостных снов, Степановна со смешанным чувством ужаса и радости увидела, что превратилась в огромную черную собаку породы водолаз. Одевшись так, чтобы ее новое обличье не было заметно, и закутав лицо платком, Степановна вышла из дома...
Как раз в эти дни (начало января 1991 года) отряд доблестных омоновцев по заданию Разбойникова совершил захват Кислоярского Дома печати, после чего редакции большинства газет в знак протеста покинули здание. В огромной трехэтажной коробке остались лишь удобные властям издания – «Красная Панорама», «Блудни» и «Советская юность» (будущая «Кислоярские вести -сегодня»). Именно тогда товарищ Разбойников произнес свою историческую фразу, адресованную господину Яйцыну и в его лице – всем сторонникам демократии: «Всем вам, суки, висеть на одном суку!». Чтобы подчеркнуть свой успех, омоновцы водрузили на крыше Дома печати красное знамя и постоянно несли возле него почетный караул – дабы кому-нибудь не пришло в голову надругаться над священным символом. Одним из регулярно дежуривших у знамени был Мстислав, и как раз накануне своего удивительного превращения Степановна видела его по местному телевидению стоящим на загаженной голубями крыше Дома Печати.
Попасть в Дом Печати Степановне оказалось вовсе не так уж сложно -достаточно было сказать, что она хочет встретиться с редактором газеты «Красная Панорама» товарищем Швондером и через посредство этого замечательного издания поведать всему миру о том, как ее, простую советскую женщину, притесняют соседи-тунгусы. Поднявшись на самый верх и оставив одежду в одном из полузаброшенных чердачных помещений, Степановна взобралась на крышу, где у знамени как раз дежурил Мстислав. Тот явно был рад появлению огромной черной собаки, которая к тому же сразу стала к нему ласкаться, норовя лизнуть прямо в губы. Вполне естественно, что доблестный омоновец захотел и большего. К его немалому удивлению, этого ему удалось добиться очень легко и даже не прибегая к насилию, как обычно бывало с другими собаками. Его четвероногая любовница не только не оказала сопротивления, но даже сама помогала зубами расстегнуть брюки. В тот день они долго и страстно любили друг друга под развевающимся на зимнем ветру алым стягом.
Вне себя от столь нежданно свалившегося на нее счастья, Степановна спустилась с крыши на чердак и оделась в свою «человеческую» одежду. Дома, сняв с лица платок, она обнаружила, что вернулась в свой обычный облик.
Поначалу превращения из человека в собаку и обратно происходили у Степановны почти спонтанно, но затем она научилась этим процессом управлять: для того, чтобы обернуться в собаку, надо было очень сильно этого захотеть. Обратное превращение происходило само собой через некоторое время после очередного страстного свидания с Мстиславом. К симпатичному «водолазу» сотрудники Дома Печати скоро привыкли и даже иногда подкармливали хлебом и колбасой, что для пушистой Джульетты было немалым подспорьем, так как она была всецело поглощена своей страстью и на стряпню времени не оставалось. Иногда она прибегала к своему возлюбленному и на базу ОМОНа в районе Любоканавки.
Однако их счастье было недолгим: после событий августа 1991 года OМOН был вынужден покинуть Кислоярск и дислоцироваться в Тюмени. Все это произошло столь быстро, что Мстислав и Степановна не смогли даже проститься. Кислоярская Дездемона тяжело переживала разлуку, и лишь необходимость продолжать борьбу за те идеалы, которые, кроме любовных уз, связывали ее с Мстиславом, заставила ее преодолеть душевную травму.
... Однако в темные безлунные ночи к воротам бывшей базы ОМОНа приходит огромная черная собака породы водолаз. И далеко за полночь ее печальный вой навевает тоску на жителей Любоканавки.
* * *
От собственного тихого подвывания Степановна проснулась. «Ну и приснится же», подумала она и задумчиво побрела к себе в машинное отделение.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ – ЧЕТВЕРГ
Настал четверг. После того как адмирал Рябинин, штурман Лукич и мотористка Степановна в очередной раз запустили «Инессу» в плавание, к адмиралу подошел политик Гераклов:
– Евтихий Федорович, мы плывем уже четвертый день. Скоро ли Кислое море?
– Думаю, что скоро, – не очень уверенно ответил адмирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60