Мама, мамочка, меня ослепили, глаза, о мои глаза, успел подумать Аллен, и старый детский страх слепоты ухмыльнулся ему в лицо и растаял в потоках острой боли. Кажется, он завопил, сам себя не слыша, и покатился куда-то в темноту.
– ПОДВЕДИТЕ ИХ БЛИЖЕ.
Аллен ударился коленями о каменный пол – и разлепил веки. Глаза его страшно слезились, было больно пошевелить глазными яблоками. Но все же он поднял взгляд, мутный от неожиданно яркого света, – и увидел его.
Он и в самом деле казался довольно хорош собой. Лицо его было бледным, даже болезненно-бледным, черты могли бы принадлежать утонченному актеру или интеллигенту. Черная котта на груди переливалась странным белым гербом, который не давал себя разглядеть. Но Аллен и без того знал, что там за рисунок. Большая белесая муха.
Первый раз Аллен взглянул ему прямо в лицо – и сердце его чуть не разорвалось.
– ОТПУСТИТЕ ИХ. ОНИ НЕ ВСТАНУТ С КОЛЕН.
Это была правда. Все силы мира не помогли бы Аллену подняться. Музыка, музыка, сделайте музыку тише, сейчас у меня оторвется голова. И голос – Аллен узнал его, – этот самый голос говорил с ним однажды в ночном лесу и звучал наяву, но не искаженный плотской гортанью человека. «Но ныне мое время и власть тьмы», – сказал он тогда, и это была правда.
– ВЫ ПРИШЛИ.
Да, это так. Мы пришли, и теперь у нас больше ничего не осталось.
– ЗНАЕТЕ ЛИ, КТО Я?
«Никто не сможет причинить нам зла». Кто это сказал в моей голове? Аллен вдохнул отравленный воздух, пытаясь вспомнить, и, к удивлению своему, услышал собственный голос, донесшийся как будто издалека:
– Мы знаем. Ты – лорд Нижнего мира {никто не сможет причинить нам зла), пришедший убивать и мучить моих братьев и сестер, тот, кому День Гнева положит конец.
– ТЫ ОШИБСЯ. – Когда-то в детстве Аллену снился такой голос, которого он боялся больше всего на свете – за то, что этот голос был слишком большой. – Я ЛОРД СРЕДНЕГО МИРА, ВАШЕГО. И Я – ВАШ ЛОРД.
Нет, подумал Аллен, нет, нет, нет, я буду держаться. Держаться за самые простые и надежные вещи, за то, как болят и слезятся глаза, за то, как я люблю своего брата, за то, что у меня есть друзья. И тогда самое плохое, что он сможет со мной сделать, – это убить. Но он не сможет причинить нам зла.
Он повернул голову – шейные позвонки будто заржавели – и увидел Гая. Он стоял на коленях, руки его безжизненно свисали, как сломанные (о, неужели ему сломали обе руки…), меча на поясе не было, волосы закрывали опущенное лицо. Взглянув в другую сторону…
Коленопреклоненный Йосеф – это было так страшно, что горло Аллена сдавила изнутри жесткая судорога. Он не смог смотреть, и голова его упала на грудь.
– Я НЕ СОБИРАЮСЬ УБИВАТЬ ВАС, НЕ БОЙТЕСЬ. – Голос Дарителя, или Повелителя Мух, или как там его на самом деле звали, приблизился, похоже, он сошел со ступеней своего трона и теперь стоял рядом с ними. Кажется, даже черные воины, замершие у дверей, не могли выносить его близости. – ВЫ СЛИШКОМ ХОРОШО СЛУЖИЛИ МНЕ, ЧТОБЫ Я МОГ ХОТЕТЬ ВАШЕЙ СМЕРТИ.
– Я не служил тебе никогда.
Это был голос Гая, чуть слышный и искаженный. Гай, я прошу тебя. Ты можешь отвечать ему, так отвечай. Не дай ему сделать это с собой.
– ГАЙ КСАВЕРИЙ, ГДЕ ТВОЯ ВОЗЛЮБЛЕННАЯ, ГДЕ ЭЙЛИН?
…Девушка, тоненькая, черные волосы до пояса. Цепочка на шее, маленькие обнаженные груди. Частое дыхание, трава, трава до небес. Я люблю тебя, будь со мной. «Гай, я боюсь – вдруг у нас будут дети?..» Не бойся ничего, иди сюда. Ведь я люблю тебя, и нам будет хорошо. Крик ночной птицы. Трава…
В незапамятном лесу, в незапамятную ночь они подарили друг другу свое целомудрие. Но разве мог он оставаться с ней – с Эйлин в этих дурацких красных туфлях, с ее мелкой завистью и глупостью, с ее душой, похожей на подсобку галантерейного магазина?.. С тем, как она, надув губки, кидала конфетным фантиком в нищую старуху, как она читала любовный роман в мятой обложке, как вертела дешевое колечко на пальце и говорила: «Тоже мне парень. Опять в свой дурацкий лес?.. С тобой даже на танцах не покажешься…» Как я мог бы оставаться с тобой, Эйлин, и при этом оставаться собой – хотя и знал о том, любя тебя в высокой траве, теплой ночью, из желания стать мужчиной и из того неуемного жадного любопытства, которое есть оборотная сторона любви к жизни?..
– СМОТРИ, ГАЙ, СВЕТЛЫЙ РЫЦАРЬ ГРААЛЯ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С НЕЙ, И ОСТАВАЙСЯ СОБОЙ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ.
«Это безумно жаль. Поганый старикашка врач, ненавижу тебя. Нет, мне не надо никаких детей, мать убьет, если узнает. Какой срам, срам на всю деревню, мне всего шестнадцать лет, и я никому не нужна. Кому я нужна с этим уродливым брюхом, скоро оно начнет выпирать из-под платья. Я ненавижу Гая, почему он уехал именно сейчас, когда я могла бы прийти и плюнуть ему в глаза. Проклятый кобель, я тебя ненавижу! Интересно, сколько их нужно, этих беленьких таблеток? Какое дурацкое название – радедорм. Восемь, девять, десять. Наверное, хватит. Какая противная кипяченая вода, но скоро все это кончится, ты еще узнаешь, сволочь, но зачем ты меня бросил, зачем, ведь ты говорил тогда, что… А, все мужчины – сволочи. Я дойду до кровати и лягу спать, и буду спать долго-долго. Пусть они все страдают потом. Какая тьма… какая… тьма…»
Послышался шум падающего тела – это Гай ничком упал на плиты пола, нагой перед всеми, запятнанный грязью, и цветки белого каштана корчились и чернели, падая в огонь. Огонь…
– АЛЛЕН ПЕРСИВАЛЬ.
Аллен съежился. Он был безумно мал, ему хотелось… не ослепнуть, не оглохнуть – перестать быть. Потому что он знал, чье лицо сейчас увидит.
Роберт.
Отец.
И Святой Грааль, от которого он отказался – и теперь был готов взять в руки свой отказ.
Все, кого он предал.
Но то, что он увидел, было настолько просто и неожиданно, что он едва не задохнулся от боли. Так вот что бывает с узнавшим свое истинное лицо.
…Мама, мамочка, матушка. Она слегка щурится – к сорока годам начало падать зрение, – приближая к глазам газетный листок. В окно падает мягкий свет, ноги мамы укрыты пледом, у ног дрыхнет, раскидав длинные лапы, лохматый Хальк.
«…принадлежащий вольному городу Прайдери пассажирский теплоход. Из девяноста восьми пассажиров и команды теплохода в количестве пятнадцати человек не удалось спасти никого. По спискам пассажиров Прайдерийского восточного порта обнаружено, что в числе погибших оказались также пятеро граждан Халльгерской Республики – викарий Магнаборгского прихода Благовещения о. Йосеф Леонид, жители столицы Марк Филипп, Клара Инноцента и Аллен П.Августин…»
Елена невнимательно дочитывает статью до конца, качая головой; потом, вздрогнув, возвращается глазами на несколько строк вперед. Вот она встает с газетой в руке, глаза у нее огромные, как блюдца, и совершенно прозрачные. Крестясь на ходу, она идет к телефону, по дороге споткнувшись о Халька; пальцы ее дрожат. Вот она, с трудом попадая в отверстия на телефонном диске, набирает несколько первых цифр Робертова номера, но внезапно глаза ее стекленеют. Елена подается назад, телефон с грохотом летит на пол, пес вскакивает… Женщина медленно кренится вбок, держась рукой за сердце и перехватывая ртом воздух. Она силится что-то сказать, кого-то позвать, но не может; хрип вырывается из ее легких, и она тяжело падает на пол, сминая пальцами газетный лист. Тело ее дергается несколько раз и замирает, и пес, который, поскуливая, вертится вокруг нее, вдруг задирает голову и начинает страшно, тоскливо выть…
Аллен хотел закричать – и не смог. Это ложь, вот что хотел он сказать, но это была правда, и щит его разлетелся вдребезги. Ворота рухнули под ударом тарана, и за ними стояла ночь, и в ночи он увидел лицо Марка – горестное, искаженное мукой. «Ко мне, ступай ко мне, – сказал Марк, и глаза его стали седыми и мертвыми. – Я поверил тебе, ты увел меня, иди же ко мне». Аллен упал ниц.
– ЭЙ, СВЯЩЕННИК.
– Я слушаю тебя, демон.
– ТЕБЕ МНЕ НЕЧЕГО СКАЗАТЬ. ТЫ И СЕЙЧАС УВЕРЕН, ЧТО НЕ ПРИНАДЛЕЖИШЬ МНЕ НО ТЫ МОЙ ПО ПРАВУ КРОВИ.
– Любой человек – твой по праву крови. Но нам дан путь, которым можно уйти от тебя.
– ТЫ ЛЮБИШЬ ОТЦА СВОЕГО И МАТЬ, СВЯЩЕННИК? МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ЛЮБИТЬ ТЕХ, КОГО НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ?
– Я благодарен им за дар жизни. И я люблю их.
– ХОЧЕШЬ ПОДАРОК? Я, ПОЖАЛУЙ, ПОДАРЮ ТЕБЕ ИХ, ПРИНЦ ГАЛААД.
…Где тот маленький мальчик, который лежал в постели и придумывал истории про своих родителей?.. Тетушка посапывала за стеной, а к мальчику приходили его самые близкие люди – матушка, принцесса Файт Христиана, Вера Христианская. И отец, лучший из рыцарей.
Матушку, золотоволосую принцессу, увез на край земли ее отец-король, а маленького внука отдал на воспитание доброй женщине. Придет время, и матушка его обязательно найдет. Отец же, отважный и благородный, сгинул без следа в Святой Земле и, может быть, даже погиб – конечно, с честью… Сына он назвал Галаад в честь легендарного героя, и это имя вовсе незачем по-детски сокращать в Галли – оно же было последним даром отца…
При рукоположении он взял себе другое имя – в честь святого Иосифа Обручника, покровителя Церкви, чтобы убить, уничтожить эту историю про юного принца, потому что тогда он уже знал, что лгал себе. Кроме того, священство было обновлением и искуплением, первой вехой на Пути, и требовалось иное имя, не запятнанное никакой ложью… «Галли, малыш, имя-то зачем менять, – спросила тетушка, качая головой. – Оставил бы прежнее, крестильное. Одно тебе скажу, Галли, – молись за свою мать, раз уж приспичило тебе быть священником… Молись за Файт, Галаад. Молись, Йосеф…»
– Эй, Файт, красотуля, да у тебя никак брюхо.
– Тебе-то какое дело? – Проститутка сплюнула ему под ноги. Ее сутенер был порядочная гадина; если он с ней не церемонится, то и она лизать ему сапоги не намерена.
– И от кого же, если не секрет?.. Или ты не знаешь… наверняка?..
– Представь, что знаю. От солдата одного.
– Хороший мужик?
– Такая же сволочь, как и ты.
Мужчина чиркнул зажигалкой у нее перед носом так, что чуть не подпалил ей грязную крашеную челку. Она шарахнулась в сторону.
– Не хами мне, родная. Таких, как ты, на полмарки десяток купить можно. Лучше думай, куда денешь свое брюхо. Мне ваши щенки не нужны, ясли открывать я не намерен.
– Да куда ж я его дену? – Файт начала всхлипывать. Она была не слишком трезва, а в таком состоянии слезы у нее находились где-то очень близко. – Знаешь, сколько стоит от него избавляться?.. Вам-то, мужикам, что – сделаете ребенка и гуляете, а откуда, чума побери, у меня полтыщи возьмутся?.. Разве что ты одолжишь…
– Ловких бабок, что ли, мало? Они тебе за пучок моркови все сделают…
– Да поздно уже к бабке! – Файт с отвращением ударила кулаком по своему едва заметному животу и зашипела от боли. – Ох, х-холера… Я его рожу и сплавлю куда-нибудь. Вон сестрицу порадую. У меня же сестрица есть… Слушай, Лай, – неожиданно заныла она, цепляясь за руку, держащую сигарету. – Я ж до последнего могу работать… Ты меня не гони. Я ведь как только, так сразу… Многим ведь беременные даже нравятся…
Лай брезгливо освободил руку, продолжая курить.
– Посмотрим, сказал слепой, и свалился в канаву. Одно я тебе гарантирую: явишься ко мне с щенком на руках – вышвырну обоих пинками. Мамаша нашлась, тоже мне. На родины погремушечку подарить?.. – Он засмеялся собственной шутке. И женщина, маленькая измученная женщина, дочь Божья, которую родители назвали именем Вера, засмеялась вслед за ним… Господи, Отче. Зачем Ты позволяешь все это?.. Почему бы не отпустить их всех, Господи, ведь говорят, Ты благ. Ведь Ты видишь, у нее больше нет сил оставаться человеком.
…Йосеф стоял на коленях. Лицо его искажала мука – такая мука, что если бы Аллен увидел ее, он бы и впрямь ослеп. Священник с запрещением службы качнулся вперед, но не упал. Вместо этого он с трудом, опираясь рукой об пол, поднялся с одного колена – и встал на ноги. На поясе его висел меч – меч на перевязи из волос погибшей девушки. Меч, который убил одного из слуг Повелителя Мух и к которому сам Повелитель не смог прикоснуться.
Йосеф стоял, шатаясь, как под давлением огромной тяжести, и смотрел в лицо своего врага. Враг же смотрел на него, и на лице его проступало менее всего ожидаемое чувство – удивление.
– ТЫ ВИДЕЛ ПРАВДУ, ГАЛААД. ТО, ЧТО ТЫ ВИДЕЛ, – ПРАВДА.
– Я знаю. И принимаю то, что ты показал.
Аллен оторвал лицо от пола. Вдруг он вспомнил то, что забыл, и взглянул перед собой – да, это был Йосеф. В грязной и мятой белой альбе с алым крестом на груди. Почему они оставили ему меч?.. Он же опасен. Он опаснее и страшнее всего этого сборища демонов, и он больше их, потому что он – человек. Они все – здесь, и сила их велика: меньшего из них хватило бы, чтобы разнести весь Магнаборг по кирпичику. Но у Йосефа есть место, тайное место, куда он может уйти, и там они не смогут до него добраться. А все остальное – не важно.
Какова же была эта истина, которая пробудила его и открыла ему глаза? А, вот. Никто не сможет причинить нам зла, потому что у нас есть это тайное место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– ПОДВЕДИТЕ ИХ БЛИЖЕ.
Аллен ударился коленями о каменный пол – и разлепил веки. Глаза его страшно слезились, было больно пошевелить глазными яблоками. Но все же он поднял взгляд, мутный от неожиданно яркого света, – и увидел его.
Он и в самом деле казался довольно хорош собой. Лицо его было бледным, даже болезненно-бледным, черты могли бы принадлежать утонченному актеру или интеллигенту. Черная котта на груди переливалась странным белым гербом, который не давал себя разглядеть. Но Аллен и без того знал, что там за рисунок. Большая белесая муха.
Первый раз Аллен взглянул ему прямо в лицо – и сердце его чуть не разорвалось.
– ОТПУСТИТЕ ИХ. ОНИ НЕ ВСТАНУТ С КОЛЕН.
Это была правда. Все силы мира не помогли бы Аллену подняться. Музыка, музыка, сделайте музыку тише, сейчас у меня оторвется голова. И голос – Аллен узнал его, – этот самый голос говорил с ним однажды в ночном лесу и звучал наяву, но не искаженный плотской гортанью человека. «Но ныне мое время и власть тьмы», – сказал он тогда, и это была правда.
– ВЫ ПРИШЛИ.
Да, это так. Мы пришли, и теперь у нас больше ничего не осталось.
– ЗНАЕТЕ ЛИ, КТО Я?
«Никто не сможет причинить нам зла». Кто это сказал в моей голове? Аллен вдохнул отравленный воздух, пытаясь вспомнить, и, к удивлению своему, услышал собственный голос, донесшийся как будто издалека:
– Мы знаем. Ты – лорд Нижнего мира {никто не сможет причинить нам зла), пришедший убивать и мучить моих братьев и сестер, тот, кому День Гнева положит конец.
– ТЫ ОШИБСЯ. – Когда-то в детстве Аллену снился такой голос, которого он боялся больше всего на свете – за то, что этот голос был слишком большой. – Я ЛОРД СРЕДНЕГО МИРА, ВАШЕГО. И Я – ВАШ ЛОРД.
Нет, подумал Аллен, нет, нет, нет, я буду держаться. Держаться за самые простые и надежные вещи, за то, как болят и слезятся глаза, за то, как я люблю своего брата, за то, что у меня есть друзья. И тогда самое плохое, что он сможет со мной сделать, – это убить. Но он не сможет причинить нам зла.
Он повернул голову – шейные позвонки будто заржавели – и увидел Гая. Он стоял на коленях, руки его безжизненно свисали, как сломанные (о, неужели ему сломали обе руки…), меча на поясе не было, волосы закрывали опущенное лицо. Взглянув в другую сторону…
Коленопреклоненный Йосеф – это было так страшно, что горло Аллена сдавила изнутри жесткая судорога. Он не смог смотреть, и голова его упала на грудь.
– Я НЕ СОБИРАЮСЬ УБИВАТЬ ВАС, НЕ БОЙТЕСЬ. – Голос Дарителя, или Повелителя Мух, или как там его на самом деле звали, приблизился, похоже, он сошел со ступеней своего трона и теперь стоял рядом с ними. Кажется, даже черные воины, замершие у дверей, не могли выносить его близости. – ВЫ СЛИШКОМ ХОРОШО СЛУЖИЛИ МНЕ, ЧТОБЫ Я МОГ ХОТЕТЬ ВАШЕЙ СМЕРТИ.
– Я не служил тебе никогда.
Это был голос Гая, чуть слышный и искаженный. Гай, я прошу тебя. Ты можешь отвечать ему, так отвечай. Не дай ему сделать это с собой.
– ГАЙ КСАВЕРИЙ, ГДЕ ТВОЯ ВОЗЛЮБЛЕННАЯ, ГДЕ ЭЙЛИН?
…Девушка, тоненькая, черные волосы до пояса. Цепочка на шее, маленькие обнаженные груди. Частое дыхание, трава, трава до небес. Я люблю тебя, будь со мной. «Гай, я боюсь – вдруг у нас будут дети?..» Не бойся ничего, иди сюда. Ведь я люблю тебя, и нам будет хорошо. Крик ночной птицы. Трава…
В незапамятном лесу, в незапамятную ночь они подарили друг другу свое целомудрие. Но разве мог он оставаться с ней – с Эйлин в этих дурацких красных туфлях, с ее мелкой завистью и глупостью, с ее душой, похожей на подсобку галантерейного магазина?.. С тем, как она, надув губки, кидала конфетным фантиком в нищую старуху, как она читала любовный роман в мятой обложке, как вертела дешевое колечко на пальце и говорила: «Тоже мне парень. Опять в свой дурацкий лес?.. С тобой даже на танцах не покажешься…» Как я мог бы оставаться с тобой, Эйлин, и при этом оставаться собой – хотя и знал о том, любя тебя в высокой траве, теплой ночью, из желания стать мужчиной и из того неуемного жадного любопытства, которое есть оборотная сторона любви к жизни?..
– СМОТРИ, ГАЙ, СВЕТЛЫЙ РЫЦАРЬ ГРААЛЯ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С НЕЙ, И ОСТАВАЙСЯ СОБОЙ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ.
«Это безумно жаль. Поганый старикашка врач, ненавижу тебя. Нет, мне не надо никаких детей, мать убьет, если узнает. Какой срам, срам на всю деревню, мне всего шестнадцать лет, и я никому не нужна. Кому я нужна с этим уродливым брюхом, скоро оно начнет выпирать из-под платья. Я ненавижу Гая, почему он уехал именно сейчас, когда я могла бы прийти и плюнуть ему в глаза. Проклятый кобель, я тебя ненавижу! Интересно, сколько их нужно, этих беленьких таблеток? Какое дурацкое название – радедорм. Восемь, девять, десять. Наверное, хватит. Какая противная кипяченая вода, но скоро все это кончится, ты еще узнаешь, сволочь, но зачем ты меня бросил, зачем, ведь ты говорил тогда, что… А, все мужчины – сволочи. Я дойду до кровати и лягу спать, и буду спать долго-долго. Пусть они все страдают потом. Какая тьма… какая… тьма…»
Послышался шум падающего тела – это Гай ничком упал на плиты пола, нагой перед всеми, запятнанный грязью, и цветки белого каштана корчились и чернели, падая в огонь. Огонь…
– АЛЛЕН ПЕРСИВАЛЬ.
Аллен съежился. Он был безумно мал, ему хотелось… не ослепнуть, не оглохнуть – перестать быть. Потому что он знал, чье лицо сейчас увидит.
Роберт.
Отец.
И Святой Грааль, от которого он отказался – и теперь был готов взять в руки свой отказ.
Все, кого он предал.
Но то, что он увидел, было настолько просто и неожиданно, что он едва не задохнулся от боли. Так вот что бывает с узнавшим свое истинное лицо.
…Мама, мамочка, матушка. Она слегка щурится – к сорока годам начало падать зрение, – приближая к глазам газетный листок. В окно падает мягкий свет, ноги мамы укрыты пледом, у ног дрыхнет, раскидав длинные лапы, лохматый Хальк.
«…принадлежащий вольному городу Прайдери пассажирский теплоход. Из девяноста восьми пассажиров и команды теплохода в количестве пятнадцати человек не удалось спасти никого. По спискам пассажиров Прайдерийского восточного порта обнаружено, что в числе погибших оказались также пятеро граждан Халльгерской Республики – викарий Магнаборгского прихода Благовещения о. Йосеф Леонид, жители столицы Марк Филипп, Клара Инноцента и Аллен П.Августин…»
Елена невнимательно дочитывает статью до конца, качая головой; потом, вздрогнув, возвращается глазами на несколько строк вперед. Вот она встает с газетой в руке, глаза у нее огромные, как блюдца, и совершенно прозрачные. Крестясь на ходу, она идет к телефону, по дороге споткнувшись о Халька; пальцы ее дрожат. Вот она, с трудом попадая в отверстия на телефонном диске, набирает несколько первых цифр Робертова номера, но внезапно глаза ее стекленеют. Елена подается назад, телефон с грохотом летит на пол, пес вскакивает… Женщина медленно кренится вбок, держась рукой за сердце и перехватывая ртом воздух. Она силится что-то сказать, кого-то позвать, но не может; хрип вырывается из ее легких, и она тяжело падает на пол, сминая пальцами газетный лист. Тело ее дергается несколько раз и замирает, и пес, который, поскуливая, вертится вокруг нее, вдруг задирает голову и начинает страшно, тоскливо выть…
Аллен хотел закричать – и не смог. Это ложь, вот что хотел он сказать, но это была правда, и щит его разлетелся вдребезги. Ворота рухнули под ударом тарана, и за ними стояла ночь, и в ночи он увидел лицо Марка – горестное, искаженное мукой. «Ко мне, ступай ко мне, – сказал Марк, и глаза его стали седыми и мертвыми. – Я поверил тебе, ты увел меня, иди же ко мне». Аллен упал ниц.
– ЭЙ, СВЯЩЕННИК.
– Я слушаю тебя, демон.
– ТЕБЕ МНЕ НЕЧЕГО СКАЗАТЬ. ТЫ И СЕЙЧАС УВЕРЕН, ЧТО НЕ ПРИНАДЛЕЖИШЬ МНЕ НО ТЫ МОЙ ПО ПРАВУ КРОВИ.
– Любой человек – твой по праву крови. Но нам дан путь, которым можно уйти от тебя.
– ТЫ ЛЮБИШЬ ОТЦА СВОЕГО И МАТЬ, СВЯЩЕННИК? МОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ЛЮБИТЬ ТЕХ, КОГО НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ?
– Я благодарен им за дар жизни. И я люблю их.
– ХОЧЕШЬ ПОДАРОК? Я, ПОЖАЛУЙ, ПОДАРЮ ТЕБЕ ИХ, ПРИНЦ ГАЛААД.
…Где тот маленький мальчик, который лежал в постели и придумывал истории про своих родителей?.. Тетушка посапывала за стеной, а к мальчику приходили его самые близкие люди – матушка, принцесса Файт Христиана, Вера Христианская. И отец, лучший из рыцарей.
Матушку, золотоволосую принцессу, увез на край земли ее отец-король, а маленького внука отдал на воспитание доброй женщине. Придет время, и матушка его обязательно найдет. Отец же, отважный и благородный, сгинул без следа в Святой Земле и, может быть, даже погиб – конечно, с честью… Сына он назвал Галаад в честь легендарного героя, и это имя вовсе незачем по-детски сокращать в Галли – оно же было последним даром отца…
При рукоположении он взял себе другое имя – в честь святого Иосифа Обручника, покровителя Церкви, чтобы убить, уничтожить эту историю про юного принца, потому что тогда он уже знал, что лгал себе. Кроме того, священство было обновлением и искуплением, первой вехой на Пути, и требовалось иное имя, не запятнанное никакой ложью… «Галли, малыш, имя-то зачем менять, – спросила тетушка, качая головой. – Оставил бы прежнее, крестильное. Одно тебе скажу, Галли, – молись за свою мать, раз уж приспичило тебе быть священником… Молись за Файт, Галаад. Молись, Йосеф…»
– Эй, Файт, красотуля, да у тебя никак брюхо.
– Тебе-то какое дело? – Проститутка сплюнула ему под ноги. Ее сутенер был порядочная гадина; если он с ней не церемонится, то и она лизать ему сапоги не намерена.
– И от кого же, если не секрет?.. Или ты не знаешь… наверняка?..
– Представь, что знаю. От солдата одного.
– Хороший мужик?
– Такая же сволочь, как и ты.
Мужчина чиркнул зажигалкой у нее перед носом так, что чуть не подпалил ей грязную крашеную челку. Она шарахнулась в сторону.
– Не хами мне, родная. Таких, как ты, на полмарки десяток купить можно. Лучше думай, куда денешь свое брюхо. Мне ваши щенки не нужны, ясли открывать я не намерен.
– Да куда ж я его дену? – Файт начала всхлипывать. Она была не слишком трезва, а в таком состоянии слезы у нее находились где-то очень близко. – Знаешь, сколько стоит от него избавляться?.. Вам-то, мужикам, что – сделаете ребенка и гуляете, а откуда, чума побери, у меня полтыщи возьмутся?.. Разве что ты одолжишь…
– Ловких бабок, что ли, мало? Они тебе за пучок моркови все сделают…
– Да поздно уже к бабке! – Файт с отвращением ударила кулаком по своему едва заметному животу и зашипела от боли. – Ох, х-холера… Я его рожу и сплавлю куда-нибудь. Вон сестрицу порадую. У меня же сестрица есть… Слушай, Лай, – неожиданно заныла она, цепляясь за руку, держащую сигарету. – Я ж до последнего могу работать… Ты меня не гони. Я ведь как только, так сразу… Многим ведь беременные даже нравятся…
Лай брезгливо освободил руку, продолжая курить.
– Посмотрим, сказал слепой, и свалился в канаву. Одно я тебе гарантирую: явишься ко мне с щенком на руках – вышвырну обоих пинками. Мамаша нашлась, тоже мне. На родины погремушечку подарить?.. – Он засмеялся собственной шутке. И женщина, маленькая измученная женщина, дочь Божья, которую родители назвали именем Вера, засмеялась вслед за ним… Господи, Отче. Зачем Ты позволяешь все это?.. Почему бы не отпустить их всех, Господи, ведь говорят, Ты благ. Ведь Ты видишь, у нее больше нет сил оставаться человеком.
…Йосеф стоял на коленях. Лицо его искажала мука – такая мука, что если бы Аллен увидел ее, он бы и впрямь ослеп. Священник с запрещением службы качнулся вперед, но не упал. Вместо этого он с трудом, опираясь рукой об пол, поднялся с одного колена – и встал на ноги. На поясе его висел меч – меч на перевязи из волос погибшей девушки. Меч, который убил одного из слуг Повелителя Мух и к которому сам Повелитель не смог прикоснуться.
Йосеф стоял, шатаясь, как под давлением огромной тяжести, и смотрел в лицо своего врага. Враг же смотрел на него, и на лице его проступало менее всего ожидаемое чувство – удивление.
– ТЫ ВИДЕЛ ПРАВДУ, ГАЛААД. ТО, ЧТО ТЫ ВИДЕЛ, – ПРАВДА.
– Я знаю. И принимаю то, что ты показал.
Аллен оторвал лицо от пола. Вдруг он вспомнил то, что забыл, и взглянул перед собой – да, это был Йосеф. В грязной и мятой белой альбе с алым крестом на груди. Почему они оставили ему меч?.. Он же опасен. Он опаснее и страшнее всего этого сборища демонов, и он больше их, потому что он – человек. Они все – здесь, и сила их велика: меньшего из них хватило бы, чтобы разнести весь Магнаборг по кирпичику. Но у Йосефа есть место, тайное место, куда он может уйти, и там они не смогут до него добраться. А все остальное – не важно.
Какова же была эта истина, которая пробудила его и открыла ему глаза? А, вот. Никто не сможет причинить нам зла, потому что у нас есть это тайное место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42