– К Сердцу Иисуса… И к Деве Марии, но не до конца, – отозвалась девушка.
– Ничего, вместе вспомним. В крайнем случае сделаем, как я на отпевании. Половину слов забыл и от себя прибавил… я же это делал первый раз. А вы говорите «помилуй нас» в каждой паузе, если… если вы согласны на такое времяпрепровождение. – Священник чуть улыбнулся. Все остальные молча встали на колени в траву. Последним сделал это Марк, но губы его все время оставались плотно сжатыми. Он тоже молился – так, как мог.

23 июня, воскресенье
Наутро Аллен проснулся совершенно разбитым. Несколько минут он полежал с закрытыми глазами, стараясь не вспомнить, что случилось вчера. Но потом, поняв, что ему это не под силу, сжал зубы и выполз на свет божий, изо всех сил вызывая у себя в памяти живое лицо и голос своего брата.
– Вот он! – оповестила остальных сидевшая у костра Мария. Аллен огляделся и понял – что-то происходит. На земле было расстелено белое полотенце, как на Пятидесятницу, тысячу лет назад, и на нем по краю стояли тарелки. Посредине высилась Маркова кружка-«сиротка».
– Иди сюда, – позвал Гай. – Мы ждали, когда ты встанешь. Сейчас будем поминать твоего брата.
Аллен приблизился и занял свое место в кругу. Происходящее казалось ему совершенно бессмысленным. Тьма ушла из его разума, уступив место серой пустоте.
Йосеф встал, без тени улыбки поднял здоровой рукой «сиротку», держа ее перед собой. («И что, из этой дряни он собирается поминать моего брата?!»)
– Прости, Господи, сыну Твоему Роберту все грехи его – вольные и невольные. Позволь ему войти в дом Твой.
Он отпил глоток и передал кружку Марии. Напиток был – прекрасный кагор, купленный для причастия.
– Пусть… с Робертом все будет хорошо. Он всех нас спас. Он умер как истинный христианский рыцарь. Спасибо тебе, друг.
Теперь ужасающая чаша оказалась у Гая, и он долго молчал над ней, прежде чем встал и собрался говорить.
– Роберт это сделал… не для того, чтобы наш круг был разорван. За искателей Святого Грааля.
– Нет!
Аллен вскочил со своего места прежде, чем Гай донес вино до губ.
– Я хочу сказать. Я ухожу. Я потерял свое право быть искателем, и дальше вы пойдете без меня. Кроме того, я… ненавижу это все. Наш поход. И Святой Грааль.
– Почему? – неожиданно мягко спросила Клара, глядя на него снизу вверх.
– Так уж случилось. Это правда. Вчера я отрекся от похода и от своего места в нем. Я только просил, чтобы мне вернули брата… и его мне вернули. Правда, неживого. Но об этом я ничего не говорил. Теперь я отрекся и буду предателем… если продолжу путь. Я не хочу предавать своего брата… – Он чуть было не сказал «еще раз», но осекся и замолчал.
– Но иначе ты предашь всех нас, – жестко сказала Мария.
Молчание снова повисло над поляной. Потом заговорил Марк:
– Ты ведь и до этого давал обеты. Вместе с нами. Почему нарушить их для тебя менее важно? То, что ты хочешь сделать, называется – бегство, и это подло. Что за трусость, славный ры… друг мой?
– Мы тебя любим, – прошептала Клара. Глаза ее наполнились слезами, она никак не могла поймать Алленов неподвижный взгляд. – Мы не сможем без тебя. Ты – наши глаза. Не ослепляй нас, пожалуйста.
– Глаза – это ты, – покачал головой Аллен.
– Нет ты, – неожиданно перебил его Йосеф. – А Клара – это наше сердце. Почему, разбивая свою душу, ты считаешь возможным разбить сердца и путь также и своим братьям?..
– Братьям? – Аллен криво усмехнулся. – У меня был брат…
– У тебя есть брат! – внезапно вставая, крикнул Йосеф. Вернее, нет, голос его оставался тихим, но в нем полыхнул такой белый гнев, что все вздрогнули. Аллен растерянно взглянул ему в лицо, впервые отрывая взгляд от земли. – У тебя по-прежнему есть брат, который сейчас видит тебя, и верь мне – ему за тебя стыдно. Неужели ты не понимаешь, что теперь должен вдвойне – за себя и за него? Теперь ты не один, а два искателя, и при этом сейчас позоришь себя и Роберта только из-за того, что его тленное тело вчера зарыли в землю!
Лицо Аллена перекосилось. Из глаз его внезапно брызнули слезы – с такой силой, будто внутри прорвалась некая непрочная плотина.
– Да пошли вы все… Пошли к дьяволу! – бешено крикнул он и бросился прочь, закрыв руками лицо.
Марк приподнялся было, чтобы бежать за ним, но Йосеф остановил его:
– Не нужно. Все в порядке… Я так думаю.
Все забыли про Гая, который так и не выпил за свой тост. А он все это время простоял молча, с кружкой на весу; теперь же, когда все замолчали, поднес ее к губам и торжественно отпил. Эстафету переняла Клара, которая выпила молча, но все поняли, что это было продолжением слов Гая. Молча отпил и Марк.
Йосеф взял у него импровизированную чашу, которая, однако, ни у кого не вызывала смеха, и поставил на землю. Некоторое время они посидели молча, а потом священник поднялся и пошел в лес.
Аллена он нашел по звукам рыданий. Тот лежал на сухой листве ничком и плакал, как будто у него разрывалось сердце. Наверное, примерно так оно и было на самом деле.
Йосеф присел рядом, потом положил ему здоровую руку на плечо. Аллен моментально затих и сел, глядя на священника пылающим взглядом.
– Ну как… ты решил, что будешь делать ради нас и своего брата? – тихо спросил Йосеф.
– Оставь меня в покое, – выговорил Аллен с ненавистью. – Ты ничего, ничего не знаешь… Не смей вообще о нем говорить!
В припадке ярости он стиснул правую кисть утешителя, лежащую на перевязи. Судорога перекосила лицо Йосефа, и он не сумел сдержать стон. И Аллен вдруг с небывалой ясностью понял, что только что сделал очень больно раненому человеку ненамного старше себя. Человеку, который пришел ему помочь.
– Прости… – прошептал он, будто пробуждаясь от сна, и отпустил руку друга. Перед ним сидел не просто некто, достойный ненависти зато, что он – не Роберт, зато, что жив он, а не Роберт. Это был совершенно определенный человек с другим именем, другой историей и своей болью, и этого человека Аллен любил. – Йосеф, прости. Со мною что-то сделалось… – Слезы вновь прилили к его глазам, но теперь они не мешали говорить, а просто текли бесконечным родником, растворяя в себе мир. – Я запутался и, похоже, чуть не спятил. Я не знаю, где меньшее зло, кажется, так и так мне быть предателем. Скажи ты, что мне делать, сам я не могу ничего понять…
– Ничего не делай, – тихо сказал Йосеф, притягивая его к себе и обнимая. Слезы Аллена почти сразу промочили ему рубашку на плече, и поза была довольно неудобная и болезненная, но священник не шелохнулся. – Просто оставайся с нами. Господь наш милостив, все будет хорошо.
В этот момент Йосеф стал для Аллена просто старшим, тем, к кому приходят в очень большой беде за утешением, и эта тонкая нить более не исчезла никогда. Он прижался лицом к плечу священника, чувствуя щекой, какой он худой, и весь затрясся от плача.
Они вернулись к поминальной трапезе, держась за руки. Аллен посмотрел на Йосефа вопросительно, тот кивнул. Аллеи наклонился и взял «сиротку» обеими руками. Он тихо плакал и не скрывал этого.
– За… нас. За искателей. Пусть все будет хорошо. Все, не сговариваясь, встали.
Гай достал что-то смятое из кармана куртки и протянул ему.
– Кажется, это твое. Я нашел в реке.
Аллен взял уже высохшую белую шелковую рубашку и долго смотрел на нее.
– Да, это мое. Спасибо, Странник.
Глава 10

24 июня, понедельник
Ночью Аллен внезапно написал стихи. Не то чтобы он собирался это делать – просто в приступе острой тоски вылез из палатки и в бледном свете летней ночи записал на бумажку то, что горело у него в голове. Наутро выяснилось, что оно было рифмованным.
Я думал, что видел все, – но был просто слеп,
В огне святынь я не видел лиц и имен.
Мой милый брат, изо всех, кто делил мой хлеб,
Я каждого предал,
И каждый из них спасен.
Но рыцарь смерти, зовущий в огонь других,
Остался цел, хоть в крови везде, кроме рук –
Не ими ли к Чаше потянется он, святых
Даров не ведавший, – и разорвет наш круг?..
Мой милый брат, без тебя ли я мог идти –
Теперь мне не жаль остаться и без себя,
Не видя всех, кто делил со мной кровь пути
В священном пламени, том, что горит, слепя…
Идущему вверх и малое зло – беда.
Когда возрастет и обвалом падет к ногам.
Господь отворит нам двери, и что тогда
Мы скажем Ему, если Он все видел и сам?..
Мой милый брат, кто же чаял остаться жив –
Но если б знал о других, с колен бы не встал,
И, плотью последних соколов накормив,
Кто вышел в путь, чтобы петь, – да вот опоздал,
Но стать защитившим – дар одному из всех,
А путь защищенного ясен и предрешен…
Прощенный и светлый я встану утром в росе,
Но вставшему рядом не снять с лица капюшон –
Хоть нет и нужды ему, белому, как звезда,
Ни слез устыдиться, ни скрыть – от любого – взгляд…
И что же мы Господу скажем, придя туда,
Когда Он и Сам все увидит,
Мой милый брат…
С листком в руках он посидел у креста. В душе у него было пусто, как вчера, когда он нагим и потерянным вошел в ледяную реку. Голова слегка кружилась. «Прости, прости меня», – подумал он, а больше ему не нашлось что сказать.
Когда он залезал обратно в палатку, Йосеф, который, оказывается, не спал, шепотом спросил его, что случилось.
– Все хорошо, – так же шепотом ответил Аллен и почувствовал, что говорит вполне искренне. Он завернулся в спальник и вскоре ровно задышал.
Утром Клара не смогла встать. Из палатки ее под руки вывела Мария, посадила в тени. Клара слабо улыбнулась:
– Все нормально. Я просто устала. Посижу немножко – и пройдет…
Она приняла целую пригоршню каких-то таблеток и сидела с закрытыми глазами, привалясь к стволу. Лицо ее приобрело пепельный, сероватый оттенок. Мария смотрела на нее с острой тревогой. Перехватив ее взгляд, Гай потихоньку спросил, что происходит. Та не менее тихо ответила:
– Молись, чтобы только не случилось кровотечения. Может быть коллапс, это очень опасно… Действительно очень. Нас может стать еще меньше. Проклятие, – простонала она, внезапно теряя самообладание, – и ведь на тыщу километров никакого жилья! Проклятая я дура, почему, ну почему я ничего не могу сделать?!
Гай молча отошел, достал свою карту и начал ее пристально изучать.
За завтраком Йосеф, всмотревшись в сероватую бледность Клары и в неподвижный взгляд Аллена, устремленный на могильный крест, неожиданно сказал, устанавливая миску на коленях:
– Помнишь, ты как-то спрашивал, почему я стал священником?.. Я могу рассказать… если всем интересно.
Аллен чуть не подавился рисом. Мария расплескала чай, Марк уставился на Йосефа, как Валаам на свою заговорившую ослицу. Даже безучастная Клара открыла глаза и вздрогнула. Йосеф собрался рассказать о себе.
– Я жил у тетушки, она была старая и одинокая и не могла меня отдать в хорошую платную школу. Так уж сложилось. Вот я и учился в изряднейшей дыре – в благотворительной школе для сирот и многосемейных. Сирот там в самом деле собралось много – и мальчишек, и девочек, школа-то общая. Ну и… большинство детей там были злыми. Не по природе, а от горя и одиночества, конечно; но получилось так, что маленькая «верхушка» – банда такая, скажу откровенно – всю школу терроризировала. Слабых мучили, деньги отбирали, били просто так, для развлечения… Я думаю, вы понимаете, о чем я. Почти в каждой школе есть такие люди – один-два точно найдется, – которым нравится унижать других.
Аллен энергично закивал, вспомнив одно… рыло из параллельного класса, своего главного «врага детства», и шайку его подлых сподвижников. Неужели спокойному, ничем не запятнанному Йосефу, который держался так, будто его воспитывали во дворце – с тихим достоинством, – тоже пришлось пережить нечто подобное?.. Он передернулся, когда в голове всплыли давно вытесненные детские горести – как его втроем зажимали в углу и били по лицу тряпкой… Как в столовой ему плюнули в томатный сок, а потом вылили его на чистую рубашку… И то, как он прятался от врагов в туалете, страстно мечтая о сильном старшем брате, который всем задаст… Старшем брате. Мой милый брат. Брат…
Голос Йосефа пробился сквозь пелену опять накатившегося горя:
– Я никак не мог с этим примириться. Вообще я тогда и не умел примиряться, особенно с тем, что было очевидно несправедливым, и не только из-за себя – да понятно, как это происходит… Мне все время хотелось кого-то защищать – кроме того, многие в самом деле нуждались в защите! В общем, получалось так, что я все время оказывался битым. Я никогда не был ни ловким, ни сильным, но все равно бросался в драку, как только видел, что кого-нибудь обижают. Казался себе таким отважным рыцарем-защитником, а может, и никем не казался – просто дрался, и все. Как-то так получалось, что я и оказывался в итоге виноват, и мне делали замечания и оставляли после уроков… Я тогда, кажется, считал себя очень несчастным. Не от того, что меня часто колотили, а от несправедливости. Каждый раз, идя в драку против многих, я думал: сейчас Господь сделает меня очень сильным, и я покараю этих гадов… И хорошо, что в прошлый раз меня побили, – зато теперь они от меня ничего достойного не ожидают, а я им ка-ак покажу, ведь это же я прав, а они не правы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42