– Слушай, может быть, все же… – попросила Клара почти без надежды, просто как отголосок недавнего разговора. – Не разрывай наш круг. Пожалуйста.
– Я не разрываю. – Мария улыбнулась какой-то предсмертной улыбкой. – Я пытаюсь его сохранить. Помнишь: мыслью, словом, делом, неисполнением долга… Все это надо смывать. А тебя я люблю.
– Но…
– Тс-с. Не говори ничего. Ведь ты веришь Йосефу, когда он говорит, что невозможно расстаться с тем, с кем не хочешь расставаться?..
– Верю. – И Клара разжала руки Марии, навек отпуская ее от себя.
Последним был Йосеф, и Мария просто стояла напротив него, не решаясь его обнять и вообще к нему прикоснуться. Наконец он сам прижал ее к себе и поцеловал в лоб, как ребенка или мертвеца. Им не нужно было говорить.
– Да хранит тебя Господь, друг мой.
Она не смогла ответить, только смотрела. Какие у нее большие глаза, подумал Аллен, и эта мысль смутно напомнила ему что-то из прошлого, но оно ускользнуло, и Аллен не стал возвращать.
Мария оторвалась от священника и отошла от них всех на несколько шагов. Отбежала, как от прокаженных, и Аллен вновь увидел эту прозрачную стену, отделяющую их от нее, – ту же, что когда-то отрезала его от Роберта. И не имело значения, что Эйхарт поочередно пожимал им руки, что ладони их соприкасались – он тоже был по ту сторону стены.
– Я чувствую, что больше никогда вас не увижу. Никого из вас. – Голос Марии стал так тих, что слова скорее угадывались по движению губ. Слезы текли по губам и падали на мягкий дерн. Муж встал рядом с ней, возвышаясь над маленькой дамой как башня, и хотел положить ей руку на плечо. Но не положил. – Я буду молиться. Все время. И когда вы… те из вас, кто сможет… найдете его, то вспомните обо мне. Получится, будто и я с вами. Я это почувствую.
– Каштан, – так же тихо ответил Аллен, будто ничего более ценного он не мог ей дать. – Пусть он цветет, и все будет хорошо.
Мария кивнула. По ним обоим нельзя было сказать, что хоть что-нибудь, хоть когда-нибудь будет с ними хорошо, но они надеялись. И это – все, чем они владели.
– Только не оглядывайтесь, иначе я не смогу не броситься за вами следом, – так предупредила Мария, и потому пятеро граалеискателей пошли вперед без оглядки один за другим – по натоптанной тропинке к роднику. Аллен вспомнил жену Лота, и хотя за ним шумели тяжелые шаги Марка, он словно бы спиной видел Марию – маленькую и худую, с осунувшимся лицом. Как она стоит и смотрит. И будет так смотреть, покуда есть время. Набирать в себя их образы на всю оставшуюся жизнь. Господь, вот мы спускаемся с гор. О, дай нам вернуться домой. А что до тех, кто остался в горах…
Где-то, наверное, цвели каштаны. Спал в могиле Роберт Рой, единственный Алленов брат. «Они были хорошие люди, и с ними все кончилось хорошо». Откуда это, из какой книжки? Почему, когда сердце мое умирает, ум готов преподнести сотни дурацких цитат на все случаи жизни? Роберт, я хочу посадить тебе каштан на могиле, когда вернусь. Если вернусь…

5 июля, пятница
Аллен стоял на палубе теплохода и смотрел, как за бортом клубится пенная полоса. Море было изумительно красивым, и небо тоже – с этим клонящимся к закату огненным шаром солнца. Белые острокрылые птицы – чайки, наверное – резали крылами сине-золотой соленый воздух. Интересно, почему самые красивые вещи настолько просты, что описывать их – чуть ли не дурной тон? Попробуй скажи кому-нибудь: «Как прекрасно закатное небо над зеленой толщей океана, когда величавую тишину нарушают только возгласы белых чаек»! За такую речь тебя тут же обзовут неоригинальным, а то и еще хуже. А что ж делать-то, если оно все так и есть? И море, и небосклон, и эти тоскливые прекрасные птицы…
К счастью, морской болезнью Аллен не страдал, и ему ничего не стоило так вот постоять, глядя на воду, обдуваемому легким ветерком, и поразмышлять о поэзии. Этого нельзя было сказать о бедняге Марке – плавание продолжалось вторые сутки, и все это время Марк пролежал в каюте с пачкой бумажных пакетов в руках, чувствуя, как желудок вольно странствует по его телу до горла от самого низа живота. И это при том, что на море был почти полный штиль.
– С… с… стихия хренова, тьфу на нее, – выругался он, когда сердобольный Аллен навестил его в последний раз. – Я знаю, почему оно такое большое… Потому что ни кому оно на фиг не нужно. Ни попить его, ни супчик сварить… Чума его побери, так и хочется ему назло вывернуть свой обед прямо в иллюминатор!
– Не пробуй, – испугался было суеверный Аллен, – нельзя так… Да и ругать море нельзя, оно может обидеться…
Но Марк и не собирался исполнять свою угрозу – от запаха моря его тошнило еще сильнее. Алленовы слова он обозвал вайкингскими предрассудками и попросил его молиться своему покровителю, Хальену Святому, чтобы тот пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста вытащил их из этой передряги и вернул на твердую землю.
Спорить с ним Аллен не стал – порезанные губы еще слегка болели; к тому же Марку опять стало плохо, и он со стоном потянулся к пакету, цветом лица напоминая молодой огурец…
Зная себя и свои взаимоотношения с великой стихией, Марк еще в Прайдери скромно поинтересовался, нет ли иного способа добраться до островов. Но денег на самолет им явно не хватало, по воде ходить никто не умел – и потому были куплены билеты во второй класс на фирменный теплоход «Инюсвитрин», названный в честь древней островной столицы. Теплоход, пожалуй, был слишком шикарный, но другой почему-то начинал ходить только через месяц, так что пришлось сэкономить на классе кают и, конечно же, на еде. Запасы у граалеискателей таяли просто на глазах.
Вольный портовый город Прайдери, названный в честь своего легендарного героя-основателя, оказался столь же красив, сколь и негостеприимен. Население его было самое разное – от горцев до потомков пресловутых вайкингов, когда-то осевших на этом побережье. Основным языком считался англский, но в городе можно было услышать как горский говор, так и чисто местные диалекты. Только одного языка здесь не слышалось совсем – ни на улицах, ни в порту, ни даже в кабаке возле пристани. И это был язык Республики.
По-англски из всей компании кое-как изъяснялся Аллен, этому обученный в университете, и, как ни странно, Йосеф. Причем говорил Йосеф чисто, без тягучего республиканского акцента, и это его умение пригодилось в Прайдери необычайно, если не сказать – спасло ситуацию.
Когда далекие от политики пятеро друзей только что вошли в город и пошли по улицам, вовсю вслух восхищаясь его белыми островерхими башенками и красными крышами – на родном, разумеется, наречии, – они не сразу поняли, что за ними на улицах сразу образуется странная пустота. Они попытались – вернее, Аллен попытался – спросить у дружелюбного на вид аборигена, где здесь дорога на пристань, но тот в ответ скривился и ускорил шаги. Несколько мальчишек бежали за ними следом, стараясь, однако, держаться в отдалении; один из них, расхрабрившись, выкрикнул длинную фразу, из которой Аллен понял только слово «Президент».
– Что он сказал? – заинтересовался Марк, безошибочно узнав хамские интонации парня.
– Н-не знаю, гадость какую-то, – беззаботно отозвался Аллен, – у него ужасный акцент…
– Он сказал, что мы – республиканские крысы, – объяснил образованный Йосеф, – ну и еще пару слов… Про Президента. Можно их не переводить?..
Марк обернулся и погрозил хулиганам кулаком, после чего едва увернулся от увесистого камня, пущенного детской рукой. Друзьям пришлось спасаться бегством в какую-то подворотню, притворяясь, что они именно сюда и шли, потому что количество мальчишек неожиданно выросло до шести, и они осыпали их просто-таки градом булыжников. «Ратс републикана!» – наперебой вопили те, и более всего Клару поразил полицейский, который при виде этого демонстративно отвернулся и перешел на другую сторону улицы. В подворотне друзья устроили военный совет, после которого умный Гай в обход вывел их на ту же улицу, но далеко от места мальчишечьей засады.
В процессе совета Марк, наиболее из всех сведущий в политике, припомнил и рассказал товарищам ситуацию с портовым городом Прайдери, всего пять лет назад завоевавшим статус вольного города. Сам по себе он особой ценности не представлял, но являлся важным узлом связи, и поэтому из-за него все время ссорились вайкингское мелкое, но злющее государство на одном из Стеклянных островов, собственно Республика и коренное население Прайдери, не хотевшее объединяться ни с кем. Еще чего-то от кого-то хотели горцы, но в подобных тонкостях Марк не разбирался, и друзьям так и не пришлось узнать, чего и от кого они все же хотят.
– Очевидно, здесь сейчас какое-то обострение всех этих дел, и Республику сильно не любят, – подвела итог умная Клара. – Поэтому нам, наверное, не стоит щеголять своим наречием. И даже акцент я бы демонстрировать не стала. Поэтому пускай за всех говорит Йосеф, раз у него произношение в порядке, а мы лучше подержим языки на привязи.
Так они и сделали и только безмолвно глазели из-за прилавков, когда Йосеф покупал лекарства, хлеб ли, билеты. Правда, в ситуации с билетами их республиканское происхождение все же вылезло на свет божий – когда они предъявили в кассе свои личные карты; но перекосившееся лицо диспетчерши уже ничего реально не меняло – поздно было продавать самые дорогие билеты в качестве единственных оставшихся или давать сдачу фальшивыми деньгами. Йосеф, правда, расслышал неизменный эпитет «республиканские крысы», когда самым последним покидал здание кассы, но со спутниками этим знанием он не поделился.
Несмотря на все, Прайдери был потрясающе красивым приморским городом. До отплытия теплохода оставалось несколько часов, и граалеискатели посвятили их прогулкам – посмотрев на узкую белокаменную набережную с фонариками в форме цветов над коваными спинками скамеек, на сказочную башню городской ратуши, крытую алой черепицей. Даже вокзал и здание почты оказались на редкость чисты и хороши собой; кроме того, изогнутые, красиво мощенные улицы города утопали в зелени.
Кроме эстетических чувств, почта с серыми колоннами, с кипарисами, торчащими вокруг, как указующие в небо персты, вызвала у Йосефа и чисто практические мысли. Попросив друзей подождать, он пошел внутрь; но Аллену тоже хотелось посмотреть здание изнутри, кроме того, ему стало жарко на солнце; и он вслед за другом поднялся по полукруглым ступеням между двух белых львов, вызвавших у него улыбку узнавания. Йосеф прошел к кабинкам телефонов и заказал разговор с Магнаборгом.
Аллен, стоявший невдалеке, из всего разговора слышал только партию Йосефа, сильно приглушенную стеклом. Однако он видел, как менялось и серело в процессе беседы лицо его друга, который словно бы становился меньше, – и на сердце у него стало нехорошо.
– Да… К сожалению, не раньше двадцатого июля… За свой счет, отец Лаврентий! Я же говорю, что за свой счет… Понимаете ли… Да нет, я все понимаю, но… Да, неделя молитвенных собраний, я понимаю, но не… Никак. Как это некому служить?.. Ах да, конгресс… Отец Лаврентий, я в самом деле не могу. Простите, если подвожу… В Прайдери. Да, у моря. Очень важное дело, отец настоятель… Но… Крестовый поход – да, вроде того…
Лицо Йосефа стало совсем отчаянным. Взгляд его затравленно пробежал по лицу Аллена и, кажется, его не узнал. Такое лицо бывает у человека, загнанного в угол, подумал Аллен, и в этот момент Йосеф сказал:
– Я, понимаете ли, ищу Святой Грааль. Да, ту самую реликвию.
Ох, подумал Аллен, чувствуя, как что-то рушится с большой высоты.
– Да… Не ослышались. Да, отец Лаврентий. Нет, отец Лаврентий. Что же поделаешь. Простите меня, если… Ну что ж. Я понял, отец Лаврентий. Понял. Значит, так. Вы не… Послушайте… Да. Нет. Я вам сказал. До свидания.
Йосеф положил трубку. Таким своего друга Аллен не видел никогда. Друга, после смерти Роберта ставшего для него единственным старшим. Их надежду, их духовного лидера.
Взгляд его был совсем остановившимся и пустым. Не глядя на Аллена, он вышел из кабинки, аккуратно, как всегда, прикрыл за собой дверь – и в этой аккуратности заключалось что-то особенно жуткое. Аллен, сам не свой от тревоги, поспешил за священником, шедшим к дверям медленно и прямо, как лунатик или осужденный на казнь. Когда Йосеф вышел на яркий свет, к ждавшим его друзьям, Аллен на лестнице обогнал его и заглянул ему в лицо. Йосеф тихо, растерянно улыбался, а глаза у него были совсем безрадостные.
– Что… случилось? – выдохнула Клара, поднимаясь со скамьи, позади которой бил искрящийся фонтан. Забыв о всякой осторожности, она заговорила по-республикански, и какая-то женщина оглянулась на нее с неодобрением.
Иосеф потерянно развел руками.
– На меня наложили запрещение, – сообщил он на родном языке. И, увидев пораженные непонимающие лица друзей, быстро пояснил: – Наложат через неделю. Если я не вернусь. А я ведь не вернусь…
…Они шли по потрясающему городскому парку, вдыхая запахи нагретых солнцем трав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42