Это была энергетическая базука, бьющая концентрированным пучком энергии.
В жизни мне приходилось пару раз видеть такие у службистов, когда они патрулировали во время беспорядков.
Я посмотрел на Рубая, и мне не нужно было объяснять, что делать дальше. В моей голове возникли картины, от которых невозможно было избавиться простым закрытием глаз. Я видел, что нажимаю на пусковую кнопку, убивая Зибелинга, затем Джули и себя. Я не мог воспрепятствовать этому, потому что Рубай полностью контролировал мои мысли. Он мог заставить нас делать все что угодно… Нет! Я вздернул базуку, направив ее на злодея.
В тот же миг мне как будто железным обручем стянули глотку, перекрыв доступ воздуха. Прошли секунды, паралич усилился. Комната поплыла вокруг меня, я не мог больше стоять и осел, грудь горела, и я тщетно хватался за горло…
Рубай отпустил меня, я скорчился, задыхаясь и не в силах открыть глаза.
— (Встать!) — Я поднялся с огромным трудом. — (Возьми ружье!) — Я повиновался. Рубай приблизился ко мне, взял рукой за скулы и посмотрел в глаза.
— (Да, мне не составило бы труда передавить вас всех — самый простой вариант. Но так мне будет гораздо интереснее.) — Он вновь отпустил меня. — (Вдумайся в прошлые ситуации, Кот, пока у тебя еще есть время. Я нахожу обстоятельства вполне подходящими.)
— (Ты, подонок, я не буду убивать для тебя… я не могу.)
Ему было известно, что я не могу сделать это, потому что я гидран, и что со мной может быть после этого. С другой стороны, я не мог не подчиниться, потому что я не до конца гидран и недостаточно силен, чтобы остановить его. Потому что он был сильнейшим и непревзойденным, сильнее, чем мы вместе.
— (Джули…) — Я нашел ее в темнице сознания и попытался установить контакт, чувствуя ее ответную реакцию.
Она взяла мою руку. Но это было рукопожатием через тюремную решетку. Опять же благодаря любезности нашего мучителя, который наслаждался своим могуществом, позволив нам эту маленькую слабость.
— (Кот!) — Ее голос наполнил меня, она знала обо всем, что было на уме у Рубая. — (Зачем ты пришел?)
Ее чувство вины было той слабостью, которую Рубай использовал против нее, как и мое чувство вины и мою раздвоенность по крови. Мы были как мухи в его паутине, и всякий раз сопротивление Рубаю оборачивалось против нас.
— (Джули, он не может заставить меня…) — Я посмотрел на базуку, пытаясь уверить себя в этом и понимая в то же время, что ему известны все мои тайные страхи и он обернет это против меня. И он прервал наш контакт. Пальцы Джули соскользнули с моих, моя рука упала… Я остался один…
В комнату входил Зибелинг. Рубай сконцентрировал свой мощный телепатический луч на нем. Теперь он контролировал всех троих. Непроизвольно я повернулся в сторону двери. Зибелинг ступил в полосу света. На его лице были написаны беспомощность и обреченность — как у Джули. Его глаза перебегали от Джули ко мне, от меня к Рубаю и обратно. Я поднял ружье — Зибелинг был у меня на прицеле.
— (Нет, я не хочу делать этого!)
Однако я не в состоянии был установить с ним контакт — он потерян для меня, так же как и Джули. Мои руки держали базуку наизготовку, и Зибелинг чувствовал дыхание смерти.
— Доктор Зибелинг, — Рубай кивнул. — Что ж, цепочка замкнута, и мы можем приступить к финальной части шоу.
Он произнес эти слова вслух, неизвестно зачем. Я стал ощущать его давление, сначала едва заметное, затем усиливающееся; у него была уйма времени, и он хотел вполне насладиться нашими конвульсиями. Я уже не в состоянии был больше сопротивляться. Я знал, что если не подчинюсь на этот раз, мое сознание разлетится на миллионы мелких осколков. Я не мог сделать это… не мог… Но как помешать этому? Моя рука затряслась, в то время как другая подняла оружие и навела на цель. Мой мучитель велел поместить пальцы на спусковой крючок…
Теперь обе мои руки держат оружие… Все, что я мог видеть, — Джули и Зибелинг.
И они — все, что у меня было.
И тут я не вписался в план Рубая. Мои пальцы впились в металл как его часть. Он не мог заставить меня выстрелить.
Это потрясло Рубая, на мгновение его сигнал ослабел. Он взял на себя слишком много и не оставил резервов; держать нас троих в кулаке было выше человеческих сил. Он не был богом. Я прорвался сквозь железные прутья изоляции и нашел сознанием Зибелинга.
— (Делаем сцепку!)
Однако он отверг меня: он был уверен, что я хочу застрелить его. Он отправил мне сообщение:
— (Ты маленький лживый ублюдок, как я мог купиться на твою ложь?)
— (Остановитесь!) — Мои руки тряслись от напряжения.
— (Я как чувствовал, кто ты на самом деле…) — В мгновение я ощутил все, что он всегда думал обо мне, презирая и отвергая меня. — (Надо было мне думать раньше…)
— Будь ты проклят… — Мой голос оборвался.
— (Нет, Кот! Я ошибался!) — Ужас наполнил его лицо. В это мгновение Рубай толкнул меня, и я выстрелил. Я знал, что это сделал не я, и рванул базуку в сторону. Но поздно; пучок энергии ударил Зибелинга и отбросил его на стену.
Джули закричала от его боли, и эта же боль эхом отдалась в моем сознании.
Затем Зибелинг исчез из моей головы, триумф Рубая пришел вместо него. Это была всего лишь шутка, фокус — и Зибелинг был мертв. Я заскулил, мои ноги подкосились, но Рубай железной энергетической хваткой поддержал меня. Я заставил себя посмотреть на Джули. На ее лице выражалось все и одновременно ничего.
— Прости меня, Джули, прости… — Мои руки с ружьем блуждали как лунатики.
Она бессмысленно смотрела куда-то сквозь меня.
Теперь нас осталось двое, и Рубай вновь захватил над нами полную власть.
Теперь очередь Джули, а потом — я знал это — я использую оружие против себя.
Потому что мне не хотелось жить.
В голове у меня была Джули. Я знал, что должно быть нечто более мощное, чем Рубай, — и это то, что она значила для меня, она была главным, единственным смыслом… Найти, найти ее, все остальное уже не важно… И я, вновь вырвавшись, нашел ее, вцепился и закричал:
— (Джули! Сцепку, сейчас!)
Я опять захлебнулся в темноте, но послал ей лучик света и заставил ее присоединиться ко мне.
Я ощутил приток энергии, растущий во мне, сильнее, чем когда бы то ни было… Ружье дернулось и вернулось в то же положение, как будто притянутое магнетическим полем: Рубай обрушил энергетический удар, чтобы разорвать наш контакт, но мы впились друг в друга, спаянные смертельной опасностью. Он пытался остановить наши сердца, но уже утратил контроль над нами. Тогда он направил энергию на болевой центр в моем мозгу и вырвал блокировку, установленную мной; мое тело закричало, пораженное шоком. Но это не могло поколебать мою решимость, я почти не ощутил боли — она была разбавлена, растворена, разделена…
Его атака возобновилась — он зашел с другой стороны, и его сознание попыталось ввергнуть меня в ад. И адом было мое собственное лицо, мое отвратительное лицо — Кот-полукровка, Кот, ищущий забытья в наркотиках, мелкий воришка, игрушка в чужих руках. Кот, продающий кого угодно за кредитку; я увидел свою выброшенную на ветер жизнь без прикрас. Я барахтался в этой паутине, запутываясь все больше… В считанные секунды я пережил все отвратительные и грязные эпизоды своей жизни… Передо мной прошло абсолютно все… Пока он, наконец, не приблизился к той двери, которая закрывала наиболее потаенную часть моего я, к тому барьеру, который был возведен в самом начале моей жизни. Я был окончательно приперт к стенке и поставлен перед выбором — сдаться или сломаться…
Я вошел в тот период жизни, о котором не помнил, и из темноты стали возникать картины:
— Спи, мой маленький… Пусть тебе приснятся солнце и звезды… — Это был ее ласковый голос, уводящий прочь мои страхи. Я увидел ее лицо, которое, наконец, улыбнулось мне одному… Почувствовал горячее прикосновение любви. И все исчезло, кроме счастья держать ту руку, которая была основой и смыслом всего. — Пусть тебе приснится твоя собственная маленькая планетка… — Как же я мог забыть это лицо? — Пусть тебе приснится твое будущее…
И затем, отвечая на мой вопрос. Рубай вырвал меня из сладкого сна и вернул меня в финал, где нашли конец воспоминания о счастье и надежности, покое и любви. Мои сны умерли в переулке Старого города, окрашенном красным цветом смерти… Я вновь слышал ее крики, которым никто не отвечал, крики в моей голове, доступные лишь мне одному — агония, ночной кошмар… Крики о том, чтобы это скорее закончилось…
— (Выхода нет. Кот… Лишь смерть ее и твоя смерть — наилучший выход…) — Рубай показал мне, как все должно закончиться:
— (Ты — ничто, ты остался один.)
— (Нет.)
Прошлое умерло вместе с моими грезами и снами. Но я не был одинок — ко мне пришла новая жизнь… Я был призван к ней не просто сцепкой наших сознаний, но и соединением душ, и я знал, что никогда не буду больше потерян и одинок.
Энергия, которую я теперь ощущал, была не только моей, погружающей меня в свет, теплый, чистый свет, ограждающий, перерождающий меня и дающий силы.
— (У тебя нет выхода, Рубай, ты побежден.)
Ужас, который сковывал меня все это время, вернулся к нему. Правда поставила все на свои места. Я услышал крик Рубая:
— (Нет, остановись, я не хочу умирать!)
Но было поздно, мое сознание распрямилось, как высвобожденная пружина.
Ничто уже не могло остановить меня… Я спустил курок. Ружье дернулось у меня в руках, яркая сине-белая вспышка на миг закрыла Рубая…
Он был мертв. Его смерть стала моей собственной агонией, разорвавшейся, как звезда, наполнившей меня раскалывающимися пучками света… Затем стало тихо. Как будто секунду назад все грохотало, а теперь все успокоилось. Я слышал лишь свое учащенное дыхание и сердце, которое все еще билось. Джули поднялась и с минуту смотрела на меня, держась за голову и рыдая. Я не знал, о чем она думает; она подошла к Зибелингу. Когда она опустилась подле него, я неожиданно понял, что мне помогла не двух-, а трехсторонняя сцепка. Зибелинг подсказал мне ответ Рубаю… Значит, он еще жив… Джули подняла голову и сказала:
— Спасибо тебе, спасибо, спасибо…
Кого она благодарила, осталось для меня загадкой. Глаза Зибелинга были закрыты, он не шевелился.
Я посмотрел на тело Рубая, лежащее на полу, там, где должны были лежать их тела и мое. Я отбросил базуку и вытер руки о штаны. Я не понимал, что со мной происходит: мне довелось видеть множество смертей — то, как умирают. Но я никогда не был причиной чьей-то смерти…
Глядя на Джули и Зибелинга, мигая и застегивая куртку, я почувствовал холод, как будто смерть пробралась в мои кости. Во рту был ее привкус, вокруг все источало ее отвратительный запах. Потому что я оставался гидраном душой и телом, и совершить убийство было непростительным преступлением; но, с другой стороны, я был человеком душой и телом и убил с умыслом. Я прижал руки к груди, пытаясь избавиться от ощущения смерти, которое было внутри; это ощущение пронизывало меня, как электричество. Мне захотелось убежать и замкнуться в собственном мирке. Во мне росло ощущение паники.
Я увидел, что Джули смотрит на меня.
— (Помоги мне!) — позвал я, но не мог найти ее. Слова навсегда исчезли в черной дыре, в которую я превратил Рубая сознанием и оружием… Все, что я видел, чувствовал и помнил, — рана, которая никогда не затянется.
Я больше не видел ауру, я не мог найти следов Джули или Зибелинга в своем сознании. Я понял, что никогда мне уже не удастся пересечь печальный океан тишины, чтобы найти их мысли. Мне не дано понять, что случилось с моим Даром.
Потому что я убил себя, когда убил Рубая. Я понял, что мы ушли вместе. Моя пси-способность превратилась в пепел и исчезла навсегда — вместе со всем тем, что она мне дала. Мне никогда больше не быть телепатом и гидраном, все кануло в вечность. Я поднял руку на человека, выжил и должен заплатить за это — пройти полный круг, стать вновь живым трупом, слепым, одиноким и никчемным… С небольшой разницей — теперь я знал, чего лишился.
Я дрожал, стоя рядом с трупом Рубая, прижав руки к груди, и вдруг заплакал.
Тем временем Джули телепортировалась на шахты за помощью. В один из долгих часов ожидания Зибелинг позвал меня в тишине. Я подошел, сел рядом и слушал слова, которые слетали с его губ, как горячие слезы, катящиеся по моим щекам.
Он умолял меня простить его, но я не понимал за что; говорил, что восстановит меня полностью, но зияющая в моем сознании черная дыра поглощала смысл и значение его слов. Через некоторое время слова и слезы перестали смущать нас.
Его голова покоилась у меня на коленях, а смерть смотрела на нас пустыми ледяными зелеными глазами.
Наконец вернулась Джули, усталая и измученная; ледяной ветер, залетевший за ней, был как пощечина. Она присела рядом вместе с врачом, которого привезла для Зибелинга; она смотрела только на него. С ней приехали еще какие-то люди, на которых я даже не оглянулся. Они о чем-то говорили, кажется, приказывали мне встать, — я не слушал их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40