"Это он! – подумал доктор. – Это он! Хоть он и сильно изменился, я его узнаю!"
То был старик, очень дряхлый, хотя ему было не более семидесяти лет. Его седая голова клонилась книзу. Лицо у него было строгое, печальное; тусклые, потухшие глаза, как видно, часто заливались слезами. Он неподвижно стоял на пристани, не спуская глаз со шлюпки с того момента, как она отделилась от яхты.
Доктор не хотел подавать вида, что он обратил внимание на старика, тем более что его узнал. Поэтому он притворился, что даже не замечает его. Но не успел доктор пройти несколько шагов, как старик, почтительно сняв шапку, приблизился к нему и спросил:
– Доктор Антекирт?
– Да, – отвечал доктор, всматриваясь в беднягу, который стоял потупившись.
Потом он добавил:
– Кто вы такой, друг мой, и что вам нужно?
– Меня зовут Борик, – отвечал старик, – я слуга госпожи Батори; она послала меня к вам сказать, что хотела бы повидаться с вами.
– Госпожа Батори? – повторил доктор. – Неужели это вдова того венгра, который поплатился жизнью за любовь к отечеству?
– Она самая, – ответил старик. – И раз вы доктор Антекирт, вы не можете не знать её, хотя никогда с ней не встречались!
Доктор внимательно слушал старого слугу, который по-прежнему стоял понурившись. Антекирт, казалось, думал: а нет ли у старика какой-нибудь задней мысли?
– А что госпоже Батори угодно от меня? – спросил он, помолчав.
– По причинам, которые должны быть вам известны, господин доктор, ей хотелось бы переговорить с вами.
– Я к ней заеду.
– Она предпочла бы встретиться с вами у вас на яхте.
– Почему?
– Разговор ваш должен остаться в тайне.
– В тайне? От кого?
– От её сына. Господин Петер не должен знать, что вы виделись с госпожой Батори.
Такой ответ, казалось, изумил доктора, но он ничем не выдал своего удивления.
– Я предпочитаю посетить госпожу Батори на дому, – возразил он. – Разве этого нельзя сделать в отсутствие её сына?
– Можно, но только в том случае, если вы приедете к ней завтра, господин доктор. Петер Батори сегодня вечером уезжает в Зару, но через сутки он уже вернётся.
– А чем занимается Петер Батори?
– Он инженер, но до сего времени не нашёл места. О, им обоим живётся нелегко.
– Нелегко… – повторил доктор Антекирт. – А разве госпожа Батори не располагает средствами?..
Он умолк. Старик опустил голову, и грудь его содрогнулась от рыданий.
– Господин доктор, я больше ничего не могу вам сказать, – проговорил он наконец. – Во время встречи, о которой просит госпожа Батори, вы узнаете всё, что вам следует знать.
Доктору пришлось призвать на помощь все своё самообладание, чтобы скрыть, до какой степени он потрясён.
– Где живёт госпожа Батори? – спросил он.
– В Рагузе, в районе Страдона, на улице Маринелла, дом номер семнадцать.
– Может она меня принять завтра от часа до двух?
– Может, господин доктор, и я сам доложу ей о вас.
– Передайте госпоже Батори, что в назначенный день и час я буду у неё.
– Благодарю вас от её имени! – сказал старик.
Потом, после некоторого колебания, он добавил:
– Не думайте, пожалуйста, что она собирается просить вас о чём-то…
– А если бы и так? – живо возразил доктор.
– Она ни о чём не будет просить, – ответил Борик.
И, почтительно поклонившись, он побрёл по дороге, ведущей из Гравозы в Рагузу.
Видно было, что последние слова старого слуги несколько озадачили доктора Антекирта. Он долго простоял на месте, глядя вслед удаляющемуся Борику. Вернувшись на яхту, он отпустил Пескада и Матифу погулять. Потом заперся у себя в каюте и весь остаток дня провёл в уединении.
Пескад и Матифу, ставшие теперь настоящими рантье, решили как следует воспользоваться полученным отпуском. Они даже позволили себе роскошь заглянуть в ярмарочные балаганы. Утверждать, что ловкого клоуна не подмывало утереть нос иному незадачливому эквилибристу или что могучему великану не хотелось принять участие в схватках силачей, – значило бы погрешить против истины. Но оба хорошо помнили, что они имеют честь принадлежать к экипажу "Саварены". Поэтому они не выходили из роли простых зрителей и не скупились на рукоплескания, когда номер им нравился.
На другой день доктор около полудня приказал доставить себя на берег. Он отослал шлюпку обратно, а сам пошёл по дороге, соединяющей Гравозу с Рагузой, – по прекрасной дороге, осенённой тенистыми деревьями и обрамлённой виллами, которые уступами расположены по обеим её сторонам.
Дорога была ещё почти безлюдна, потому что оживляется она позже, когда появляются многочисленные экипажи и толпы гуляющих: кто прогуливается пешком, кто – верхом на лошади.
Размышляя о предстоящей встрече с госпожой Батори, доктор шёл по одной из боковых дорожек и вскоре добрался до Борго-Пилле – это каменный выступ, своего рода башня, примыкающая к Рагузской крепости. Ворота были растворены, и, миновав три пояса укреплений, можно было войти в самую крепость.
Страдон – великолепный проспект, выложенный каменными плитами и идущий от Борго-Пилле до предместья Плоссе, то есть через весь город. Он начинается у подножья холма, на котором расположено амфитеатром множество домиков. В конце этой улицы высится старинный дворец дожей – величественное сооружение XV века, с внутренним двором, портиком в стиле эпохи Возрождения и сводчатыми окнами, стройные колонки которых напоминают о цветущей поре тосканской архитектуры.
Доктору не пришлось дойти до этой площади. Улица Маринелла, названная ему накануне Бориком, начинается приблизительно в середине Страдона и тянется влево от него. Шаги доктора слегка замедлились, когда он бросил беглый взгляд на гранитный особняк, богатый фасад которого, с флигелями по бокам, возвышался с правой стороны улицы. Во дворе, через раскрытые ворота, виднелся барский экипаж с превосходной упряжкой; на козлах сидел кучер, а выездной лакей дожидался на крыльце, под изящным навесом.
Почти в тот же миг какой-то господин сел в экипаж, лошади понеслись через двор на улицу, и ворота захлопнулись.
Господин этот был не кто иной, как человек, подошедший три дня тому назад к доктору Антекирту на гравозской набережной, другими словами, бывший триестский банкир Силас Торонталь.
Желая избежать этой встречи, доктор поспешно отступил назад и продолжал путь лишь после того, как быстро мчавшийся экипаж исчез за углом Страдона.
"Оба в одном городе! – прошептал он. – Это вина случая, я тут ни при чём".
Как узки, круты, как плохо вымощены и убоги переулки, расположенные слева от Страдона! Представьте себе широкую реку, притоками которой служат только мутные ручьи, вливающиеся в неё лишь с одного берега. Чтобы глотнуть немного воздуха, домишки лезут тут один на другой. Они смотрят друг другу прямо в глаза, если только позволительно назвать глазами их невзрачные оконца. Домики эти громоздятся до самых вершин двух холмов, на которых расположены форты Минчетто и Сан-Лоренцо. Здесь не проехать ни одному экипажу. Правда, тут не видно горного потока (он появляется только в сильные ливни), всё же уличка представляет собою не что иное, как овраг, и чтобы сгладить её уступы и рытвины, пришлось прибегнуть ко множеству площадок и ступенек. Какая разница между этими скромными жилищами и роскошными особняками и зданиями Страдона!
Доктор дошёл до улицы Маринелла и стал подниматься по бесконечной лестнице, заменяющей тут мостовую. Ему пришлось пройти более шестидесяти ступенек, пока он не остановился возле дома N_17.
Дверь немедленно растворилась. Старый Борик поджидал доктора. Ни слова не говоря, он провёл его в бедно обставленную, но чистенькую гостиную.
Доктор сел. Он не обнаруживал ни малейшего волнения, даже когда госпожа Батори вышла и спросила:
– Доктор Антекирт?
– Да, сударыня, – ответил он, вставая.
– Я хотела избавить вас от необходимости идти так далеко и так высоко подниматься.
– Мне очень хотелось посетить вас, сударыня, и прошу верить, что я весь к вашим услугам.
– Доктор, я только вчера узнала о вашем прибытии в Гравозу, – продолжала госпожа Батори, – и немедленно же послала Борика, чтобы просить вас о встрече.
– Я готов выслушать вас, сударыня.
– Я пойду, – сказал старик слуга.
– Нет, останьтесь, Борик! – возразила госпожа Батори. – Вы единственный друг нашей семьи, и всё, что я хочу сказать доктору Антекирту, для вас не тайна.
Госпожа Батори села, доктор занял место возле неё, а старик продолжал стоять у окна.
Вдове профессора Иштвана Батори было в то время шестьдесят лет. Невзирая на возраст, она ещё держалась прямо, однако совершенно седые волосы, лицо, изборождённое морщинами, свидетельствовали о том, как упорно пришлось ей бороться с невзгодами и нищетой. Но чувствовалось, что она все так же энергична, как и в былые годы. Это была всё та же доблестная подруга, которой поверял свои сокровенные мысли человек, пожертвовавший карьерой ради великого дела, – словом, это была сообщница того, кто вместе с Матиасом Шандором и Ладиславом Затмаром возглавлял заговор.
– Сударь, раз вы доктор Антекирт, – сказала она взволнованным голосом, – значит, я многим обязана вам, и мой долг – рассказать вам о том, что произошло в Триесте пятнадцать лет тому назад…
– Сударыня, раз я доктор Антекирт, избавьте себя от рассказа, который для вас слишком мучителен. Всё, что вы хотите мне сказать, мне известно. Больше того, раз я доктор Антекирт, мне известно, как вы жили после незабываемого дня тридцатого июня тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года.
– Скажите же, доктор, чем объясняется то участие, которое вы принимали в моей жизни? – продолжала госпожа Батори.
– Такое участие, сударыня, должен проявлять каждый порядочный человек ко вдове мадьяра, который не задумываясь поставил на карту свою жизнь ради независимости отечества!
– Вы знали профессора Иштвана Батори? – спросила вдова дрогнувшим голосом.
– Знал, сударыня, любил и чту всех, кто носит его имя.
– Вы из той же страны, за которую он пролил свою кровь?
– Я ниоткуда, сударыня.
– Кто же вы в таком случае?
– Мертвец, ещё не погребённый, – холодно ответил доктор Антекирт.
При этом неожиданном ответе госпожа Батори и Борик вздрогнули. Но доктор поспешил добавить:
– Я просил вас не рассказывать мне об этих событиях. Однако я сам должен вам рассказать все, как было, ибо вам далеко не всё известно, а между тем вы должны знать все подробности.
– Что же, я слушаю вас, доктор, – ответила госпожа Батори.
– Сударыня, – продолжал доктор Антекирт, – пятнадцать лет тому назад три благородных венгра возглавили заговор, целью которого было вернуть Венгрии её былую независимость. То были граф Матиас Шандор, профессор Иштван Батори и граф Ладислав Затмар, три друга, долгие годы связанные общими надеждами и едиными чувствами.
Восьмого июня тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года, накануне того дня, когда должны были подать сигнал к восстанию, которому предстояло охватить всю венгерскую землю и Трансильванию, в дом графа Затмара в Триесте, где находились главари заговора, нагрянула австрийская полиция. Граф Затмар и его два друга были арестованы, увезены и в ту же ночь заключены в темницу в башне Пизино, а несколько недель спустя они были приговорены к смертной казни.
Молодой счетовод, по имени Саркани, задержанный одновременно с ними в доме графа Затмара, но совершенно чуждый заговору, вскоре был признан непричастным к делу и после развязки – освобождён.
Накануне казни трое приговорённых, находясь в общей камере, сделали попытку к бегству. Спустившись из окна башни по проводу громоотвода, двое из них – граф Шандор и Иштван Батори – упали в стремнину Фойбы, в то время как Ладислав Затмар был схвачен тюремщиками и не мог последовать за товарищами.
Хотя у беглецов и было очень мало надежды на спасение, поскольку подземная река увлекла их в местность, совсем им незнакомую, всё же им удалось достичь берегов Лемского канала, затем пробраться в город Ровинь, где они и нашли приют в доме рыбака Андреа Феррато.
Этот рыбак – человек мужественный и благородный – уже готов был переправить их по ту сторону Адриатического моря, когда некий испанец по имени Карпена, проведав о том, что они скрываются у Феррато, из личной мести к нему выдал беглецов полиции. Они попытались ускользнуть вторично. Но Иштван Батори был ранен и сразу же попал в руки полицейских. Что же касается Матиаса Шандора, то за ним гнались до самого взморья; тут он пал, сражённый градом пуль, погрузился в воду, и даже трупа его обнаружить не удалось.
Через два дня Иштван Батори и Ладислав Затмар были расстреляны в Пизинской крепости. А рыбака Андреа Феррато за то, что он дал им убежище, приговорили к пожизненной каторге и сослали в Штейн.
Госпожа Батори склонила голову. Сердце её обливалось кровью, но она выслушала рассказ доктора, ни разу не прервав его.
– Вы, сударыня, знали эти подробности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66