Чтобы меня трогали. Тискали. Чтобы я сжимала кого-то в объятиях. А когда пропал Адам... меня больше некому трогать.
Робин продолжала на него смотреть, и Конел вдруг так занервничал, как не нервничал со времени своего первого месяца с гирями. Никогда Конел не был излишне застенчив с женщинами, но Робин и ее дочь были совсем другое дело. Причем все шло гораздо дальше того факта, что они были лесбиянками.
Робин сжала его руку, и Конел подумал «вот те на!». Потом он обнял ее и слегка повернул голову, чтобы ее поцеловать. Конел заметил, как губы ее расходятся, и Робин тоже чуть отвернула голову — так что он начал ее отпускать — но тут она обняла его, и он снова положил руки ей на спину — в манере, которая показалась ему несколько отцовской. Тогда Робин стала прижиматься к нему бедрами — медленно-медленно — и одновременно касаться сухими губами шеи. Все было проделано столь же изящно, как штраф у десятилеток при игре в бутылочку, но, когда все приготовления закончились и они плотно прижались друг к другу от плеч до колен, Конел вдруг почувствовал, как слезы Робин сбегают по его груди. Она крепко его обнимала, а он терся кончиком носа об ее макушку, руки же его тем временем скользили по плавным изгибам ее спины.
Несколько раз Конел пытался нежно отстраниться, но Робин его не отпускала. Вскоре он уже перестал пытаться и начал отпускать какие-то дикие замечания. Замечания эти были просто у него на уме; все же остальное казалось где-то далеко — к его испугу и удивлению.
Наконец, Робин вытерла слезы и отодвинулась на несколько дюймов, слегка сжимая руками его бедра.
— Мм... Робин, не знаю, что именно тебе известно...
— Достаточно, — ответила она, опустив глаза и глядя куда-то на его ступни. — Тебе не стоит за него извиняться. Я знаю, что этот приятель живет своей собственной жизнью и что одного касания достаточно, чтобы его возбудить. И что он может откликаться вне зависимости от твоих собственных чувств на этот счет.
— Хм... да вообще-то мы с ним в отличных отношениях.
Робин рассмеялась, снова притянула Конела к себе, затем серьезно на него посмотрела:
— Нет, знаешь ли, ничего, конечно, не выйдет.
— Ага. Знаю.
— Мы слишком разные. И я слишком старая.
— Никакая ты не старая.
— Да нет же — поверь. Пожалуй, тебе вообще не стоило так гладить мне спину. Для тебя это могло оказаться слишком сложно.
— Может, и правда не стоило.
Робин грустно на него взглянула, затем направилась вверх по лестнице. И вдруг остановилась, какое-то мгновение стояла совсем неподвижно, а потом вернулась и встала на последней ступеньке. Так они оказались одного роста. Она взяла Конела ладонями за щеки и поцеловала. Ее язык скользнул меж его губ, затем она двинулась назад и медленно опустила руки.
— Около часа я буду у себя в комнате, — сказала она. — Если ты сообразительный, то скорее всего останешься здесь, внизу. — Тут Робин повернулась, а Конел следил за змеями на ее обнаженной спине, пока она поднималась по ступенькам и скрывалась из виду. Тогда он повернулся и сел на ступеньку.
Конел провел десять безумных минут — то вставая, то снова садясь. Как бы то ни было, в таком состоянии в доме ему было делать нечего. Ему требовалось здравомыслие.
Подобная ситуация требовала холодной головы. Робин была совершенно права. Ничего тут выйти не могло. И один раз все было бы по-дурацки, она сама это сказала. Одного раза ей было недостаточно, а больше раза ничего бы не получилось. Всего лишь опыт — и скорее всего неудачный.
Конел снова взглянул вверх по лестнице. Ее ладная фигурка пока еще виднелась наверху.
— Н-да, — вздохнул Конел, — давненько, приятель, никто не подозревал в тебе сообразительности. — Тут он опустил взгляд на свои колени. — А ты-то всю дорогу это знал, разве нет?
ЭПИЗОД III
Валья сидела на холме, откуда открывался вид на «Смокинг-клуб», рядом с широкой бороздой в земле. Из пепла средь белых костей уже начали пробиваться растения. Вскоре это место найти уже будет не так просто.
Рядом лежали несколько человеческих черепов. Один был куда меньше остальных.
Руки Вальи были вовсю заняты работой. Начала она с широкой выветрившейся доски и набора инструментов для резьбы. Работа была уже почти закончена, однако Валья едва это сознавала. Ее руки словно порхали сами по себе. А мысли были далеко. Титаниды никогда не спали — если не считать младенцев, — но примерно каждые два-три оборота впадали в состояние затуманенного сознания. То было сонное время, — время, когда мозг мог бродить вдаль и вширь, в прошлое, отправляться в те места, куда вообще-то забредать не хотелось.
Валья воскрешала в памяти свою жизнь с Крисом. Она снова вкушала ее горечь, вновь вспоминала его жажду. Вспоминала и неизбежное, ужасное время прощания с Крисом, когда он из волшебного безумца превратился в безумца-с-тараканами-в-голове. А потом — медленное восстановление доверия и понимание, что прежнего скорее всего не будет уже никогда. Валья снова прикоснулась к своей глубокой любви к Крису — вечной и неизменной.
Затем она подумала про Беллинзону. Эти люди выхолащивали свою родную планету. Для этой цели они применяли оружие, которое было выше ее понимания, — оружие, способное обратить Гиперион в сияющую стекляшку. Валью посетила мысль, что она никогда не стала бы развлекаться им в состоянии бодрствования. Будь у нее такое оружие, она бы воспользовалась им, чтобы выхолостить Беллинзону. Много достойных людей тогда бы погибло, и стыд был бы безмерным. Но несомненно благо от подобного деяния перевесило бы зло. Колесо было домом Вальи, а эти визитеры — не иначе как раковой опухолью, пожирающей сердце колеса. Конечно, были и хорошие люди. Казалось, однако, что если этих хороших собрать в одно место, зло только возрастет.
Подумав об этом снова, Валья поняла, что и людям на Земле, должно быть, приходят в головы схожие мысли. «Мой поступок не будет благом, но добро перевесит зло. Жаль, что погибнут невинные...»
Валья неохотно отказалась от мысли о выхолащивании Беллинзоны. Она вынуждена была продолжать то, чем она и другие титаниды занимались уже многие килообороты, сражаясь с раковой опухолью, клетка за клеткой.
С этой мыслью Валья перешла из сонного времени в реальное и поняла, что уже закончила свой проект. Поднеся его к свету, она тщательно его изучила.
Уже не впервые она занималась подобными делами. Названия для них просто не было. Титаниды никогда не хоронили своих мертвецов. Они просто выбрасывали их в реку Офион и позволяли водам их унести. Никаких мемориалов они не строили.
Другой богини, кроме Геи, у титанид не было. Гею титаниды не любили, — впрочем, вера в нее и не была, собственно говоря, настоящей верой. Просто Гея была так же реальна, как сифилис.
Титаниды не ждали жизни после смерти. Гея заверила их, что ничего похожего не существует, и у них не было повода сомневаться в ее словах. Так что не было у них на этот счет и ритуалов.
Но Валья знала, что у людей все по-другому. Она уже наблюдала похоронные ритуалы в Беллинзоне. Неизменно прагматичная, она не взялась бы утверждать, что подобные ритуалы бессмысленны. И было у нее на попечении тринадцать трупов, причем ни про один нельзя было утверждать, что его хозяин принадлежал к вавилонскому или иному земному культу. Так что же в этом случае оставалось мыслящему существу?
Ответом Вальи была резьба. Все изображения были разными — нечто вроде свободной ассоциации Вальиного неполного понимания человеческих тотемов. Один представлял собой крест и терновый венец. Еще были серп и молот, растущий месяц, звезда Давида и мандала. Было также изображение Микки Мауса, телевизор, настроенный на канал Си-би-эс, свастика, человеческая ладонь, пирамида, колокол и слово SONY. На самом верху располагался самый загадочный символ из всех, некогда начертанный на «Укротителе»: аббревиатура НАСА.
Валья была довольна своей работой. Телевизионный экран был устремлен как раз через пирамиду. Это напомнило Валье другой символ, который в точности напоминал букву S, дважды перечеркнутую.
Пожав плечами, Валья воткнула в землю заостренный конец мемориальной доски. Затем левым передним копытом она стала втаптывать ее в землю, пока доска не оказалась надежно там размещена. Потом она стала копытом подпихивать черепа, пока они не сгруппировались вокруг мемориальной доски. Затем подняла глаза к небу. Это не помогло — ибо там была Гея, а к Гее обращаться не следовало. Тогда Валья оглядела лежащий вокруг мир, который она так любила.
— Кто вы и кем бы вы ни были, — пропела она, — вы, может статься, захотите прижать эти заблудшие человеческие души к своей груди. Я не знаю про них ничего, кроме того, что один был очень молод. Остальные временно были зомби на службе у Лютера, злобной твари, долее не человека. Неважно, что они понаделали за свою жизнь, начинали они невинными детьми, как и все мы, так что не будьте с ними очень жестоки. Ваша вина в том, что вы сделали их людьми, а это был грязный трюк. Если вы и вправду где-то есть и если вы меня слышите, вам должно быть очень за себя стыдно.
Валья не ожидала ответа — и его не получила.
Тогда Валья снова опустилась на колени, подобрала свои инструменты для резьбы по дереву и положила их в сумку. Затем еще раз пнула табличку с деревянной резьбой и последним взглядом окинула мирную сцену.
Дальше Валья уже собралась было направиться К Клубу, но тут увидела скачущего к ней по тропе Рокки и решила его дождаться. Подумав еще, она поняла, что наконец пришла к выводу — пора ответить на предложение, сделанное Рокки в то сонное время.
Присоединившись к Валье, Рокки, не говоря ни слова, взглянул на ее работу. Какое-то время он стоял в торжественном молчании, как обычно стоят на кладбищах люди, затем повернулся к Валье.
— Прошла тысяча оборотов, — пропел он.
Один килооборот, подумала Валья. Сорок два земных дня Крис и Адам уже пребывают пленниками в Преисподней.
— Я решила, — пропела она. — Я решила, что негоже в такое время вводить новую душу в мир.
Глаза Рокки опустились, затем он снова поднял их с проблеском надежды. Она улыбнулась ему и поцеловала в губы.
— Однако хороших времен не бывает никогда, так что сделать это вопреки всему — жест, который меня привлекает. А сделать это в таком возрасте, без одобрения Геи, привлекает меня еще больше. И да будет его жизнь долгой и интересной.
— Люди, — пропел Рокки, — порой используют подобные слова как проклятия.
— Да, я знаю. Они также говорят «да сломаешь ты ногу», чтобы принести удачу. Я не верю ни в проклятия, ни в удачу. Оттого и не могу представить себе, как можно желать, чтобы жизнь была краткой и скучной.
— Люди безумны — это известно всем.
— Давай не будем о людях. Поговори со мной своим телом.
Валья пришла в его объятия, они прижались друг к другу и начали целоваться. Поцелуй был прерван лязгом инструментов Вальи в сумке. Оба рассмеялись, и Валья отложила инструменты в сторону. Поцелуй возобновился.
Такова была первая стадия переднего совокупления. Хотя и не столь формализованное, как совокупление заднее, оно также заключало в себе массу ритуалов. Для разогрева им следовало покрыть друг друга, причем проделать это еще три-четыре раза во время курса более серьезных любовных занятий.
Впереди у обоих были интереснейшие пять оборотов.
ЭПИЗОД IV
Сирокко сидела в дремучем лесу, в двадцати километрах от Клуба. Пятью оборотами раньше она развела небольшой костер. Он все еще пылал ярко. Огонь словно не пожирал поленья. Чудо, да и только.
Один килооборот. Тысяча часов с тех пор, как похитили Адама.
— Что же ты узнала?
Сирокко подняла глаза и заметила за пляшущими огнями лицо Габи. Тогда она расслабилась и чуть сгорбилась.
— Мы узнали, как готовить ядовитый газ, который убивает зомби, — ответила она. — Но мы уже давно это узнали.
Выяснилось, что годится любая кровь, даже кровь титанид. Но волосы непременно должны быть лобковыми, и непременно человеческими. Хорошей новостью оказалось то, что много их не требовалось. Одного волоска достаточно на фунт состава. А еще — пропуск хоть одного ингредиента из смеси Искры разрушал всю партию.
Титаниды уже приготовили целые бушели смеси.
— Что еще ты узнала? Сирокко подумала.
— У меня есть друзья, наблюдающие за Преисподней. С безопасного расстояния. Они сообщили мне о самом последнем действии — у основания южных нагорий. Искра и Робин уже научились плавать. Они в свою очередь научили Конела кое-каким приемам драки. Я учу их управлять самолетом.
Вздохнув, Сирокко потерла ладонью лоб:
— Я знаю, что Крис и Адам целы и невредимы. Знаю также, что Робин испытывает странные мысли насчет Конела. Знаю, что примерно то же самое Искра испытывает ко мне, раз она пыталась сюда за мной последовать. Она становится все опытнее. Я знаю и то, что она постепенно приходит к мысли, что титаниды достойны доверия. Искра даже начинает воздавать должное Конелу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Робин продолжала на него смотреть, и Конел вдруг так занервничал, как не нервничал со времени своего первого месяца с гирями. Никогда Конел не был излишне застенчив с женщинами, но Робин и ее дочь были совсем другое дело. Причем все шло гораздо дальше того факта, что они были лесбиянками.
Робин сжала его руку, и Конел подумал «вот те на!». Потом он обнял ее и слегка повернул голову, чтобы ее поцеловать. Конел заметил, как губы ее расходятся, и Робин тоже чуть отвернула голову — так что он начал ее отпускать — но тут она обняла его, и он снова положил руки ей на спину — в манере, которая показалась ему несколько отцовской. Тогда Робин стала прижиматься к нему бедрами — медленно-медленно — и одновременно касаться сухими губами шеи. Все было проделано столь же изящно, как штраф у десятилеток при игре в бутылочку, но, когда все приготовления закончились и они плотно прижались друг к другу от плеч до колен, Конел вдруг почувствовал, как слезы Робин сбегают по его груди. Она крепко его обнимала, а он терся кончиком носа об ее макушку, руки же его тем временем скользили по плавным изгибам ее спины.
Несколько раз Конел пытался нежно отстраниться, но Робин его не отпускала. Вскоре он уже перестал пытаться и начал отпускать какие-то дикие замечания. Замечания эти были просто у него на уме; все же остальное казалось где-то далеко — к его испугу и удивлению.
Наконец, Робин вытерла слезы и отодвинулась на несколько дюймов, слегка сжимая руками его бедра.
— Мм... Робин, не знаю, что именно тебе известно...
— Достаточно, — ответила она, опустив глаза и глядя куда-то на его ступни. — Тебе не стоит за него извиняться. Я знаю, что этот приятель живет своей собственной жизнью и что одного касания достаточно, чтобы его возбудить. И что он может откликаться вне зависимости от твоих собственных чувств на этот счет.
— Хм... да вообще-то мы с ним в отличных отношениях.
Робин рассмеялась, снова притянула Конела к себе, затем серьезно на него посмотрела:
— Нет, знаешь ли, ничего, конечно, не выйдет.
— Ага. Знаю.
— Мы слишком разные. И я слишком старая.
— Никакая ты не старая.
— Да нет же — поверь. Пожалуй, тебе вообще не стоило так гладить мне спину. Для тебя это могло оказаться слишком сложно.
— Может, и правда не стоило.
Робин грустно на него взглянула, затем направилась вверх по лестнице. И вдруг остановилась, какое-то мгновение стояла совсем неподвижно, а потом вернулась и встала на последней ступеньке. Так они оказались одного роста. Она взяла Конела ладонями за щеки и поцеловала. Ее язык скользнул меж его губ, затем она двинулась назад и медленно опустила руки.
— Около часа я буду у себя в комнате, — сказала она. — Если ты сообразительный, то скорее всего останешься здесь, внизу. — Тут Робин повернулась, а Конел следил за змеями на ее обнаженной спине, пока она поднималась по ступенькам и скрывалась из виду. Тогда он повернулся и сел на ступеньку.
Конел провел десять безумных минут — то вставая, то снова садясь. Как бы то ни было, в таком состоянии в доме ему было делать нечего. Ему требовалось здравомыслие.
Подобная ситуация требовала холодной головы. Робин была совершенно права. Ничего тут выйти не могло. И один раз все было бы по-дурацки, она сама это сказала. Одного раза ей было недостаточно, а больше раза ничего бы не получилось. Всего лишь опыт — и скорее всего неудачный.
Конел снова взглянул вверх по лестнице. Ее ладная фигурка пока еще виднелась наверху.
— Н-да, — вздохнул Конел, — давненько, приятель, никто не подозревал в тебе сообразительности. — Тут он опустил взгляд на свои колени. — А ты-то всю дорогу это знал, разве нет?
ЭПИЗОД III
Валья сидела на холме, откуда открывался вид на «Смокинг-клуб», рядом с широкой бороздой в земле. Из пепла средь белых костей уже начали пробиваться растения. Вскоре это место найти уже будет не так просто.
Рядом лежали несколько человеческих черепов. Один был куда меньше остальных.
Руки Вальи были вовсю заняты работой. Начала она с широкой выветрившейся доски и набора инструментов для резьбы. Работа была уже почти закончена, однако Валья едва это сознавала. Ее руки словно порхали сами по себе. А мысли были далеко. Титаниды никогда не спали — если не считать младенцев, — но примерно каждые два-три оборота впадали в состояние затуманенного сознания. То было сонное время, — время, когда мозг мог бродить вдаль и вширь, в прошлое, отправляться в те места, куда вообще-то забредать не хотелось.
Валья воскрешала в памяти свою жизнь с Крисом. Она снова вкушала ее горечь, вновь вспоминала его жажду. Вспоминала и неизбежное, ужасное время прощания с Крисом, когда он из волшебного безумца превратился в безумца-с-тараканами-в-голове. А потом — медленное восстановление доверия и понимание, что прежнего скорее всего не будет уже никогда. Валья снова прикоснулась к своей глубокой любви к Крису — вечной и неизменной.
Затем она подумала про Беллинзону. Эти люди выхолащивали свою родную планету. Для этой цели они применяли оружие, которое было выше ее понимания, — оружие, способное обратить Гиперион в сияющую стекляшку. Валью посетила мысль, что она никогда не стала бы развлекаться им в состоянии бодрствования. Будь у нее такое оружие, она бы воспользовалась им, чтобы выхолостить Беллинзону. Много достойных людей тогда бы погибло, и стыд был бы безмерным. Но несомненно благо от подобного деяния перевесило бы зло. Колесо было домом Вальи, а эти визитеры — не иначе как раковой опухолью, пожирающей сердце колеса. Конечно, были и хорошие люди. Казалось, однако, что если этих хороших собрать в одно место, зло только возрастет.
Подумав об этом снова, Валья поняла, что и людям на Земле, должно быть, приходят в головы схожие мысли. «Мой поступок не будет благом, но добро перевесит зло. Жаль, что погибнут невинные...»
Валья неохотно отказалась от мысли о выхолащивании Беллинзоны. Она вынуждена была продолжать то, чем она и другие титаниды занимались уже многие килообороты, сражаясь с раковой опухолью, клетка за клеткой.
С этой мыслью Валья перешла из сонного времени в реальное и поняла, что уже закончила свой проект. Поднеся его к свету, она тщательно его изучила.
Уже не впервые она занималась подобными делами. Названия для них просто не было. Титаниды никогда не хоронили своих мертвецов. Они просто выбрасывали их в реку Офион и позволяли водам их унести. Никаких мемориалов они не строили.
Другой богини, кроме Геи, у титанид не было. Гею титаниды не любили, — впрочем, вера в нее и не была, собственно говоря, настоящей верой. Просто Гея была так же реальна, как сифилис.
Титаниды не ждали жизни после смерти. Гея заверила их, что ничего похожего не существует, и у них не было повода сомневаться в ее словах. Так что не было у них на этот счет и ритуалов.
Но Валья знала, что у людей все по-другому. Она уже наблюдала похоронные ритуалы в Беллинзоне. Неизменно прагматичная, она не взялась бы утверждать, что подобные ритуалы бессмысленны. И было у нее на попечении тринадцать трупов, причем ни про один нельзя было утверждать, что его хозяин принадлежал к вавилонскому или иному земному культу. Так что же в этом случае оставалось мыслящему существу?
Ответом Вальи была резьба. Все изображения были разными — нечто вроде свободной ассоциации Вальиного неполного понимания человеческих тотемов. Один представлял собой крест и терновый венец. Еще были серп и молот, растущий месяц, звезда Давида и мандала. Было также изображение Микки Мауса, телевизор, настроенный на канал Си-би-эс, свастика, человеческая ладонь, пирамида, колокол и слово SONY. На самом верху располагался самый загадочный символ из всех, некогда начертанный на «Укротителе»: аббревиатура НАСА.
Валья была довольна своей работой. Телевизионный экран был устремлен как раз через пирамиду. Это напомнило Валье другой символ, который в точности напоминал букву S, дважды перечеркнутую.
Пожав плечами, Валья воткнула в землю заостренный конец мемориальной доски. Затем левым передним копытом она стала втаптывать ее в землю, пока доска не оказалась надежно там размещена. Потом она стала копытом подпихивать черепа, пока они не сгруппировались вокруг мемориальной доски. Затем подняла глаза к небу. Это не помогло — ибо там была Гея, а к Гее обращаться не следовало. Тогда Валья оглядела лежащий вокруг мир, который она так любила.
— Кто вы и кем бы вы ни были, — пропела она, — вы, может статься, захотите прижать эти заблудшие человеческие души к своей груди. Я не знаю про них ничего, кроме того, что один был очень молод. Остальные временно были зомби на службе у Лютера, злобной твари, долее не человека. Неважно, что они понаделали за свою жизнь, начинали они невинными детьми, как и все мы, так что не будьте с ними очень жестоки. Ваша вина в том, что вы сделали их людьми, а это был грязный трюк. Если вы и вправду где-то есть и если вы меня слышите, вам должно быть очень за себя стыдно.
Валья не ожидала ответа — и его не получила.
Тогда Валья снова опустилась на колени, подобрала свои инструменты для резьбы по дереву и положила их в сумку. Затем еще раз пнула табличку с деревянной резьбой и последним взглядом окинула мирную сцену.
Дальше Валья уже собралась было направиться К Клубу, но тут увидела скачущего к ней по тропе Рокки и решила его дождаться. Подумав еще, она поняла, что наконец пришла к выводу — пора ответить на предложение, сделанное Рокки в то сонное время.
Присоединившись к Валье, Рокки, не говоря ни слова, взглянул на ее работу. Какое-то время он стоял в торжественном молчании, как обычно стоят на кладбищах люди, затем повернулся к Валье.
— Прошла тысяча оборотов, — пропел он.
Один килооборот, подумала Валья. Сорок два земных дня Крис и Адам уже пребывают пленниками в Преисподней.
— Я решила, — пропела она. — Я решила, что негоже в такое время вводить новую душу в мир.
Глаза Рокки опустились, затем он снова поднял их с проблеском надежды. Она улыбнулась ему и поцеловала в губы.
— Однако хороших времен не бывает никогда, так что сделать это вопреки всему — жест, который меня привлекает. А сделать это в таком возрасте, без одобрения Геи, привлекает меня еще больше. И да будет его жизнь долгой и интересной.
— Люди, — пропел Рокки, — порой используют подобные слова как проклятия.
— Да, я знаю. Они также говорят «да сломаешь ты ногу», чтобы принести удачу. Я не верю ни в проклятия, ни в удачу. Оттого и не могу представить себе, как можно желать, чтобы жизнь была краткой и скучной.
— Люди безумны — это известно всем.
— Давай не будем о людях. Поговори со мной своим телом.
Валья пришла в его объятия, они прижались друг к другу и начали целоваться. Поцелуй был прерван лязгом инструментов Вальи в сумке. Оба рассмеялись, и Валья отложила инструменты в сторону. Поцелуй возобновился.
Такова была первая стадия переднего совокупления. Хотя и не столь формализованное, как совокупление заднее, оно также заключало в себе массу ритуалов. Для разогрева им следовало покрыть друг друга, причем проделать это еще три-четыре раза во время курса более серьезных любовных занятий.
Впереди у обоих были интереснейшие пять оборотов.
ЭПИЗОД IV
Сирокко сидела в дремучем лесу, в двадцати километрах от Клуба. Пятью оборотами раньше она развела небольшой костер. Он все еще пылал ярко. Огонь словно не пожирал поленья. Чудо, да и только.
Один килооборот. Тысяча часов с тех пор, как похитили Адама.
— Что же ты узнала?
Сирокко подняла глаза и заметила за пляшущими огнями лицо Габи. Тогда она расслабилась и чуть сгорбилась.
— Мы узнали, как готовить ядовитый газ, который убивает зомби, — ответила она. — Но мы уже давно это узнали.
Выяснилось, что годится любая кровь, даже кровь титанид. Но волосы непременно должны быть лобковыми, и непременно человеческими. Хорошей новостью оказалось то, что много их не требовалось. Одного волоска достаточно на фунт состава. А еще — пропуск хоть одного ингредиента из смеси Искры разрушал всю партию.
Титаниды уже приготовили целые бушели смеси.
— Что еще ты узнала? Сирокко подумала.
— У меня есть друзья, наблюдающие за Преисподней. С безопасного расстояния. Они сообщили мне о самом последнем действии — у основания южных нагорий. Искра и Робин уже научились плавать. Они в свою очередь научили Конела кое-каким приемам драки. Я учу их управлять самолетом.
Вздохнув, Сирокко потерла ладонью лоб:
— Я знаю, что Крис и Адам целы и невредимы. Знаю также, что Робин испытывает странные мысли насчет Конела. Знаю, что примерно то же самое Искра испытывает ко мне, раз она пыталась сюда за мной последовать. Она становится все опытнее. Я знаю и то, что она постепенно приходит к мысли, что титаниды достойны доверия. Искра даже начинает воздавать должное Конелу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79