Мы поспешно направились к глухому, дощатому забору. Сидор уже пришел в себя от удивления, только когда смотрел на меня, недоуменно качал головой. Пока вокруг все было спокойно. Чтобы освободить руки, я запихала за пазуху полученный от Евстигнея пакет с деньгами. Мой проводник, уверенно приблизился к известному ему месту и развел в стороны оторванные с гвоздей доски. Я пролезла в образовавшуюся щель и оказалась в переулке. Он выбрался вслед за мной, поставил доски на место и облегченно вздохнул.
В переулке никого не оказалась, только далеко впереди шла какая-то баба с узлами в руках. Нас она не видела.
– Туда, – сказал Сидор, и мы пошли следом за ней.
Я не знала, можно ли мне откровенно разговаривать с проводником, и на всякий случай послушала, о чем он думает. Однако ничего интересного не узнала, он еще не пришел в себя от моей метаморфозы и думал только о том, какие развратные в Москве барыни, не стыдящиеся ходить в мужском платье.
– Точно баба! По всему видать баба! – косясь на меня, окончательно решил он. Однако тотчас сомневался. – А с другой стороны – как посмотреть. Ведь был-то молодой парень! И что ж это такое на свете делается! Совсем, видать, люди стыд и совесть потеряли! Баба или парень? А как узнаешь? Не иначе тут какое-то колдовство!
Я решила, что он обо мне ничего не знает, и его Евстигней нанял, чтобы только куда-то меня отвести.
– Далеко нам идти? – спросила я, когда мы отдалились от ресторации на сотню саженей.
– А что Иван Иванович вам, ба… – он помялся, не зная как меня назвать, чтобы не обидеть и попросту, пропустил обращение, – не говорил?
Понять, кого он называет Иваном Ивановичем, было несложно.
– Не успел.
– Да тут не очень далеко, сперва прямо по этой улке, потом туды, – он указал пальцем направление, мы там на постоялом дворе стоим.
– Ты что, не здешний?
– Кто? Я-то? – уточнил он. – Нет, я дальний, прибыл по торговым делам.
– Сидор, откуда ты знаешь Ивана Ивановича? – спросила я, когда мы вышли из узкого переулка на большую, мощеную камнем, улицу.
– Давеча познакомились на постоялом дворе. Он как узнал, что я из Шуи, приказал быть при себе и наградил тремя рублями, – охотно объяснил провожатый. А сегодня велел стоять возле дверей и помочь молодому господину одеться бабой. А вы, простите, кем будите барыней или барином?
– Сейчас барыней, а как сниму капот, да надену треуголку, стану барином, – охотно, объяснила я.
Сидор обдумал мой ответ, но, по здравому размышлению, он его не удовлетворил. Он очень хотел спросить, если я «барин», то откуда тогда у меня длинные женские волосы, но не рискнул лезть в господские дела. Решил про себя, что подсмотрит, как я буду «ходить по малой нужде» и тогда определит к «мужскому или женскому званию» я отношусь.
Мысли у него были простые и короткие. Понимать их было легко, но не интересно. Между тем мы быстро шли по людной улице, не привлекая к себе внимания. Я надвинула дурацкий чепчик на самые глаза, смотрела под ноги и, надеюсь, со стороны походила на обычную небогатую мещанку, спешащую по своим делам в сопровождении то ли слуги, то ли мужа.
Мы скоро добрались до недорогого постоялого двора, расположившегося недалеко от Сенного рынка на Лубянской площади. Здесь по дневному времени почти не было постояльцев, и мы сели в общем зале за большой деревянный стол.
– Что, Сидор, нашел себе в Москве сударышку? – насмешливо спросил разбитной половой в засаленном до черноты фартуке.
Сидор пробормотал что-то невразумительное, чем привел полового в непонятный для меня восторг.
– Смотри, узнает жена, все зенки выдерет! – захохотал он и оставил нас в покое.
– Плохой тут народ, – сообщил мне житель Шуи, – сплошь мазурики. А вы, барыня, откуда будете?
– Я из деревни, – ответила я.
– Это хорошо, сельские люди серьезные и уважительные, не то, что москвичи, – похвалил он. – А за что на вас варнаки ополчились? – осторожно, спросил он.
– Не знаю. А ты сам чем занимаешься и как попал в Москву?
– Я по купечеству, прибыл сюда за товаром, – сразу приободрившись, не без удовольствия, сообщил он.
– У тебя что, своя лавка?
– Нет, лавки мы пока не имеем, – смущенно ответил он, – мы больше вразнос торгуем.
– Выходит ты коробейник?
– Выходит, – вздохнул он. – Ничего, подсоберу деньжат, тогда и на моей улице будет праздник! Открою лавку, разбогатею и стану первым человеком. Сначала всем трудно, но я посчитал, если собирать копейку к копейке, то можно быстро разбогатеть!
Сидор мечтательно прищурил глаза и начал фантазировать на тему предстоящего богатства и успеха. Я делала вид, что слушаю, а сама пыталась понять, как будут развиваться последующие события. После десятидневного перерыва я как-то отвыкла от ощущения опасности и немного трусила. Сегодняшнее происшествие случилось так неожиданно, что я еще не до конца пришла в себя.
– А Иван Иванович говорил, когда он сюда придет или что нам делать дальше? – прервала я косноязычный монолог будущего миллионера.
Сидор не сразу смог отвлечься от своего богатства, но как-то сумел выбраться из воздушных замков, вздохнул и скучным голосом ответил:
– Ничего такого они не говорили. Только велели ждать вас с платьем возле дверей и привести сюда. Я думал, вы что знаете. А кто мне обещанные деньги заплатит?
Когда он заговорил о плате, я вспомнила о свертке, который второпях засунула за пазуху. Смотреть, что в нем, при свидетеле не рискнула и, успокоив коробейника, что разочтусь с ним сама, позвала полового и спросила где мне можно привести в порядок одежду. Тот насмешливо на меня посмотрел и указал на какой-то полутемный чулан.
Оказавшись одна, я вытащила сверток, развернула его и обнаружила там пачку ассигнаций, паспорт на имя московской мещанки Авдотьи Терентьевой тридцати шести лет от роду и записку. Спрятав деньги и документ во внутренний карман сюртука, я с трудом разобрала торопливые каракули. Записка была без подписи, но это меня не смутило. Евстигней был краток:
«Как прочтете, немедленно уезжайте. За вами идут по следу. Все ваши дела я завершу».
– Может, закажем щей? – спросил меня Сидор, когда я вернулась. – Щи здесь хорошие, с наваром!
Точно с наваром, подумала я, увидев, как по столу ползет здоровенный таракан.
– Нет, нам нужно ехать, иди, запрягай лошадь. Поедим по дороге.
– Как это ехать? А товар? – искренне удивился он. – Мне еще товар нужно купить!
– Потом купишь!
– Никуда я без товара не поеду, – неожиданно заупрямился коробейник. – Я что, просто так триста верст с гаком отмахал! За три-то рубля!
– Я тебе дам еще двадцать, – предложила я.
– Тридцать, – начал он торг, посмотрел на меня и торопливо добавил, – и семь!
– Двадцать семь и еще десять если поторопишься! – предложила я.
– Нет, так не пойдет, я своею цену знаю, – начал, было, спорить Сидор. – Как это двадцать семь и десять? Это сколько будет? – он посчитал в уме, и сорвался с места. – Сей минут, барыня, все будет готово!
Глава 18
Из Москвы мы выбрались безо всяких сложностей. Дорога была не столбовая, а обычная проселочная, почти без сторожевых постов. Нас только пару раз останавливали будочники, но, взглянув на возчика и пассажирку, даже не спрашивали паспорта. Ехали мы очень медленно. Маленькая мохнатая лошаденка с трудом тащила скрипучую телегу. Она упиралась в дорогу всеми четырьмя ногами, и при каждом подъеме укоризненного поглядывала на хозяина. Окованные колеса прыгали по всем дорожным выбоинам, и телегу трясло так, что я всерьез боялась за своего будущего ребенка.
Сидор, так и не отведавший наваристых щей, уныло шел рядом с телегой. Я устроилась на охапке соломы и с грустью вспоминала, что еще утром ехала в рессорной карете и сидела на мягких подушках. Уже на первых верстах пути я поняла, что нужно что-то предпринимать, так ехать триста верст было совершенно немыслимо!
– И куда только все спешат, – сетовал Сидор, разговаривая исключительно с лошадью, – какие такие у людей спешные дела, что нет времени по-людски пообедать. Ты-то Сивка, небось, овса натрескался, а у хозяина в брюхе пусто, – объяснял он ей, кося в мою сторону недовольным взглядом.
Я не обращала на него внимания, сидела, вцепившись в края телеги, и пыталась хоть как-то умостить затекающие ноги. На душе было скверно. Я предчувствовала беду, но не могла понять, откуда она мне угрожает.
– Завтра успение богородицы, – продолжал между тем, сетовать коробейник, – двунадесятый праздник, все честные люди пойдут в церкви, только мы с тобой Сивка, словно какие цыгане или нехристи, не сможем лба перекрестить!
Содрав с меня плату за проезд превышающую годовой его заработок, коробейник еще хотел заставить меня чувствовать перед собой вину. Я до времени молчала и заботилась больше о том, чтобы меня не растрясло, чем о крещеном лбе и бессмертной душе мужика.
– Не знаешь, какая это деревня? – прервала я его монолог, когда впереди показались избы.
– Щелково, – через плечо ответил он, одарив меня сердитым взглядом.
– Давай здесь переночуем, – предложила я, ввиду начинающихся сумерек.
– Переночевать тут, конечно, можно, только что это за дело ехать на пустой желудок! – впервые обратился он прямо ко мне.
– Нужно поискать постоялую избу, – предложила я.
– Так в любую попросимся и переночуем, за денежку всякий пустит!
Сидор еще что-то бормотал себе под нос, а я на ходу соскочила с телеги и пошла по дороге, разминая ноги. Деревня была не бедная, с новыми домами, крытыми большей частью не соломой, дранкой. Найти место для ночлега оказалось действительно просто. В первой же избе, в которую мы постучали, нас без разговоров приютили и тотчас усадили за стол. Крестьянская семья была традиционно большой. Ели, как принято, из одной общей миски, соблюдая очередность. Мы, само собой, подчинились общему правилу. Мой коробейник, наконец, наелся и перестал стонать и жаловаться на человеческую несправедливость.
Я, на всякий случай, держала его мысли под контролем. Были они короткие и скучные. Единственное, что тогда волновало Сидора, какого я все-таки пола. Когда мне понадобилось выйти во двор, он подхватился и попытался составить мне компанию. Избавиться от него мне удалось, но неудача коробейника только подхлестнула. Он начал ломать голову как меня перехитрить и за мной подсмотреть. Я не могла понять, какая ему нужда знать, женщина я или мужчина. Тем более что кем бы я ни была, наши отношения не могли быть больше, чем деловыми. Решила, что его гложет обычное мужское любопытство.
Сразу после ужина наши хозяева начали укладываться спать. Нам с Сидором постелили на соседних лавках. После долгого утомительного дня, я лишь только проложила голову на подушку, и сразу же заснула. Сколько времени я спала, не знаю, наверное, несколько часов. Когда открыла глаза, почувствовала себя выспавшейся. Я посмотрела в стекленное окно, за ним было еще совсем темно. В избе на все голоса храпели спящие люди, пахло кислой капустой, овчиной и детскими неожиданностями.
Чужие сны, стоило только расслабиться, невольно, проникали в сознание, и нужно было делать усилие, чтобы от них избавиться. Я мысленно заткнула уши, чтобы обрести покой и снова заснуть. Но доспать не получилось, от духоты и вони меня начало подташнивать. Какое-то время я терпела, потом решила встать и выйти на свежий воздух. Однако в последний момент услышала, знакомый голос, и осталась лежать.
– Богородица, прости меня грешного, не по своей воле в твое святое успение, иду я на смертный грех, – молился мой провожатый.
Интересно, подумала я, какой это Сидор собирается совершить смертный грех? То, что перед иконами молится именно он, я уже поняла и начала внимательно слушать, о чем он просит Деву Марию.
– Ежели бы точно знать, что она баба, то во имя твое никогда бы не решился на такое святотатство, а как он есть парень, то ты простишь меня заступница…
Я сразу сбросила остатки сонной одури и приподнялась на подушке. В избе был темно, даже перед образами не горела масляная лампадка, и что-либо разглядеть было невозможно.
– Не ради корысти я иду на такое подлое дело, а токмо во имя деток малых. Ты сама мать и должна понять, что не моя в том воля, а весь грех на людей, пославших меня. Не детки бы малые, голодные, никогда бы не согласился на такое подлое дело, – уговаривал он то ли богородицу, то ли свою совесть.
Мне стало интересно узнать, как коробейник собирается меня убить, правда, помогать ему в этом гнусном деле, даже во имя голодных деток, я не собиралась.
Между тем Сидор, окончив покаянную молитву, начал готовиться к предстоящему преступлению. Убийцей он был неопытным и не придумал ничего лучшего, как зарубить меня топором. То, что я могу закричать и всех разбудить, ему в голову почему-то не приходило. Расчет у коробейника был наивный, но в чем-то правильный. Он меня бьет топором по голове и тут же убегает. Когда утром хозяева найдут постоялицу мертвой, то из страха быть обвиненными в убийстве, скроют его преступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42