Перед Софаритой снова предстало видение: большая комната с круглой кроватью, застланной шелковыми простынями. На кровати выделывали разные шутки две женщины и мужчина.
Что же это с ней творится такое? Она попыталась сохранить спокойствие.
— Твоя тетя содержит публичный дом?
— В общем, да, но те, кто у нее служит, предпочитают называться затейницами и затейниками. За одну ночь они зарабатывают больше, чем я за неделю. И куда больше, чем ты сможешь заработать служанкой или судомойкой.
— Сколько, например?
— Тетушка говорит, это зависит от того, что от тебя требуется, и от щедрости клиента. Другими словами, ты, если понравишься какому-нибудь богачу, за ночь можешь заработать сто серебряных монет. Но обычно выходит двадцать или тридцать.
— Так много?
— Что, соблазнительно?
— А то нет! Или ты не все мне сказал?
— Нет, все — вот только в Эгару такое ремесло не слишком уважают. Говорят, у грязевиков шлюх почитают чуть ли не как святых, и партаки их тоже высоко ставят, а вот у нас, у вагаров, они стоят ниже некуда.
— А нельзя ли мне работать здесь, у тебя?
— Можно, только жалованья тебе даже на эту комнату хватать не будет.
— Я подумаю, — сказала Софарита.
Толпы народа собрались посмотреть, как «Змей» входит в гавань Эгару. У аватаров постарше глаза подернулись слезами, более молодые не могли надивиться. Корабль, лишенный неуклюжих мачт, больше не переваливался на волнах, а шел ровно и величественно. Вагары, из которых в основном и состояла толпа, тоже никогда не видели «Змея» полностью обеспеченным энергией.
Талабан подвел судно к самому причалу, и матросы бросили концы портовым рабочим. Корабль закрепили, Талабан отключил энергию.
Подвижник Ро распоряжался выгрузкой четырех сундуков — трех полных и одного пустого. Ро хотел забрать и тот, что стоял в камере «Змея», но Талабан воспротивился.
— Я отдам его, только если подвижник-маршал потребует, — заявил он. — До тех пор сундук останется на корабле.
Сундуки осторожно перенесли в повозку, и Ро велел вознице ехать во дворец. Сам он сел на козлы рядом с вагаром, не оглянувшись на корабль и не помахав рукой.
Талабан расплатился с командой и велел тем, кто сходил на берег, следить за списками, вывешенными на воротах гавани.
— Возможно, мы скоро опять отплывем. Будьте наготове.
Оставив на корабле вахтенных под командованием Метраса, Талабан и Пробный Камень сошли на пристань. Талабан нанял открытый экипаж до своего дома на холме Пяти Деревьев.
Дом, у которого рос вишневый сад, не поражал величием и состоял всего из девяти комнат. Белые, без всяких орнаментов стены покрывала красная черепичная крыша, ставни защищали окна от солнца в жаркое время.
Из парадной двери навстречу путешественникам вышла женщина средних лет.
— У нас все готово, господин, — с поклоном сказала она Талабану. — Муж встречал корабль в гавани. Он проветрил вашу спальню и приготовил постель. Вода для ванны греется, в диванной накрыт стол.
— Спасибо, — сказал Талабан, проходя в дом.
— Из дворца приходил посыльный, господин. Совет соберется после заката, и вас просят пожаловать. За вами пришлют экипаж.
Талабан кивнул и прошел в диванную на западной стороне дома, выходящую прямо в сад. Сквозь три больших окна струились потоки света, из сада пахло жасмином, розами и жимолостью.
Талабан снял сапоги и сел. Вошедший с поклоном слуга поставил на ближайший стол кувшин с разбавленным вином, два кубка и снова вышел. Пробный Камень налил капитану вина, а себе набрал с большого стола фруктов, холодного мяса, сыров и свежего хлеба.
Пара слуг появилась снова.
— Ванна готова, господин, — доложила женщина. — Мы вам еще будем нужны?
— Нет, благодарю. — Талабан дал обоим по две серебряные монеты, и они ушли.
— Ты не любишь, когда они умирают, — сказал Пробный Камень.
— Кто?
— Слуги. Ты видишь, как они стареют, и тебе грустно. Я видел твою жизнь, когда мы летали.
Талабан кивнул. Это была правда. Первые его слуги в Эгару, тоже муж с женой, пробыли у него двадцать пять лет, и он привязался к ним. Когда женщина стала прихварывать, он ее вылечил. Это дошло до Совета. Талабану указали, что закон запрещает пользовать кристаллами людей низших рас, и приказали уволить слуг — иначе женщине придется умереть. С тех пор он нанимал прислугу лишь на короткое время.
Пробный Камень уплетал за обе щеки.
— Пойду помоюсь, — потянувшись, сказал Талабан.
Лежа в ароматной воде, он снова стал думать о Криссе. Ее все удивляло, все радовало: весенние цветы, белый голубь, мелькнувший в сумерках, лунная дорожка на темном море.
Ему снова вспомнились две луны и мерцающая фигура Одноглазого Лиса. Пробному Камню он пока не говорил о своем видении — сначала он должен был это обдумать.
Он вылез из ванны, вытерся, преклонил колени на ковре и мысленно проделал Шесть Ритуалов.
Час спустя он облачился в синий шелковый камзол с серебряной каймой и надел на голову серебряный обруч с белым лунным камнем. На поясе у него висел охотничий нож с рукоятью, оплетенной серебряной проволокой. Наряд завершали белые панталоны и сапоги из серебряной кожи.
— Это парадный туалет, — сказал он оборонительным тоном, подметив насмешку в глазах анаджо.
— Очень красиво, — кивнул Пробный Камень.
— Ты в день свадьбы с Суриет надел плащ из орлиных перьев и бисерную шапку, чресла покрыл чехлом из раковин, а губы покрасил белой краской. Я тоже видел твою память.
— Это другое. Перья орла наделены волшебством. Раковины дают мужскую силу.
— Мода у всех разная.
— Очень красиво, — со смехом повторил Пробный Камень.
Талабан усмехнулся — спорить с анаджо было бесполезно.
— Нам надо будет поговорить, когда я вернусь.
— О доме?
— Об Одноглазом Лисе.
— Разбуди меня, и мы поговорим.
Покачиваясь на сиденье экипажа, Талабан смотрел по сторонам. За последние пятьдесят лет город разросся почти вдвое. В отличие от красивых старых домов новые, возникающие на пяти его холмах, строились в основном из глины. Там, на узких улочках» ютился рабочий люд — гончары, пекари, каменщики, портные, плотники… Вагаров в городе стало теперь в сто раз больше, чем их аватарских господ, — и разница постоянно увеличивалась.
Талабан в мрачном настроении проехал старый каменный мост и оказался в аватарском квартале.
Здесь высились гордые здания, облицованные мрамором, украшенные статуями. Здесь били фонтаны и зеленели парки с искусственными прудами. Талабан проследовал мимо Библиотеки и Музея Древностей. Оба здания строились в пору расцвета старой империи. Стены из восьмидесятитонных блоков складывала малая горстка рабочих при помощи легендарной Музыки Верховного Аватара. Ребенком в Параполисе Талабан видел, как это делается. Сначала какой-нибудь подвижник проигрывал простую мелодию на флейте, затем вступали трубы. Каменщики-аватары начинали работать, следуя ритму, и каменные блоки в их руках перемещались легко, как мешки с зерном. Люди собирались, чтобы полюбоваться этим волшебным действом и послушать музыку.
Карниз над входом в Библиотеку поддерживали две тридцатифутовые статуи, а на самом карнизе восседало на троне мраморное изваяние последнего из Верховных Аватаров, простирающего руки к своему народу. Первоначальный замысел состоял в том, что свое высокое положение он занимает лишь по воле народа — отсюда и два вагара, которые держат его на плечах.
Теперь эта группа в глазах Талабана символизировала гнет аватарского правления.
Люди, во множестве гуляющие по каменным тротуарам, останавливались поглядеть на витрины. Здесь прохожие были одеты получше — в центре большей частью прогуливались богатые купцы-вагары со своими семьями.
Многие аватары смотрели на купеческий класс как на свою опору среди людей низшей расы, но Талабан не поддавался этой иллюзии. Купцам не терпится свергнуть аватаров больше, чем всем остальным. Если они заберут городскую торговлю в свои руки, их доходы сразу взлетят до небес.
Экипаж ехал дальше, и Талабан уже различал на фоне ночного неба очертания дворца. Окна ярко светились — там установили один из сундуков. Аватарские архитекторы построили дворец два века назад, когда у империи вполне хватало сил и энергии на воздвижение подобных зданий. Он и теперь оставался, возможно, самым красивым из того, что избежало обледенения. Крыша из листового золота, стены украшены статуями И фресками из истории аватаров.
Двое аватарских часовых пропустили экипаж Талабана в распахнутые бронзовые ворота.
Шестьдесят четыре ступени к дверям дворца, разбитые на восемь пролетов, символизировали жизненный путь: зачатие, рождение, рост, взросление, возмужание, мудрость, духовное просветление и смерть.
По обе стороны стояли статуи, глядя застывшими глазами на смертных, идущих мимо, — герои, наставники, мистики, поэты. Их имена и деяния значились на мраморных досках.
Талабан задержался перед статуей Варабилиса, поэта и пророка, творца Шести Ритуалов. Изваяние изображало юношу, держащего в поднятых руках расправившего крылья голубя.
«Птица не ищет прошлого, но устремляется с надеждой в будущее», — гласила надпись на постаменте.
Теперь это перестало быть истиной, подумал Талабан.
Во дворце вагарский слуга провел его в большой зал с диванами, креслами и тремя длинными накрытыми столами. Большинство советников были уже в сборе. Толстый Капришан в серебряном одеянии беседовал у западного окна со своими помощниками. Никлин, самый богатый, а значит, и самый влиятельный из советников, стоял под галереей в окружении сторонников.
Подвижника Ро Талабан не видел.
— Добрый вечер, кузен. Я слышал, твое путешествие оказалось успешным.
Это был Вирук — в черном шелковом камзоле с серебром, с вымытыми напомаженными волосами и без оружия.
— Добрый вечер, Вирук. Надеюсь, ты не слишком скучал здесь без меня.
— О нет — но стоит ли говорить о моих скромных делах.
Герой дня у нас ты. Благодаря тебе мы обеспечили свое господство еще на несколько лет.
— Хорошо бы, — сказал Талабан, глядя в его светло-серые глаза.
— Экий ты дипломат! Я слышал, у вас была стычка с кралами. Они в самом деле так страшны, как говорят?
— Они быстры и очень опасны.
— Хотелось бы мне убить одного. Пожалуй, в следующий раз поеду с тобой.
— Твое мастерство нам очень пригодилось бы, но решать это должен подвижник-маршал.
Двери в зал заседаний отворились. Именно в это мгновение вошел подвижник Ро и, не сказав никому ни слова, занял свое место.
— Сейчас этот коротышка угостит нас помпезной речью, — сказал Вирук.
— Он заслужил право заговорить нас до полусмерти, — ответил Талабан.
Вирук с усмешкой положил руку ему на плечо.
— Нравишься ты мне. Право, нравишься. — Его улыбка померкла. — Мой астролог говорит, что когда-нибудь нам с тобой придется сразиться насмерть.
— Будем надеяться, что астролог у тебя плохой, — улыбнулся Талабан. — Но если предсказание сбудется, будь уверен: я похороню тебя со всеми почестями.
— Ты мне правда нравишься, Талабан, — рассмеялся Вирук.
Глава 14
Вирук, делая вид, что внимательно слушает речь подвижника Капришана, сравнивал оратора с покойным царем партаков. Оба были жирны до неприличия, и у обоих из всех пор сочилась фальшивая искренность. Вирук представил, как стреляет в Капришана из зи-лука, и это вызвало у него улыбку.
— Я сказал что-то смешное, кузен? — осведомился советник, заметив это.
— Виноват, кузен, я всего лишь восхищаюсь твоим красноречием.
Тридцать советников сидели вокруг стола, и два аватарских секретаря делали записи. Вирук смотрел на внимательные лица слушателей. Толстяк очень богат, и это завоевало ему множество друзей. По меньшей мере восемь из присутствующих здесь проголосуют за любое его предложение. Вирук взглянул направо, где сидел худощавый Никлин, упершись подбородком в ладони. Его зализанные назад волосы стягивала на затылке серебряная проволока. Он тоже имеет силу в Совете и может рассчитывать голосов на десять. Еще через три стула сидел подвижник Ро. Ему, богатому, почти как Капришан, и хитрому, как Никлин, тоже следовало бы иметь хорошую поддержку, но этого нет, поскольку он держится чересчур напыщенно, и мало кому это по вкусу. Ро человек блестящий, но холодный и недостаточно хорошо понимает других. Вируку он, однако, нравился.
— Я хотел бы особенно подчеркнуть следующее, — перешел к заключению Капришан. — Если Ану прав, и эти пришельцы действительно аватары, мы должны оказать им радушный прием. Вместе мы сможем установить власть аватаров на многие последующие века. Объединив наши знания, мы добьемся значительного прогресса.
— Это зависит от того, кузен, кем они считают себя, — заметил подвижник-маршал, — равными нам или высшими.
— Выше нас никого быть не может, — вставил Никлин.
— Они, возможно, думают то же самое, — ответил Раэль. — Однако мы не сможем составить план действий, пока не увидим, как они будут себя вести — враждебно или дружественно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47