Ответ седовласый рыцарь дал, не задумываясь и даже как будто не ощущая нелепости своих слов в создавшихся условиях.
— Так приказал король, — произнес он. — Его величество поручил нам охранять дорогу и побережье.
— Хорошо же вы их охраняли! — в сердцах бросил Барабин, но его гнев ничего уже не мог изменить.
Таугас был потерян, и Барабин отметил про себя, что его пребывание в королевстве Баргаут складывается как-то очень неудачно.
С первых часов ему все время приходилось отступать, причем по большей части — со стремительностью панического бегства.
На самом деле в панику Барабин ни на секунду не впадал, и каждое его бегство было вполне обоснованным. Еще в спецназе его учили, что героически погибнуть — невелика хитрость, а стремиться нужно к тому, чтобы выжить и выполнить задачу.
Его стратегической задачей на текущий момент было вызволить из плена Веронику Десницкую, и тактическое отступление в определенной мере способствовало ее выполнению.
По крайней мере, Барабин до сих пор был жив. А ведь если его убьют, то судьбой Вероники в этой стране и во всем этом мире вряд ли кто-нибудь озаботится.
Роман уже достаточно хорошо понял, что обращение в рабство и торговля людьми за наличные и в кредит в этой области пространства очень даже в порядке вещей. И если история Вероники Десницкой и может привлечь чье-либо внимание, то только и исключительно дороговизной объекта сделки.
256 золотых королевских фунтов за дикую гейшу — это действительно дороговато.
Однако все познается в сравнении. Миллион долларов за рабыню — это очень много, а тот же миллион долларов за похищенную дочь олигарха — сумма вполне умеренная.
На этом и сыграл Ночной Вор.
Возможно, он даже готов был вернуть весь миллион Барабину и удовлетвориться суммой в 256 золотых королевских фунтов от Ингера из Ферна. И тогда выходит, что Барабин сам все испортил, устроив потасовку, в результате которой сумка с долларами осталась в подвале, а Роман — в море под скалой.
Но это далеко не факт. Жители Таугаса рисовали Ночного Вора, как человека в высшей степени вероломного. И в этом свете не исключено, что он собирался прикончить Барабина тайно, без лишних свидетелей, и присвоить доллары без огласки, наносящей урон его чести.
Хотя какая честь может быть у человека, который вышел из кшатриев самого низкого пошиба — без роду, без племени и без репутации, завоеванной долгим и верным служением королю.
Все в Баргауте знали, что Ночной Вор просто околдовал короля и только благодаря этому получил рыцарское достоинство, именной меч и титул герцога.
Впрочем, став изменником, он так же быстро всего этого лишился, и ни один рыцарь королевства не воспользовался своим законным правом выступить в его защиту.
Вот только именной меч остался при нем и все попытки его выкрасть закончились провалом. И пришлось королю отдать приказ, повелевающий всем подданным забыть имя этого меча, как они уже забыли имя самого Ночного Вора.
Вот так всеми забытый и жил Робер о’Нифт в своем черном замке на скале у моря, а матери по всему Баргауту пугали им своих детей.
Молодой рыцарь, спасенный Барабиным в полосе прибоя, не так уж давно вышел из детского возраста и, разговорившись с Романом, стал рассказывать ему всякие ужасы про Ночного Вора, который вообще не человек, а демон — прямой потомок Эрка и терранской принцессы.
— А еще говорят, будто он дендрик. А среди них попадаются такие, что еще хуже демонов.
Вот это было уже особенно интересно. С терранцами Барабин кое-как разобрался, определив, что это обыкновенные земляне, непонятным образом попавшие в этот непонятно где расположенный варварский мир с двумя лунами. причем попавшие внезапно и неожиданно для самих себя.
В силу этого они ровным счетом ничего не понимали в окружающей действительности, из-за чего местные жители совершенно естественно считали их полными идиотами.
С дендриками, однако, все было гораздо сложнее.
Во-первых, среди них попадались умные. А во-вторых, некоторые из них были такие, что даже хуже демонов.
Но кто такие дендрики вообще — этого Барабин до сих пор не понял. И ответы разных людей на его наводящие вопросы только еще более запутывали ситуацию.
В общем и целом дендрики — это были люди из той самой страны Гиантрей, где растет большое дерево, на ветвях которого зреют планеты. Но как это понимать, не знали, похоже, и сами информаторы Барабина.
Не только крестьяне и рабыни, но даже благородные рыцари терялись, когда Роман задавал им простой вопрос — как понимать слова о произрастании планет на деревьях?
— Так говорят друиды, — еще прошлой ночью сказал Барабину староста деревни Таугас майор Греган.
И то же самое слово в слово повторил через сутки молодой рыцарь Кентум Кан, который добавил, правда, что дерево это не простое, а волшебное. И не просто волшебное, а самое главное из всех.
Тут бы еще неплохо было выяснить, кто такие друиды, но Барабин, который старательно косил не под терранца и даже не под дендрика, а под обыкновенного чужестранца, старался идиотских по местным меркам вопросов не задавать.
Он уже догадался, что всякий нормальный человек, будь он хоть трижды чужестранец, должен обязательно знать, кто такие друиды.
Как и в случае с гейшами, Барабин тоже в принципе это знал. Но он уже достаточно хорошо усвоил, что в королевстве Баргаут и его окрестностях вещи редко называют своими именами. И наоборот, часто и охотно называют чужими.
Так что местные друиды могли оказаться кем угодно.
Несколько успокаивало то, что они — то ли жрецы, то ли маги и поклоняются священному дереву. Это не слишком противоречило исторической традиции.
Кельтские жрецы, носившие имя друидов в незапамятные времена, тоже были не то маги, не то жрецы, и тоже поклонялись деревьям.
Вот только на тех деревьях не росли планеты.
Это особенно сбивало Барабина с толку. Он никак не мог понять, то ли это причуда языка, и «планетами» здесь называются обыкновенные плоды обыкновенного дерева, которое друиды считают священным (наподобие яблони, выполнявшей в раю функции древа познания добра и зла) — то ли у этих друидов такая оригинальная космогония, и они всерьез верят, что планеты, населенные людьми, растут на ветвях некоего Всемирного Древа.
Собеседники Романа, не приобщенные к великой тайне друидов, слышали звон, но не знали подробностей.
Они вообще пребывали в убеждении, что ойкумена плоская и у нее есть край. И что понятие «планета» не имеет к ойкумене никакого отношения.
А по большому счету, им это было неинтересно. О какой космогонии можно говорить, если даже благородные рыцари не могли скрыть своего удивления, узнав, что Барабин умеет читать.
Доблестные воины свято верили в то, что эта великая премудрость доступна только жрецам и магам, а также тем, в чью голову премудрость вложена колдовством. Но плох тот воин, который позволит магу себя околдовать.
Околдованы знанием бывают обычно гейши, которые и приходят благородным воинам на помощь в тех редких случаях, когда надо что-нибудь прочитать.
Правда, Барабин проходил у местных жителей по разряду безродных кшатриев, и его, к тому же, самого считали колдуном, справедливо полагая, что истреблять без колдовства целые народы — занятие для безродного кшатрия непосильное.
Да что там истребление народов. Без колдовства он не ушел бы живым от того дерева, у которого его осадили не то десять, не то двадцать аргеманов.
Встречая разбросанных по лесу людей из отряда майордома Груса, молодой рыцарь с необсохшим на губах молоком раз за разом пересказывал историю своего спасения, присовокупляя к ней и предшествующую битву под деревом. И с каждым разом число участвовавших в битве аргеманов росло.
Играл свою роль и вероломно убитый бароном Дорсетом оруженосец Барабина — сторукий великан без лица. У нормальных воинов таких оруженосцев не бывает — а у колдуна запросто может быть.
И как видно, именно поэтому разрастающийся понемногу отряд рассеянных по лесу баргаутских воинов под утро решил вдруг, что случайно затесавшийся в их ряды колдун в состоянии помочь им избежать окончательного позора.
— Если ты истребитель народов, то что тебе стоит истребить три сотни аргеманов, — сказал молодой рыцарь и остальные стали вторить ему наперебой, потому что никому не хотелось отвечать перед королем за потерю стратегически важного пункта на дороге, ведущей к замку Ночного Вора.
На выручку Роману пришел только седовласый рыцарь, владетель этих мест, который лучше других знал реалии приграничной полосы.
— В этих горах в каждой деревне свой народ, — заметил он. — Есть такие племена, где и сорок человек не наберется.
Истребление сорока человек в глазах баргаутских рыцарей тоже выглядело высокой доблестью, но все же не настолько, чтобы уверовать в победу в случае, если Барабин выйдет против батальона пиратов в одиночку.
Так что рыцари, число которых в группе выросло уже до трех, изъявили готовность встать с истребителем народов рядом.
С оруженосцами и гейшами было сложнее. По долгу службы им полагалось в первую очередь заботиться о своих хозяевах. А рабыни вообще оказались в подвешенном состоянии. Убивая рыцарей, аргеманы захватывали их именные мечи — а значит, получали власть и над боевыми гейшами.
И хотя гейши не были обязаны сами разыскивать новых хозяев, а могли пассивно ждать, пока те предъявят на них свои права, идти с ними в бой было опасно.
Боец, который в любую минуту может перебежать на сторону противника, причем не как предатель, а в полном соответствии с законом и обычаем — плохой союзник и соратник.
А между тем, большую часть стихийного партизанского отряда, во главе которого неожиданно для самого себя оказался Роман Барабин, составляли именно рабыни.
20
На партизанскую вылазку Барабин решился только потому, что успел приобрести в деревне Таугас по меньшей мере троих друзей. Вернее, двух подруг и одного влиятельного союзника.
Считать этого союзника другом Барабину было трудно. Майор Греган был слишком скользким типом, чтобы Роман мог подружиться с ним всерьез.
Иное дело подруги.
Приобретенная в долг рабыня Наида фактически спасла Роману жизнь во время заварухи, возникшей по вине тупоголового оруженосца майордома Груса.
А первую красавицу деревни Сандру Барабин мог благодарить за ее несдержанный язык. Ведь это она пустила гулять из уст в уста легенду о том, что Роман — истребитель народов.
У этой легенды имелись, конечно, и свои минусы. Но плюсов было больше.
Истребителя народов люди Баргаута уважали гораздо сильнее, чем простого чужестранца без роду и племени с иноземными повадками и терранской привычкой задавать дурацкие вопросы по поводу общеизвестных вещей.
У североамериканских индейцев доблесть воина измерялась количеством скальпов убитых врагов. И в Баргауте имело место нечто похожее. Но так как скальпы предъявлять не требовалось, прослыть великим воином было проще.
А великому воину не пристало оставлять в беде своих женщин.
В том, что женщины в беде, не было никакого сомнения. Седовласый барон Бекар высказался на этот счет однозначно:
— Зачем бы ни пришли сюда аргеманы, а без добычи они не уйдут.
О какой добыче идет речь, Барабин догадался уже сам.
С деревни Таугас было нечего взять, кроме разве что вина — но винные запасы изрядно подорвал отряд майордома Груса.
По понятиям землянина двадцать первого века Таугас не представлял большой ценности для грабителей, оккупантов и мародеров. Но Барабин не забыл разговоры с майором Греганом и его односельчанами под вечер у очага.
В деревне была одна бесспорная ценность — красивые девушки. И по обычаям этого мира они были ценностью в прямом, а не переносном смысле слова.
И барон Бекар, как хороший знаток аргеманских повадок, говорил уверенно:
— «Торванга» в этой бухте не застоится. Корабль для аргеманского вождя ценнее собственной головы. Ингер из Ферна не допустит, чтобы его драккар стал королевским трофеем. Он погрузит на судно добычу и «Торванга» уйдет.
— А как они думают выбираться отсюда? — удивился Роман.
— Если аргеманы обещали взять Беркат, они либо возьмут его, либо останутся у его стен, — сказал барон Бекар.
Это заинтересовало Барабина — в первую очередь потому, что этот факт мог повлиять на судьбу Вероники Десницкой. И Роман, не откладывая дело в долгий ящик, спросил у дона Бекара, кому будут принадлежать гейши Ингера из Ферна, если тот погибнет в бою.
Этот простой вопрос неожиданно вызвал у барона затруднение.
— У аргеманов наследство погибшего делит его община, — сказал он. — Но Ингер из Ферна называет себя королем. И у него есть сыновья.
Барабин с полуслова понял, что если Ингера вдруг убьют, то это вызовет междоусобицу в Таодаре. Но чем она обернется для Вероники, сказать было трудно.
Может быть, после гибели Ингера в свете последующей междоусобицы некому будет отдать за нее оговоренные 256 золотых королевских фунтов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55