— А вы знаете, Павел Семенович, что саамов, суть лопарей, живущих в Лапландии, иногда называют «шумерами севера»? А все потому, что жили они раньше где-то в Приуралье и унаследовали мудрость ариев. И вот, подобно шумерам, древнему народу, который пришел в Междуречье с уже сложившейся системой знаний и создал там всемирно известную Месопотамскую цивилизацию, саамы выдвинулись над всеми жителями Великой тундры в плане духовной культуры, существовала которая в форме шаманизма. Авторитет саамских чародеев был необыкновенно высок…
Тут всех позвали к столу, и рассказчик, прервавшись, с энтузиазмом занялся бужениной с хреном. А вот у Сарычева аппетит отшибло напрочь. Не столько ел да пил, сколько смотрел в окно на оттаптывающих ноги знакомых молодцов. Пасли его старательно, как видно, ждали случая потолковать насчет казны Гранитного. А заодно по поводу ушатанных тачек, зажмурившихся товарищей и хорошо если не о разгромленной «фабрике». Разговаривать на все эти темы Сарычеву очень не хотелось…
— Ну, хозяева, спасибо за хлеб-соль. Пора мне и честь знать.
После завтрака он поднялся и отправился к себе собирать нехитрый скарб. Ствол, меч, бельишко, денег мешок. В дверь постучали, вошел Мазаев-старший.
— Что это ты, Павел Семенович, как с цепи сорвался? Пожил бы еще, на рыбалку съездили б. Чувствовалось, что расставание ему в тягость.
— Спасибо тебе за все, Степан Игнатьич. — Сарычев вжикнул молнией, взвесил на руке баул, одобрительно крякнул. — Только остаться мне никак. И тебя подведу, и себя. Калитка в огороде на замке?
— Нет, на задвижке. — Мазаев коротко взглянул на него, опустил глаза. — Ну как знаешь. Пошли в горницу, присядем на дорожку.
Вздохнул, насупился и ничего больше не сказал. Он вообще после инцидента с Варварой старался лишних вопросов майору не задавать. А тот, простившись со всеми, взял вещички и через двор, огородами, мимо заснеженных парников подался в безлюдный переулок. Потопал башмаками, отряхивая снег, и походкой праздношатающегося пошел вдоль покосившихся заборов. Давайте, ребята, бдите, дышите свежим воздухом. Мороз и солнце, день чудесный…
Только любовался местными красотами Сарычев недолго. На первом же почтамте он набил долларами пару фанерных ящиков, послал один Мазаеву, другой в славный град Петров Маше и, довольно тряхнув сумкой, которая заметно полегчала, зашагал себе дальше. Недалеко, правда, до обшарпанного отеля под названием «Краса Урала». Глянул на незатейливую вывеску, вошел в убогонький холл и с легким сердцем и спокойной душой заангажировал двухкомнатный люкс. Мафия хоть и бессмертна, но не всесильна. Каково же было его удивление, когда уже в местной ресторации он обнаружил слежку. Причем пасли его не бультерьеры-отморозки, только и умеющие, что вцепляться в глотку, нет, легавые еще те, поимистые, с тонким нюхом. Уж не с федеральной ли псарни?
«Да, кому-то я очень нужен», — подумал майор, вспомнил нетронутую мазаевскую ветчину и занялся салатом, щами по-уральски с молодой медвежатиной и скользкими от масла пельменями. Какая может быть война на голодный желудок?
Несмотря на воскресный день народу в заведении было немного. Пара бандитствующих элементов «на пальцах» терла свои вопросы. Трое вэдэвэшных офицеров сосредоточенно, без баб и пьяных выкриков, пили водку, видимо, поминали кого-то. Кроме местных проституток, изготовившихся в ожидании клиентов у барной стойки, внимания на Сарычева, казалось, никто не обращал.
Напившись клюквенного квасу, поданного в большом глиняном кувшине, Александр Степанович щедро дал официанту на чай, широко улыбнулся неохваченному еще шкурью и покинул ресторацию. Скучавшие в холле молодые люди в темных очках за ним не последовали, но едва он отошел от гостиничного фасада метров на полета, как хлопнули дверцы припаркованного неподалеку «форда-скорпио», и его приняли другие молодые люди, одетые менее респектабельно…
«Сколько ж вас, ребятки?» — В газетном киоске Сарычев купил толстенный журнал для настоящих мужчин, уселся на скамейке в сквере и принялся с увлечением шуршать страницами, что, впрочем, не помешало ему отметить, что сопровождающие работали профессионально и связь осуществляли по «рацухам с гарнитуром», держа микрофон на груди, а наушник в ухе. Так, так… Делая вид, что бдительность ему до фени, Александр Степанович показал преследователям местные красоты, пару раз брал такси и наконец совершенно четко определил, что выпасала его бригада из восьмерых волчар на трех машинах.
«Не живется вам, ребята, спокойно». — Майор подумал о мече, спрятанном в гостиничном номере так, что сразу и не найдешь, и, нехорошо усмехнувшись, направился в уральскую жемчужину. Ему очень нравилась местная кухня.
Ариана-Ваэджа. Столица Городов. Двадцать веков до рождения Христа
Всю ночь шел снег. Склоны священных гор сделались совсем седыми, ели у их подножия словно оделись в саван. Казалось, в мире остался только один цвет — белый. Цвет похорон, печали, расставания навсегда. Настало время всем прощаться со Столицей Городов. Те, кто благодарением Ахуры-Мазды имел семью, а значит, совершенством уподобился Гайомартуnote 196, уходили в дивный край, где царят мир и справедливость, освященные Зерваномnote 197. Путь туда одиноким был заказан. Им предстояло умереть в последней схватке со злом, от которого уже не спасала магическая защита. Драконы наступали. Они мучительно убивали жрецов, накладывая магические замкиnote 198, насылали эпидемии, развязывали войны, пробуждали в людях животное начало. Они уже практически победили. Люди по всей земле стали забывать о том, что они боги. Но не все. Тот, кто остался человеком, шел сейчас на смергь сквозь снежную пелену. Следом за Учителем и его верным учеником. Длинные волосы Заратуштры развевались на ветру, мужественное лицо Гидаспы было решительно и бледно. В ушах его набатом звучали слова учителя: «В сердце держи, что учение вернется туда, откуда вышло…»
Забирая ключ от номера, майор уловил странное выражение глаз администраторши и, сделав вид, что поднимающиеся следом молодые люди ему неинтересны, неспешно прошествовал к себе. Включил «Радугу» на рахитичных ножках, внимательно осмотрелся и тихо присвистнул — так и есть, номер шмонали. Однако грамотно, практически ничего не нарушив и не позарившись на деньги. Сразу видно — профи. «Нет, Гранитный здесь ни при чем. — Майор переоделся и отправился в кабак ужинать. — Эти не лаптем щи хлебают. Ладно, будем посмотреть».
Ввиду вечернего времени веселящихся несколько прибыло. На тускло освещенной сцене уже вовсю наяривала рыжая певица в белом трико, разгулялся оркестр, лихо трясли задами танцующие, от всего сердца подпевая: «А на тебе, как на войне…»
Издалека завидев Сарычева, мэтр расцвел улыбкой лепшего друга, а официант, как видно, помня о майорских чаевых, подскочил к его столу с проворством истинно халдейским. Александр Степанович плотно закусил крабовым салатом, заказал шашлык по-карски и направился к барной стойке на предмет общения с прекрасным полом. Выбирать долго не стал, пригласил на танец первую попавшуюся потаскушку — плотненькую, наштукатуренную, в несуществующей мини-юбке.
— Меня зовут Шурик, — доверительно сообщил он.
— Я пригласить хочу на танец вас и только вас, — пропела со сцены рыжая певица.
— Двадцать пять баксов в час, не меньше двух, анально, орально отдельный счетчик, — заученной скороговоркой поведала девица и, когда он решительно кивнул, прижалась к нему нежно и доверчиво. — Мое имя Агнесса.
Когда плясать наскучило, майор усадил даму за стол, махнул рукой подскочившему халдею:
— Девушке поесть и выпить.
Заказ приволокли быстро, и Сарычев принялся увлеченно жевать, со вниманием слушая свою новую знакомую. Терзая цыпленка-табака, она не забывала с увлечением хлестать белое винище, а также, держа майора за клиента чувствительного и денежного, открывать ему свое бедное девичье сердце.
Как приехала она пятерочницей-отличницей
Поступать в Институт энергетический,
Да пристал к ней, девчоночке молоденькой,
Кучерявый доцент, морда бритая.
Морда бритая, похотливая,
А состоял он в приемной комиссии,
А поелику была она девица честная
И дала от ворот поворот псу лядащему,
То явил свою морду тот козел душный на экзамене,
Зарубив молоду-красу, эх, да по конкурсу.
А бяда, знамо дело, в одиночку не хаживает,
Принесли как-то раз люди добрые весточку,
Переслали, значится, из села родного с оказией,
Ну а в ней слово горькое писано,
Померла будто бы на Покров родимая матушка,
В одночасье слегла и тихонько преставилась.
А батяня-злодей, сапожищами топая,
Уж другую привел, молоду да сварливую.
И кричит та строптивица цельный день с утра до ночи,
Мол, не пушшу на порог кого ни попадя.
И пришлось той-то девоньке-паиньке,
Сызмальства у мамани-заступницы
Ничего-то плохого не видевшей,
За прописку лимитну поганую
Поступать на сучильню советскую.
Ох, порядки там были суровые,
В закуте проживали работницы,
Восьмером без сортира, болезные,
А старшой был у них отставной майор,
Душегуб, лиходей из опричнины.
И склонял он, хищный аспид, к блуду адскому
Всех работниц младых, кого ни попадя.
А поелику была ента девонька чистая
Словно белыя горлица, не целована,
То и закрывал он ей наряды соответственно,
И приговаривал при том еще язвительно,
Что если, мол, не ляжешь ты со мной в постелю белую,
С голодухи в мать-сыру землю
Сложишь враз свои белы косточки.
Так-то вот, с год, поди, сердешна промаялась,
ан смотри, стороной, поди,
Пролетают вдаль годы девичьи,
Ну а сердце, знамо дело, просит ласки, дело женское.
И вот как-то раз, на свою бяду,
Заприметила она парнишку фабричного.
Заприметила его враз и приветила,
Отдала ему свое сердце трепетно,
Ну а также девочесть, дело известное,
И любились дружка с дружкою посередь дубрав,
Потому как в закуте места не было.
И постлала им мать-сыра земля
Травы летние постелей брачною.
Ох, бяда, где ты ходишь, разлучница,
Сколько слез по твоей вине миром пролито,
Черный ворон на дубу каркнул пакостно,
И паренька того забрали в солдатчину.
И послали его-то сердешного
Басурмана воевать в степь ковыльную,
Да вот только исхитрились гололобые
И стрельнули ему прямо в буйну голову
Из погана автомата «калашника».
Ой ты гой еси, добрый молодец,
Где лежишь теперь в пустыне неузнанный.
Не заплачет над тобой жена-красавица,
И не будет убиваться мать-родимица,
А схоронят тебя птицы хищные,
Птицы хищные да гады ползучие.
А вот как минула пара месяцев,
То оказалась ента девонька в тягости.
Но творить она не стала непотребное,
И точным сроком родила она ребенчишко,
Круглолиц и белотел да хорош собой.
Вот за него-то, за мальчонку безответного,
И стали гнать ее из закута всем обчеством.
А как пришлось ей на руках с малым грудным дитем
Испрошать ночлега да Христа ради по чужим углам,
То чтобы враз с сумою переметною
Да не пойти той бедной девоньке по миру,
То и пустила по чужим рукам красу свою,
Чтоб поруганием да заработать пропитание.
Заметив по окончании монолога, что вышибить слезу из сотрапезника не удается и за просто так денег ей никто не даст, рассказчица умолкла и занялась вплотную салатом. А майор, прищурившись, сразу увидел, что рассказанное соответствует действительности лишь отчасти.
Проститутку звали Людмилой Ивановной Пятаковой, она действительно года два тому назад приехала из глухого сибирского села на учебу. По конкурсу не прошла и, не пожелав возвращаться в родные пенаты, заделалась «долбежкой» в институтской общаге — общалась на разнообразный половой манер со всеми, кто кормил и с койки не гнал. Затем служила Людмила Ивановна «сыроежкой» note 199 в таксярнике, и наконец удача улыбнулась ей. Нынче она работала в отеле, не валютной, конечно, но ничего, жить можно.
Все уже было выпито и съедено, танцы близились к эндшпилю, и майор повлек свою барышню в номера.
— А что, Агнесса, голос у тебя громкий?
— Не волнуйся, милый, кончаю я мощно, — соврала она и, оказавшись в апартаментах, принялась было прилаживаться к клиенту, но майор мягко отстранился и направился в ванную. — Разминайся пока, я сейчас…
Когда он вышел, держа завернутый в дермантин меч, Людмила Ивановна уже возлежала на гостиничном ложе в дезабилье и демонстрировала клиенту свою главную гордость — сногсшибательные американские чулки с фирменным поясом от Нина Ричи. Однако проклятый извращенец повел себя странно — сунул ей сто баксов и, наказав в течение ближайших двух часов громко изображать бурный оргазм, подхватил сумку и выскочил на балкон. Вот уж действительно, клиент нынче измельчал.
Луна была затянута облаками, гостиница утопала в темноте. Под ее покровом майор легко перебрался с перил на водосточную трубу и, подобно застигнутому врасплох герою-любовнику, стал спускаться на землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48