Принцесса повела руками около себя и поняла, что лежит на постели, застеленной шелковым одеялом. Фэйянь открыла глаза. Она находилась в собственной спальне на Лунтане, а рядом был Баосюй, внимательным и ласковым взором глядевший на жену.
– Баосюй! – измученно воскликнула Фэйянь.-Я попала в ужасный плен. Это ты освободил меня?
– Конечно, – сказал дракон. – Я прочел твое письмо и бросился на помощь. Еле успел… Моя бедная Фэйянь, опять тебе досталось! Но все позади. Отдыхай, любимая, набирайся сил и ни о чем не тревожься.
– У нас будет дитя, Баосюй!
– Знаю, любимая, и потому прошу тебя беречься. А с императрицей Чхунхян я и сам разберусь.
– Ах, при этом имени у меня кружится голова. Эта ведьма чуть не убила меня! Горло пересохло. За каплю воды готова отдать пол-Империи!
Баосюй усмехнулся:
– Не надо разбазаривать Империю. Вот чаша с настоем из успокоительных трав. Это будет тебе полезно. Выпей.
И дракон протянул жене чашу с настоем.
– Спасибо, – прошептала Фэйянь и одним глотком выпила пахнущий нежными травами напиток…
…И поняла, что не было ничего и никого – ни ее родного дома, ни спальни, ни Баосюя. Это был лишь сон, нет, не сон, а греза. Предсмертная греза.
И в гаснущие глаза Фэйянь внимательно, испытующе глядят глаза императрицы Чхунхян.
– Будь ты про… – прошептала Фэйянь и умерла.
Бездыханное тело принцессы династии Тэн лежало у ступеней хрустального дворца. Но вот легкое сияние окутало тело, и от него словно отделилось легкое облако. Облако напоминало принцессу Фэйянь, только легкую и прозрачную. Да, это была старшая душа принцессы, главная душа.
– Добро пожаловать в хрустальный дворец! – сказала императрица Чхунхян душе принцессы.-Вспоминаешь ли ты эти места?
Душа покачала головой.
– Жаль. А не вспоминаешь ли ты того, кто стоит на пороге дворца?
Душа принцессы смотрела на призрачного принца. Затем склонилась в поклоне:
– Наисветлейший принц! Возлюбленный мой!
– Возлюбленная моя! – вскричал-простонал Наисветлейший принц и бросился со ступеней дворца к бесприютной душе. – Наконец я обрел тебя! О зачем ты отправилась в то злосчастное утро рвать глицинии к горе Симао! О зачем пошла по мосту Осторожных!
– Евнух приказал мне нарвать корзину глициний, – печально проговорила душа. – Он замыслил убить меня по приказу твоей матери.
– О возлюбленная моя! О звезда печали, вечно сияющая на небосклоне! Клянусь тебе: отныне мы никогда не расстанемся. Ты навсегда останешься со мною в хрустальном дворце и обретешь покой. Нет, мы обретем покой!
Принц заключил душу принцессы Фэйянь в объятия и удалился с нею во дворец. И тихо закрылись за ними хрустальные двери.
– Пора возвращаться, – сказала императрица монахам.
– Что прикажете делать с телом? – спросил старший монах.
– Похороните труп без почестей и погребальным украшений где-нибудь в заброшенной деревне или близ непроходимого леса. Ее никто не должен найти и никто не найдет!
– Будет исполнено, государыня Мониен.
Перед императрицей из воздуха возникла колесница, запряженная алыми, огнистыми конями. Императрица взошла на колесницу и сказала:
– О, наконец-то душа безумной Мониен, заключенная в моем теле, обретет прощение и покой. Все исполнено, все исполнено! Возрадуйся, Мониен!
Она хлестнула коней пламенной плетью, колесница взвилась в небеса и пропала, стала точкой-звездой на ночном небосводе. А монахи, оставив свои светильники, превратились в стариков жуткого, безобразного вида. Были они великими колдунами, служившими безумной императрице…
– Тело нужно надежно схоронить, – сказал один.
– Это и так ясно, – буркнул другой.
– Где нам лучше всего это сделать?
– За бамбуковой рощей Тысячи Призраков есть великое болото. Туда не пройти ни одному смертному. Да и божество побрезгует туда сунуться.
– Верно. Это хорошее место.
Колдуны взяли тело Фэйянь и тут же оказались за бамбуковой рощей Тысячи Призраков. Здесь бродили неприкаянные духи великих злодеев, самоубийц и непочтительных детей. А болото будто и не имело краев.
В это болото колдуны бросили тело Фэйянь, и оно опустилось на самое дно – туда, куда не проникает ни луч света, ни глоток воздуха. Лишь разложение, смерть и тлен царят там… И никто не оплачет гибель принцессы…
Сделав свое дело, колдуны превратились в черных аистов и разлетелись кто куда. Луна светила за бамбуковой рощей, не давала призракам покоя.
Но так устроен мир, что одно в нем дополняется другим: холод -теплом, мужчина -женщиной, смерть -жизнью. И любое преступление, как бы искусно совершено оно ни было, найдет своего свидетеля и свое наказание.
Небожительная императрица Нэнхун пребывала в нетленных заоблачных чертогах богини Гаиньинь и услаждалась чтением Пяти Священных Законов, когда в золотом сердце ее зашевелилась тревога. Лик Нэнхун изменился, руки задрожали и едва не выронили драгоценный свиток.
– Что с тобой, сестра Нэнхун? – спросила богиня, от тысячи глаз которой ничего не могло укрыться.
– Что-то случилось с моей земной дочерью, принцессой Фэйянь, – сказала Нэнхун. – Ибо свет кулона-оберега изменился. Раньше он был алым, а теперь стал черным. Кто-то посягнул на жизнь моей дочери! О, как я хотела бы быть с нею!
– Сестра-небожительница, но ты же отправили Небесных Чиновников Аня и Юй присматривать за Фэйянь, как делали они это всегда. Под их присмотром с твоей дочерью не случится никакой беды!
– Так-то оно так, – сказала Нэнхун. – Но сердца матери иное чует.
– Сестра, ты уже и Небесным Чиновникам не доверяешь! – покачала головой тысячеглазая Гаиньинь.-Но, впрочем, будь по-твоему. Небесные Чиновники Второго Облачного ранга Ань и Юй, явитесь немедленно на Девятое Небо для отчета о проделанной работе!
Трижды взывала богиня и ни разу не получила ответа. Беспокойство Нэнхун превзошло все границы.
– Я должна спуститься на землю! – вскричала она, заламывая руки. – С моей дочерью что-то случилось!
– Постой! – сказала Гаиньинь. – Сначала мы найдем Аня и Юй и хорошенько проучим их за пренебрежение к своим обязанностям!
Гаиньинь дважды хлопнула в ладоши, и перед нею захлопали крыльями сотни сотен алокрылых фениксов, готовых исполнить волю богини.
– Облетите всю землю и найдите Небесных Чиновников Аня и Юй, а найдя, доставьте на Девятое Небо!
Фениксы ринулись на землю. Прошло некоторое время, и фениксы вернулись.
– Нашли ли вы тех, кого искали? – спросила богиня.
– Нет, о владычица Девятого Неба, – ответил самый старый и почтенный феникс – На земле нет Небесных Чиновников Аня и Юй.
– Я так и знала! – вскрикнула Нэнхун. – Они бросили мою дочь на растерзание судьбе!
Гаиньинь взмахнула рукавами, и фениксы исчезли.
– Спокойствие, сестра. – Богиня была невозмутима. – Еще не все потеряно.
Снова хлопнула она в ладоши, и собрались перед ней дивные небесные звери – цилини.
– Слушаем тебя, богиня, – сказали они.
– Облетите все небеса и преисподние, но найдите Небесных Чиновников Аня и Юй!
Цилини разлетелись, шелестя радужными крыльями. Нэнхун заплакала, и богиня принялась ее утешать.
Прошло некоторое время, и вернулись цилини.
– Мы не нашли Небесных Чиновников Аня и Юй, – доложил самый почтенный цилинь.
Но тут словно комета пролетела по небосклону – это возвращался самый юный и быстрый цилинь по прозвищу Светлорогий.
– О милостивая Гаиньинь, – сказал Светлорогий. – Я нашел тех, кого ты искала.
– Где же они? – нетерпеливо воскликнула Гаиньинь.
– Бог-покровитель Жемчужного Завета, имя ему Нарасайя, и супруга его, богиня Дженара, и верховные боги Китешра, Кейсу и Кейко задержали в своем небесном Нефритовом павильоне Небесных Чиновников. Бог Нарасайя устроил состязание по чтению священных стихов и питью священного вина…
– И что же?
– Небесные Чиновники проиграли и потому выпили слишком много божественного вина. Они уснули в Нефритовом павильоне, а богиня Дженара под страхом низложения с небес запретила их беспокоить. О тысячерукая, мне неведомо, как разбудить Небесных Чиновников!
– Напились?! – проревела богиня.
– Пьянствовать, когда моя дочь, быть может, погибла! – возопила императрица Нэнхун. – О тысячерукая! Позволь мне снизойти на землю и отыскать мою дочь!
– Нет! – сказала Гаиньинь. – Ты и так слишком, часто бываешь на земле, это может повредить твоей небесной природе. Успокойся и послушай меня. Я отправляюсь в Нефритовый павильон и уж там постараюсь разбудить этих негодных пьяниц! И заставлю их перерыть всю землю по песчинке, но найти несчастную Фэйянь! Ты же отправься лучше к супругу ее, Баосюю, и сообщи о том, что терзает твою душу.
– Да, богиня, – поклонилась Нэнхун и, сев на одного из цилиней, полетела на землю. А тысячерукая Гаиньинь, вооружившись мечом из солнечного луча, отправилась в Нефритовый павильон, где спали хмельным сном ничего не подозревающие Небесные Чиновники…
Цзюань 12
ЧАЕПИТИЕ ЛУ СИНЯ
Скажи мне правду – ты из небожителей?
Твой облик – не для этих измерений.
Таким, как ты, – в небесные обители,
Где нет души печальных изменений.
Ты прячешь крылья, но такой, бескрылою,
Ты все равно светлее всех на свете.
Глаза твои сверкают тою силою,
Что неподвластна поступи столетий.
Венок на голове короной кажется,
И ветвь в руке -жезлом императрицы.
А если по щеке слеза покатится,
ЛЪ с ней алмаз в сиянье не сравнится.
И даже если с неба ты низложена,
То небо без тебя осиротело.
Таким, как ты, земное не положено,
И до простых страстей тебе нет дела.
Первый императорский каллиграф господин Лу Синь был неспокоен с тех пор, как вернулся из Хуатуна. Он несколько раз встречался с начальником Тайной службы господином Богу и обсуждал вопрос о том, как вывести на чистую воду всех заговорщиков, умышляющих против жизни государя. Начальник Богу был смелый и прямодушный человек, ничего не понимающий в дворцовых интригах, он прямо говорил Лу Синю, что следует схватить царедворца Оуяна, пытать его и выведать у него все тайны. Но Лу Синь понимал, что это невозможно: за Оуяном стояли прочие царедворцы и клика дворцовых евнухов, составлявших целый «дворец при дворце». Возможно, что все они и не знали об изменничестве Оуяна, а возможно, и наоборот. Но проверить это единым махом, как предлагал начальник Богу, не представлялось разумным.
Был вечер, унылый и тихий, как и все прочие вечера. С тех пор как заболел государь Жэнь-дин, во дворце прекратились все виды развлечений и увеселений. Придворным предписывался пост и усиленное прилежание в молитвах за жизнь императора. Не допускалось винопитие, слушание музыки и песен. Да и какой истинный приверженец государя позволил бы себе тешиться музыкой, пока великого императора точит изнутри неизвестная и не поддающаяся лечению болезнь?
Единственное, что дозволялось, – это чайная церемония, да и то неполная, без участия придворных дам. Дурным тоном считалось даже питье чая в павильоне, поэтому те, кто желал насладиться благодатным напитком, должны были приготовлять его себе сами в личных покоях, не прибегая даже к помощи слуг.
Господин Лу Синь также отослал слуг и, оставшись в одиночестве и тишине своего рабочего кабинета, принялся готовить чай. Это не заняло у него много времени – к чему разводить церемонии с самим собой. Лу Синь налил себе первую чашку ароматного горячего напитка и прошептал, как шептал всегда:
– Эту чашу я пью во здравие владычицы Фэйянь из династии Тэн!
Чай, хоть и заварен был правильно, показался на миг горьким как желчь.
– Я позволяю себе слишком долго пребывать в плохом настроении, и потому мне мерещится Небесная Канцелярия знает что, – усмехнулся Лу Синь. Допив чай, он убрал чашки и чайничек в особый шкафчик, закрыл его на ключ и, усевшись на хургистанском диване, занялся просмотром текущих докладов. Ему приходилось много работать, потому что император Жэнь-дин в минуты просветления повелел назначить своего первого каллиграфа «первостоящим при троне». Быть «первостоящим» – большая честь, но ответственности в этой должности еще больше. К «первостоящему» стекаются чуть ли не все доклады и донесения; он должен решать именем императора множество государственных дел и при этом соблюдать дипломатическую и политическую дальновидность и осторожность. О боги, боги, где те времена, когда Лу Синь был всего лишь беспечным каллиграфом из уезда Хандун?!
Обычно, занимаясь просмотром документов, Лу Синь запирал двери кабинета, чтобы ему никто не мог помешать. Была в этом и дополнительная предосторожность – он знал, что во дворце достаточно негодяев-изменников, готовых разделаться с ним при первой же возможности. И сегодня вечером Лу Синь не поленился собственноручно запереть дверь… И потому очень удивился, когда створка двери с едва слышным шорохом отъехала в сторону.
Каллиграф резко повернул голову -на пороге его кабинета стояла женщина, с ног до головы закутанная в траурное белое покрывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Баосюй! – измученно воскликнула Фэйянь.-Я попала в ужасный плен. Это ты освободил меня?
– Конечно, – сказал дракон. – Я прочел твое письмо и бросился на помощь. Еле успел… Моя бедная Фэйянь, опять тебе досталось! Но все позади. Отдыхай, любимая, набирайся сил и ни о чем не тревожься.
– У нас будет дитя, Баосюй!
– Знаю, любимая, и потому прошу тебя беречься. А с императрицей Чхунхян я и сам разберусь.
– Ах, при этом имени у меня кружится голова. Эта ведьма чуть не убила меня! Горло пересохло. За каплю воды готова отдать пол-Империи!
Баосюй усмехнулся:
– Не надо разбазаривать Империю. Вот чаша с настоем из успокоительных трав. Это будет тебе полезно. Выпей.
И дракон протянул жене чашу с настоем.
– Спасибо, – прошептала Фэйянь и одним глотком выпила пахнущий нежными травами напиток…
…И поняла, что не было ничего и никого – ни ее родного дома, ни спальни, ни Баосюя. Это был лишь сон, нет, не сон, а греза. Предсмертная греза.
И в гаснущие глаза Фэйянь внимательно, испытующе глядят глаза императрицы Чхунхян.
– Будь ты про… – прошептала Фэйянь и умерла.
Бездыханное тело принцессы династии Тэн лежало у ступеней хрустального дворца. Но вот легкое сияние окутало тело, и от него словно отделилось легкое облако. Облако напоминало принцессу Фэйянь, только легкую и прозрачную. Да, это была старшая душа принцессы, главная душа.
– Добро пожаловать в хрустальный дворец! – сказала императрица Чхунхян душе принцессы.-Вспоминаешь ли ты эти места?
Душа покачала головой.
– Жаль. А не вспоминаешь ли ты того, кто стоит на пороге дворца?
Душа принцессы смотрела на призрачного принца. Затем склонилась в поклоне:
– Наисветлейший принц! Возлюбленный мой!
– Возлюбленная моя! – вскричал-простонал Наисветлейший принц и бросился со ступеней дворца к бесприютной душе. – Наконец я обрел тебя! О зачем ты отправилась в то злосчастное утро рвать глицинии к горе Симао! О зачем пошла по мосту Осторожных!
– Евнух приказал мне нарвать корзину глициний, – печально проговорила душа. – Он замыслил убить меня по приказу твоей матери.
– О возлюбленная моя! О звезда печали, вечно сияющая на небосклоне! Клянусь тебе: отныне мы никогда не расстанемся. Ты навсегда останешься со мною в хрустальном дворце и обретешь покой. Нет, мы обретем покой!
Принц заключил душу принцессы Фэйянь в объятия и удалился с нею во дворец. И тихо закрылись за ними хрустальные двери.
– Пора возвращаться, – сказала императрица монахам.
– Что прикажете делать с телом? – спросил старший монах.
– Похороните труп без почестей и погребальным украшений где-нибудь в заброшенной деревне или близ непроходимого леса. Ее никто не должен найти и никто не найдет!
– Будет исполнено, государыня Мониен.
Перед императрицей из воздуха возникла колесница, запряженная алыми, огнистыми конями. Императрица взошла на колесницу и сказала:
– О, наконец-то душа безумной Мониен, заключенная в моем теле, обретет прощение и покой. Все исполнено, все исполнено! Возрадуйся, Мониен!
Она хлестнула коней пламенной плетью, колесница взвилась в небеса и пропала, стала точкой-звездой на ночном небосводе. А монахи, оставив свои светильники, превратились в стариков жуткого, безобразного вида. Были они великими колдунами, служившими безумной императрице…
– Тело нужно надежно схоронить, – сказал один.
– Это и так ясно, – буркнул другой.
– Где нам лучше всего это сделать?
– За бамбуковой рощей Тысячи Призраков есть великое болото. Туда не пройти ни одному смертному. Да и божество побрезгует туда сунуться.
– Верно. Это хорошее место.
Колдуны взяли тело Фэйянь и тут же оказались за бамбуковой рощей Тысячи Призраков. Здесь бродили неприкаянные духи великих злодеев, самоубийц и непочтительных детей. А болото будто и не имело краев.
В это болото колдуны бросили тело Фэйянь, и оно опустилось на самое дно – туда, куда не проникает ни луч света, ни глоток воздуха. Лишь разложение, смерть и тлен царят там… И никто не оплачет гибель принцессы…
Сделав свое дело, колдуны превратились в черных аистов и разлетелись кто куда. Луна светила за бамбуковой рощей, не давала призракам покоя.
Но так устроен мир, что одно в нем дополняется другим: холод -теплом, мужчина -женщиной, смерть -жизнью. И любое преступление, как бы искусно совершено оно ни было, найдет своего свидетеля и свое наказание.
Небожительная императрица Нэнхун пребывала в нетленных заоблачных чертогах богини Гаиньинь и услаждалась чтением Пяти Священных Законов, когда в золотом сердце ее зашевелилась тревога. Лик Нэнхун изменился, руки задрожали и едва не выронили драгоценный свиток.
– Что с тобой, сестра Нэнхун? – спросила богиня, от тысячи глаз которой ничего не могло укрыться.
– Что-то случилось с моей земной дочерью, принцессой Фэйянь, – сказала Нэнхун. – Ибо свет кулона-оберега изменился. Раньше он был алым, а теперь стал черным. Кто-то посягнул на жизнь моей дочери! О, как я хотела бы быть с нею!
– Сестра-небожительница, но ты же отправили Небесных Чиновников Аня и Юй присматривать за Фэйянь, как делали они это всегда. Под их присмотром с твоей дочерью не случится никакой беды!
– Так-то оно так, – сказала Нэнхун. – Но сердца матери иное чует.
– Сестра, ты уже и Небесным Чиновникам не доверяешь! – покачала головой тысячеглазая Гаиньинь.-Но, впрочем, будь по-твоему. Небесные Чиновники Второго Облачного ранга Ань и Юй, явитесь немедленно на Девятое Небо для отчета о проделанной работе!
Трижды взывала богиня и ни разу не получила ответа. Беспокойство Нэнхун превзошло все границы.
– Я должна спуститься на землю! – вскричала она, заламывая руки. – С моей дочерью что-то случилось!
– Постой! – сказала Гаиньинь. – Сначала мы найдем Аня и Юй и хорошенько проучим их за пренебрежение к своим обязанностям!
Гаиньинь дважды хлопнула в ладоши, и перед нею захлопали крыльями сотни сотен алокрылых фениксов, готовых исполнить волю богини.
– Облетите всю землю и найдите Небесных Чиновников Аня и Юй, а найдя, доставьте на Девятое Небо!
Фениксы ринулись на землю. Прошло некоторое время, и фениксы вернулись.
– Нашли ли вы тех, кого искали? – спросила богиня.
– Нет, о владычица Девятого Неба, – ответил самый старый и почтенный феникс – На земле нет Небесных Чиновников Аня и Юй.
– Я так и знала! – вскрикнула Нэнхун. – Они бросили мою дочь на растерзание судьбе!
Гаиньинь взмахнула рукавами, и фениксы исчезли.
– Спокойствие, сестра. – Богиня была невозмутима. – Еще не все потеряно.
Снова хлопнула она в ладоши, и собрались перед ней дивные небесные звери – цилини.
– Слушаем тебя, богиня, – сказали они.
– Облетите все небеса и преисподние, но найдите Небесных Чиновников Аня и Юй!
Цилини разлетелись, шелестя радужными крыльями. Нэнхун заплакала, и богиня принялась ее утешать.
Прошло некоторое время, и вернулись цилини.
– Мы не нашли Небесных Чиновников Аня и Юй, – доложил самый почтенный цилинь.
Но тут словно комета пролетела по небосклону – это возвращался самый юный и быстрый цилинь по прозвищу Светлорогий.
– О милостивая Гаиньинь, – сказал Светлорогий. – Я нашел тех, кого ты искала.
– Где же они? – нетерпеливо воскликнула Гаиньинь.
– Бог-покровитель Жемчужного Завета, имя ему Нарасайя, и супруга его, богиня Дженара, и верховные боги Китешра, Кейсу и Кейко задержали в своем небесном Нефритовом павильоне Небесных Чиновников. Бог Нарасайя устроил состязание по чтению священных стихов и питью священного вина…
– И что же?
– Небесные Чиновники проиграли и потому выпили слишком много божественного вина. Они уснули в Нефритовом павильоне, а богиня Дженара под страхом низложения с небес запретила их беспокоить. О тысячерукая, мне неведомо, как разбудить Небесных Чиновников!
– Напились?! – проревела богиня.
– Пьянствовать, когда моя дочь, быть может, погибла! – возопила императрица Нэнхун. – О тысячерукая! Позволь мне снизойти на землю и отыскать мою дочь!
– Нет! – сказала Гаиньинь. – Ты и так слишком, часто бываешь на земле, это может повредить твоей небесной природе. Успокойся и послушай меня. Я отправляюсь в Нефритовый павильон и уж там постараюсь разбудить этих негодных пьяниц! И заставлю их перерыть всю землю по песчинке, но найти несчастную Фэйянь! Ты же отправься лучше к супругу ее, Баосюю, и сообщи о том, что терзает твою душу.
– Да, богиня, – поклонилась Нэнхун и, сев на одного из цилиней, полетела на землю. А тысячерукая Гаиньинь, вооружившись мечом из солнечного луча, отправилась в Нефритовый павильон, где спали хмельным сном ничего не подозревающие Небесные Чиновники…
Цзюань 12
ЧАЕПИТИЕ ЛУ СИНЯ
Скажи мне правду – ты из небожителей?
Твой облик – не для этих измерений.
Таким, как ты, – в небесные обители,
Где нет души печальных изменений.
Ты прячешь крылья, но такой, бескрылою,
Ты все равно светлее всех на свете.
Глаза твои сверкают тою силою,
Что неподвластна поступи столетий.
Венок на голове короной кажется,
И ветвь в руке -жезлом императрицы.
А если по щеке слеза покатится,
ЛЪ с ней алмаз в сиянье не сравнится.
И даже если с неба ты низложена,
То небо без тебя осиротело.
Таким, как ты, земное не положено,
И до простых страстей тебе нет дела.
Первый императорский каллиграф господин Лу Синь был неспокоен с тех пор, как вернулся из Хуатуна. Он несколько раз встречался с начальником Тайной службы господином Богу и обсуждал вопрос о том, как вывести на чистую воду всех заговорщиков, умышляющих против жизни государя. Начальник Богу был смелый и прямодушный человек, ничего не понимающий в дворцовых интригах, он прямо говорил Лу Синю, что следует схватить царедворца Оуяна, пытать его и выведать у него все тайны. Но Лу Синь понимал, что это невозможно: за Оуяном стояли прочие царедворцы и клика дворцовых евнухов, составлявших целый «дворец при дворце». Возможно, что все они и не знали об изменничестве Оуяна, а возможно, и наоборот. Но проверить это единым махом, как предлагал начальник Богу, не представлялось разумным.
Был вечер, унылый и тихий, как и все прочие вечера. С тех пор как заболел государь Жэнь-дин, во дворце прекратились все виды развлечений и увеселений. Придворным предписывался пост и усиленное прилежание в молитвах за жизнь императора. Не допускалось винопитие, слушание музыки и песен. Да и какой истинный приверженец государя позволил бы себе тешиться музыкой, пока великого императора точит изнутри неизвестная и не поддающаяся лечению болезнь?
Единственное, что дозволялось, – это чайная церемония, да и то неполная, без участия придворных дам. Дурным тоном считалось даже питье чая в павильоне, поэтому те, кто желал насладиться благодатным напитком, должны были приготовлять его себе сами в личных покоях, не прибегая даже к помощи слуг.
Господин Лу Синь также отослал слуг и, оставшись в одиночестве и тишине своего рабочего кабинета, принялся готовить чай. Это не заняло у него много времени – к чему разводить церемонии с самим собой. Лу Синь налил себе первую чашку ароматного горячего напитка и прошептал, как шептал всегда:
– Эту чашу я пью во здравие владычицы Фэйянь из династии Тэн!
Чай, хоть и заварен был правильно, показался на миг горьким как желчь.
– Я позволяю себе слишком долго пребывать в плохом настроении, и потому мне мерещится Небесная Канцелярия знает что, – усмехнулся Лу Синь. Допив чай, он убрал чашки и чайничек в особый шкафчик, закрыл его на ключ и, усевшись на хургистанском диване, занялся просмотром текущих докладов. Ему приходилось много работать, потому что император Жэнь-дин в минуты просветления повелел назначить своего первого каллиграфа «первостоящим при троне». Быть «первостоящим» – большая честь, но ответственности в этой должности еще больше. К «первостоящему» стекаются чуть ли не все доклады и донесения; он должен решать именем императора множество государственных дел и при этом соблюдать дипломатическую и политическую дальновидность и осторожность. О боги, боги, где те времена, когда Лу Синь был всего лишь беспечным каллиграфом из уезда Хандун?!
Обычно, занимаясь просмотром документов, Лу Синь запирал двери кабинета, чтобы ему никто не мог помешать. Была в этом и дополнительная предосторожность – он знал, что во дворце достаточно негодяев-изменников, готовых разделаться с ним при первой же возможности. И сегодня вечером Лу Синь не поленился собственноручно запереть дверь… И потому очень удивился, когда створка двери с едва слышным шорохом отъехала в сторону.
Каллиграф резко повернул голову -на пороге его кабинета стояла женщина, с ног до головы закутанная в траурное белое покрывало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39