– То есть вы не уверены?
– Никогда нельзя быть ни в чем уверенным.
– Тогда что же это могло быть?
– Хм, – произнес повар, по-прежнему глядя на официанта и медленно произнося слова. – Может быть, и так, знаете ли, что это был кусочек человечины.
– То есть мужчины?
– Да.
– Господи помилуй.
– Или женщины. На вкус они одинаковые.
– Вы меня просто удивляете, – заявил юноша.
– Век живи – век учись.
– Вот уж верно.
– По правде, в последнее время мы его много получали от мясника вместо свинины, – заявил повар.
– Вот как?
– Вся беда в том, что свинину и человечину невозможно отличить друг от друга. Обе хороши.
– То, что я только что съел, было просто великолепно.
– Рад, что вам понравилось, – сказал повар. – Но если быть до конца честным, я думаю, это скорее свинья. Почти уверен.
– Уверены?
– Да.
– В таком случае мы должны допустить, что вы правы, – сказал Лексингтон. – А теперь расскажите, пожалуйста, – и вот вам еще сто долларов за хлопоты, расскажите, пожалуйста, подробно, как вы ее приготовили.
Спрятав деньги, повар пустился в красочное описание того, как следует жарить филейную часть свинины, а юноша, не желая пропустить ни единого слова из столь замечательного рецепта, уселся за кухонный стол и записал каждую подробность в свою записную книжку.
– Это все? – спросил он, когда повар закончил.
– Все.
– Но наверняка есть что-то еще?
– Для начала нужно иметь хороший кусок мяса, – сказал повар. – Это уже полдела. Боров должен быть упитанный, и разделать его надо правильно, иначе, как ни готовь, выйдет скверно.
– Покажите, как это делается, – сказал Лексингтон. – Разделайте свинью прямо сейчас, чтобы я научился.
– Мы не разделываем свиней на кухне, – сказал повар. – То мясо, что вы сейчас ели, поступило с завода в Бронксе.
– Так дайте же мне адрес!
Повар дал ему адрес, и наш герой, многократно поблагодарив их обоих за любезность, выбежал на улицу, вскочил в такси и направился в Бронкс.
8
Вокруг четырехэтажного здания мясокомбината стоял сладкий и тяжелый запах, точно пахло мускусом. У главных ворот висело объявление: "Добро пожаловать в любое время", и воодушевленный Лексингтон прошел через ворота и оказался в мощенном булыжником дворе. Затем он двинулся дальше, придерживаясь указателя "Экскурсии с гидом", и наконец приблизился к сараю из рифленого железа, в стороне от главного здания, с вывеской "Комната ожидания посетителей". Вежливо постучав в дверь, он вошел внутрь.
В комнате ожидания уже сидели шесть человек. Там была толстая мама с мальчиками лет девяти и одиннадцати, молодая пара с блестящими глазами, похоже, отмечающая медовый месяц, и еще бледная женщина в длинных белых перчатках. Она сидела в напряженной позе и, сложив руки на коленях, глядела прямо перед собой. Никто не произносил ни слова. Уж не пишут ли и они, подобно ему, поваренные книги, подумал Лексингтон, но, когда он громко спросил их об этом, ответа не получил. Взрослые лишь загадочно улыбнулись про себя и покачали головами, а двое детей уставились на него, точно увидели сумасшедшего.
Вскоре дверь открылась. В комнату просунул голову какой-то человек с веселым розовым лицом и сказал:
– Следующий, пожалуйста.
Поднялась мать с мальчиками и вышла.
Минут через десять тот же человек возвратился.
– Следующий, пожалуйста, – снова произнес он.
Вскочила пара, у которой был медовый месяц, и последовала за ним.
Вошли новые посетители и сели – муж среднего возраста и среднего возраста жена. У жены была плетеная корзинка с продуктами.
– Следующий, пожалуйста, – сказал гид.
Поднялась женщина в длинных белых перчатках.
Вошли еще несколько человек и расселись на стульях с жесткими спинками.
Скоро гид вернулся в третий раз, и теперь наступил черед Лексингтона.
– Следуйте за мной, пожалуйста, – сказал гид, ведя юношу через двор к главному зданию.
– Как интересно! – вскричал Лексингтон, прыгая с ноги на ногу. – Как бы мне хотелось, чтобы сейчас со мной была моя дорогая бабушка Глосспан и посмотрела на то, что я собираюсь увидеть.
– Я провожу лишь предварительную экскурсию, – сказал гид. – Потом я передам вас на руки кому-нибудь другому.
– Как скажете, – восторженно проговорил юноша.
Сначала они посетили просторную огороженную площадку, где бродило несколько сот свиней.
– Вот здесь все начинается, – сказал гид. – Вон туда они входят.
– Куда?
– Да прямо туда. – Гид указал на длинный деревянный сарай у стены, окружавшей фабрику. – Мы его называем Домом, где заковывают в кандалы. Сюда, пожалуйста.
Когда Лексингтон с гидом подошли к Дому, где заковывают в кандалы, трое мужчин в высоких резиновых сапогах как раз загоняли туда дюжину свиней, и они вошли вместе с ними.
– Теперь, – сказал гид, – смотрите, как их будут заковывать в кандалы.
Внутри сарай представлял собой голое помещение без крыши, однако вдоль одной стены, параллельно земле, футах в трех над ней, медленно двигался стальной кабель с крюками. В конце сарая кабель менял направление и через открытую крышу поднимался вертикально к верхнему этажу главного здания.
Двенадцать свиней сгрудились в дальнем конце сарая и стояли тихо, опасливо озираясь. Мужчина в резиновых сапогах снял со стены металлическую цепь и сзади приблизился к ближайшему животному. Нагнувшись, он быстро накинул петлю на его заднюю ногу. Другой конец прикрепил к крюку, двигавшемуся мимо него на кабеле. Цепь натянулась. Ногу свиньи потянуло вверх, и цепь потащила свинью за собой, но она не упала. Она оказалась ловкой, и ей каким-то образом удавалось сохранять равновесие на трех ногах. Свинья прыгала с ноги на ногу и сопротивлялась натяжению цепи, однако все же пятилась и пятилась, пока в конце сарая кабель не изменил направление и не ушел вертикально вверх. Там свинья дернулась, оторвалась от земли и повисла в воздухе. Пронзительный протестующий визг заполнил помещение.
– Поистине захватывающий процесс, – сказал Лексингтон. – Но что это так смешно треснуло, когда она стала подниматься наверх?
– Наверное, нога, – ответил гид. – А может, и что другое.
– Но это имеет какое-нибудь значение?
– Да никакого, – ответил гид. – Кости ведь не едят.
Мужчины в резиновых сапогах меж тем занялись заковыванием в кандалы остальных свиней. Одну за другой они прицепляли их к крюкам на движущемся кабеле и поднимали выше крыши. Поднимаясь, свиньи громко выражали протест.
– Этот рецепт будет посложнее, чем собирание трав, – сказал Лексингтон. – Бабушка Глосспан ни за что бы с ним не справилась.
Пока Лексингтон глядел вверх на последнюю поднимавшуюся свинью, мужчина в резиновых сапогах тихо приблизился к нему сзади и, пропустив один конец цепи вокруг лодыжки юноши, закрепил петлю, прицепив другой ее конец к движущейся ленте. Не успев сообразить, что происходит, наш герой в следующий момент резко дернулся, потом упал, и его потащило ногами вперед по бетонному полу Дома, где заковывают в кандалы.
– Остановитесь! – кричал он. – Стойте! Ногу защемило!
Но его, казалось, никто не слышал, и пять секунд спустя несчастный молодой человек оторвался от пола и стал подниматься вертикально вверх сквозь открытую крышу сарая. Он висел вниз головой и дергался, как рыба, которую только что вытащили на берег.
– Помогите! – кричал он. – Помогите! Произошла ужасная ошибка. Остановите моторы! Спустите меня вниз!
Гид вынул сигару изо рта, невозмутимо взглянул на быстро поднимающегося юношу, но ничего не произнес. Мужчины в резиновых сапогах уже направились за следующей партией свиней.
– Спасите меня! – кричал наш герой. – Дайте мне спуститься вниз! Пожалуйста, дайте мне спуститься вниз!
Между тем, он уже приближался к верхнему этажу здания, где движущаяся лента изгибалась, как змея, и уходила в отверстие в стене, похожее на дверной проем без двери; а там, на пороге, точно святой Петр у райских врат, его поджидал мясник в желтом запятнанном резиновом фартуке.
Лексингтон, хотя и висел вниз головой, все же увидел его, пусть и мельком, но выражение абсолютного покоя и добросердечия на лице этого человека заметить успел, равно как и веселые огоньки в глазах, легкую задумчивую улыбку, ямочки на щеках – и все это дало ему надежду.
– Привет! – улыбаясь, сказал мясник.
– Быстрее! Спасите меня! – кричал наш герой.
– С удовольствием, – сказал мясник и, ласково взяв Лексингтона за ухо левой рукой, поднял правую руку и ловко вскрыл ножом яремную вену мальчика.
Лента продолжала двигаться. Лексингтон по-прежнему висел вверх ногами, кровь лилась у него из горла и заливала глаза, но кое-что он все-таки мог разглядеть. У него возникло смутное впечатление, будто он оказался в необычайно длинной комнате, и в дальнем конце этой комнаты стоял огромный дымящийся котел с водой, а вокруг котла, едва видимые сквозь пар, плясали темные фигуры, размахивая длинными кольями. Конвейерная лента проходила прямо над котлом, и свиньи падали в кипящую воду одна за другой. У одной свиньи на передних ногах были длинные белые перчатки.
Неожиданно нашего героя страшно потянуло в сон. Но лишь когда его здоровое, сильное сердце откачало из тела последнюю каплю крови, только тогда он перешел из этого, лучшего из всех миров, в другой мир.
Чемпион мира
Целый день, в перерывах между обслуживанием клиентов, мы ползали в конторе заправочной станции по столу и готовили изюм. Ягоды от пребывания в воде размякли и набухли, и, когда мы надрезали их бритвой, кожица лопалась, и содержимое легко выдавливалось наружу.
Между тем, всего изюмин у нас было сто девяносто шесть, и, когда мы закончили, был уже почти вечер.
– Ну чем не хороши! – воскликнул Клод, яростно потирая руки. – Который час, Гордон?
– Шестой.
В окно мы увидели, как к колонке подъехал фургон с женщиной за рулем и, наверное, восемью ребятишками, которые сидели сзади и ели мороженое.
– Надо двигаться, – сказал Клод. – Сам понимаешь, не явимся туда до заката, все пойдет насмарку.
Он уже начинал дергаться. Его лицо было таким же красным, а глаза так же вылезли из орбит, как и тогда – перед собачьими бегами или перед вечерним свиданием с Кларис.
Мы оба вышли из конторы, и Клод отпустил женщине столько галлонов бензина, сколько она просила. Когда она отъехала, он остался стоять посреди дороги и, щурясь, с беспокойством глядел на солнце, – оно висело в дальнем конце долины чуть выше ширины ладони над линией деревьев, на гребне холма.
– Ладно, – сказал он. – Закрывай лавочку.
Гордон быстро обошел все колонки, закрыв их на замок.
– Ты бы лучше снял этот свой желтый свитер, – сказал Клод.
– Это еще зачем?
– При лунном свете ты будешь сверкать в нем, как маяк.
– Все будет в порядке.
– Нет, – сказал Клод. – Сними его, Гордон, прошу тебя. Вернусь через три минуты.
Он исчез в своем автоприцепе за заправочной станцией, а я вернулся в контору и поменял желтый свитер на синий.
Когда мы снова встретились, на Клоде были черные брюки и темно-зеленый свитер с высоким завернутым воротником. На голове коричневая кепка, низко надвинутая на глаза. Он был похож на артиста, играющего в ночном клубе бандита.
– А это что у тебя там? – спросил я, увидев, что на поясе у него что-то топорщится.
Клод задрал свитер и показал мне два тонких белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно и прочно привязанных к животу.
– Чтобы потом в них складывать, – загадочно ответил он.
– Понятно.
– Пошли, – сказал он.
– Не лучше ли нам взять машину?
– Слишком рискованно. Ее могут увидеть, когда мы ее оставим.
– Но ведь до леса больше трех миль.
– Да, – сказал Клод. – И думаю, ты сам понимаешь, что мы можем получить шесть месяцев тюрьмы, если нас схватят.
– Этого ты мне раньше не говорил.
– Разве?
– Я не пойду, – сказал я. – Не стоит того.
– Тебе полезно прогуляться, Гордон. Идем.
Был тихий солнечный вечер, яркие белые облачка неподвижно висели в небе, и в долине было прохладно и очень тихо. Мы пошли по траве вдоль дороги, которая тянулась между холмами в сторону Оксфорда.
– Изюм у тебя? – спросил Клод.
– В кармане.
– Хорошо, – сказал он. – Отлично.
Через десять минут мы свернули с главной дороги на узкую тропинку с высокой изгородью по обеим сторонам. Дальше нам предстояло взбираться вверх.
– Сколько там сторожей? – спросил я.
– Трое.
Клод выбросил выкуренную наполовину сигарету. Спустя минуту он закурил другую.
– Обычно я не одобряю новые методы, – сказал он. – Особенно в такого рода делах.
– Понимаю.
– Но, честное слово, Гордон, думаю, на сей раз нас ждет грандиозный успех.
– Точно?
– Не сомневаюсь.
– Надеюсь, ты прав.
– Это будет вехой в истории браконьерства, – сказал он. – И смотри, ни единой живой душе потом не проговорись, как мы это сделали, понял? Потому что если это просочится, каждый болван в округе будет делать то же самое, и тогда ни одного фазана не останется.
– Ни слова никому не скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113