Как горький пьяница, он всегда
добирается до дому на своих двоих. И таким он теперь будет до пенсии. Я его
вылечил от алкоголизма в три сеанса. Наша медицина безрезультатно лечила его
пятнадцать лет. Как мне это удалось? Дело в том, что алкоголизм есть явление
в сфере физиологии, а горькое пьянство-- в области духа. Я просто слегка
изменил "разворот его мозгов". Услыхав это мое объяснение, врачи больницы,
лечащей от алкоголизма, только посмеялись. Ну что же, это их дело. Но
десятки бывших алкоголиков, ныне-- горьких пьяниц, бродят по городу как
неопровержимые аргументы правоты моих методов.
Потому я иду на детскую площадку и занимаю позицию, удобную для
наблюдения за подъездом, из которого должна появиться Богиня. На колени ко
мне забирается чья-то или ничья кошка. Я ее глажу. Она блаженно мурлычет. Я
начинаю клевать носом. Ничего страшного в этом нет, появление Богини я
замечу в любом состоянии... Вот Она! Я акку-ратно беру кошку на руки и делаю
несколько шагов по направлению к Ней, чтобы Она заметила мое присутствие и
мое внимание к Ней.
Из подъезда напротив вырывается Чарли -- неопределенной породы пес. Он
мчится ко мне, разинув в радостной улыбке пасть. Кошка стремительно удирает
с моего плеча, вырвав клок из бороды. Чарли кидается мне на плечи. Лижет
нос, руки. Из окна раздается недоволь-ный голос хозяйки Чарли. Она считает
меня неподходящей компанией для ее Чарли, а тот изо всех живых существ
нашего дома предпочитает меня. Лишь после третьего сурового оклика хозяйки
Чарли неохотно покидает меня. На пути к подъезду он несколько раз
оглядывается. Когда говорят, что собака -- друг человека, выражаются
неточно, ибо собака-- последний друг человека.
Впрочем, и мне пора. У книжного магазина меня ждет известный спекулянт,
снабжающий труднодоступными, редкими, заграничными и запрещенными книгами
городскую интеллигенцию. Он мне дает сумку с книгами и список адресатов,
которым я должен доставить книги и содрать с них условленную сумму. За это я
имею один процент с выручки. Это немного. Но на обед и на мелкие "карманные"
расходы хватит. Во время этих походов я часто приобретаю себе клиентов. Все
люди чем-нибудь больны. Мне достаточно взглянуть на человека, чтобы заметить
в нем какую-нибудь болезнь, которую я мог бы вылечить. Но люди неохотно
расстаются со своими болезнями. А если ты можешь вылечить их сразу, они не
считают это за лечение. Они предпочитают месяцами и годами ходить по
больницам, торчать в очередях, платить
огромные деньги всякого рода "частникам", "гомеопатам" и "целите-лям".
Иногда я демонстрирую им свои лечебные способности. Они удивляются, но
воспринимают это как нечто такое, в чем нет никакой моей заслуги. И не
платят. Они тратят большие деньги на бесполезное лечение, но жалеют
заплатить даже мелочь за очевидный результат. А ведь часто это образованные
люди. Однажды я сказал об этом одному интеллигенту, которого я избавил от
радикулита.
-- Но вам же это ничего не стоило,-- сказал он.
-- Вы ошибаетесь,-- сказал я,-- это мне стоило гораздо больших усилий,
чем тем врачам, которым вы платите немалые деньги. Я человек не злой и не
мстительный. Но вас я хочу проучить. Пусть ваш радикулит вернется к вам
обратно!..-- После этого он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял
вылечить, обещая по сто рублей за сеанс.
Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар -- отсыпаться на
скамейке. Сейчас тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно.
Милиция к ним привыкла и не трогает. Меня тут знают, уступают место,
приглашают в компанию.
Популярный в свое время в городе, а ныне опустившийся гитарист уступает
мне половину пальто. Судьба гитариста -- типичная судьба самобытного
русского таланта. Когда он был ребенком, о его музыкаль-ных способностях
знали многие, но никто не приложил усилия помочь развить их. Он вырос и
самоучкой овладел гитарой. Появление его было сенсацией. Ему сулили великое
будущее. Его считали даже конкурентом лучшим гитаристам мира. Этот успех и
сгубил его. Окружающие дружно, не сговариваясь, но удивительно согласно
начали убивать его: умалять его талант, замалчивать, спаивать.
-- Ты думаешь, я не вижу того, что сделали со мной мои согражда-не?--
говорит он.-- Вижу. Вижу все до мелочей. Они думают, что я страдаю. Конечно,
страдаю. Но не от того, о чем думают они. Я жажду недостижимого
совершенства, зная заранее, что оно недостижимо: я хо-тел бы так сыграть,
чтобы после этого можно было спокойно умереть с сознанием, что ты достиг
Абсолюта.
Мы засыпаем, тесно прижавшись спинами. Мне нужно сегодня отдох-нуть как
следует и быть свежим для вечернего сеанса. Молодой ученый будет
рассказывать в частной компании о новых веяниях в парапсихоло-гии,
иллюстрируя кое-какие идеи на мне. Сегодня я буду через стенку угадывать
цвета предметов. Если буду в настроении, буду угадывать слова, написанные,
присутствующими на бумаге, и сдвигать без прикос-новения легкие предметы. За
это меня покормят ужином и, возможно, дадут немного денег.
Поздно ночью я тихонько проберусь в "свою" комнатушку, разложу койку,
произнесу мою молитву на сон грядущий и усну сном праведника. Во сне ко мне
придет моя прекрасная Богиня. Она будет танцевать волшебной красоты танец, а
я буду во тьме не способный сделать шаг к ней и совершенно безгласный. А
танцевать она будет непременно вальс. Широкий, плавный, вольный вальс. Вот
так: раз-два-три, раз-два-три! Боже, как мало нужно для счастья, и эту
малость труднее всего получить. Кажется, что уж проще: оставить на время
дела, вымыть лицо и руки, одеть праздничные одежды, взяться за руки и
сделать хотя бы три оборота вальса. Вот так: раз-два-три, раз-два-три... И
все мигом преобразится. Мужчины станут кавалерами, женщины -- дамами.
Исчез-нут морщины. В глазах появится радостный и шаловливый блеск. Лица
расцветут улыбками надежды и обещания. Раз-два-три, раз-два-три,
раз-два...
Но люди забыли танцы радости. Они изобрели подобие танцев-- дерганье до
отупения и потери человеческого достоинства. И волшебное видение исчезает.
Приходит тьма и пустота. Приходит сон без снов-- тренировка на предстоящий
вечный сон. А потом -- холодный и беспо-щадный вывод: самые фантастические
мечты людей сбываются, но самые простые и, казалось бы, самые
легкодостижимые -- ни-когда.
Бессонная ночь
бесконечною кажется.
Но стоит лишь веки зажать.
сны безнадежные
петлями вяжутся.
Хочешь-- не можешь бежать.
Бесследно теряется
жизнь скоротечная.
Страсть догорает зазря.
Как же ты тянешься,
ночь бесконечная!
Что не восходишь, заря?!
АНТИПОД
-- Допустим,-- говорит Антипод,-- душа важнее для человека, чем все
остальное. Пусть тело служит для души. Но ведь и душа нужна для тела. Ладно,
оставим эту сторону дела без внимания. О душе надо заботиться. Ее надо
хранить. Как? Согласен, есть особые приемы. Ты учишь им. Но суть дела в том,
что они хороши лишь на словах, а не на деле. На деле, чтобы сохранить душу и
укрепить ее, надо поступать так, что в результате приходится убивать именно
душу. Это противоречие неразрешимо в рамках твоей религии. А в жизни такие
логически неразрешимые проблемы решаются постоянно. Как? Колебания,
смяте-ния, взлеты, падения, насилие, гибель, грязь, слезы, кровь, комедия,
драма, подлость, обман -- вот средства решения логически неразреши-мых
проблем.
И других средств нет. Душу и вообще все добродетели можно сохранить
только одним путем: убивая их. Так стоит ли овчинка выделки? Не лучше ли
вообще обойтись без твоей души с ее мучитель-ными проблемами? Не лучше ли
холодная и расчетливая идеология, делающая жизнь проще, легче?
ПРОБЛЕМА НОМЕР ОДИН
Как я уже говорил, товарищ Гробыко хочет, чтобы "все было по честному".
Поясню' на примерах, как он это понимает. Подъезжает, например, товарищ
Гробыко на своей черной "Волге" к школе, в коей обучается Балбес. Навстречу
вылетает бледный и трясущийся директор. Берет товарища Гробыку под локоток и
сопровождает в свой кабинет. На столе уже приготовлена "легкая закуска",
достойная высокой персоны.
-- Ты меня этим не покупай,-- презрительно кивает товарищ Гробы-ко на
стол,-- я тебе сам таким г....м всю твою паршивую богадельню завалить могу.
Хотя от рюмашки не откажусь. Садись! Потолковать надо.
-- ...Так вот в чем капуста,-- говорит товарищ Гробыко, сожрав и выпив
все, что было на столе, и ковыряя грязным ногтем в зубах.-- Мои Балбес решил
по дипломатической линии податься. А для этого, сам знаешь, подготовка какая
нужна! Наши дипломаты-- это тебе не хухры-мухры. Так вот, если Балбес не
закончит школу с медалью, пеняй на себя. На то вы тут и учителя, чтобы...
Директор бормочет что-то невразумительное, изображая всем своим видом
готовность и понимание.
-- За мной дело не станет,-- говорит товарищ Гробыко.-- Я в долгу не
останусь. Директор лепечет что-то насчет улучшения жилищных условий.
-- Заметано,-- говорит товарищ Гробыко.-- Велю поставить тебя первым в
списке очередников на улучшение.
Обрадованный директор вызывает в кабинет по очереди классного
руководителя Балбеса, учителя математики, учительницу английского языка и
прочих лиц, занятых делом государственной важности-- обучением и воспитанием
Балбеса. Разговор короток и ясен: подтянуть Балбеса до медали, иначе "пеняй
на себя", "я в долгу не останусь". Учителю математики за дополнительные
занятия (читай: за завышенную отметку) обещается дачный участок, учительнице
английского языка-- -устройство дочери в закрытое ателье обкома партии.
В решение главной проблемы области оказался вовлеченным и я. Разговор
товарища Гробыки со мной был тоже по партийному короток, ясен и категоричен.
-- Ты, Лаптев, говорят, самому Сусликову мозги вправляешь,-- сказал
он.-- Так вот тебе боевое задание: надо моему Балбесу мозги вправить.
Учителя -- пустое место. Отметки они поставят, а научить -- не надейся.
Шкурники! Им лишь бы урвать кусок пожирнее. Судить мало мерзавцев. А мне
нужно, чтобы все было по честному. На диплома-тической службе дураков не
держат. Так что действуй. Выправишь парня -- озолочу. Нет -- пеняй на себя.
Тогда я сам тебе мозги вправлю так, что вовек не забудешь.
И я взялся за Балбеса. Но не из страха за свою судьбу, а из чисто
спортивного интереса: а почему бы не подготовить из провинциального дебила
дипломата мирового... я хотел было сказать "класса", но вовремя опомнился...
мирового сорта! И эта сверхзадача захватила меня.
Не смысля в деле ни бельмеса,
Я все же поздно или рано
Из заурядного балбеса
Дам миру супер-Талейрана.
Я И АНТИПОД
Часто наши споры превращаются в чисто словесные выкрутасы.
-- Что лучше,-- спрашивает он,-- быть мертвым королем или живым рабом?
-- Живой раб,-- говорю я,-- тоже станет мертвым рабом. Дело не в этом.
Проблема-- как прожить то, что отпущено тебе, как рас-порядиться богатством
жизни, кто бы ты ни был-- король или раб.
-- Счастье,-- говорит он.-- А что это такое? Состояние, когда
человек добивается желаемого, особенно того, чего нет у других. Потом
-- улучшение жизни, гарантии, перспективы, уверенность, успех... Короче
говоря-- обычные жизненные вещи, за которые идет борьба. Кто лучше может
научить людей этому-- ты или я?
-- Хорошо,-- говорю я.-- Пусть так. Но ведь общество распадается на
группы с различным уровнем жизни и различными шансами на счастье в твоем
понимании. Ну, а если человек всего этого лишен? Как ему жить, как жить
несчастному, неудачнику, униженному, бесперспективному? Мы не конкуренты. Мы
для разных слоев населения и для разных случаев жизни. Мы союзники.
-- До поры до времени,-- говорит он.-- Чтобы мы хорошо делали свое дело
каждый в своей области, нужно, чтобы наше дело доми-нировало над всем
прочим. Мы союзники, но мы непримиримые враги.
СУТЬ ХРИСТИАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Можно осуществить реконструкцию фактического учения Христа, по-добно
тому как по остаткам костей палеонтологи восстанавливают вид целого
животного, жившего миллионы лет назад. Но для этого надо иметь строгую
теорию для явлений такого рода, как высказывания Христа. В силу особенностей
этого предмета это должна быть та абсолютно полная и совершенная Религия, о
которой я уже говорил. А чтобы установить, какой фрагмент этой Религии
развивал Христос и в какой форме, нужны еще такие допущения. Надо допустить
условия, аналогичные тем, в которых живет большая часть людей у нас сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
добирается до дому на своих двоих. И таким он теперь будет до пенсии. Я его
вылечил от алкоголизма в три сеанса. Наша медицина безрезультатно лечила его
пятнадцать лет. Как мне это удалось? Дело в том, что алкоголизм есть явление
в сфере физиологии, а горькое пьянство-- в области духа. Я просто слегка
изменил "разворот его мозгов". Услыхав это мое объяснение, врачи больницы,
лечащей от алкоголизма, только посмеялись. Ну что же, это их дело. Но
десятки бывших алкоголиков, ныне-- горьких пьяниц, бродят по городу как
неопровержимые аргументы правоты моих методов.
Потому я иду на детскую площадку и занимаю позицию, удобную для
наблюдения за подъездом, из которого должна появиться Богиня. На колени ко
мне забирается чья-то или ничья кошка. Я ее глажу. Она блаженно мурлычет. Я
начинаю клевать носом. Ничего страшного в этом нет, появление Богини я
замечу в любом состоянии... Вот Она! Я акку-ратно беру кошку на руки и делаю
несколько шагов по направлению к Ней, чтобы Она заметила мое присутствие и
мое внимание к Ней.
Из подъезда напротив вырывается Чарли -- неопределенной породы пес. Он
мчится ко мне, разинув в радостной улыбке пасть. Кошка стремительно удирает
с моего плеча, вырвав клок из бороды. Чарли кидается мне на плечи. Лижет
нос, руки. Из окна раздается недоволь-ный голос хозяйки Чарли. Она считает
меня неподходящей компанией для ее Чарли, а тот изо всех живых существ
нашего дома предпочитает меня. Лишь после третьего сурового оклика хозяйки
Чарли неохотно покидает меня. На пути к подъезду он несколько раз
оглядывается. Когда говорят, что собака -- друг человека, выражаются
неточно, ибо собака-- последний друг человека.
Впрочем, и мне пора. У книжного магазина меня ждет известный спекулянт,
снабжающий труднодоступными, редкими, заграничными и запрещенными книгами
городскую интеллигенцию. Он мне дает сумку с книгами и список адресатов,
которым я должен доставить книги и содрать с них условленную сумму. За это я
имею один процент с выручки. Это немного. Но на обед и на мелкие "карманные"
расходы хватит. Во время этих походов я часто приобретаю себе клиентов. Все
люди чем-нибудь больны. Мне достаточно взглянуть на человека, чтобы заметить
в нем какую-нибудь болезнь, которую я мог бы вылечить. Но люди неохотно
расстаются со своими болезнями. А если ты можешь вылечить их сразу, они не
считают это за лечение. Они предпочитают месяцами и годами ходить по
больницам, торчать в очередях, платить
огромные деньги всякого рода "частникам", "гомеопатам" и "целите-лям".
Иногда я демонстрирую им свои лечебные способности. Они удивляются, но
воспринимают это как нечто такое, в чем нет никакой моей заслуги. И не
платят. Они тратят большие деньги на бесполезное лечение, но жалеют
заплатить даже мелочь за очевидный результат. А ведь часто это образованные
люди. Однажды я сказал об этом одному интеллигенту, которого я избавил от
радикулита.
-- Но вам же это ничего не стоило,-- сказал он.
-- Вы ошибаетесь,-- сказал я,-- это мне стоило гораздо больших усилий,
чем тем врачам, которым вы платите немалые деньги. Я человек не злой и не
мстительный. Но вас я хочу проучить. Пусть ваш радикулит вернется к вам
обратно!..-- После этого он брел за мной, хватаясь за поясницу, и умолял
вылечить, обещая по сто рублей за сеанс.
Заработав на обед и пообедав, я иду на бульвар -- отсыпаться на
скамейке. Сейчас тепло. Таких отсыпающихся в этом месте бульвара полно.
Милиция к ним привыкла и не трогает. Меня тут знают, уступают место,
приглашают в компанию.
Популярный в свое время в городе, а ныне опустившийся гитарист уступает
мне половину пальто. Судьба гитариста -- типичная судьба самобытного
русского таланта. Когда он был ребенком, о его музыкаль-ных способностях
знали многие, но никто не приложил усилия помочь развить их. Он вырос и
самоучкой овладел гитарой. Появление его было сенсацией. Ему сулили великое
будущее. Его считали даже конкурентом лучшим гитаристам мира. Этот успех и
сгубил его. Окружающие дружно, не сговариваясь, но удивительно согласно
начали убивать его: умалять его талант, замалчивать, спаивать.
-- Ты думаешь, я не вижу того, что сделали со мной мои согражда-не?--
говорит он.-- Вижу. Вижу все до мелочей. Они думают, что я страдаю. Конечно,
страдаю. Но не от того, о чем думают они. Я жажду недостижимого
совершенства, зная заранее, что оно недостижимо: я хо-тел бы так сыграть,
чтобы после этого можно было спокойно умереть с сознанием, что ты достиг
Абсолюта.
Мы засыпаем, тесно прижавшись спинами. Мне нужно сегодня отдох-нуть как
следует и быть свежим для вечернего сеанса. Молодой ученый будет
рассказывать в частной компании о новых веяниях в парапсихоло-гии,
иллюстрируя кое-какие идеи на мне. Сегодня я буду через стенку угадывать
цвета предметов. Если буду в настроении, буду угадывать слова, написанные,
присутствующими на бумаге, и сдвигать без прикос-новения легкие предметы. За
это меня покормят ужином и, возможно, дадут немного денег.
Поздно ночью я тихонько проберусь в "свою" комнатушку, разложу койку,
произнесу мою молитву на сон грядущий и усну сном праведника. Во сне ко мне
придет моя прекрасная Богиня. Она будет танцевать волшебной красоты танец, а
я буду во тьме не способный сделать шаг к ней и совершенно безгласный. А
танцевать она будет непременно вальс. Широкий, плавный, вольный вальс. Вот
так: раз-два-три, раз-два-три! Боже, как мало нужно для счастья, и эту
малость труднее всего получить. Кажется, что уж проще: оставить на время
дела, вымыть лицо и руки, одеть праздничные одежды, взяться за руки и
сделать хотя бы три оборота вальса. Вот так: раз-два-три, раз-два-три... И
все мигом преобразится. Мужчины станут кавалерами, женщины -- дамами.
Исчез-нут морщины. В глазах появится радостный и шаловливый блеск. Лица
расцветут улыбками надежды и обещания. Раз-два-три, раз-два-три,
раз-два...
Но люди забыли танцы радости. Они изобрели подобие танцев-- дерганье до
отупения и потери человеческого достоинства. И волшебное видение исчезает.
Приходит тьма и пустота. Приходит сон без снов-- тренировка на предстоящий
вечный сон. А потом -- холодный и беспо-щадный вывод: самые фантастические
мечты людей сбываются, но самые простые и, казалось бы, самые
легкодостижимые -- ни-когда.
Бессонная ночь
бесконечною кажется.
Но стоит лишь веки зажать.
сны безнадежные
петлями вяжутся.
Хочешь-- не можешь бежать.
Бесследно теряется
жизнь скоротечная.
Страсть догорает зазря.
Как же ты тянешься,
ночь бесконечная!
Что не восходишь, заря?!
АНТИПОД
-- Допустим,-- говорит Антипод,-- душа важнее для человека, чем все
остальное. Пусть тело служит для души. Но ведь и душа нужна для тела. Ладно,
оставим эту сторону дела без внимания. О душе надо заботиться. Ее надо
хранить. Как? Согласен, есть особые приемы. Ты учишь им. Но суть дела в том,
что они хороши лишь на словах, а не на деле. На деле, чтобы сохранить душу и
укрепить ее, надо поступать так, что в результате приходится убивать именно
душу. Это противоречие неразрешимо в рамках твоей религии. А в жизни такие
логически неразрешимые проблемы решаются постоянно. Как? Колебания,
смяте-ния, взлеты, падения, насилие, гибель, грязь, слезы, кровь, комедия,
драма, подлость, обман -- вот средства решения логически неразреши-мых
проблем.
И других средств нет. Душу и вообще все добродетели можно сохранить
только одним путем: убивая их. Так стоит ли овчинка выделки? Не лучше ли
вообще обойтись без твоей души с ее мучитель-ными проблемами? Не лучше ли
холодная и расчетливая идеология, делающая жизнь проще, легче?
ПРОБЛЕМА НОМЕР ОДИН
Как я уже говорил, товарищ Гробыко хочет, чтобы "все было по честному".
Поясню' на примерах, как он это понимает. Подъезжает, например, товарищ
Гробыко на своей черной "Волге" к школе, в коей обучается Балбес. Навстречу
вылетает бледный и трясущийся директор. Берет товарища Гробыку под локоток и
сопровождает в свой кабинет. На столе уже приготовлена "легкая закуска",
достойная высокой персоны.
-- Ты меня этим не покупай,-- презрительно кивает товарищ Гробы-ко на
стол,-- я тебе сам таким г....м всю твою паршивую богадельню завалить могу.
Хотя от рюмашки не откажусь. Садись! Потолковать надо.
-- ...Так вот в чем капуста,-- говорит товарищ Гробыко, сожрав и выпив
все, что было на столе, и ковыряя грязным ногтем в зубах.-- Мои Балбес решил
по дипломатической линии податься. А для этого, сам знаешь, подготовка какая
нужна! Наши дипломаты-- это тебе не хухры-мухры. Так вот, если Балбес не
закончит школу с медалью, пеняй на себя. На то вы тут и учителя, чтобы...
Директор бормочет что-то невразумительное, изображая всем своим видом
готовность и понимание.
-- За мной дело не станет,-- говорит товарищ Гробыко.-- Я в долгу не
останусь. Директор лепечет что-то насчет улучшения жилищных условий.
-- Заметано,-- говорит товарищ Гробыко.-- Велю поставить тебя первым в
списке очередников на улучшение.
Обрадованный директор вызывает в кабинет по очереди классного
руководителя Балбеса, учителя математики, учительницу английского языка и
прочих лиц, занятых делом государственной важности-- обучением и воспитанием
Балбеса. Разговор короток и ясен: подтянуть Балбеса до медали, иначе "пеняй
на себя", "я в долгу не останусь". Учителю математики за дополнительные
занятия (читай: за завышенную отметку) обещается дачный участок, учительнице
английского языка-- -устройство дочери в закрытое ателье обкома партии.
В решение главной проблемы области оказался вовлеченным и я. Разговор
товарища Гробыки со мной был тоже по партийному короток, ясен и категоричен.
-- Ты, Лаптев, говорят, самому Сусликову мозги вправляешь,-- сказал
он.-- Так вот тебе боевое задание: надо моему Балбесу мозги вправить.
Учителя -- пустое место. Отметки они поставят, а научить -- не надейся.
Шкурники! Им лишь бы урвать кусок пожирнее. Судить мало мерзавцев. А мне
нужно, чтобы все было по честному. На диплома-тической службе дураков не
держат. Так что действуй. Выправишь парня -- озолочу. Нет -- пеняй на себя.
Тогда я сам тебе мозги вправлю так, что вовек не забудешь.
И я взялся за Балбеса. Но не из страха за свою судьбу, а из чисто
спортивного интереса: а почему бы не подготовить из провинциального дебила
дипломата мирового... я хотел было сказать "класса", но вовремя опомнился...
мирового сорта! И эта сверхзадача захватила меня.
Не смысля в деле ни бельмеса,
Я все же поздно или рано
Из заурядного балбеса
Дам миру супер-Талейрана.
Я И АНТИПОД
Часто наши споры превращаются в чисто словесные выкрутасы.
-- Что лучше,-- спрашивает он,-- быть мертвым королем или живым рабом?
-- Живой раб,-- говорю я,-- тоже станет мертвым рабом. Дело не в этом.
Проблема-- как прожить то, что отпущено тебе, как рас-порядиться богатством
жизни, кто бы ты ни был-- король или раб.
-- Счастье,-- говорит он.-- А что это такое? Состояние, когда
человек добивается желаемого, особенно того, чего нет у других. Потом
-- улучшение жизни, гарантии, перспективы, уверенность, успех... Короче
говоря-- обычные жизненные вещи, за которые идет борьба. Кто лучше может
научить людей этому-- ты или я?
-- Хорошо,-- говорю я.-- Пусть так. Но ведь общество распадается на
группы с различным уровнем жизни и различными шансами на счастье в твоем
понимании. Ну, а если человек всего этого лишен? Как ему жить, как жить
несчастному, неудачнику, униженному, бесперспективному? Мы не конкуренты. Мы
для разных слоев населения и для разных случаев жизни. Мы союзники.
-- До поры до времени,-- говорит он.-- Чтобы мы хорошо делали свое дело
каждый в своей области, нужно, чтобы наше дело доми-нировало над всем
прочим. Мы союзники, но мы непримиримые враги.
СУТЬ ХРИСТИАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Можно осуществить реконструкцию фактического учения Христа, по-добно
тому как по остаткам костей палеонтологи восстанавливают вид целого
животного, жившего миллионы лет назад. Но для этого надо иметь строгую
теорию для явлений такого рода, как высказывания Христа. В силу особенностей
этого предмета это должна быть та абсолютно полная и совершенная Религия, о
которой я уже говорил. А чтобы установить, какой фрагмент этой Религии
развивал Христос и в какой форме, нужны еще такие допущения. Надо допустить
условия, аналогичные тем, в которых живет большая часть людей у нас сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35