А интересно – эта штуковина слишком большая, чтобы ее проглотить?»
Щекочущий зуд поднимался в его горле уже несколько минут, и элегантно одетая пара приближалась неторопливой походкой. Поэтому он не стал сдерживать приступ кашля и дал ему волю. Приступ был просто ужасающий, но он старался не давать себе воли часто, потому что стоило ему начать покашливать, как это имело тенденцию быстро переходить от симуляции в подлинный, выворачивающий легкие пароксизм, и в последние дни это становилось все хуже. Дойль подумал мрачно, что он подхватил простуду после ночного погружения в речку Челси неделю назад.
– Пресвятая Матерь Божья, ты только посмотри на этот ходячий труп, Джеймс! Он близок к тому, чтобы выкашлять легкие прямо на тротуар! Дай ему что-нибудь, чтобы он смог купить себе выпивку.
– Хм, да это значило бы впустую потратить деньги на этого доходягу! Он сдохнет еще до рассвета.
– Ладно… Возможно, ты и прав… Да, конечно, ты прав.
* * *
Два человека прислонились к железным прутьям ограды у театра. Один стряхнул пепел с сигары и затянулся, пуская обильные клубы дыма.
– Мне кто-то говорил… – тихо сказал он своему партнеру, – этот парень, глухонемой… Здесь его называют Немым Томом. Ты уверен, что это он?
– Шеф уверен, – ответил тот и уставился через улицу на Дойля, который, собравшись с силами, опять понуро поплелся, пошатываясь из стороны в сторону, и, похоже, намеревался глодать неизменную корку.
– По нему не скажешь, что он может представлять опасность.
– Тем не менее он опасен, Кегс.
– Ему нельзя здесь находиться.
– Полагаю, что все дело только в этом. Кегс незаметным скользящим движением вытащил из рукава стилет, задумчиво попробовал пальцем остроту лезвия и затем убрал обратно.
– Как ты хочешь это сделать? Напарник на мгновение задумался.
– Не составит особого труда – я толкну его, собью с ног, и ты сможешь действовать, как будто помогаешь ему подняться. Когда ты наклонишься над ним, загородив его так, чтобы никто ничего не увидел, вытащи нож и приставь прямо к ключице. Держи лезвие перпендикулярно кости, потом немного подай назад и воткни под ключицу – там есть большая артерия, в которую ты обязательно попадешь. Через несколько секунд он уже будет мертв. – Договорились. А теперь пора. Пошли. Он бросил сигару на тротуар, и они оба отошли от ограды и последовали за Дойлем.
* * *
Красные глаза вперились с размалеванной рожи – Хорребин сделал два стучащих шага вперед.
– Они следили за ним, и сейчас они следуют за ним, – сказал он свистящим шепотом. – Вы уверены, они не из наших?
– Я их никогда раньше в глаза не видел, ваша честь, – сказал один из людей, стоящих на мостовой.
– Нечего ждать, надо действовать, пока эта толпа внутри, – прошипел клоун. – Сейчас же добудьте мне Немого Тома.
Когда эти трое бросились за Дойлем и его двумя преследователями, Хорребин приставил большой палец в белой перчатке к кирпичной стене и прошептал:
– Черт тебя побери, Красавчик! И почему только ты не вспомнил это вчера?
* * *
«Я должен попасть назад, в 1983-й, до того как этот кашель меня доконает, – подумал безнадежно Дойль. – Небольшая доза пенициллина или чего-нибудь в этом роде поставит меня на ноги за пару дней. Но если я пойду к врачу здесь, этот ублюдок наверняка пропишет мне дюжину пиявок!» Он чувствовал першение в горле, опять начинался кашель, но он решительно сопротивлялся начинающемуся приступу. Интересно, развилось ли это уже в настоящую пневмонию? О черт, этот кашель уже начинает мешать делу, никто не хочет подавать нищему, который выглядит так, что ему осталось жить не больше десяти минут… Может быть, Капитан мог бы…
Некто поставил ногу на его пути, и до того как он сообразил, что надо делать, его толкнули, и он растянулся на булыжной мостовой, обдирая в кровь ладони. Личность, которая подставила ему ногу и из-за которой он упал, убежала, но кто-то другой склонился над ним.
– Вы в порядке? – спросил этот другой. Ошеломленный Дойль начал было делать свой излюбленный глухонемой жест, но в это мгновение человек одной рукой зажал рот Дойля, а другой вонзил лезвие ему в плечо. Дойль успел поймать промелькнувший перед глазами отблеск ножа и дернулся в сторону, поэтому нож пропорол пальто и кожу, но, наткнувшись на ключицу, соскользнул. Он попробовал кричать, но смог только сдавленно мычать с зажатым ртом. Его противник придавил коленом свободную руку Дойля и занес нож для следующего удара.
Внезапно что-то его толкнуло сзади, и он кувырнулся вперед – нож со звоном отлетел на камни мостовой. Три человека сейчас стояли перед Дойлем, и двое из них взяли его под руки и помогли встать.
– Твоя жизнь спасена, Томми, – проговорил один. – Сейчас ты пойдешь с нами.
Дойль позволил себя увести назад той же самой дорогой, по которой он сюда и пришел. И он сделал вывод, что его спасители – нищие Копенгагенского Джека. Затем он увидел высокую фигуру на ходулях впереди в переулке и понял, что доктор Ромени нашел его.
Ему удалось высвободить одну руку и двинуть локтем в живот тому конвоиру, который слева. И пока тот тяжело оседал на мостовую, вмазал кулаком по шее тому, что справа. И этот стал оседать. Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Дойль бросился наутек, держа направление на юг. Он драпал в дикой панике и с неожиданной для него скоростью, потому что он вспомнил сигару доктора Ромени, и вспомнил настолько хорошо, что даже почувствовал обжигающий жар на левом веке.
За спиной он услышал топот третьего, совсем близко. Дойль свернул с главной улицы в переулок. Топот ног бегущих гулким эхом отдавался в тишине переулка. Такая гонка явно долго не продлится – преследователь ужасающе близко, вот-вот догонит. И тут Дойль заметил у стены штабель ящиков с овощами. Ящики стояли не вплотную к стене, и он, протиснувшись между стеной и ящиками, уперся в стену, резко нажал – ящики рухнули на дорогу, Дойль успел отскочить, но не удержал равновесие и упал, ударившись раненым плечом. Но зато груда ящиков угодила как раз под ноги преследователю – тот не успел притормозить, ноги запутались, он попытался вырваться и с размаху грохнулся животом на круглые камни тротуара да так и остался лежать лицом вниз в нокауте. Дойль поднялся на ноги, хныча и постанывая, и прихрамывая – так быстро, насколько мог, – побежал по переулку.
Он пересек две узкие улочки и следовал по тому же переулку еще один квартал, а затем оказался на ярко освещенном тротуаре Стрэнда, только в нескольких кварталах восточное «Короны и якоря». От всей этой беготни на него опять напал кашель, и он получил шиллинг и четырехпенсовик от устрашенного этой сценой прохожего. Когда он наконец смог опять свободно вздохнуть, он направился на запад от Стрэнда, так как ему внезапно пришло в голову, что как раз в этот-то субботний вечер Кольридж и должен был говорить речь по расписанию и что хотя Кольридж сейчас вряд ли в том состоянии, чтобы субсидировать кого бы то ни было, может быть, он по крайней мере сможет ему помочь незаметно вернуться в дом Капитана Джека. Черт возьми, думал Дойль, вполне возможно, что он меня вспомнит, ведь прошла всего неделя!
Дойль рассеянно скользил взглядом по яркому изобилию витрин и окнам ресторанов – сейчас все это его явно не интересовало. Надо спешить, а он уже едва ли мог передвигаться нормально – пришлось идти согнувшись, чтобы утихомирить боль в боку, к тому же он прихрамывал и дышал с резкими астматическими хрипами. Он заметил, как какая-то женщина шарахнулась от него. И только сейчас он понял, насколько гротескно он выглядит: мало того что в лохмотьях, да еще и этот его тараканий аллюр. Вдруг ему стало неловко, он выпрямился и пошел медленнее.
Толпа поспешно расступалась перед ним, вдруг все вокруг показалось Дойлю каким-то бутафорским, и как раз тут-то из переулка вышла высокая фигура и встала на его пути – белый овал лица и белый колпак на макушке, совсем как украшенное пасхальное яйцо… У Дойля перехватило дыхание. Он резко крутанулся и побежал в другую сторону, слыша неотступно следующий за ним, размеренный стук ходулей по тротуару.
Хорребин с легкостью перемещался на ходулях, перепрыгивая десять футов одним махом, и при этом он издавал последовательный ряд свистов: высокий – низкий – высокий – низкий. Для пораженного ужасом Дойля это звучало, как сирены нацистского гестапо в старых фильмах о второй мировой войне.
Свист служил сигналом сбора для вполне определенных нищих. Они стали выползать из дверей и переулков – молчаливые крутые парни, и двое из них тяжелой поступью направились к Дойлю, а остальные тем временем пытались преградить ему путь.
Посмотрев через плечо, Дойль поймал леденящий взгляд Хорребина всего лишь в одном гигантском шаге от него – кошмарное размалеванное лицо клоуна привычно ухмылялось.
Дойль, напрягая последние силы, внезапно скакнул на мостовую и покатился кубарем, только чудом избежав тяжелых подков лошади, везущей кеб, тут же поднялся на ноги и вскарабкался на подножку проезжающего экипажа, подтянулся, удерживаясь одной рукой за подоконник, а другой за выступ крыши. В экипаже было только двое пассажиров – старик и молоденькая девушка.
– Пожалуйста, прибавьте скорость, – задыхаясь, сказал Дойль, – за мной погоня…
Старик сердито поднял на изготовку свой стек и со всей силой первого удара в пуле толкнул Дойля в грудь тупым концом стека. Дойль слетел со своего насеста, как будто его подстрелили, и хотя он ухитрился приземлиться на ноги, тотчас же упал на руки и колени и пару раз перекувырнулся.
* * *
Обезображенное одноглазое дряхлое создание в дверном проеме хихикало и беззвучно аплодировало руками из папье-маше: «А, да, да! Теперь в реку, Дойль, – там есть что-то, что я хотел показать тебе – на другом берегу», – отозвался Удача суррейсайдских нищих.
* * *
– Господи помилуй! Его застрелили! – закричал Хорребин. – Быстрее, забирайте его, пока в нем еще теплится жизнь! Я кому говорю, а ну, пошевеливайтесь, вы, жуки навозные.
Дойль был уже на ногах, но боль в груди стала нестерпимой – каждый вдох просто разрывал легкие, и он подумал, что если начнет кашлять сейчас, то непременно умрет. Один из преследователей был всего лишь в нескольких шагах от него и неотвратимо приближался, гнусно ухмыляясь. Дойль нащупал в кармане тяжеленный браслет и, размахнувшись, запустил бандиту в морду, затем, не останавливаясь, чтобы посмотреть на произведенный эффект, торопливо заковылял на другую сторону улицы, пересек тротуар и исчез в переулке.
– Завтра к ночной трапезе вы, ни на что не годные ублюдки, вы мне его притащите! – пронзительно завизжал Хорребин. На его ярких красных губах появилась пена, и он неистово выплясывал на тротуаре, топоча ходулями, танец бессильной ярости.
Один из его нищих ринулся было вслед за Дойлем через улицу, но, видимо, он составил неверное представление о скорости движения экипажей «Чаплин-компани», упал под копыта лошадей, и переднее колесо экипажа успело его переехать, до того как кучеру удалось удержать лошадей и экипаж остановился. Теперь все движение застопорилось на этом участке Стрэнда, и извозчики орали друг на друга, бранились и размахивали кнутами, а иногда дело доходило до драки.
Хорребин сошел с тротуара и тронулся сквозь всеобщую неразбериху на другую сторону улицы.
* * *
Дойль оказался между двух зданий и загрохотал вниз по древним деревянным ступеням к дощатому настилу, который тянулся по кромке берега сверкающей реки. Он поспешил вниз к концу ближнего пирса и спрятался за высокими деревянными ящиками, его дыхание постепенно замедлилось, и он смог наконец закрыть рот. С реки тянуло холодом, и Дойль порадовался, что Копенгагенский Джек не настаивал, чтобы его нищие бродили полураздетыми в холодную погоду – хотя это и эффектный прием. Он оттянул куртку и рубашку от ключицы – там, где нож прорезал кожу, рана была не глубокая, но все еще кровоточила, и довольно сильно.
Интересно, подумал он, а что это все-таки было? Это не мог быть один из людей доктора Ромени или Хорребина – ведь Джеки утверждал, что они определенно хотят изловить меня живьем. Может, это конкурирующая фирма… или даже просто одиночка – ну, например, маньяк-убийца, нечто вроде Джека-Потрошителя. Дойль осторожно коснулся длинного пореза. Благодарение Богу, подумал он, что люди Хорребина подоспели вовремя.
Он растер грудь и в порядке эксперимента попробовал набрать полные легкие воздуха. Хотя грудина сильно заныла, тем не менее боль все-таки не такая резкая и пронзающая, как при переломе, – чертова палка того старика, похоже, ничего не сломала. Он выдохнул и устало прислонился к ящику, свесив ноги с причала.
Желтые точки фонарей на проплывающих лодках и их отражения прорисовывали пунктиром темноту реки, как на картинах Моне, и огни Лэмбет были ярко светящейся цепочкой на близком горизонте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Щекочущий зуд поднимался в его горле уже несколько минут, и элегантно одетая пара приближалась неторопливой походкой. Поэтому он не стал сдерживать приступ кашля и дал ему волю. Приступ был просто ужасающий, но он старался не давать себе воли часто, потому что стоило ему начать покашливать, как это имело тенденцию быстро переходить от симуляции в подлинный, выворачивающий легкие пароксизм, и в последние дни это становилось все хуже. Дойль подумал мрачно, что он подхватил простуду после ночного погружения в речку Челси неделю назад.
– Пресвятая Матерь Божья, ты только посмотри на этот ходячий труп, Джеймс! Он близок к тому, чтобы выкашлять легкие прямо на тротуар! Дай ему что-нибудь, чтобы он смог купить себе выпивку.
– Хм, да это значило бы впустую потратить деньги на этого доходягу! Он сдохнет еще до рассвета.
– Ладно… Возможно, ты и прав… Да, конечно, ты прав.
* * *
Два человека прислонились к железным прутьям ограды у театра. Один стряхнул пепел с сигары и затянулся, пуская обильные клубы дыма.
– Мне кто-то говорил… – тихо сказал он своему партнеру, – этот парень, глухонемой… Здесь его называют Немым Томом. Ты уверен, что это он?
– Шеф уверен, – ответил тот и уставился через улицу на Дойля, который, собравшись с силами, опять понуро поплелся, пошатываясь из стороны в сторону, и, похоже, намеревался глодать неизменную корку.
– По нему не скажешь, что он может представлять опасность.
– Тем не менее он опасен, Кегс.
– Ему нельзя здесь находиться.
– Полагаю, что все дело только в этом. Кегс незаметным скользящим движением вытащил из рукава стилет, задумчиво попробовал пальцем остроту лезвия и затем убрал обратно.
– Как ты хочешь это сделать? Напарник на мгновение задумался.
– Не составит особого труда – я толкну его, собью с ног, и ты сможешь действовать, как будто помогаешь ему подняться. Когда ты наклонишься над ним, загородив его так, чтобы никто ничего не увидел, вытащи нож и приставь прямо к ключице. Держи лезвие перпендикулярно кости, потом немного подай назад и воткни под ключицу – там есть большая артерия, в которую ты обязательно попадешь. Через несколько секунд он уже будет мертв. – Договорились. А теперь пора. Пошли. Он бросил сигару на тротуар, и они оба отошли от ограды и последовали за Дойлем.
* * *
Красные глаза вперились с размалеванной рожи – Хорребин сделал два стучащих шага вперед.
– Они следили за ним, и сейчас они следуют за ним, – сказал он свистящим шепотом. – Вы уверены, они не из наших?
– Я их никогда раньше в глаза не видел, ваша честь, – сказал один из людей, стоящих на мостовой.
– Нечего ждать, надо действовать, пока эта толпа внутри, – прошипел клоун. – Сейчас же добудьте мне Немого Тома.
Когда эти трое бросились за Дойлем и его двумя преследователями, Хорребин приставил большой палец в белой перчатке к кирпичной стене и прошептал:
– Черт тебя побери, Красавчик! И почему только ты не вспомнил это вчера?
* * *
«Я должен попасть назад, в 1983-й, до того как этот кашель меня доконает, – подумал безнадежно Дойль. – Небольшая доза пенициллина или чего-нибудь в этом роде поставит меня на ноги за пару дней. Но если я пойду к врачу здесь, этот ублюдок наверняка пропишет мне дюжину пиявок!» Он чувствовал першение в горле, опять начинался кашель, но он решительно сопротивлялся начинающемуся приступу. Интересно, развилось ли это уже в настоящую пневмонию? О черт, этот кашель уже начинает мешать делу, никто не хочет подавать нищему, который выглядит так, что ему осталось жить не больше десяти минут… Может быть, Капитан мог бы…
Некто поставил ногу на его пути, и до того как он сообразил, что надо делать, его толкнули, и он растянулся на булыжной мостовой, обдирая в кровь ладони. Личность, которая подставила ему ногу и из-за которой он упал, убежала, но кто-то другой склонился над ним.
– Вы в порядке? – спросил этот другой. Ошеломленный Дойль начал было делать свой излюбленный глухонемой жест, но в это мгновение человек одной рукой зажал рот Дойля, а другой вонзил лезвие ему в плечо. Дойль успел поймать промелькнувший перед глазами отблеск ножа и дернулся в сторону, поэтому нож пропорол пальто и кожу, но, наткнувшись на ключицу, соскользнул. Он попробовал кричать, но смог только сдавленно мычать с зажатым ртом. Его противник придавил коленом свободную руку Дойля и занес нож для следующего удара.
Внезапно что-то его толкнуло сзади, и он кувырнулся вперед – нож со звоном отлетел на камни мостовой. Три человека сейчас стояли перед Дойлем, и двое из них взяли его под руки и помогли встать.
– Твоя жизнь спасена, Томми, – проговорил один. – Сейчас ты пойдешь с нами.
Дойль позволил себя увести назад той же самой дорогой, по которой он сюда и пришел. И он сделал вывод, что его спасители – нищие Копенгагенского Джека. Затем он увидел высокую фигуру на ходулях впереди в переулке и понял, что доктор Ромени нашел его.
Ему удалось высвободить одну руку и двинуть локтем в живот тому конвоиру, который слева. И пока тот тяжело оседал на мостовую, вмазал кулаком по шее тому, что справа. И этот стал оседать. Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Дойль бросился наутек, держа направление на юг. Он драпал в дикой панике и с неожиданной для него скоростью, потому что он вспомнил сигару доктора Ромени, и вспомнил настолько хорошо, что даже почувствовал обжигающий жар на левом веке.
За спиной он услышал топот третьего, совсем близко. Дойль свернул с главной улицы в переулок. Топот ног бегущих гулким эхом отдавался в тишине переулка. Такая гонка явно долго не продлится – преследователь ужасающе близко, вот-вот догонит. И тут Дойль заметил у стены штабель ящиков с овощами. Ящики стояли не вплотную к стене, и он, протиснувшись между стеной и ящиками, уперся в стену, резко нажал – ящики рухнули на дорогу, Дойль успел отскочить, но не удержал равновесие и упал, ударившись раненым плечом. Но зато груда ящиков угодила как раз под ноги преследователю – тот не успел притормозить, ноги запутались, он попытался вырваться и с размаху грохнулся животом на круглые камни тротуара да так и остался лежать лицом вниз в нокауте. Дойль поднялся на ноги, хныча и постанывая, и прихрамывая – так быстро, насколько мог, – побежал по переулку.
Он пересек две узкие улочки и следовал по тому же переулку еще один квартал, а затем оказался на ярко освещенном тротуаре Стрэнда, только в нескольких кварталах восточное «Короны и якоря». От всей этой беготни на него опять напал кашель, и он получил шиллинг и четырехпенсовик от устрашенного этой сценой прохожего. Когда он наконец смог опять свободно вздохнуть, он направился на запад от Стрэнда, так как ему внезапно пришло в голову, что как раз в этот-то субботний вечер Кольридж и должен был говорить речь по расписанию и что хотя Кольридж сейчас вряд ли в том состоянии, чтобы субсидировать кого бы то ни было, может быть, он по крайней мере сможет ему помочь незаметно вернуться в дом Капитана Джека. Черт возьми, думал Дойль, вполне возможно, что он меня вспомнит, ведь прошла всего неделя!
Дойль рассеянно скользил взглядом по яркому изобилию витрин и окнам ресторанов – сейчас все это его явно не интересовало. Надо спешить, а он уже едва ли мог передвигаться нормально – пришлось идти согнувшись, чтобы утихомирить боль в боку, к тому же он прихрамывал и дышал с резкими астматическими хрипами. Он заметил, как какая-то женщина шарахнулась от него. И только сейчас он понял, насколько гротескно он выглядит: мало того что в лохмотьях, да еще и этот его тараканий аллюр. Вдруг ему стало неловко, он выпрямился и пошел медленнее.
Толпа поспешно расступалась перед ним, вдруг все вокруг показалось Дойлю каким-то бутафорским, и как раз тут-то из переулка вышла высокая фигура и встала на его пути – белый овал лица и белый колпак на макушке, совсем как украшенное пасхальное яйцо… У Дойля перехватило дыхание. Он резко крутанулся и побежал в другую сторону, слыша неотступно следующий за ним, размеренный стук ходулей по тротуару.
Хорребин с легкостью перемещался на ходулях, перепрыгивая десять футов одним махом, и при этом он издавал последовательный ряд свистов: высокий – низкий – высокий – низкий. Для пораженного ужасом Дойля это звучало, как сирены нацистского гестапо в старых фильмах о второй мировой войне.
Свист служил сигналом сбора для вполне определенных нищих. Они стали выползать из дверей и переулков – молчаливые крутые парни, и двое из них тяжелой поступью направились к Дойлю, а остальные тем временем пытались преградить ему путь.
Посмотрев через плечо, Дойль поймал леденящий взгляд Хорребина всего лишь в одном гигантском шаге от него – кошмарное размалеванное лицо клоуна привычно ухмылялось.
Дойль, напрягая последние силы, внезапно скакнул на мостовую и покатился кубарем, только чудом избежав тяжелых подков лошади, везущей кеб, тут же поднялся на ноги и вскарабкался на подножку проезжающего экипажа, подтянулся, удерживаясь одной рукой за подоконник, а другой за выступ крыши. В экипаже было только двое пассажиров – старик и молоденькая девушка.
– Пожалуйста, прибавьте скорость, – задыхаясь, сказал Дойль, – за мной погоня…
Старик сердито поднял на изготовку свой стек и со всей силой первого удара в пуле толкнул Дойля в грудь тупым концом стека. Дойль слетел со своего насеста, как будто его подстрелили, и хотя он ухитрился приземлиться на ноги, тотчас же упал на руки и колени и пару раз перекувырнулся.
* * *
Обезображенное одноглазое дряхлое создание в дверном проеме хихикало и беззвучно аплодировало руками из папье-маше: «А, да, да! Теперь в реку, Дойль, – там есть что-то, что я хотел показать тебе – на другом берегу», – отозвался Удача суррейсайдских нищих.
* * *
– Господи помилуй! Его застрелили! – закричал Хорребин. – Быстрее, забирайте его, пока в нем еще теплится жизнь! Я кому говорю, а ну, пошевеливайтесь, вы, жуки навозные.
Дойль был уже на ногах, но боль в груди стала нестерпимой – каждый вдох просто разрывал легкие, и он подумал, что если начнет кашлять сейчас, то непременно умрет. Один из преследователей был всего лишь в нескольких шагах от него и неотвратимо приближался, гнусно ухмыляясь. Дойль нащупал в кармане тяжеленный браслет и, размахнувшись, запустил бандиту в морду, затем, не останавливаясь, чтобы посмотреть на произведенный эффект, торопливо заковылял на другую сторону улицы, пересек тротуар и исчез в переулке.
– Завтра к ночной трапезе вы, ни на что не годные ублюдки, вы мне его притащите! – пронзительно завизжал Хорребин. На его ярких красных губах появилась пена, и он неистово выплясывал на тротуаре, топоча ходулями, танец бессильной ярости.
Один из его нищих ринулся было вслед за Дойлем через улицу, но, видимо, он составил неверное представление о скорости движения экипажей «Чаплин-компани», упал под копыта лошадей, и переднее колесо экипажа успело его переехать, до того как кучеру удалось удержать лошадей и экипаж остановился. Теперь все движение застопорилось на этом участке Стрэнда, и извозчики орали друг на друга, бранились и размахивали кнутами, а иногда дело доходило до драки.
Хорребин сошел с тротуара и тронулся сквозь всеобщую неразбериху на другую сторону улицы.
* * *
Дойль оказался между двух зданий и загрохотал вниз по древним деревянным ступеням к дощатому настилу, который тянулся по кромке берега сверкающей реки. Он поспешил вниз к концу ближнего пирса и спрятался за высокими деревянными ящиками, его дыхание постепенно замедлилось, и он смог наконец закрыть рот. С реки тянуло холодом, и Дойль порадовался, что Копенгагенский Джек не настаивал, чтобы его нищие бродили полураздетыми в холодную погоду – хотя это и эффектный прием. Он оттянул куртку и рубашку от ключицы – там, где нож прорезал кожу, рана была не глубокая, но все еще кровоточила, и довольно сильно.
Интересно, подумал он, а что это все-таки было? Это не мог быть один из людей доктора Ромени или Хорребина – ведь Джеки утверждал, что они определенно хотят изловить меня живьем. Может, это конкурирующая фирма… или даже просто одиночка – ну, например, маньяк-убийца, нечто вроде Джека-Потрошителя. Дойль осторожно коснулся длинного пореза. Благодарение Богу, подумал он, что люди Хорребина подоспели вовремя.
Он растер грудь и в порядке эксперимента попробовал набрать полные легкие воздуха. Хотя грудина сильно заныла, тем не менее боль все-таки не такая резкая и пронзающая, как при переломе, – чертова палка того старика, похоже, ничего не сломала. Он выдохнул и устало прислонился к ящику, свесив ноги с причала.
Желтые точки фонарей на проплывающих лодках и их отражения прорисовывали пунктиром темноту реки, как на картинах Моне, и огни Лэмбет были ярко светящейся цепочкой на близком горизонте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66