У Дойля сохранился мобильный крюк, и если бы ему удалось выяснить, где и когда откроется дыра и оказаться внутри этого пространства в тот момент, когда оно захлопнется, – он бы снова появился в том же месте в Лондоне в 1983 году. Дойль почувствовал приступ ностальгии, когда подумал о Калифорнии, – занятия со студентами, биография Эшблеса…
С другой стороны, этот доктор Ромени не производит впечатление человека услужливого, судя по его сигаре и прочему. И что интересует этого мальчика? Может быть, большое вознаграждение.
Должно быть, Дойль с тревогой посмотрел на Джеки, так как юноша с отвращением покачал головой и сказал:
– О нет, я не собираюсь выдать вас ему. Я бы не отдал и дохлой собаки в руки этой твари… даже если бы он сдержал слово о вознаграждении, что, впрочем, маловероятно. На самом деле вряд ли стоит рассчитывать на вознаграждение, – если, разумеется, не считать вознаграждением милостиво предоставленную возможность поискать обещанные деньги на дне Темзы.
– Простите, – сказал Дойль, отпивая глоток бренди, – но, кажется, вы присутствовали на собрании этих людей?
– Присутствовал. Капитан Джек платит мне за то, чтобы я следил за… конкурентами. Хорребин устраивает собрания в той дыре под Бейнбридж-стрит, и я частый их посетитель. Но довольно вопросов… Чего он от вас хочет?
– Хорошо, – начал Дойль, с отсутствующим видом любуясь на отсветы пламени сквозь темный топаз коньяка. – Я не совсем уверен, но думаю, что он хочет кое-что от меня узнать… – Он начинал пьянеть. – Лысый старик хочет узнать, как я прибыл на поле вблизи Кенсингтона.
– Ну а дальше? Как вы туда прибыли? И почему это его беспокоит?
– Я скажу тебе правду, Джеки, мой мальчик. Я путешествовал посредством магии.
– Да, здесь должно быть что-то в этом роде. Посредством какой магии? И откуда вы прибыли? Дойль был смущен.
– Вам это не покажется невероятным?
– Мне бы показалось невероятным, если бы доктор Ромени так беспокоился о чем-нибудь, что не имело бы отношения к магии. И я, конечно, не настолько наивен, чтобы утверждать, что магии не существует.
В его улыбке было столько горечи, что Дойль изумился: что такое мог видеть этот мальчик?
– Посредством какой магии? – повторил Джеки.
– Я действительно не знаю. Я только входил в группу, а магическим двигателем всего предприятия был другой. Но какое-то заклинание, видимо, все-таки было, наверное, это заклинание и позволило нам перенестись из одного… места в другое, э-э… пространство.
– А откуда вы перенеслись? Из Америки? Почему бы нет, подумал Дойль.
– Ага, из Америки. И этот доктор Ромени, должно быть, видел, как мы появились на том поле, – я думаю, он наблюдал за тем местом, так как невозможно вдруг перенестись в любое произвольное место, просто куда захочется, понимаете? Надо уединиться и ждать в определенном месте, которое знающие люди называют «дырой». Я думаю, Ромени знает, где находятся все такие «дыры», и он, возможно, следил за нами в этом месте, поскольку он внезапно схватил меня, когда я ненадолго отстал от группы, и притащил в цыганский табор.
Дойль отпил еще немного бренди, чтобы продолжить рассказ, который вновь пробудил в нем страх перед лысым стариком.
– А что случилось с теми людьми, с которыми вы прибыли?
– Я не знаю. Полагаю, что они вернулись в дыру и перенеслись обратно в… э-э… в Америку.
– Зачем вы прибыли? Дойль замялся.
– О, это длинная история… Мы прибыли послушать лекцию.
Джеки нахмурился.
– Лекцию? Что вы имеете в виду?
– Вы когда-нибудь слышали о Сэмюэле Тейлоре Кольридже?
– Конечно. Он должен говорить о Мильтоне в «Короне и якоре» в ближайшую субботу.
Дойль поднял брови. Нищий юноша начинал его удивлять.
– Правильно. Но он перепутал дату и пришел, чтобы прочесть лекцию, вчера вечером, и мы все там были. Так что лекция состоялась. В самом деле, очень интересное выступление.
– Вот как? – Джеки допил свой бренди и задумчиво налил себе еще немного. – А как вы узнали, что он перепутал дату?
Дойль развел руками.
– Руководитель знал.
В течение нескольких минут Джеки хранил молчание, осторожно теребя свои усы, затем поднял глаза и широко улыбнулся.
– А вас наняли, чтобы смотреть за лошадьми или что-то в этом роде, или вас интересовала лекция?
Дойль почувствовал искушение сообщить этому самонадеянному юнцу, что он опубликовал биографию Кольриджа. Он удовлетворился тем, что сказал с очень важным видом:
– Я прибыл, чтобы объяснить гостям, кто такой Кольридж, и ответить впоследствии, по возвращении домой, на вопросы о Нем. Джеки явно позабавило это сообщение.
– Так вы интересуетесь современной поэзией? Вот уж никогда бы не подумал, судя по вашему виду!
* * *
Дверь за спиной Дойля открылась, и вошел Копенгагенский Джек. В маленькой комнатке он показался слишком громоздким.
– Мы приняли двух новеньких, – сказал он, садясь у края стола и пододвинув к себе бутылку бренди. – Хороший Гнилой Джентельмен и лучший в году сочинитель – вы должны были оценить способ, которым он продемонстрировал вам свой стиль. Удивительно. А как поживает Немой Том? Дойль вздрогнул.
– Я что, и вправду должен теперь все время молчать?
– Придется, если вы останетесь. Что у вас за история с Хорребином?
Капитан глотнул бренди прямо из горлышка. Джеки заговорил:
– Это хозяин Хорребина, доктор Ромени. Он подумал, что Немой Том разбирается в колдовстве, но он ошибся, хотя и назначил огромное вознаграждение, и теперь каждая дворняжка из крысиного погреба Хорребина будет разыскивать Брендана Дойля. – Он обернулся к Дойлю. – Имейте в виду, приятель, ваша роль Немого Тома – это единственный шанс остаться в живых.
Капитан засмеялся.
– Будьте благодарны за то, что я не устраиваю свои дела подобно тому, как это делал батюшка Хорребина.
Джеки тоже засмеялся и, поймав вопросительный взгляд Дойля, объяснил:
– Отец клоуна, Теобальдо, тоже был старшиной нищих. Он не любил притворства – все его слепые действительно были слепы, все его дети-калеки пользовались костылями не только ради эффекта. Очень похвально, сказали бы вы, если бы не узнали, что он рекрутировал здоровых людей и калечил их, делая пригодными для ремесла нищего. У него было что-то вроде резервного госпиталя в окрестностях Лондона и разработана техника превращения здоровых мужчин, женщин и детей в существа, способные вызывать ужас и жалость.
Улыбка постепенно исчезла с лица Джеки, пока он говорил.
– Так что, если бы Теобальдо Хорребин решил, что вы должны стать Немым Томом, – сказал капитан, – вдобавок к тому, что он отрезал бы вам язык, он постарался бы сделать вас непритворно бесхитростным, проломив вам висок или придушив вас достаточно для того, чтобы мозг ваш успел погибнуть. Как сказал Джеки, он был мастером своего дела.
Капитан отхлебнул еще бренди из горлышка.
– Говорят, он потрудился даже над собственным сыном, и Хорребин носит клоунскую одежду и раскрашивает лицо для того, чтобы скрыть, как отец его изуродовал.
Дойль вздрогнул, вспомнив наводящее жуть лицо клоуна тогда, в балагане.
– Так что же сталось с батюшкой Хорребина? Джеки пожал плечами:
– Это старая история. Меня в ту пору и на свете-то еще не было.
– Говорят, он умер, и его место занял Хорребин-сын, – сказал капитан. – Впрочем, поговаривают и другое… Возможно, сын убил Теобальдо и занял его место. Я даже слышал, что старый Теобальдо еще жив там, внизу… и я не уверен, что он не предпочел бы лучше умереть.
Он поймал вопросительный взгляд Дойля.
– Старый Хорребин был очень высокого роста. Он не мог находиться в замкнутом пространстве, даже толпа в коридоре обычно его стесняла.
– У этого парня есть один недостаток. Я боюсь, как бы это нам не помешало сделать из него немого, – сказал Джеки, перехватив у капитана бутылку и наполнив два бокала. – Видите ли, капитан, он умеет читать.
Капитан посмотрел на Дойля с интересом.
– Правда можете? Свободно? Дойль энергично закивал в подтверждение того, что он может свободно.
– Прекрасно! Вы сможете мне читать. Литература – это, может быть, главный интерес моей жизни! Но мне никогда не удавалось извлечь смысл из страницы печатного текста. Вы знаете какие-нибудь стихи? Наизусть?
– О, конечно.
– Прочтите нам.
– Гм… хорошо. – Он прочистил горло и начал:
Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.
В туманном сумраке окрестность исчезает…
Капитан и Джеки, оба сидели в восхищении, слушая, как Дойль декламировал полностью «Элегию» Грея. Когда он закончил, капитан зааплодировал и сам начал читать стихи – отрывок из «Самсона-борца» Мильтона.
Вслед за ним Джеки спросил:
– Скажите, а что вы думаете об этом, – и прочел:
Холодом улицы дышат,
Бесплотна их тишина.
Веселье вина – тише,
Погасли светлые окна.
А я пробреду – около,
И эхо шагам ответит.
Пыль опустевших комнат
Уносит ночной ветер -
Легкое – порошком -
Дыхание жизни прошлой.
Пусто в прошедшем.
Мысли пустые льются
По опустевшим улицам.
Джеки остановился, и Дойль автоматически закончил:
Тяжко, натужно
Не станет хранить их юноша -
Ему не нужно.
Холод устал дышать -
За опустевшее прошлое ответит душа.
Прочтя эти строки, Дойль задумался, стараясь вспомнить, где он их встречал. Это было в книге об Эшблесе, но это не его стихи… Понятно, подумал он, это – одно из немногих произведений Колина Лепувра, который был помолвлен с Элизабет Тичи до того, как она стала женой Вильяма Эшблеса. Лепувр исчез, кажется, в 1809 году, за несколько месяцев до свадьбы, ему было двадцать лет, и он оставил лишь тоненькую книжку стихов, заслужившую несколько отрицательных отзывов. Он взглянул на Джеки и увидел, что молодой человек смотрит на него с удивлением и – впервые – с некоторым уважением.
– Боже мой, Дойль, вы читали Лепувра?
– О, да, – непринужденно ответил Дойль. – Он исчез, э-э, в прошлом году, не так ли? Джеки посуровел:
– Это официальная версия. В действительности он был убит. Я был с ним знаком, видите ли.
– Правда?
Дойль подумал, что, если он когда-нибудь вернется назад, в 1983 год, эта история станет интересной деталью биографии Эшблеса.
– Как он был убит?
Молодой человек опять опустошил бокал и беспечно налил себе еще.
– Может быть, когда-нибудь я узнаю вас достаточно хорошо, чтобы рассказать об этом.
В надежде узнать у юноши что-нибудь пригодное для публикации, Дойль спросил:
– Не знали ли вы его невесту – Элизабет Тичи? Джеки, казалось, был сражен наповал.
– Если вы прибыли из Америки, как вы можете знать все это?
Дойль открыл было рот, чтобы ответить что-нибудь правдоподобное, но не мог придумать ничего лучше, чем сказать:
– Когда-нибудь, Джеки, когда я буду знать вас достаточно хорошо, я, возможно, и скажу вам.
Джеки нахмурился, словно почувствовав себя оскорбленным, но потом улыбнулся.
– Как я уже говорил, Дойль, вы, несомненно, оказались интереснее, чем могло показаться на первый взгляд. Да, я был знаком с Бэт Тичи очень хорошо. Я знал ее задолго до того, как она встретила Лепувра. Мы и теперь с ней видимся.
– Очевидно, я был почти прав, когда утверждал, что вы – старые знакомые, – сказал Копенгагенский Джек. – Дойль, вы пойдете со мной. Старый Стайклиф наполовину прочел мне «Обри» Далласа, однако, читая таким способом, он закончит не раньше чем через год. Посмотрим, быть может, вы способны читать немного быстрее.
* * *
Пивная «Нищий в таверне» была битком набита, но почти все столпились вокруг стола, где шла карточная игра. Красавчик трепетно обхватил стакан джина, забравшись в самый темный угол. Там было достаточно места, чтобы откинуться назад и упереться ногами в кирпичную стену. Он давно привык не играть в азартные игры, тем более что он никогда и не мог толком понять правила, независимо от того, в какую бы игру ему ни приходилось играть. Поэтому партнеры всегда отбирали у него деньги, утверждая, что он проиграл.
Он достал только один шиллинг из тайника на Флит-стрит, так как у него возник план: он присоединится к армии нищих Хорребина, а шиллинги сохранит для особых надобностей. Например, купит мясо, и джин, и пиво, и… он проглотил немного джина, подумав об этом, – девушка время от времени.
Он допил свой джин и решил не пить больше, чтобы успеть наняться к клоуну на ходулях сегодня же вечером. Иначе ему предстояло потратить часть своих денег единственно только на ночлег, а это не входило в его планы.
Он поднялся и стал пробираться через гомонящую толпу к выходу.
Мерцающий свет фонарей нехотя скользил по нависающим фронтонам домов на Бьюкеридж-стрит, небрежно касаясь, словно сухой щеткой, черной ткани ночи, – высоко на стене робко светилось одинокое окно, но на крыши домов уже спустилась тьма. Там – переулок, где-то в глубине, должно быть, горит фонарь, о котором можно было догадаться по желтому отблеску на булыжнике, напоминавшем процессию жаб, застывших на миг в своем медленном движении через улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
С другой стороны, этот доктор Ромени не производит впечатление человека услужливого, судя по его сигаре и прочему. И что интересует этого мальчика? Может быть, большое вознаграждение.
Должно быть, Дойль с тревогой посмотрел на Джеки, так как юноша с отвращением покачал головой и сказал:
– О нет, я не собираюсь выдать вас ему. Я бы не отдал и дохлой собаки в руки этой твари… даже если бы он сдержал слово о вознаграждении, что, впрочем, маловероятно. На самом деле вряд ли стоит рассчитывать на вознаграждение, – если, разумеется, не считать вознаграждением милостиво предоставленную возможность поискать обещанные деньги на дне Темзы.
– Простите, – сказал Дойль, отпивая глоток бренди, – но, кажется, вы присутствовали на собрании этих людей?
– Присутствовал. Капитан Джек платит мне за то, чтобы я следил за… конкурентами. Хорребин устраивает собрания в той дыре под Бейнбридж-стрит, и я частый их посетитель. Но довольно вопросов… Чего он от вас хочет?
– Хорошо, – начал Дойль, с отсутствующим видом любуясь на отсветы пламени сквозь темный топаз коньяка. – Я не совсем уверен, но думаю, что он хочет кое-что от меня узнать… – Он начинал пьянеть. – Лысый старик хочет узнать, как я прибыл на поле вблизи Кенсингтона.
– Ну а дальше? Как вы туда прибыли? И почему это его беспокоит?
– Я скажу тебе правду, Джеки, мой мальчик. Я путешествовал посредством магии.
– Да, здесь должно быть что-то в этом роде. Посредством какой магии? И откуда вы прибыли? Дойль был смущен.
– Вам это не покажется невероятным?
– Мне бы показалось невероятным, если бы доктор Ромени так беспокоился о чем-нибудь, что не имело бы отношения к магии. И я, конечно, не настолько наивен, чтобы утверждать, что магии не существует.
В его улыбке было столько горечи, что Дойль изумился: что такое мог видеть этот мальчик?
– Посредством какой магии? – повторил Джеки.
– Я действительно не знаю. Я только входил в группу, а магическим двигателем всего предприятия был другой. Но какое-то заклинание, видимо, все-таки было, наверное, это заклинание и позволило нам перенестись из одного… места в другое, э-э… пространство.
– А откуда вы перенеслись? Из Америки? Почему бы нет, подумал Дойль.
– Ага, из Америки. И этот доктор Ромени, должно быть, видел, как мы появились на том поле, – я думаю, он наблюдал за тем местом, так как невозможно вдруг перенестись в любое произвольное место, просто куда захочется, понимаете? Надо уединиться и ждать в определенном месте, которое знающие люди называют «дырой». Я думаю, Ромени знает, где находятся все такие «дыры», и он, возможно, следил за нами в этом месте, поскольку он внезапно схватил меня, когда я ненадолго отстал от группы, и притащил в цыганский табор.
Дойль отпил еще немного бренди, чтобы продолжить рассказ, который вновь пробудил в нем страх перед лысым стариком.
– А что случилось с теми людьми, с которыми вы прибыли?
– Я не знаю. Полагаю, что они вернулись в дыру и перенеслись обратно в… э-э… в Америку.
– Зачем вы прибыли? Дойль замялся.
– О, это длинная история… Мы прибыли послушать лекцию.
Джеки нахмурился.
– Лекцию? Что вы имеете в виду?
– Вы когда-нибудь слышали о Сэмюэле Тейлоре Кольридже?
– Конечно. Он должен говорить о Мильтоне в «Короне и якоре» в ближайшую субботу.
Дойль поднял брови. Нищий юноша начинал его удивлять.
– Правильно. Но он перепутал дату и пришел, чтобы прочесть лекцию, вчера вечером, и мы все там были. Так что лекция состоялась. В самом деле, очень интересное выступление.
– Вот как? – Джеки допил свой бренди и задумчиво налил себе еще немного. – А как вы узнали, что он перепутал дату?
Дойль развел руками.
– Руководитель знал.
В течение нескольких минут Джеки хранил молчание, осторожно теребя свои усы, затем поднял глаза и широко улыбнулся.
– А вас наняли, чтобы смотреть за лошадьми или что-то в этом роде, или вас интересовала лекция?
Дойль почувствовал искушение сообщить этому самонадеянному юнцу, что он опубликовал биографию Кольриджа. Он удовлетворился тем, что сказал с очень важным видом:
– Я прибыл, чтобы объяснить гостям, кто такой Кольридж, и ответить впоследствии, по возвращении домой, на вопросы о Нем. Джеки явно позабавило это сообщение.
– Так вы интересуетесь современной поэзией? Вот уж никогда бы не подумал, судя по вашему виду!
* * *
Дверь за спиной Дойля открылась, и вошел Копенгагенский Джек. В маленькой комнатке он показался слишком громоздким.
– Мы приняли двух новеньких, – сказал он, садясь у края стола и пододвинув к себе бутылку бренди. – Хороший Гнилой Джентельмен и лучший в году сочинитель – вы должны были оценить способ, которым он продемонстрировал вам свой стиль. Удивительно. А как поживает Немой Том? Дойль вздрогнул.
– Я что, и вправду должен теперь все время молчать?
– Придется, если вы останетесь. Что у вас за история с Хорребином?
Капитан глотнул бренди прямо из горлышка. Джеки заговорил:
– Это хозяин Хорребина, доктор Ромени. Он подумал, что Немой Том разбирается в колдовстве, но он ошибся, хотя и назначил огромное вознаграждение, и теперь каждая дворняжка из крысиного погреба Хорребина будет разыскивать Брендана Дойля. – Он обернулся к Дойлю. – Имейте в виду, приятель, ваша роль Немого Тома – это единственный шанс остаться в живых.
Капитан засмеялся.
– Будьте благодарны за то, что я не устраиваю свои дела подобно тому, как это делал батюшка Хорребина.
Джеки тоже засмеялся и, поймав вопросительный взгляд Дойля, объяснил:
– Отец клоуна, Теобальдо, тоже был старшиной нищих. Он не любил притворства – все его слепые действительно были слепы, все его дети-калеки пользовались костылями не только ради эффекта. Очень похвально, сказали бы вы, если бы не узнали, что он рекрутировал здоровых людей и калечил их, делая пригодными для ремесла нищего. У него было что-то вроде резервного госпиталя в окрестностях Лондона и разработана техника превращения здоровых мужчин, женщин и детей в существа, способные вызывать ужас и жалость.
Улыбка постепенно исчезла с лица Джеки, пока он говорил.
– Так что, если бы Теобальдо Хорребин решил, что вы должны стать Немым Томом, – сказал капитан, – вдобавок к тому, что он отрезал бы вам язык, он постарался бы сделать вас непритворно бесхитростным, проломив вам висок или придушив вас достаточно для того, чтобы мозг ваш успел погибнуть. Как сказал Джеки, он был мастером своего дела.
Капитан отхлебнул еще бренди из горлышка.
– Говорят, он потрудился даже над собственным сыном, и Хорребин носит клоунскую одежду и раскрашивает лицо для того, чтобы скрыть, как отец его изуродовал.
Дойль вздрогнул, вспомнив наводящее жуть лицо клоуна тогда, в балагане.
– Так что же сталось с батюшкой Хорребина? Джеки пожал плечами:
– Это старая история. Меня в ту пору и на свете-то еще не было.
– Говорят, он умер, и его место занял Хорребин-сын, – сказал капитан. – Впрочем, поговаривают и другое… Возможно, сын убил Теобальдо и занял его место. Я даже слышал, что старый Теобальдо еще жив там, внизу… и я не уверен, что он не предпочел бы лучше умереть.
Он поймал вопросительный взгляд Дойля.
– Старый Хорребин был очень высокого роста. Он не мог находиться в замкнутом пространстве, даже толпа в коридоре обычно его стесняла.
– У этого парня есть один недостаток. Я боюсь, как бы это нам не помешало сделать из него немого, – сказал Джеки, перехватив у капитана бутылку и наполнив два бокала. – Видите ли, капитан, он умеет читать.
Капитан посмотрел на Дойля с интересом.
– Правда можете? Свободно? Дойль энергично закивал в подтверждение того, что он может свободно.
– Прекрасно! Вы сможете мне читать. Литература – это, может быть, главный интерес моей жизни! Но мне никогда не удавалось извлечь смысл из страницы печатного текста. Вы знаете какие-нибудь стихи? Наизусть?
– О, конечно.
– Прочтите нам.
– Гм… хорошо. – Он прочистил горло и начал:
Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.
В туманном сумраке окрестность исчезает…
Капитан и Джеки, оба сидели в восхищении, слушая, как Дойль декламировал полностью «Элегию» Грея. Когда он закончил, капитан зааплодировал и сам начал читать стихи – отрывок из «Самсона-борца» Мильтона.
Вслед за ним Джеки спросил:
– Скажите, а что вы думаете об этом, – и прочел:
Холодом улицы дышат,
Бесплотна их тишина.
Веселье вина – тише,
Погасли светлые окна.
А я пробреду – около,
И эхо шагам ответит.
Пыль опустевших комнат
Уносит ночной ветер -
Легкое – порошком -
Дыхание жизни прошлой.
Пусто в прошедшем.
Мысли пустые льются
По опустевшим улицам.
Джеки остановился, и Дойль автоматически закончил:
Тяжко, натужно
Не станет хранить их юноша -
Ему не нужно.
Холод устал дышать -
За опустевшее прошлое ответит душа.
Прочтя эти строки, Дойль задумался, стараясь вспомнить, где он их встречал. Это было в книге об Эшблесе, но это не его стихи… Понятно, подумал он, это – одно из немногих произведений Колина Лепувра, который был помолвлен с Элизабет Тичи до того, как она стала женой Вильяма Эшблеса. Лепувр исчез, кажется, в 1809 году, за несколько месяцев до свадьбы, ему было двадцать лет, и он оставил лишь тоненькую книжку стихов, заслужившую несколько отрицательных отзывов. Он взглянул на Джеки и увидел, что молодой человек смотрит на него с удивлением и – впервые – с некоторым уважением.
– Боже мой, Дойль, вы читали Лепувра?
– О, да, – непринужденно ответил Дойль. – Он исчез, э-э, в прошлом году, не так ли? Джеки посуровел:
– Это официальная версия. В действительности он был убит. Я был с ним знаком, видите ли.
– Правда?
Дойль подумал, что, если он когда-нибудь вернется назад, в 1983 год, эта история станет интересной деталью биографии Эшблеса.
– Как он был убит?
Молодой человек опять опустошил бокал и беспечно налил себе еще.
– Может быть, когда-нибудь я узнаю вас достаточно хорошо, чтобы рассказать об этом.
В надежде узнать у юноши что-нибудь пригодное для публикации, Дойль спросил:
– Не знали ли вы его невесту – Элизабет Тичи? Джеки, казалось, был сражен наповал.
– Если вы прибыли из Америки, как вы можете знать все это?
Дойль открыл было рот, чтобы ответить что-нибудь правдоподобное, но не мог придумать ничего лучше, чем сказать:
– Когда-нибудь, Джеки, когда я буду знать вас достаточно хорошо, я, возможно, и скажу вам.
Джеки нахмурился, словно почувствовав себя оскорбленным, но потом улыбнулся.
– Как я уже говорил, Дойль, вы, несомненно, оказались интереснее, чем могло показаться на первый взгляд. Да, я был знаком с Бэт Тичи очень хорошо. Я знал ее задолго до того, как она встретила Лепувра. Мы и теперь с ней видимся.
– Очевидно, я был почти прав, когда утверждал, что вы – старые знакомые, – сказал Копенгагенский Джек. – Дойль, вы пойдете со мной. Старый Стайклиф наполовину прочел мне «Обри» Далласа, однако, читая таким способом, он закончит не раньше чем через год. Посмотрим, быть может, вы способны читать немного быстрее.
* * *
Пивная «Нищий в таверне» была битком набита, но почти все столпились вокруг стола, где шла карточная игра. Красавчик трепетно обхватил стакан джина, забравшись в самый темный угол. Там было достаточно места, чтобы откинуться назад и упереться ногами в кирпичную стену. Он давно привык не играть в азартные игры, тем более что он никогда и не мог толком понять правила, независимо от того, в какую бы игру ему ни приходилось играть. Поэтому партнеры всегда отбирали у него деньги, утверждая, что он проиграл.
Он достал только один шиллинг из тайника на Флит-стрит, так как у него возник план: он присоединится к армии нищих Хорребина, а шиллинги сохранит для особых надобностей. Например, купит мясо, и джин, и пиво, и… он проглотил немного джина, подумав об этом, – девушка время от времени.
Он допил свой джин и решил не пить больше, чтобы успеть наняться к клоуну на ходулях сегодня же вечером. Иначе ему предстояло потратить часть своих денег единственно только на ночлег, а это не входило в его планы.
Он поднялся и стал пробираться через гомонящую толпу к выходу.
Мерцающий свет фонарей нехотя скользил по нависающим фронтонам домов на Бьюкеридж-стрит, небрежно касаясь, словно сухой щеткой, черной ткани ночи, – высоко на стене робко светилось одинокое окно, но на крыши домов уже спустилась тьма. Там – переулок, где-то в глубине, должно быть, горит фонарь, о котором можно было догадаться по желтому отблеску на булыжнике, напоминавшем процессию жаб, застывших на миг в своем медленном движении через улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66