– Недалеко отсюда, о да, оччень близзко! Ох, умница Гнуссняк услужжил лорду-Всевластителю!
Пытаясь сохранить выдержку, Фритти с пересохшим горлом пережидал, пока Гнусняк описывал, где держат Мимолетку. Когда безглазый Клыкостраж окончил, Хвосттрубой в яростной надежде рванулся было прочь, но внезапно остановился.
«Мне лучше сохранить видимость, – подумал он. – Это существо – злейший враг, но оно становится недурным союзником».
– Вы молодец, – сказал он Гнусняку. – Хозяин будет доволен. Помните – никому ни слова!
– Естесственно нет. Ужж умница-то Гнуссняк…
Наблюдая безумные прыжки твари, Фритти вдруг заметил нечто упущенное им в волнении.
– А где Растерзяк? – спросил он. – Вы же держали его при себе!
Внезапный ужас перекосил раздробленные черты Гнусняка.
– Ох, Проходчик, ужж этот… В нем полно брряда. Он не остался при мне, я не ссмог его удержать – он жже очень сильный, ты ведь знаешшь. Сбежжал в туннели ее плачем и странными реччами. Он был наказан из-за того ззаключенного и заболел бррядом.
«Ничего не поделаешь», – подумал Фритти.
– Не беспокойтесь, – сказал он Гнусняку, который немедленно просиял. – Ступайте, и если вы мне понадобитесь, я вас найду.
Хвосттрубой ринулся вон из туннельного ответвления, пересек главный ход и остановился в нише на его дальней стене, защищенный темнотой от наблюдающих глаз. Оглянувшись, увидел Гнусняка – тот все еще приплясывал и подпрыгивал с кривой улыбкой на искалеченной морде.
Прячась в сгустках тени, прокрадываясь мимо отрядов ощетиненных, объединявшихся обитателей Холма, Фритти двигался по пробужденному подземью, словно дух кота. Всюду были чудища Холма – двигались, шептались, скрючивали острые красные когти.
Фритти добрался до скрещения трех туннелей, которое описал ему Гнусняк. Осторожно осмотревшись и поняв, что никто за ним не наблюдает, он нырнул в упомянутый Клыкостражем проход. Подняв хвост, вздыбив каждую шерстинку, с покалыванием в усах – пополз вниз.
Впереди было отверстие в туннельной стене. То самое! Ощутил желание прыгнуть, но сдержался. Полегче, полегче…
Добрался до ямы и осторожно заглянул вниз. В мутном свете на дне прохода различил… Шустрика! Сердце подпрыгнуло. Юного котишку и Мимолетку держали в одной пещере! Удача не покидала его.
Перегнувшись подальше, разглядел теперь еще две фигуры. Мимолетка! А тот старик – Гроза Тараканов? Но почему никто из них не двигается? Может быть, они… но нет. У Шустрика поднимались и опускались бока.
Что-то обрушилось на него, словно упавшее дерево. С воем боли он откатился к стене пещерного отверстия. Над ним высился громадный темный силуэт с мощной лапой, занесенной для следующего удара. Сверху на него косилась полузнакомая морда Когтестража.
– Зачем это ты сюда забрался, а? – грянул свирепый рык.
– Т-так п-просто! – пискнул Фритти. – М-меня зовут П-проходчик, я з-заблудился! – Он старался вжаться в землю, сделаться меньше. Коготь пригнулся поближе к нему.
– А не врешь? – прорычал он, и Фритти заморгал от его жаркого дыхания. – Минуточку-минуточку. Мы, кажется, знакомы. Что это за метка у тебя на башке?
Его голова? Лоб? Слезы Плясуньи Небесной! Фритти проклял себя. Он, должно быть, стер маскирующую пыль, когда выбрался из рабского туннеля.
Фритти внезапно дернулся, чтобы удрать, но на шею ему опустилась тяжкая лапа – алые когти легонько кольнули ему глотку.
– Клянусь Великим! – сказал Коготь. – Да уж не наш ли это беглый солнечный крысенок?! Вот это да!
Охваченный отчаянием Фритти узнал охранника. То был Раскусяк, бывший спутник Растерзяка, – сейчас он в ужасной усмешке скалил зубы, глядя на пойманного Хвосттрубоя.
– Отменно, – хихикнул Коготь. – Страх как славно, что как раз я тебя и нашел. Из-за тебя они покалечили начальничка. Все из-за тебя! – Лапа жестоко надавила Фритти на горло. Он беспомощно закашлялся.
– Что ж, теперь атаман – я. – Раскусяк ухмыльнулся. – И я награжу тебя по заслугам. – Черное чудище припало к земле и снова вперило глубоко посаженные глаза в морду задыхающегося пленника. Голос Когтя опустился до мстительного шепота:
– Сейчас отведу тебя прямиком к Толстяку!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Где б ты ни был, ты всюду учуешь мучения наши,
Ты, взнесенный на черный алтарь нашей скорби безмерной,
Ты, зверюга, ты злобный бастард, бог в обличии пса!
Джордж Баркер

Раскусяк тычками, пинками, битьем и руганью подгонял Фритти вперед по оживленным теперь коридорам. Когда они проходили – темный мускулистый Когтестраж, тащивший небольшого рыжего кота, – некоторые обитатели Холма оборачивались, с любопытством глядя вслед этой странной паре. В том, что одного из заключенных гнали к наказанию или гибели, не было ничего необычного, но небольшой кот рычал и упирался – сопротивлялся! Здесь давным-давно не видывали, чтобы кто-нибудь из живущих под солнцем оказывал какое бы то ни было неповиновение.
Фритти, отуманенный болью, разочарованием и гневом, все же заметил необычное: не было рабов, не видно было подневольных рабочих бригад, угрюмо ползущих по дорогам Закота. По всей видимости, их работа была окончена. Ничего удивительного, что его обнаружили.
Раскусяк толкал Фритти сквозь толпы равнодушных Когтестражей и шипящих морщинистых Клыкостражей. Вниз, из яруса в ярус, минуя Большие Ворота, – и наконец в сводчатое помещение перед Пещерой-Пропастью.
Перед входом в Тронную Живоглота, споря, стояла группа Когтестражей. Тот, кто, видимо, был предводителем – приземистое плотное существо с обрубком вместо хвоста, – казалось, пытался навести порядок Он клацал зубами на одного из своих подчиненных который, рыча, отступил, но через миг снова подполз опустив голову.
– Хо, Топтун! – окликнул бесхвостого Раскусяк. – Ты что здесь делаешь со своей стаей мышецапов?
Топтун повернулся и взглянул на вновь прибывших:
– А, это ты, ты, Раскусяк! Очень скверно, все это очень скверно.
– О чем ты там ноешь? – высунув в усмешке язык, спросил Раскусяк.
– Да все Скрежетун, – обеспокоенно сказал Топтун. – Он и еще кое-кто из моих ребяток слышали странные вещи в Верхних Катакомбах.
– Похоже на царапанье, – нахмурившись, угрюмо пояснил Скрежетун. – Это неправильно.
Раскусяк зашелся грубым смехом:
– Чего твоим ребяткам не хватает, так это острыми зубками по спинке. Тебе надо хорошенько держать под лапой своих лодырей, Топтун. – Он снова захохотал. – Так что ж ты здесь-то делаешь в таком разе? – продолжал Раскусяк. – Да Хозяин вам зенки вынет!
Топтун вздрогнул:
– Они собирались идти сюда без меня, если б я и не пошел. Ну на что это было бы похоже?
– На мятеж. А теперь это мятеж, который ты сам же и возглавляешь, любезный мой дурошлеп. Царапанье! Ха! Каменная кровь и пламя! Скоро ты поймешь, что Хозяин пострашней всякого там «царапанья»!
– Ну а тебя-то кто сюда звал, коли на то пошло? – омерзительно зашипел Скрежетун.
Раскусяк без всякого предупреждения вскочил на него, прижал к земле и разорвал ухо.
– Можешь этак говорить со своим начальничком, благо он у тебя вроде писклявого кисенка, а со мной не смей! – угрожающе понизив голос, проскрипел Раскусяк прямо в окровавленное ухо Скрежетуну и обратился к остальным, которые жадно наблюдали происходящее: – Так уж вышло, что я привел к лорду-Всевластителю важного заключенного. Ежели вам повезет. Хозяин будет так доволен, что, может, и позабудет кишки вам выпустить.
– Важный заключенный? Эта пигалица? – спросил Топтун.
– У нас было всего одно бегство – вот этот самый, – прорычал Раскусяк. – Должны же у него быть помощники, верно? Кто-то ведь его подучил, а? Или вам невдомек, что это значит? – Выразительности ради Коготь пригнулся. – Заговор! Подумайте-ка об этом! – Довольный Раскусяк обнажил клыки.
– Но если он сбежал, что он здесь делает? – спросил один из стражей Топтуна. Раскусяк скользнул по нему взглядом.
– Пожалуй, с меня уже хватит вопросов от таких, как ты, – с угрозой ответил он. – У меня есть дела поважней, чем болтать с вами о том о сем, полосатая вы шваль! Я пришел повидаться с Хозяином. Ступай, Топтун, забери своих хлюпиков с ихним «царапаньем», и убирайтесь к себе в туннель. Вам тут нечего делать.
– А тебе, Раскусяк, нечего мне приказывать, – вызывающе откликнулся другой атаман, но двинулся прочь, а за ним потащилась и его команда. Скрежетун, с ненавистью взглянув на Раскусяка, шатаясь, последовал за ними.
– Никакой стойкости, – самодовольно обронил Раскусяк.
Фритти оставался недвижим на протяжении всей этой стычки: он чувствовал излучение, исходившее из залы – размалывающую, достающую силу Живоглота. Он едва ощущал, как Раскусяк подталкивал его ко входу. Перед глазами у него плыл туман, а в передней части черепа пульсировала тупая боль.
Два стража у портала – Коготь и Клык – быстро закивали, узнав Раскусяка, но не повернулись, чтобы посмотреть, когда он вел Фритти мимо них. Едва прошли под арку, навстречу всплыл холодный туман. Хвосттрубой уже дрожал.
Посреди пещеры вздымался над пропастью трон Невозможного; корчащиеся, умирающие тела принимали в иссиня-фиолетовом свете зыбкие очертания. На вершине этого монолита боли покоился лорд Живоглот, слепой и недвижный, подобный необъятной, только что вылупившейся личинке. Внизу десятки приспешников лихорадочно суетились вокруг парапета пропасти.
Раскусяк – его напускная смелость испарилась – медленно подталкивал Хвосттрубоя к огромному чудищу. Когда встали на краю громадной круглой пропасти – начальник Когтей набирался мужества, чтобы заговорить, – в дальнем конце пещеры, возле главного входа, поднялась какая-то суматоха. Фритти заметил: сквозь портал промчались Когтестражи, но пары, окутавшие землю, не дали определить, что там происходило.
Существо над пропастью медленно повернуло голову в сторону этой суеты. Раскусяк разок громко кашлянул, но Хозяин лишь пялил слепые глаза вдаль, через громадную, обрамленную скалами пещеру.
– В-величайший лорд… М-могучий, услышь раба твоего!
Голос Раскусяка перенесся через пропасть. Громоздкая голова медленно заворочалась, откачнулась и наконец уставила молочно-белые глаза в их сторону. Начальника Когтестражей и его пленника, обоих, невольно отшатнуло на шаг от края. Первородный ничем не выразил внимания.
– Величайший лорд, ваш слуга Раскусяк привел к вам беглого заключенного – звездномордого. Вот он!
Пятнистая тварь отступила, оставив Фритти, сжавшегося на краю пропасти, под непостижимым осмотром Живоглота.
Раскусяк, в ожидании бессознательно выпускавший и вбиравший когти, наконец не вынес молчания:
– Хорошо ли я сделал, Величайший? Довольны ли вы слугой своим?
Живоглот медленно повернул голову в сторону Когтестража.
– Ты будешь жить, – сказал он. Голос его звучал подобно столетиям разложения. Раскусяк издал какой-то неразборчивый звук, но прежде, чем сумел произнести хоть слово, мертвенный, гнилой голос добавил: – Ты хорошо сделал. Можешь идти.
Выпучив глаза, Раскусяк попятился к выходу, повернулся и исчез. Хвосттрубой опустился на холодную землю; меж ним и пропастью кружились пары. Когда они рассеялись, древние слепые глаза Толстяка глядели вверх, ничего не видя. Груда мучающихся тел, на которую опиралось это пугало, чуть-чуть приподнялась – как бы в каком-то странном общем усилии. Лорд Закота, видимо, не заметил этого. Внезапно, словно холодный липкий незваный пришелец, голос Живоглота заговорил в сознании у Фритти:
– Я знаю тебя. – Плотное вторжение без усилий проникло в его мысли. Хвосттрубой в болезненном бешенстве потерся головой о замерзшую землю пещеры, но вытеснить голос было невозможно.
– Ты не представляешь никакой угрозы. Свободный или заключенный, живой или мертвый, ты – меньше камешка на моем пути. – Истукан, лишенный возраста, превратил смятенные мысли Фритти в безвольно-покорные, прогудев: – Но мне еще покуда нужны мои подчиненные… еще какое-то время. Все должны знать о тщетности. Все должны знать, что сопротивление – тщетно. Я распылил бы тебя на частицы и пустил бы вплавь между звездами…
Устрашающая пустота хлынула в сознание Фритти – словно его внезапно сбросили в бездонную пропасть. Он расслышал, как где-то протестующе взвизгнуло в ужасе его тело… где-то – далекое, недосягаемое.
– Но, – возобновилось жуткое стучащее гудение, – ты уже обещан. Баст-Имрет и Кнет-Макри – все Костестражи – притязают на тебя. Ты будешь взят в Дом Отчаяния, и тебя будут там развлекать, покуда твоя каборется, чтобы не улететь в великую пустоту…
Словно беззвучно вызванные, серые, окутанные туманом фигуры выступили вперед из пещер, что зияли высоко в стене за пропастью Живоглота. Ужасное величавое шествие двинулось вниз от подобной сотам пещерной стены – столь же медленно и неотвратимо, как черная ледяная пленка, образующаяся на зимнем пруду. В темно-синем свете, струившемся из каменных трещин, фигуры были неотчетливы… бесформенны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45