Возле входа в поперечный туннель – для Фритти неотличимый от других бесчисленных дыр, которые они миновали – Растерзяк остановился.
– Не знаю, какой в тебе секрет, – прорычал он, насупив тяжелые брови, – но знаю: что-то там есть. Я не ошибусь, не приведу тебя снова к Толстяку, не разузнав прежде, что же это такое, но я разведаю. Хозяин делает порой промахи, и, по-моему, ты – один из них. – Начальник сердито заворчал. – Каков бы ни был твой секретец, я его из тебя выжму. Пока что твоя жалкая шкура останется в целости. Ступай сюда!
Растерзяк вытянул уродливую лапу, указывая на ближайшую к Фритти дыру.
Собрав все свое мужество, – видимо, он еще немножко поживет! – Хвосттрубой спросил:
– Где мои друзья?
– В животах у Клыкостражей, если я тотчас не вернусь. Не суйся! С тебя хватит забот о спасении твоей собственной поганой шкуры! Ну, пшшел!…
Начальник-яростно толкнул Фритти – он оступился в яму позади себя. Поскользнулся на покатом гравии и обнаружил, что катится вниз, в глубокую тьму. Скатившись до упора, он услышал позади скрипучий голос Растерзяка:
– Я довольно скоро вернусь проведать тебя, не бойся. – Кашляющее хихиканье рассыпалось внизу, в проходе.
Несколько мгновений Фритти привыкал к почти полному отсутствию света. Он был в каменном помещении; различал темные фигуры других котов, теснившихся в дальних его углах. Каменные стены пещеры запотели от сырости: воздух был горяч и влажен.
Вокруг него лежали соплеменники с угасшими глазами, на последней стадии истощения. Большинство, поглощенные своими муками, даже и не взглянули на вновь прибывшего. Когда Хвосттрубой пробирался вдоль стен, ища другого выхода или местечка, где прилечь, некоторые коты слабо ворчали на него, будто он вторгался в их владения, – но то было только внешнее сопротивление. Мысль о Племени, втиснутом в это крохотное помещение, вынужденном жить задыхаясь от жары, чуть не на головах друг у друга, еще раз воспламенила гневом дух Фритти.
Когда Хвосттрубой переступал через распростертые тела, его вдруг остановили звуки знакомого голоса. Он пристально вгляделся в морды и фигуры, но никого не узнал. Не сумел и вызвать в памяти имя. Хотел было уже пересечь пещеру, но тут взгляд его упал на кота, лежавшего у его ног.
Этот кот был морщинист, тощ, как хорек. Его опущенные затуманенные глаза беспомощно поднялись на Фритти. Это и было то бормочущее видение, чей голос остановил его, и теперь Фритти от удивления глубоко втянул в себя воздух – его озарило: это был молодой Верхопрыг, один из делегатов от клана Стены Сборищ ко Двору Харара. Он, по-видимому, был на грани смерти!
– Верхопрыг! – сказал Фритти. – Это я, Хвосттрубой! Помнишь меня?
Какое-то мгновение Верхопрыг непонимающе глядел на него, потом взгляд его медленно сосредоточился.
– Хвосттрубой? – пробормотал он. – Хвосттрубой из… дому? – Фритти ободряюще закивал. – Ох! – Верхопрыг, ослабев, закрыл глаза и на миг умолк. Когда он их открыл, в них мелькнула искра сознания.
– Не понимаю, – сказал он. – Но… тебе больше повезло бы, если бы ты умер.
Глаза Верхопрыга снова закрылись, больше он ничего не сказал.
Созерцая мельтешение снега, Мимолетка прижималась к земле под укрытием нависшей скалы. Голова у нее кружилась от холодного воздуха. Ей отчаянно хотелось выйти – побежать, да так и бежать, пока не убежит из этого страшного леса, подальше от ужасного сотрясающегося холма, источника всех бед.
Когда той ночью на них напали, о чем их туманно предупредило появление помешанного лохматого кота, она помчалась вместе с друзьями – что было сил помчалась. Перепуганная и взбешенная, как никогда, за все свои охотничьи вылазки, вместе взятые. В какой-то миг она, в безумном желании спастись, на бегу чуть не сбила с ног маленького Шустрика. Стыд все еще мучил ее – больше, чем раны.
Когда они бежали, ее что-то схватило, чуть не опрокинув, придавило чем-то огромным, но она, извиваясь и царапаясь, ухитрилась освободиться. Удрав глубоко в чащу, на некоторое время залегла там, слушая звуки бегства и погони, продолжавшейся чуть не до утра. Далеко не при первых лучах Раскидывающегося Света принудила себя выползти и поискать убежища от холода.
Она была ранена существом, которое схватило ее: задняя нога очень болела, она не могла опереться на нее и долго хромала по замерзшей земле, прежде чем нашла защиту от ветра. В укрытии она целых двое суток и пролежала – больная, в лихорадочном жару, слишком слабая, чтобы охотиться.
Ее спутники пропали, вероятно взятые в плен или убитые, и сейчас все, чего ей хотелось, – уйти подальше: укрыться в южных лесах и никогда больше не думать об этом жутком месте. Но сразу она никуда не могла идти. Инстинкты приказали ей остаться. Надо было вылечиться.
Мысль о Фритти и Шустрике на миг встряхнула ее, она подняла голову и понюхала воздух. Тут же ее мордочка искривилась от жгучей боли, и она снова уткнулась подбородком в холодную землю, обернув хвостом нос и глаза.
Глубоко под землей, в лабиринтах Закота, Фритти Хвосттрубой изучал некоторые секреты Холма. Верхопрыг, его знакомец времен котячества, был слишком слаб, чтобы долго говорить, но с помощью юного кота по имени Лапохват сумел объяснить Фритти некоторые загадочные вещи.
– Понимаешь, Когтестражи в большинстве своем только драчуны. Они довольно свирепы, Харару ведомо, – скорчив гримасу, сказал Лапохват. – Но они не принимают никаких решений. Я не думаю, чтобы даже их начальники многое могли решать.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Хвосттрубой.
– Они даже не охотятся, пока им кто-то не прикажет. Клянусь усами! Ни один из них даже не перекусит мррязью?в этом страшном муравейнике, пока кто-то не разрешит.
– И ты говоришь, есть другие? Другие существа? – Фритти подумал о призрачных Костестражах и нервно отряхнулся.
– Кровосос и его Клыкостражи, – дрогнувшим голосом шепнул Верхопрыг. И закашлялся.
– Они скверные, спору нет, – согласился Лапохват. – Они даже безобразнее и еще неправильнее – если ты понимаешь, что я под этим разумею, – чем Когти. Кажется, они только прячутся за чужой спиной да следят, как себя ведут все остальные. Даже большинство Когтей, кажется, запугано ими.
Хвосттрубой был озадачен.
– Но все-таки откуда они взялись? Я никогда не видывал да и не слыхивал о таком Племени.
Верхопрыг тряхнул головой, а Лапохват ответил:
– И никто не видывал. И никто не слыхивал. Но ты-знаешь-кто… – Тут кот-юнец понизил голос и огляделся. – Ты-знаешь-кто… нет такого, чего он не может создать. Зрелые коты и Рычатели? Да здесь бывает и похуже… – Лапохват многозначительно вытянулся.
Расстроенный напоминанием о Живоглоте, чей громадный ужасающий образ его память еще и преувеличивала, Фритти встал и потянулся. Подошел к выходу камеры, выглянул в проход.
– А зачем они роют? – негромко спросил он.
Позади него приподнялся на передних лапах Верхопрыг – и покачнулся от слабости.
– Коты не собирались рыть, – сказал он с неожиданной силой. – Убили Остроуха. Убили Перескока-Через-Поток… – Верхопрыг печально покачал головой.
«Он выглядит древнее, чем старый Фуфырр, – подумал Фритти. – Как это случилось? Он только чуточку старше меня…» – Они всегда роют… или, вернее, мы роем, – сказал Лапохват. – Надо думать, на нынешний день у них хватает этих мерзких туннелей.
– Тогда зачем же? – настойчиво спросил Фритти.
– Не знаю, – откликнулся Лапохват, – но если они не перестанут рыть, как сейчас, все эти туннели соединятся. В ямы провалится весь мир.
– Убили Перескока, – скорбно пробормотал Верхопрыг. – Убивают меня…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Там вздохи, плач и исступленный крик
В беззвездной тьме звучали так ужасно,
Что поначалу я в слезах поник…
Смесь всех наречий, говор многогласный,
Слова, в которых боль, и гнев, и страх…
Данте Алигьери

Фритти долгое время провел без сна; потом в тюремную пещеру вошли Когтестражи и приказали узникам выходить на работу. Жалобно ноя и фыркая, они один за другим полезли вверх по наклонному спуску. Фритти удивился, увидев, как многие соплеменники разом отодвигаются, позволяя одному осилить трудный подъем, но Лапохват объяснил, что того, кто не выберется, не покормят. Тех, кто больше не мог одолеть подъем, оставляли в маленькой камере до самой смерти. Верхопрыг выкарабкался по покатому ходу с помощью Фритти и Лапохвата. Наверху все они торопливо перекусили насекомыми и личинками, а потом поджидавшие Когти сбили их в неровную шеренгу и повели сквозь цепь туннелей, которая казалась бесконечной.
Их пригнали к Страховиду, тяжеловесному Когтю. Страховид тройками и четверками отправил узников вниз, в путаницу коротких туннелей, исходивших из центральной подземной залы. Хвосттрубой оказался в одной связке с двумя пожилыми котами, такими старыми и запачканными, что у них не было сил для разговора.
Когда они добрались до указанного им туннеля Фритти спросил, не обращаясь ни к кому в частности:
– Что же мы все-таки будем делать?
Страховид резко обернулся, шлепнув Фритти тяжкой лапой. Фритти рухнул на землю, и шишковатая морда Страховида, иссеченная побелевшими следами многих битв, угрожающе нависла над ним.
– Не потерплю, чтобы какой-нибудь солнечный червяк задавал мне вопросы! Ясно? – заорал он. От его тела повеяло смрадом.
– Да! – дрогнул Хвосттрубой. – Я просто не знал!
– Рыть – вот что ты будешь делать, рыть и рыть, солнце тебя спали! И окончишь, когда я скажу. Слышишь? – Фритти жалобно закивал. – Ладно, – продолжал Страховид. – Потому как с этих пор я буду за тобой присматривать и, если замечу, что отлыниваешь, язык тебе выдеру! А теперь – рыть!
Фритти поспешил к своим туннельным напарникам, которые съежились, ощущая обращенное на них внимание. Спускаясь с Фритти в туннель, они бросали на него укоризненные взгляды.
Весь день прошел в сыром, насыщенном паром мучении. Хвосттрубой и два его напарника расчищали конец небольшого туннеля, используя лапы и когти, которые Муркла вовсе не предназначала для такого рода деятельности – скрести твердую, подобную глине почву. Это была однообразная работа в наклонку. В столь тесном месте Хвосттрубой никак не мог подыскать подходящего положения, чтобы вытянуться для рытья, и еще до середины дня почувствовал боль во всем теле.
В середине дня у них была краткая передышка. Фритти безуспешно пытался счистить налипшую землю с воспаленных ног и кровоточащих, истерзанных ступней.
После отдыха, который пролетел как мгновение, им было приказано вернуться в туннель.
Через некоторое время Фритти обнаружил, что ему хочется лишь одного – лечь и уснуть: если уж они решили его убить, какая разница? Но когда он почти убедил себя, появилась рычащая башка Страховида и загородила проход, сверкая глазами и кривя пасть. Фритти пришлось удвоить усилия, быстро и мучительно копая даже и после того, как эта башка снова скрылась.
Два старика управлялись с ним рядом безостановочно, но неторопливо; к концу рытья Хвосттрубой стал им подражать. Наконец Страховид приказал им вылезать из туннелей. Группа с измученными лапами и ноющими костями потащилась назад в тюремную яму в сопровождении торопящегося Когтестража.
Полускатившись по наклонному спуску, Хвосттрубой почти сразу же погрузился в глубокий, ошеломляющий сон.
Еще глубже, в Катакомбах, где земля и камень на сотни прыжков отделяли их от солнца, Шустрику и Грозе Тараканов приходилось не лучше, чем Фритти.
Когда Фритти насильно увели, Разорвяк и Раскусяк пинками и угрозами загнали двух оставшихся спутников в пещеру несколькими ярусами ниже. Там им было велено оставаться, пока Растерзяк не вернется и не порешит, что с ними делать. В отличие от Фритти в той пещере, куда его в конце концов привели, Шусти и старый кот оказались единственными обитателями своей тюрьмы, но треснувшие и расщепленные кости устилавшие темный пол, подсказывали – они в ней не первые.
После целых, пожалуй, Часов одиночества тишину пещеры нарушил мягкий гнусавый звук. Убежденный, что это Когтестраж, вернувшийся, чтобы их убить, Шуст плотно прижался к дальней стене, готовый сопротивляться окончательному исчезновению.
В отверстии тюремной пещеры появилась странная бледная фигура. Шустрик, которому мигом полегчало – это явно не Когтестраж, – был тут же возвращен на место тревожным холодком: странное ощущение, как у того, кто сунет нос в гнездо суетливых белых термитов. Гроза Тараканов, беспокойно спавший в другом конце крохотного грота, встрепенулся и вздрогнул, когда фигура вступила в пещеру. Шусти напрягся, чтобы лучше разглядеть незваного посетителя.
Что было не так с его мехом?
У этого создания его просто не было. Котообразное, оно было бесшерстно, как новорожденный котенок. Сначала, очумев, Шустрик было подумал, что это, должно быть, какое-то чудовищное дитя – глаза существа были плотно закрыты, как глазенки детей Племени, когда они вылезают из материнской утробы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45