Кто я, собственно, такой, чтобы брать в голову мои проблемы? Попался под горячую руку, не повезло, извини, парень, но...» От невеселых мыслей отвлек крик Захара:
— Менты позорные!! Что за цирк, в натуре?! Я адвоката требую, я...
Короткая очередь оборвала вопль за спиной слева. Резко оглянувшись, я успел увидеть, как только что истерично требовавший адвоката Захар подпрыгнул, спасаясь от пуль, срезавших траву в сантиметре от его грязных сандалий.
— Едальники им залепите, чтоб не орали! — распорядился омоновец Кузьма. — И если чего, только по ногам палите. Их живьем заказывали, всех троих.
— Кузьмин, может, ходули им повяжем, и всех делов, а? — предложил мент, только что стрелявший из автомата.
— Я грузчиком не нанимался, — ответил Кузьмин по прозвищу Кузьма. — Я их связанных таскать не буду.
— А если чего, и ходули им прострелим, один черт придется нести, — не унимался стрелок.
— Мудак ты, Колян! — рассердился Кузьма. — И я мудак. Какого хера они у нас ваще стоят? А ну, лечь, мудаки! А ну, харей в землю и ноги раскинули, быстро! И едальники! Едальники им залепите!
В спину уперся автоматный ствол, под коленку стукнул тяжелый каблук. Я упал. Вокруг завозились, затопали. Зашуршала трава. Я слышал, как упал, матюгнувшись, Захар, слышал, как уронили Толика. Еще раз коротко огрызнулся автомат, пугая строптивого Захара или несговорчивого Анатолия. Пахнущие оружейным маслом пальцы схватили меня за нос, запрокинули голову. Липкая, широкая лента лейкопластыря щедро обмоталась вокруг нижней трети черепа, залепив рот и перепутав без того взлохмаченные волосы на затылке.
Если окончательно сойти с ума, можно попробовать драться одними ногами. Плюс тычки головой, плюс толчки корпусом и плечами. Минус руки в наручниках за спиной. Можно попробовать спастись. Рецепт прост — делается яичница между ног близстоящего бойца, вскакиваешь, вырываешься из толчеи серых форменных тел и бегом, зигзагами к лесу, наперегонки с пулями, в погоню за смехотворно малой вероятностью победить в забеге со смертью. Однако пока стартовать рано. В голове, как склеенная кольцом магнитная лента, постоянно крутится подслушанная фраза Кузьмы: «Их живьем заказывали, всех троих... Их живьем заказывали...» Пока смерть только разминается где-то рядом, только готовится занять соседнюю беговую дорожку. И пока сохраняется хотя бы малейшая надежда на фальстарт, нужно беречь силы, уповая, что в последний момент добрый главный судья на небесах отменит марафон в преисподнюю.
* * *
Я не видел, как из лесного океана вынырнули на поляну автомобили неведомых «заказчиков». Но я слышал, как приглохли моторы, как щелкнули, открываясь, автомобильные дверцы и как зашуршала трава под ногами вновь прибывших.
— Вы чего стреляли, орлы? — спросил незнакомый голос. — На ворон охотились? Или наш заказ дырявите?
— Заказывали целыми, все целы. Все три рыла, — прогундосил в ответ Кузьма. — Деньгу привезли?
— Деньги-то мы привезли, как и договаривались, — продолжил сердиться незнакомец. — Но товар уж больно какой-то помятый да поцарапанный. Они стоять-то хоть смогут?
— Обижаете, — ухмыльнулся Кузьма. — Мы их лежа содержали, в аккурат чтоб не попадали ненароком и не попортились. Все кости на месте, одна к одной, зубья торчат, почки приподняты...
Я медленно-медленно вытянул шею, закатил глаза, попытался увидеть, с кем разговаривает Кузьма. Увидеть я сумел лишь летние мужские парусиновые туфли, краешек синих джинсов и пухлое дно цветастого целлофанового пакета, набитого чем-то сухим и ломким. Приехавший за нами человек стоял совсем рядом.
— Гони монету, земляк, — продолжал говорить Кузьма, пока я силился превратить глаза в перископы. — Разъезжаемся и забываем, что встречались.
— Ха-а... — засмеялся обладатель парусиновых туфель и синих джинсов. — Не земляк я тебе, дорогой, обознался ты. И не встречались мы никогда. На-кась, держи пакетик, в нем рубчики-рябчики мелочью, и заруби на носу — пакет этот ты в лесу нашел, когда грибы собирал. Да смотри, не забудь с начальством своим, как приедешь, находкой поделиться, грибник.
Пакет шурша проплыл над моей головой, перешел из рук заказчика в руку исполнителя.
— С погрузкой помочь? — Кузьма заметно повеселел. — Поможем! Парни, отгоняем этих в лимузины и делим деньгу! Поспешай, братва!
Целлофановый пакет, набитый деньгами, упал на траву рядом с моей головой. Кузьма нагнулся, зацепил меня одной рукой за волосы, другой за сомкнутые запястья и потянул вверх, чуть не сломав сразу обе руки. Я еле успевал переставлять ноги, конвоир почти бежал. Споткнись я случайно, травма плечевых суставов гарантирована.
Голова моталась из стороны в сторону. Перед глазами мелькнула фигура человека в парусиновых туфлях. Ничего выдающегося, обычный мужик в джинсах и футболке. Быстро приблизились еще две заурядные мужские фигуры возле распахнутой задней дверки автомобиля-иномарки. Краешком глаза отметил, что машин на дорожке стоит три штуки, краешком сознания сообразил, что каждого пленника ждет свой, персональный автомобиль. Кузьма впихнул меня на заднее сиденье «моего авто», я попытался сесть, мне это удалось, и только-только я собрался глубоко вздохнуть, перевести дух, как вдруг в нескольких сантиметрах от лица лязгнули желтью собачьи клыки.
— Фу, Альфа! Нельзя!
Я отшатнулся, долбанулся затылком о заднее стекло, уперся ногами в машинный пол и почувствовал дрожь в коленях.
На сиденье возле водителя, мордой ко мне, сидела южнорусская овчарка. Огромадный лохматый зверь с оскаленной пастью.
— Фу, тебе сказано! — Шофер за баранкой отвесил овчарке легкую оплеуху по морде. — Фу, Альфа! Нельзя.
— Не глянулся наш-то Альфе. — Слева ко мне на заднее сиденье влез один из мужиков, тех, что я приметил возле автомобиля.
— Эге, не глянулся. Этак с ней бывает. — С правого бока меня стиснул второй мужик. В руках у второго была моя голубая спортивная сумка.
— Жарко ей, притомилась, родная, — объяснил шофер. — Побегать хочется, зелень, солнышко, а вместо побегать надоть службу несть, вот она и возмущается, девочка... Сиди смирно. Альфа! Стеречь!
Шофер ласково потрепал собачку размером с теленка по загривку, повторил команду «Стеречь!» и показал на меня пальцем. Собака, наклонив косматую голову, осмотрела умными глазами мое лицо, и взгляд ее остановился на моей бритой шее. Собачка часто и шумно задышала, с высунутого из пасти розового языка потекли тягучие слюни, клыки, похожие на маленькие желтые кинжалы, влажно заблестели.
— Садись удобней, долго ехать... — доброжелательно посоветовал мне мужик, сидящий справа.
— Альфу не бойся, будешь сидеть смирно, не укусит, — заверил мужик слева. — Поехали, что ли? Разворачивайся, Игорь, поехали, вишь, передние тронулись. Ехай, не отставай...
Автомобиль дернулся, меня качнуло вперед, собака оскалилась, но, слава богу, кусать не пыталась, только показала, какие у нее темные пигментные пятна на деснах, и зарычала.
— Ряху ему закройте чем-нибудь, — велел шофер-собачник. — Чтоб Альфу не смущал. Действительно, чем-то он ей не глянулся, волнуется девочка.
— Жарко... — Мужик справа стянул с себя через голову белую футболку с короткими рукавами, остался сидеть обнаженным по пояс, а футболкой замотал мою голову. — От так, болезный... Мухи кусать не будут, и Альфочка не куснет, надеюсь...
Остро пахло мужским потом. Дышать было тяжело, и нестерпимо чесался нос. Однако ж езда в автомобиле по сравнению с автобусной перевозкой казалась просто раем.
Мужики всю дорогу молчали. Альфа успокоилась, успокоился и я, как это ни парадоксально. Я ждал чего-то... чего-то жуткого на лесной полянке в окружении омоновцев. Обошлось. Обращение не в пример милицейскому, терпимое. Лютой злобы в голосах и поступках «заказчиков» не обнаруживается. Правда, и уважения ко мне проявляют не более чем к перевозимой с рдеста на место мебели. И собака, если совсем откровенно, вышибает из башки все отчаянные мыслишки о побеге и сопротивлении надежнее любого автомата.
Пока ехали, я вспоминал диалог омоновца Кузьмы и человека с мешком денег. Из их разговоров я понял, что заказали нас троих. Похоже, все прежние мои надежды и страхи не стоили и ломаного гроша. Значит, разгадка нашего похищения затаилась где-то во второй половине восьмидесятых годов двадцатого столетия, и «нечаянная» встреча в санатории — лишь прелюдия, причем тщательно спланированная и дорогостоящая прелюдия к... к черт его знает чему... Хотя как раз черт-то, наверное, знает разгадку происходящего. Рогатый драматург со времен Адама поднаторел на провокациях грехов человеческих.
Слепой и безгласный, слушая дыхание пса и чувствуя, как собаке хочется найти повод вцепиться мне в глотку, я углубился в воспоминания.
Толик, я и Захар. Восьмидесятые годы. СССР. Восточные единоборства. Тренировки, тренерство, спортивные спарринги, драки на улице. Ни я, ни Толик, ни Захар никого в уличных драках не убивали. Я вообще на улицах дрался исключительно до знакомства с Захаром и Анатолием. Пять или шесть раз я ходил драться, ходил искать приключения в парк, что поблизости от метро «Войковская», и было это то ли в восемьдесят третьем, то ли еще раньше. Я тогда тренировался у Биня. Бинь — вьетнамский студент, постигавший азы журналистики в МГУ. Он стал моим первым учителем кунгфу. Позже, тренируясь у Вана, студеоза-китайца вгиковца, я приучился произносить слово «кунгфу» на правильный китайский манер — «гунфу» (причем буква "г" выговаривается мягко, как ее произносят наши донские казаки).
До знакомства с Бинем я успел получить желтый пояс в подпольной школе карате и походить на тренировки по рукопашному бою. В карате мне нравились философские аспекты и восточная экзотика. Не нравилось мне то, что разучиваемые до опупения связки, стойки и передвижения практически невозможно применить в чистом виде во время спарринга. Смотришь, как каратеки тренируются — душа поет, до чего все красиво, а выйдут на татами биться — куда чего девалось? Скачут, как козлы горные...
В рукопашном бою конкретно меня не устроила другая крайность. Все по делу, все, чему учат в зале, применимо на улице, вот только вместо философской подоплеки сплошные гематомы на голенях да разговоры о никчемности прочих боевых систем.
В общем, я хотел, как говорится, и рыбку съесть, и задницу не покарябать. Хотелось научиться реально драться и одновременно хотелось проникнуться почти религиозным духом настоящих единоборств. Я суетился, бегал по Москве, искал Мастера, и я его нашел. Я нашел Биня. Особая история, как мы познакомились. Очень долго можно рассказывать, как я постигал азы гунфу. Зато крайне короток рассказ про то, как он прекратил меня учить — в гости к Биню приехал дядя из Вьетнама, и его чуть кондрашка не стукнула, когда он узнал, что племянник показывает какому-то русскому парню приемы, их семейные секреты — приемы и методики, передаваемые из поколения в поколение, от отца к сыну, от старшего брата к младшему. На мое счастье, Бинь был прозападным вьетнамцем и до приезда строгого дядьки учил меня драться в обмен на пригласительные билеты на просмотры в Дом кино («Дом вино», как его еще называют) и прочие дефицитные в то время культурно-богемные мероприятия. Еще он был бабником, а вокруг меня вечно крутились «девочки из общества»... Но речь не об этом. Бинь определил опытным узким глазом, что из всего многообразия стилей и направлений гунфу мне больше всего подходят «птичьи стили». Для стиля Тигра я недостаточно крепок. Для стиля Бонзы — стиля «буддийского монаха» — я недостаточно быстрый. Для стиля Дракона мне не хватает прыгучести.
Бинь всего лишь год учил меня махать руками, как крыльями, и бить когтями-пальцами по нервным сплетениям и болевым точкам, а по прошествии года сказал, пора, дескать, устроить мне экзамен. Пять или шесть раз мы с Бинем темными вечерами в хорошую погоду прогуливались по задворкам парка близ метро «Войковская». Каждый раз к нам, мирно гуляющим, кто-то прикалывался, и случалась банальная уличная драка. В те годы мы не боялись напороться на пистолет или нож. На нас наезжали «почесать кулаки», и мы охотно соглашались «на махач». Как здорово выразился один мой друг, тоскуя по безвозвратно ушедшим временам Союза: «Хорошо было, дадут по морде и даже между ног не треснут». Были, конечно, были мрачные исключения из тогдашнего щадящего кодекса уличных хулиганств, и я с ними сталкивался, но все поездки на «Войковскую» обошлись без смертоубийства. Если я кому чего и сломал или раздробил, так только в ответ на ярко выраженную агрессию. И калечил превосходящего числом агрессора более косметически, чем с ущербом для здоровья. Как сегодняшних пацанов в электричке. В темных закоулках парка я ощущал себя этаким благородным мстителем Зорро или, говоря грубо, тем самым болтом с резьбой, на который рано или поздно напарывается всякая хитрая задница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57