А вот хрен тебе в глотку!!! Отчаянный демарш Митрохина подмочил репутацию и китайцам, и их нанимателю. Уже не будет поражения всухую. Кровь Дракона испортила общую картину образцово-показательной мести. Молодец Митрохин, черт побери! Не ожидал от него.
А что же я? А я еще себя покажу, будьте уверены! Обо мне все забыли. Я одиноко подпираю стену, китайцы стоят у другой стены. До смерти Дракона Журавль нет-нет, да и косил в мою сторону взглядом, сейчас смотрит на тело погибшего соплеменника. Большая ошибка! И неудивительно, в жизни всегда так — одна ошибка тянет за собой другую, затем наступает полный обвал. Приятно, ядрена вошь, когда ошибки и просчеты допускаешь не ты, а твои враги! Чертовски приятно!
Пока я внутренне ликовал. Мастер стиля Змеи не спеша шел навстречу вооруженному тесаком Алексею Митрохину. Когда расстояние между Лешкой и узкоглазым сократилось до пяти-шести шагов, китаец остановился, перенес вес тела на правую ногу, левую выдвинул далеко вперед и низко-низко присел. Тощие руки китайца замелькали перед худощавой грудью, выделывая замысловатые пассы, и он снова двинулся навстречу Митрохину. Теперь Мастер перемещался зигзагом, умудряясь сохранять поразительно низкую стойку. Он буквально стелился по полу, перетекал из одной позиции в другую словно сгусток ртути.
...Змея у китайцев считается символом мудрости и потаенной магической силы. На протяжении веков стиль Змеи считался тайным и распространялся лишь в среде буддийских монахов. Однако рано или поздно все тайное становится явным. Но главные тайны стиля Змеи так и остались тайной.
Основное движение (основная координация) змеиного стиля называется «укус змеи» — удар кончиками пальцев по болевым точкам. Методика «набивки» так называемой «головы змеи» и является, пожалуй, самым большим секретом школы. Собственно, внешняя сторона закалки ударной поверхности очевидна: сначала нарабатываются удары кончиками пальцев по мешку с рисом, потом по мешку с песком, а затем и по мешку с речной галькой. Однако это приводит к потере зрения. И только хитро составленные травные отвары помогают и зрение сохранить, и превратить кисть руки в «голову змеи», способную с одного тычка раздробить булыжник. Рецепт упомянутых отваров, естественно, держится в строжайшем секрете...
Какие бы коленца ни выделывал Мастер, но «голова змеи» — согнутая в запястье кисть руки с плотно сомкнутыми выпрямленными пальцами — беспрестанно оставалась направленной в одну точку — глазницу (то правую, то левую, но непременно на глазницу) моего друга Алексея Митрохина.
Китаец приблизился к Лешке на расстояние удара ногой. Митрохин размахнулся и попытался достать извивающегося Мастера длинным секущим махом клинка. Китаец поднырнул под свистящую в воздухе сталь, рука его распрямилась, и кончики пальцев коснулись века вооруженного противника. Я ожидал услышать крик боли, увидеть сгусток слизи вместо глазного яблока, но Лешка лишь заморгал часто-часто. Человек-Змея мог, легко мог лишить Митрохина глаза, но предпочел ограничиться слабым касанием. Ему так ведено — подольше поиздеваться над жертвой, сначала лишить воли, потом жизни.
Нож в руке Лешки еще раз рассек воздух. И снова Мастер избежал встречи с клинком, опять «голова змеи» лишь пощекотала на этот раз другой глаз Алексея.
То же самое действо — мах клинком, «поцелуй» в глаз — повторилось еще и еще раз. Соперники кружили посреди помещения, невдалеке от того места, где стоял я. Лешка, теряя силы, нападал, китаец изящно уходил от его атак и отвечал легким касанием попеременно то левой, то правой глазницы Алексея.
А я стоял и ждал того единственного мгновения, когда можно будет отпустить пружину ярости, распиравшую грудную клетку.
Подходящий момент, как это обычно случается, представился внезапно, неожиданно. Отчаявшись, Лешка попытался достать китайца нелепейшим тычковым ударом клинка. Китаец проворно отскочил, Митрохин потерял равновесие, сделал лишний шаг вперед, а его противник, отступив еще на полшага, приготовился остановить Леху более сильным, чем обычно, быть может, смертельным ударом «змеиной головы». Но тут в игру вступил я, доселе так долго стоявший у стенки будто неодушевленный предмет интерьера.
Отступая, китаец оказался совсем близко от меня, шагни пошире, и можно дотянуться рукой до его спины. Вот я и шагнул. Оттолкнулся спиной от стены и бросился вперед.
У меня был выбор. Мог ударить китайца в спину ногой. Но тогда Мастера швырнет прямо на Лешку, он, прекратив дурачиться, и от ножа сумеет уйти, и Лешку, если не убьет, то покалечит. Мог подсечь китайца, уронить его на пол. Но черт его знает, что он успеет сделать в падении, какой фортель выкинет. Я выбрал самый простой, глупый до тупости, вариант атаки, памятуя наставления Биня: «Когда не знаешь, как действовать, действуй просто!»
Я налетел на китайца грудью, животом почувствовал его позвоночник, обхватив тощее тело руками и закричал:
— Режь его, Леша! Мочи его на хер!!!
— Получай!!! — выдохнул Леха, улыбаясь и наплевав на равновесие, выбросил вперед вооруженную руку, в падении достал кончиком клинка скуластое лицо!
Нога китайца со страшной силой ударила падающего Митрохина в живот. Клянусь, я слышал, как порвались ткани брюшины и как треснул, надломился Лешкин позвоночник. И это было последнее, что я слышал. Китаец выскользнул из моих объятий, резко присев на корточки. «Голова змеи» ударила мне в солнечное сплетение. В глазах потемнело. Я пытался проглотить воздух, втолкнуть порцию разбавленного кислорода в легкие и не смог. Последнее, что я увидел, — скуластое, узкоглазое лицо, перечеркнутое красной полоской. Китаец будет жить, но правый глаз он потерял. Из правой глазницы на меня, теряющего сознание, полилось нечто мерзкое, с помутневшим зрачком, плавающим в растекающемся по щеке кровавом сгустке...
* * *
...Я, бестелесный сгусток энергии, мчался по темному, витому, как бараний рог, тоннелю, навстречу ослепительно яркому теплому свету далеко-далеко, за тысячи, миллионы километров впереди. Я мчался с огромной бешеной скоростью, и свет становился все ярче и теплее. Но вдруг скорость моего полета стала падать. Я напрягся, стараясь преодолеть ту силу, что тормозила, тянула обратно, вспять. Возвращаться назад не хотелось. Далекий свет манил покоем и счастьем. Я сопротивлялся нехорошей силе, возвращающей мое естество в мир страданий и скорби, как мог, но безуспешно. Меня тащило назад все сильнее и сильнее, и я прекратил сопротивляться. Влекомый чужой силой, рывком возвратился к истокам тоннеля. Ощущение счастья сменилось чувством боли. Болело все тело, каждая клеточка. Как противно снова очутиться в собственном теле, в этой смердящей, требующей пищи, воды и воздуха клетке души.
Я открыл глаза. Смутные, расплывчатые пятна нехотя принимали относительно четкие очертания. Надо мной склонились несколько человек, и до тошноты знакомый голос произнес с облегчением:
— Славно! Вы только что вернулись с того света, Станислав Сергеевич. Опять вам не удалось убежать, скрыться от меня на небесах...
Я закрыл глаза. Вздохнул. Глубокого вдоха не получилось. Болела грудь. И все тело тоже болело, ныло, будто гнилой зуб.
— А ну-ка, Станислав Сергеевич, откройте глазки и постарайтесь пошевелиться. Быстренько, не притворяйтесь мертвым, вам не идет.
Глаза я открывать не стал, а пошевелиться попробовал. Пошевелиться удалось на диво легко. Мышцы покорно сокращались, суставы гнулись. Я поднатужился, сел, разлепил веки.
Все вокруг закружилось, завертелось, я пошатнулся, однако сумел удержаться в сидячем положении. И, наконец, сумел сделать глубокий вдох. И еще один. С каждым вдохом уходила боль и возвращались жизненные силы. Ощущение такое, словно просыпаешься после долгого сна в неудобной позе.
— Дорогой Станислав Сергеевич! Поверите ли, я так перепугался за ваше дражайшее здоровье. Великое счастье, что один из китайских гостей владеет искусством точечного массажа. Он, гость с Востока, и вернул вас к жизни. Обещал, что через десять минут вы будете как новенький. И, промежду прочим, не побрезговал усугубить действия массажа искусственным дыханием изо рта в рот. Можете теперь хвастаться — целовались с китайским мастером, ах-ха-ха-ха-ха... Но вообще, в целом, скажу вам по секрету, я разочаровался в китайцах. А вы меня порадовали. И вы лично, Станислав Сергеевич, и ваши дружки... упокой господи их гордые души. Теперь не стыдно рассказывать, как в годы минувшие Алексей Владимирович валял меня по полу. Чего мне теперь стесняться? Вон каким молодцом оказался господин Митрохин. Патриарха школы Дракона завалил. Мастера стиля Змеи глаза лишил. То, что я проиграл десять лет назад в рукопашной такому молодцу, каковым был покойный Алексей Владимирович, вовсе не позорно, а где-то даже престижно. Улавливаете мою мысль, Станислав Сергеевич? Китайцы вам не ровня! Куда им до вас? Отрадно за отечество, ей-богу... Ах-ха-ха-ха... Нуте-с, дорогой Станислав Сергеевич, пора и бабки подбить, как говорится. Все события сегодняшней ночи я старался спланировать в духе малобюджетного гонконговского кинобоевика. Героизм Алексея Владимировича чуток поломал сценарий, зато у нас теперь есть погибший герой — Леша Митрохин, героический соратник героя, воскресший из мертвых Стас Лунев и... живой пока предатель Анатолий Иванов!.. Вы удивлены? Можете не отвечать. Знаю, что удивлены. Я не стану посвящать вас в детали измены Анатолия Ивановича, вскоре вы сами сможете вдоволь с ним наговориться. Давайте лучше я изложу придуманный мною только что финал-апофеоз сегодняшнего кровавого шоу. Я решил, вопреки всему, придерживаться изначальной ориентировки на кинобоевик кунгфу мейд ин Гонконг. Вам, как киноснобу, рафинированному интеллигенту, сия ориентировка может показаться пошловатой, а мне, как выходцу из простого народа, импонируют незатейливые сюжеты малобюджетных боевичков... К слову, если помните, мой более навороченный сценарий про олигарха Иванова вы безжалостно обозвали говном. Посему не стану мудрствовать... Финал будет таков — через минуту вас оставят один на один с Анатолием Ивановичем Ивановым. Вплоть до восхода солнца вас с господином Ивановым никто не потревожит. Но едва утреннее светило окрасит багрянцем подернутую росой травку, я загляну к вам и безжалостно расстреляю обоих вполне свинцовыми пулями, в том случае если... Слушайте внимательно!.. Если до восхода солнца доживете вы оба! Если же я, сладко позевывая после недолгого сна, увижу утром одного из вас мертвым, то живой, я обещаю, обретет и свободу, и деньги, и мои глубочайшие извинения. Сообразили? К утру либо вы убьете Анатолия Ивановича, либо он вас, либо умрете оба... Как вам такой сценарий?
Пока человек со шрамом говорил, голова моя перестала кружиться, и зрение окончательно пришло в норму. Я сидел все в том же солярии. Прожектора сверху освещали опустевшее помещение. Трупов на полу не было, только бурые засохшие пятна крови. Помимо меня, в помещении находились еще три персонажа. Ближе всех стоял, удобно расставив ноги, переводчик Антон с пистолетом в руке. Пистолетный ствол Антошка направил прямо мне в лоб. Он держал пистолет, как киношный герой Стивена Сигала, обеими руками, чуть согнув локти. За спиной у Антошки Сигала, второй линией обороны, замер китаец-Журавль. Дальше всех расположился долбаный Монте-Кристо. Сумасшедший со шрамом не спеша прогуливался, два шага влево, три — вправо и обратно. Прогуливался и продолжал вещать бред, поносить словами:
— Обычно кинорежиссеры искусственно заставляют экранных героев действовать согласно законам высокой драматургии. Я же хочу, чтобы они жили по законам дешевого кинобоевика. Вы, как человек искусства, должны меня понимать... Вы не ответили, Станислав Сергеич, как вам итоговая версия сценария?
— Дешевка... — выдавил я из себя, будто выплюнул.
— Именно дешевка! Вы уловили основную идею! Искусство обесценилось, согласитесь. Где новые Тарковские, Феллини и Антониони? Где, я вас спрашиваю? Нету их! Не родятся. Искусство есть отражение реальной жизни. Так? Да, именно так! Уровень искусства прямо пропорционален культурному уровню его потребителя. Культура выродилась в масскульт, пусть же и жизнь соответствует пошлым, дешевым штампам! Вы вправе мне возразить, но все равно вам, Станислав Сергеевич, не избежать участия в моей постановке.
— Мы с Толиком будем грызть друг другу глотки, а ты, извращенец, будешь смотреть и наслаждаться?
— На первый раз «извращенца» я вам прощаю. А насчет «смотреть»... Зрителей не будет совсем. На сей раз я не желаю наблюдать процесс. Хочу сразу увидеть результат... Знаете, как это иногда бывает — читаешь детектив, ломаешь голову, кто же убийца, а потом плюнешь и заглянешь на последнюю страничку, и все сразу ясно... Ладно, побеседовали, и будет... Вижу, вы окончательно пришли в себя, раз начали злиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
А что же я? А я еще себя покажу, будьте уверены! Обо мне все забыли. Я одиноко подпираю стену, китайцы стоят у другой стены. До смерти Дракона Журавль нет-нет, да и косил в мою сторону взглядом, сейчас смотрит на тело погибшего соплеменника. Большая ошибка! И неудивительно, в жизни всегда так — одна ошибка тянет за собой другую, затем наступает полный обвал. Приятно, ядрена вошь, когда ошибки и просчеты допускаешь не ты, а твои враги! Чертовски приятно!
Пока я внутренне ликовал. Мастер стиля Змеи не спеша шел навстречу вооруженному тесаком Алексею Митрохину. Когда расстояние между Лешкой и узкоглазым сократилось до пяти-шести шагов, китаец остановился, перенес вес тела на правую ногу, левую выдвинул далеко вперед и низко-низко присел. Тощие руки китайца замелькали перед худощавой грудью, выделывая замысловатые пассы, и он снова двинулся навстречу Митрохину. Теперь Мастер перемещался зигзагом, умудряясь сохранять поразительно низкую стойку. Он буквально стелился по полу, перетекал из одной позиции в другую словно сгусток ртути.
...Змея у китайцев считается символом мудрости и потаенной магической силы. На протяжении веков стиль Змеи считался тайным и распространялся лишь в среде буддийских монахов. Однако рано или поздно все тайное становится явным. Но главные тайны стиля Змеи так и остались тайной.
Основное движение (основная координация) змеиного стиля называется «укус змеи» — удар кончиками пальцев по болевым точкам. Методика «набивки» так называемой «головы змеи» и является, пожалуй, самым большим секретом школы. Собственно, внешняя сторона закалки ударной поверхности очевидна: сначала нарабатываются удары кончиками пальцев по мешку с рисом, потом по мешку с песком, а затем и по мешку с речной галькой. Однако это приводит к потере зрения. И только хитро составленные травные отвары помогают и зрение сохранить, и превратить кисть руки в «голову змеи», способную с одного тычка раздробить булыжник. Рецепт упомянутых отваров, естественно, держится в строжайшем секрете...
Какие бы коленца ни выделывал Мастер, но «голова змеи» — согнутая в запястье кисть руки с плотно сомкнутыми выпрямленными пальцами — беспрестанно оставалась направленной в одну точку — глазницу (то правую, то левую, но непременно на глазницу) моего друга Алексея Митрохина.
Китаец приблизился к Лешке на расстояние удара ногой. Митрохин размахнулся и попытался достать извивающегося Мастера длинным секущим махом клинка. Китаец поднырнул под свистящую в воздухе сталь, рука его распрямилась, и кончики пальцев коснулись века вооруженного противника. Я ожидал услышать крик боли, увидеть сгусток слизи вместо глазного яблока, но Лешка лишь заморгал часто-часто. Человек-Змея мог, легко мог лишить Митрохина глаза, но предпочел ограничиться слабым касанием. Ему так ведено — подольше поиздеваться над жертвой, сначала лишить воли, потом жизни.
Нож в руке Лешки еще раз рассек воздух. И снова Мастер избежал встречи с клинком, опять «голова змеи» лишь пощекотала на этот раз другой глаз Алексея.
То же самое действо — мах клинком, «поцелуй» в глаз — повторилось еще и еще раз. Соперники кружили посреди помещения, невдалеке от того места, где стоял я. Лешка, теряя силы, нападал, китаец изящно уходил от его атак и отвечал легким касанием попеременно то левой, то правой глазницы Алексея.
А я стоял и ждал того единственного мгновения, когда можно будет отпустить пружину ярости, распиравшую грудную клетку.
Подходящий момент, как это обычно случается, представился внезапно, неожиданно. Отчаявшись, Лешка попытался достать китайца нелепейшим тычковым ударом клинка. Китаец проворно отскочил, Митрохин потерял равновесие, сделал лишний шаг вперед, а его противник, отступив еще на полшага, приготовился остановить Леху более сильным, чем обычно, быть может, смертельным ударом «змеиной головы». Но тут в игру вступил я, доселе так долго стоявший у стенки будто неодушевленный предмет интерьера.
Отступая, китаец оказался совсем близко от меня, шагни пошире, и можно дотянуться рукой до его спины. Вот я и шагнул. Оттолкнулся спиной от стены и бросился вперед.
У меня был выбор. Мог ударить китайца в спину ногой. Но тогда Мастера швырнет прямо на Лешку, он, прекратив дурачиться, и от ножа сумеет уйти, и Лешку, если не убьет, то покалечит. Мог подсечь китайца, уронить его на пол. Но черт его знает, что он успеет сделать в падении, какой фортель выкинет. Я выбрал самый простой, глупый до тупости, вариант атаки, памятуя наставления Биня: «Когда не знаешь, как действовать, действуй просто!»
Я налетел на китайца грудью, животом почувствовал его позвоночник, обхватив тощее тело руками и закричал:
— Режь его, Леша! Мочи его на хер!!!
— Получай!!! — выдохнул Леха, улыбаясь и наплевав на равновесие, выбросил вперед вооруженную руку, в падении достал кончиком клинка скуластое лицо!
Нога китайца со страшной силой ударила падающего Митрохина в живот. Клянусь, я слышал, как порвались ткани брюшины и как треснул, надломился Лешкин позвоночник. И это было последнее, что я слышал. Китаец выскользнул из моих объятий, резко присев на корточки. «Голова змеи» ударила мне в солнечное сплетение. В глазах потемнело. Я пытался проглотить воздух, втолкнуть порцию разбавленного кислорода в легкие и не смог. Последнее, что я увидел, — скуластое, узкоглазое лицо, перечеркнутое красной полоской. Китаец будет жить, но правый глаз он потерял. Из правой глазницы на меня, теряющего сознание, полилось нечто мерзкое, с помутневшим зрачком, плавающим в растекающемся по щеке кровавом сгустке...
* * *
...Я, бестелесный сгусток энергии, мчался по темному, витому, как бараний рог, тоннелю, навстречу ослепительно яркому теплому свету далеко-далеко, за тысячи, миллионы километров впереди. Я мчался с огромной бешеной скоростью, и свет становился все ярче и теплее. Но вдруг скорость моего полета стала падать. Я напрягся, стараясь преодолеть ту силу, что тормозила, тянула обратно, вспять. Возвращаться назад не хотелось. Далекий свет манил покоем и счастьем. Я сопротивлялся нехорошей силе, возвращающей мое естество в мир страданий и скорби, как мог, но безуспешно. Меня тащило назад все сильнее и сильнее, и я прекратил сопротивляться. Влекомый чужой силой, рывком возвратился к истокам тоннеля. Ощущение счастья сменилось чувством боли. Болело все тело, каждая клеточка. Как противно снова очутиться в собственном теле, в этой смердящей, требующей пищи, воды и воздуха клетке души.
Я открыл глаза. Смутные, расплывчатые пятна нехотя принимали относительно четкие очертания. Надо мной склонились несколько человек, и до тошноты знакомый голос произнес с облегчением:
— Славно! Вы только что вернулись с того света, Станислав Сергеевич. Опять вам не удалось убежать, скрыться от меня на небесах...
Я закрыл глаза. Вздохнул. Глубокого вдоха не получилось. Болела грудь. И все тело тоже болело, ныло, будто гнилой зуб.
— А ну-ка, Станислав Сергеевич, откройте глазки и постарайтесь пошевелиться. Быстренько, не притворяйтесь мертвым, вам не идет.
Глаза я открывать не стал, а пошевелиться попробовал. Пошевелиться удалось на диво легко. Мышцы покорно сокращались, суставы гнулись. Я поднатужился, сел, разлепил веки.
Все вокруг закружилось, завертелось, я пошатнулся, однако сумел удержаться в сидячем положении. И, наконец, сумел сделать глубокий вдох. И еще один. С каждым вдохом уходила боль и возвращались жизненные силы. Ощущение такое, словно просыпаешься после долгого сна в неудобной позе.
— Дорогой Станислав Сергеевич! Поверите ли, я так перепугался за ваше дражайшее здоровье. Великое счастье, что один из китайских гостей владеет искусством точечного массажа. Он, гость с Востока, и вернул вас к жизни. Обещал, что через десять минут вы будете как новенький. И, промежду прочим, не побрезговал усугубить действия массажа искусственным дыханием изо рта в рот. Можете теперь хвастаться — целовались с китайским мастером, ах-ха-ха-ха-ха... Но вообще, в целом, скажу вам по секрету, я разочаровался в китайцах. А вы меня порадовали. И вы лично, Станислав Сергеевич, и ваши дружки... упокой господи их гордые души. Теперь не стыдно рассказывать, как в годы минувшие Алексей Владимирович валял меня по полу. Чего мне теперь стесняться? Вон каким молодцом оказался господин Митрохин. Патриарха школы Дракона завалил. Мастера стиля Змеи глаза лишил. То, что я проиграл десять лет назад в рукопашной такому молодцу, каковым был покойный Алексей Владимирович, вовсе не позорно, а где-то даже престижно. Улавливаете мою мысль, Станислав Сергеевич? Китайцы вам не ровня! Куда им до вас? Отрадно за отечество, ей-богу... Ах-ха-ха-ха... Нуте-с, дорогой Станислав Сергеевич, пора и бабки подбить, как говорится. Все события сегодняшней ночи я старался спланировать в духе малобюджетного гонконговского кинобоевика. Героизм Алексея Владимировича чуток поломал сценарий, зато у нас теперь есть погибший герой — Леша Митрохин, героический соратник героя, воскресший из мертвых Стас Лунев и... живой пока предатель Анатолий Иванов!.. Вы удивлены? Можете не отвечать. Знаю, что удивлены. Я не стану посвящать вас в детали измены Анатолия Ивановича, вскоре вы сами сможете вдоволь с ним наговориться. Давайте лучше я изложу придуманный мною только что финал-апофеоз сегодняшнего кровавого шоу. Я решил, вопреки всему, придерживаться изначальной ориентировки на кинобоевик кунгфу мейд ин Гонконг. Вам, как киноснобу, рафинированному интеллигенту, сия ориентировка может показаться пошловатой, а мне, как выходцу из простого народа, импонируют незатейливые сюжеты малобюджетных боевичков... К слову, если помните, мой более навороченный сценарий про олигарха Иванова вы безжалостно обозвали говном. Посему не стану мудрствовать... Финал будет таков — через минуту вас оставят один на один с Анатолием Ивановичем Ивановым. Вплоть до восхода солнца вас с господином Ивановым никто не потревожит. Но едва утреннее светило окрасит багрянцем подернутую росой травку, я загляну к вам и безжалостно расстреляю обоих вполне свинцовыми пулями, в том случае если... Слушайте внимательно!.. Если до восхода солнца доживете вы оба! Если же я, сладко позевывая после недолгого сна, увижу утром одного из вас мертвым, то живой, я обещаю, обретет и свободу, и деньги, и мои глубочайшие извинения. Сообразили? К утру либо вы убьете Анатолия Ивановича, либо он вас, либо умрете оба... Как вам такой сценарий?
Пока человек со шрамом говорил, голова моя перестала кружиться, и зрение окончательно пришло в норму. Я сидел все в том же солярии. Прожектора сверху освещали опустевшее помещение. Трупов на полу не было, только бурые засохшие пятна крови. Помимо меня, в помещении находились еще три персонажа. Ближе всех стоял, удобно расставив ноги, переводчик Антон с пистолетом в руке. Пистолетный ствол Антошка направил прямо мне в лоб. Он держал пистолет, как киношный герой Стивена Сигала, обеими руками, чуть согнув локти. За спиной у Антошки Сигала, второй линией обороны, замер китаец-Журавль. Дальше всех расположился долбаный Монте-Кристо. Сумасшедший со шрамом не спеша прогуливался, два шага влево, три — вправо и обратно. Прогуливался и продолжал вещать бред, поносить словами:
— Обычно кинорежиссеры искусственно заставляют экранных героев действовать согласно законам высокой драматургии. Я же хочу, чтобы они жили по законам дешевого кинобоевика. Вы, как человек искусства, должны меня понимать... Вы не ответили, Станислав Сергеич, как вам итоговая версия сценария?
— Дешевка... — выдавил я из себя, будто выплюнул.
— Именно дешевка! Вы уловили основную идею! Искусство обесценилось, согласитесь. Где новые Тарковские, Феллини и Антониони? Где, я вас спрашиваю? Нету их! Не родятся. Искусство есть отражение реальной жизни. Так? Да, именно так! Уровень искусства прямо пропорционален культурному уровню его потребителя. Культура выродилась в масскульт, пусть же и жизнь соответствует пошлым, дешевым штампам! Вы вправе мне возразить, но все равно вам, Станислав Сергеевич, не избежать участия в моей постановке.
— Мы с Толиком будем грызть друг другу глотки, а ты, извращенец, будешь смотреть и наслаждаться?
— На первый раз «извращенца» я вам прощаю. А насчет «смотреть»... Зрителей не будет совсем. На сей раз я не желаю наблюдать процесс. Хочу сразу увидеть результат... Знаете, как это иногда бывает — читаешь детектив, ломаешь голову, кто же убийца, а потом плюнешь и заглянешь на последнюю страничку, и все сразу ясно... Ладно, побеседовали, и будет... Вижу, вы окончательно пришли в себя, раз начали злиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57